ЧАСТЬ 9. КАК УЗРЕТЬ ЭТО
Промежуточное
|
 |
|
 |
Через две недели мне исполнится 75 лет. Сколько ещё осталось? Но надеюсь всё же завершить свою "Раннюю ягоду", своего рода дневник души моей. Собственно — "завершить" — значит перепечатать то, что ещё не перепечатано. А перепечатано всего восемь частей из написанных двадцати двух. Перепечатано 900 страниц с чем-то, осталось тысячи полторы. Но... В ходе перепечатки написанного в былые годы, пропускал явные повторы. А бегло просматривая части 9-22 заметил, что вариации на те же темы перехлёстывают, и множество таких главок можно будет спокойно опустить. Да и вообще, мне кажется, в новых восьми частях, переплетенных в три "книги" по три экземпляра, заложено всё основное, то, что формулирует моё сложившееся с годами мироощущение и мировоззрение.
"Пора! Перо покоя просит. Я девять песен (замечательно, именно "песен"!) написал..." А жаль, что от десятой главы "Онегина" сохранились лишь обрывки получерновые. И было бы досадно неполно, если бы, скажем, "Война и мир" завершалась хронологически изгнанием Наполеона и только — расставаться с героями романа было преждевременно, так же, как с теми, кто был как-то связан с Анной Карениной, и жизнь которых по-разному продолжалась и после её гибели. Это же соображение можно отнести к заключительным страницам "Доктора Живаго" — после того, как его самого не стало.
И предстоящие перепечатываемые части "Ранней ягоды", как я задумываю, включат те главы или страницы, где появятся интересные дополнения, высвечивающие основные идеи рукописи (то решаюсь, то не решаюсь назвать книгой). Вместе с тем, всё же надеюсь на терпеливого читателя, а, может, в силу естественного человеческого стремления — не расставаться навсегда с заветным, — не отбрасывать того, что именую "лирическими отступлениями", затрагивающими личное, памятное... Таким образом, рассчитываю уложиться в две, ну, три книги, подобные переплетенным, в каждой около трёхсот страниц.
Ту 9-ую часть "по-старому", которую начинаю перепечатывать, писал шесть лет назад, и, признаюсь, многое забылось, в том числе то, без чего общая картина, отражающая или выражающая пережитое разумом, душой и постигнутое мной, представится неполной. Итак, приступаю...
Начало конца
Сохранил заглавие, хотя пропущенные страницы более отражали моё пессимистическое настроение тех дней, что для понимания другими трансформируется в лирику, а не в унылые бурчания мизантропа; или сетования несчастного, трогающие лишь его близких, и то не всегда. И в своих рассуждениях предпочитаю отталкиваться от констатаций науки, документальных свидетельств или художественных образов, впрочем, порой вправе сослаться и на собственный многолетний жизненный опыт... А теперь — начинаю перепечатывать...
Только что прочёл — вообще с таким наслаждением читая Чеховскую "Степь" — эпизод или замечание об овчарках, которые "... ненавидели страстно, и, кажется, готовы были изорвать в клочья и лошадей, и бричку, и людей..." Наверное, пастухи, из поколения в поколение, стараясь уберечь овец от волков, воспитали эту породу собак с таким зарядом воинственной ярости, какая у их предков-волков проявлялась разве что в какие-то отчаянные минуты угрозы жизни — своей, а больше — для волчицы её потомства... Ничего подобного не наблюдается, скажем, у дельфинов, но в человеческих генах, в двойной, и "третьей" спиралях не культивировалось ли век от века такое чувство ненависти?..
Эта открытая или скрытая враждебность ко всему, что было вне стада овец и пастухов во главе — не вызревала ли в разрозненных племенах пралюдей, вида гомо — перед лицом не всегда понятного, коварного мира? И параллельно сплачивала соплеменников, и эти новые связующие силы навевались "третьей спиралью" — поначалу памятью и культом предков, разнообразным идолопоклонством и связанными с этим обрядами, обычаями, материальной культурой. Крайне интересно было бы обстоятельно проследить за дифференциацией и, напротив, интеграцией человеческих сообществ — начиная, понятно, с периода, так сказать, исторического — до этого почти отсутствуют данные для суждений и выводов на этот счёт.
Одновременно шли процессы всё большего разброса индивидов в каждой этнической группе — по характерам, способностям, граням души, и — вынужденной консолидации с учётом этих новых, у гомо, особенно у гомо сапиенс эволюционно-духовных особенностей — пришедших на смену генетическому, безоговорочно объединяющей "душе улья". И второй процесс зачастую, а порой изредка — в более или менее изолированных этносах — не поспевал за первым. И всё же как-то выкристаллизовывалось то, что принято называть национальным характером. И — нечто иное...
Два вектора
Условно эти два вектора устремлений человеческой сущности можно обозначить как восточный и западный — возвращаясь к намечаемому ещё в начале этой рукописи. В монадно-теоретическом плане это представляется, в общем, таким образом: стремление к налаживанию оптимальной совместимости человеческой монады с миром посредством осознания возможностей, при реализации которых гарантировано относительное, возрастающее благополучие с акцентом на материальное.
Вектор восточный — естественное влечение к той ступени свободы данной монады, который был бы вполне совместим со всем остальным миром, жестко отвергая всё, что препятствует такой настоящей или кажущейся совместимости. И, если внутреннее, душа достаточно совместима со всем окружающим — больше ничего и не надо, а если настроена на противостояние чему-либо, то не успокоится никаким компромиссом, хотя бы ценой совместимости с небытием.
Вряд ли люди, в которых преобладает тот или другой вектор, понимают это так, как изложено выше. Они живут и действуют в соответствии со своим гено и фенотипом, с тем, что полагаю, заложено в миллиардах людей, как возможный вариант выживания вида гомо сапиенс. И при этом как знать — надёжный ли вектор восточный или западный в развитии рода людского, или весь фокус именно в непротиворечивом сочетании этих векторов?
Не знаю, насколько европейский, тем более североамериканский тип людей нового времени может быть отнесен к западному, хотя предпосылки к этому мы видим ещё в античности; а восточный — к китайскому, индийскому, воплощаемому в конфуцианстве, буддизме. Или, допустим, русский или даже еврейский — к обеим этим ветвям...
Современный философ Эрих Фромм, вынужденный по понятным причинам эмигрировать из гитлеровской Германии, делил людей на несколько типов, один из которых — "человек, обладающий рыночным характером, воспринимает всё как товар, — не только вещи, но и саму личность, включая её физическую энергию, навыки, знания, мнения, чувства, даже улыбки. Такой тип — явление исторически новое, ибо он возникает в условиях развитого капитализма, где всё вращается вокруг рынка, — рынка вещей, рынка рабочей силы, личностного рынка, — и его главная цель — в любой ситуации совершить выгодную сделку".
Думается, прообразы "рыночных", а также "нерыночных" и отношений между людьми, и типов людей, — можно отыскать и в фольклоре разных народов, и в Библии, и у Шекспира, и, тем более, в литературе недавних веков. И в русской литературе такого рода типы очерчены, например, Обломов и Штольц, однако надо заметить, что в определённых рамках законности и даже социальной справедливости, "рыночник" полезен для общества, для развития производительных сил, торговли. Характерно, что принадлежность к "рыночному" типу или его антиподу, правда, редко такое встречается, как говорится, в чистом виде — вне зависимости от этнического, социального происхождения, и даже в одной семье родные братья и сёстры порой тяготеют к тому или другому жизненному кредо — как "руководству к действию".
В той же Чеховской "Степи" в этом плане антиподы Кузьмичев и отец Христофор; два брата еврея — расчётливый торговец и другой, который сжег причитающиеся ему деньги, как мусор, мешающий праведному существованию. И в "Дуэли" рационалистический фон Корен и безвольный интеллигент Лаевский — в известной степени выражают эти два вектора — западный и восточный. Мы договорились воздерживаться от этических оценок. Однако "рыночная" бацилла заражает и, скажем, японцев-трудоголиков, правда, жители Восточной Азии, в отличие от обитателей Среднего Востока, никогда не отлынивали от работы — в поле или на заводе.
Не созвучна ли сказанному "Мысль" Паскаля: "Мы полны желаний, которые не позволяют нам замкнуться в нашем внутреннем мире. Некое бессознательное чувство нашептывает, что в себе мы не обретём счастья. Страсти толкают во внешний мир даже тогда, когда ничего их там не приманивает: предметы этого мира влекут и соблазняют нас, даже когда мы о них не думаем..." Наверное, и в эпоху Паскаля была в ходу ироничная французская пословица, верней, вопрос: "Есть, чтобы жить, или жить, чтобы есть", то есть, во втором случае видеть главную цель жизни в приобретении того, что нас ублажает, доставляет наслаждение органам чувств, опосредовано душе. Впрочем, активная жизненная позиция предполагает и наслаждение ощущением своей власти, своего влияния на ход событий и настроение соплеменников, современников, потомков — политикой, научными открытиями, изобретениями, искусством во всем его разнообразии.
И воплощение того или иного "вектора" непредсказуемо. К уже приведенным примерам, можно добавить и такой: в отличие от одного сына Льва Троцкого — Седова, второй, Сергей был совершенно аполитичен, и похоже принадлежал именно к людям-созерцателям, просто живущим и радующимся жизни, увлеченным своим делом — для Сергея — в научной сфере, что впрочем, не спасло и его от насильственной смерти.
Куда девается душа
Всё то, что определяет и "вектор" человека — более восточный или западный, и характер, и интеллект, и, наверное, то, что мы можем или не можем ясно определить, — вобрало в себя расплывчатое понятие — душа. Что это такое — каждый волен понимать по-своему. Слово это в ходу и у литераторов, даже "социалистических реалистов", и у воинствующих атеистов, и, понятно, у теологов. Уже говорилось о том, что находятся такие, которые приписывают наличие души животным, растениям и чуть ли не камням, зато церковники в прошлом отказывали в этом и женщинам, и неграм.
Однако водораздел между, так сказать, верующими и неверующими, почти независимо от того, к какой религии принадлежат первые, в этом плане проходит по той линии, по одну сторону которой душа — это свойство, атрибут, совокупность качеств и особенностей живой, а, может, и неживой материи; по другую — нечто обособленное, связанное с человеком с момента его рождения или зарождения вплоть до смертного часа, но — могущее существовать и рассматриваться — и отдельно от физического тела. Поскольку наука интересуется лишь теми объектами или явлениями, которые фиксируются непосредственно нашими органами чувств, или приборами, то душа явно не вписывается в сферу науки.
Правда, в наш век наука продолжает традицию утверждения своей монополии на объяснение всего на свете, и — ещё непознанного, если сие имеет место в действительности, а не в "грёзах духовидцев" или проделках шарлатанов. Категорическое требование науки — возможность экспериментальной проверки или объективная фиксация беспристрастными приборами. Ещё пару веков назад наука, как говорится, скрепя сердце признала возможность "камней с неба" — метеоритов или "животного магнетизма", гипноза. Но, скажем, вроде бы твёрдо установленные факты, что после зафиксированной смерти человека вес его тела становится легче на несколько граммов, — на мой взгляд, слабоватое доказательство того, что эти граммы прихватила отлетевшая душа.
Больший повод задуматься дают публикации последнего времени под рубрикой "Жизнь после смерти", десятки свидетельств людей, переживших, в основном, в больничных условиях клиническую смерть, однако возвращенные к жизни усилиями медиков. Отмечаются сходные ощущения пациентов в этот "переходной период": прохождение по тёмному туннелю навстречу свету, блаженное состояние вплоть до нежелания возвращаться в этот мир "юдоли и скорби", виденья прожитой жизни с картинками детства, образы "встречающих" душу близких — уже обосновавшихся на том свете; и самое загадочное — наблюдение за тем, что делают с твоим телом в реанимации — до мельчайших деталей, как бы со съёмочной камеры под потолком...
Часть видений возвращенцев с рубежа смертного биологи, физиологи пробуют объяснить состоянием галлюцинирующего мозга вследствие дефицита поступающей крови — отсюда сходные ощущения полёта, яркого света где-то впереди, а также образов, всплывающих из глубин памяти, как бывает во сне. Сложнее понять, каким образом может человек наблюдать и себя, и всё окружающее в операционной, будучи в бессознательном состоянии, под наркозом. Как тут не вспомнить рассказы о путешествиях души во сне, и в преданиях разных народов, и в книге Лобсанга Рампа из Тибета — это уже XX век. И я в некоторых своих снах — кажется, уже писал об этом, при определённом участии сознания, не выключенном полностью из мира сна, поражаюсь тем пейзажам, архитектуре, которые разглядываю в деталях, будучи уверенным, что в жизни никогда ничего подобного не видал — ни своими глазами непосредственно, ни на экране кино или телевизора, ни в каких-либо альбомах.
Могу в который раз повторить, что мистика мне чужда. У меня к ней такое же подозрительно-ироническое отношение, как у Льва Толстого к спиритическим сеансам, входившим в моду во второй половине позапрошлого века; стоит вспомнить "Плоды просвещения" или строки некоторых писем Льва Николаевича. Но — Анна Каренина чувствовала, как блестят её глаза в темноте. И почти одинаковый ужасный, пророческий сон снился в одну ночь и ей, и Вронскому, хотя эту ночь они даже не были вместе. А как Константин Левин и Кити угадывали целые фразы по начальным буквам слов? И отчего, когда уже будучи женой Левина, Кити вдруг сильно захотела, чтобы он обернулся, когда сидел за письменным столом к ней спиной, — так и вышло? Полагаю, что и Куприн не совсем выдумал аналогичный эпизод в "Олесе". У нас ещё будет время коснуться такого рода явлений, документально подтверждаемых, и, возможно, позволяющих с этой стороны подобраться к проблеме существования, реальности души, верней — шире — характера взаимоотношений материального и — нематериального, идеального, духовного, если признать, что это — не иллюзия, или, как нынче выражаются — не нечто виртуальное.
Не поставлена точка в понимании — что же такое неоднократно упоминаемая в этой рукописи "душа улья" по Метерлинку. Похоже это нечто сверх заложенного генетически и позволяющее вести необходимую информационную связь между особями, принадлежащими данной пчелиной семье-монаде, сигмонаде. Можно допустить наличие общего, общемонадного поля, как и гравитационного, магнитного, в большей или меньшей степени координирующего взаимодействие между объектами-монадами в этом поле — будь то атом, звезда, или галактика.
У того же Метерлинка в "Синей птице" среди фантастических, сказочных персонажей и "душа Сахара". Но что такое вообще — сахар, по химической терминологии — сахароза? Очень просто — это не что иное, как альфа-Д-глюкопиранозил-бета-Д-фруктофуранозид. И когда ложка этого соединения попадает в кипяток, в чай, то происходит гидролизация до Д-глюкозы и Д-фруктозы. Но это ещё не всё: при этом происходит перемена направления вращения плоскости поляризованного луча: Д-глюкоза закручивает вправо, но не столь круто, как Д-фруктоза — влево. Вот такие пироги, до которых подавляющему большинству любителей груш и персиков, вишен послаще и бананов, конфет и пирожных нет никакого дела.
Между тем, эта формула, в общем, такое же или примерно такое отражение "души сахара", как полностью расшифрованный индивидуальный генетический код — человеческой души. А если понимать под тем, что мы именуем "душа" — весь комплекс и общих, и индивидуальных свойств и возможностей, которые присущи той или иной жизнеустойчивой в определённых условиях монаде, то и у сахара, у каждой его крупицы, и даже молекулы — тоже должна быть душа — не так ли? Какие-то из этих свойств или сторон "сахарной души" по выражению одного из классиков марксизма "даны нам в ощущении", какие-то выявлены наукой. Но вот растворился сахар в кипятке, и от души его — напрашивается каламбур — осталось мокрое место?
Самое время вспомнить, как в непостижимых экспериментах с разбавленной водой, многократно разбавляемой, — вода вроде бы "запоминала", что в ней находились молекулы, обладающие определённым биологическим воздействием на живой организм. А что, если при аналогичном эксперименте с подслащенной слегка и опять-таки многократно разбавляемой водой, — какой-нибудь муравьишко, которому попадёт капелька этой субстанции, в которой вряд ли сохраняется хоть одна молекула бывшего сахара, всё же учует, что как-никак отдаёт чем-то сладким?..
Понимаю, что подобные доводы в пользу существования "души" в любой монаде, мягко говоря, не слишком убедительны. Хотя — ряд религиозных, мистических построений обходится вообще без каких-либо доказательств, полагая, что наличие души в теле, пусть лишь человека — неоспоримо. Будем считать, что предыдущее — присказка, а сказка — впереди.
Вниз по лестнице, ведущей вверх
Материалистическая философия вообще игнорирует такое понятие, как душа; другие философы придерживаются тезиса о дуализме тела и души, спотыкаясь о проблему их взаимодействия. Некоторые теологи, кроме тела и души, выставляют и нечто третье — дух. А что можно противопоставить закрепленной в печати убежденности, что у человека, помимо сугубо материальной субстанции — тела, имеется и ряд духовных "оболочек", различающихся по тонкости, и число их — то ли семь, то ли дюжина?..
Тональность предыдущих фраз может показаться несколько пренебрежительной, но это не говорит о том, что с порога отвергается посыл, представляющийся странным, необоснованным или даже нелепым; "верую, ибо нелепо" — может быть с рационалистически-логических позиций, но не совершенного отрешения от истины. Наука оперирует "числами" — приемлемыми моделями сущности явлений, а искусство, религия, мистика, наконец, — образами, с помощью которых наше сознание может также воспринимать и то, что наука не может или не хочет объяснять.
Но усилия разума постичь — что же есть душа, возможно, не столь безнадёжны, если сопоставить это, скажем, с метаморфозами представлений о различных видах энергии — с древности до наших дней. Кто мог догадаться, — что общего между ощущением при трении янтаря, молнией и светом звёзд в небе; морской волной, ураганом и падением камней с горы? Не так много исторического времени прошло, и наука свела все виды энергии в одну категорию, установила условия взаимного перехода одного вида в другой, в том числе и совсем недавно по-разному проявившей себя атомной энергии.
Постепенно вырисовывается категория поля — в физическом и даже в биологическом плане. И понятия — материи, энергии, поля, в общем, неразделимы. Существует, скажем, такое состояние — не скажешь только материи, но всего перечисленного комплекса — плазма. Вот что о ней сказано в энциклопедии: "Возможное значение плотности плазмы — n ( число электронов или ионов в см3 ) расположены в очень широком диапазоне: от n — 10-6 в межгалактическом пространстве... до 1022 для твёрдых тел и ещё больших значений в центральных областях звёзд". Если мы ещё можем представить себе почти абсолютную пустоту, то вряд ли нечто в объёме булавочной головки, весящее сотни килограммов...
Но, так же, как материя, энергия для нас — это нечто, можно сказать, конкретное: ветер, что кое-где уже не помогает, вращая крылья мельницы, молоть муку, но посредством динамомашины преобразует свою силу в электроэнергию; однако в нашем сознании не совмещается этот ветер и свет от люстры или изображение на экране телевизора; тем более, если бы показали брусок урана-238 и убедили бы, что он может согреть утюг — хотя умозрительно всё понятно. Так же, как то, что солнечные лучи посредством фотосинтеза способствуют вызреванию сочной, сладкой груши...
Но возможна ли энергия, можно сказать, в чистом виде? Например, в молнии, особенно шаровой, такой загадочной, что заставляет предполагать в ней особое информационное поле, если угодно — своего рода душу. Пусть это слишком — подобное допущение, но и энергия как-то должна быть связана — с чем-то материальным, хоть какими-то частицами, ну частицами-волнами как электроны, что само по себе заставляет задуматься, а также непременно с пространством, со временем, наконец, с законами природы, по которым любой вид энергии проявляется. И такое информационно-энергетическое поле, управляющее существованием данной монады, сигмонады, всеми "серебряными нитями" внутри монады и межмонадными — не есть ли то, что можно назвать душой?
Музыка сфер
Если признать существование информационно-энергетического поля, то отчего не согласиться с возможностью бытия этих полей порознь, а именно — особого нематериального информационного поля, Ин? Музыка, рожденная в душе композитора, хотя бы вышеприведенному свидетельству композитора Шнитке, лишь фиксируется его рукой на нотном листе. Но не так ли Ин внутри звезды диктует, как в данных условиях использовать свой шанс — микромонадам собраться в атомные монады? Ссылка на принципы самоорганизации некорректна, поскольку эти принципы сформулированы разве что в нашей монадологии.
Вселенское Ин-поле распоряжается распределением звёзд и группировкой их в галактики; в особых вариантах созданием планетарных систем; а ежели получается столь перспективная во многих отношениях планета, как наша Земля, то тут уж, как говорится, сам Бог велел — разойтись во всю — в творческом порыве. Но, если всеобщее Ин содержит "идеи" образования определённого атома, звезды, кристалла и так далее, включая "душу улья", то позволим себе утверждать — следовательно — в этом Ин также содержатся "идеи" — папоротника, амёбы, крокодила, розы, человека.
Мы не знаем, почему именно реализовалась "идея" Моцарта и его симфоний, опер, реквиема; "идея" Пушкина, его творений, его "Пророка"; "идея" Наполеона и его войн; или Сталина и того, что этой "идее" сопутствовало, — хотя мы вправе судить о предпосылках каждого из этих явлений человеческой истории — социальных, психологических, эстетических, осознаваемых и подсознательных. Важно остановиться на другом: если и впрямь та музыка, которую услыхав в своей душе, композитор лишь фиксирует на нотной бумаге, так же, как поэт строчки стихов, а затем это доносится до слушателей, их душ, если это вдохновленное как-то существовало и до него, лучше сказать, помимо этого творческого посредника, — то где же эта музыка, эта поэзия всё-таки таились?
Ответ на такую посылку может быть таким: вздор! Эта музыка или поэзия родилась в душе творческой личности, и проявилась так же естественно, как взгляд влюбленного или слёзы обиженного. И артист, как говорится, вошедший в образ, тоже не объяснит толком, откуда у него вдруг вспыхивает влюбленный взгляд — обращенный на актрису, его возлюбленную по пьесе, или слёзы, когда над ним начнёт насмехаться соперник — опять-таки театральный. А до того, возможно, это воображал драматург.
Связь между "внутренним" и "внешним"? Между Ин данной монады, тем, что заложено в душе, и — проявлением этого? И влияние общемонадного поля, Окина — не в счёт? Ограничиваемся известными физическими полями — гравитационным, магнитным? И только? Ряд данных, о которых уже шла у нас речь и пойдёт пообстоятельней, говорят — что не только. Но можно ли проследить, как "серебряные нити" связывают все составляющие даже не очень сложной монады, и как они взаимодействуют с монадами — близкими и далёкими? В пространстве и во времени...
Психея и Мнемозина
Вторая — древнегреческая богиня, родившая все девять муз, но к тому же исполняющая обязанности богини памяти. Древние очевидно понимали, какую роль играет память — не только для людей, и, может быть, не только для всего живого, — как залог повторения родительских, предыдущих образцов. Поскольку феномен души на наш взгляд неотъемлем от феномена памяти, поговорим о нём. Насколько, однако, то, что мы считаем памятью, безоговорочно привязано к материальным объектам? Для нас фиксация памяти ассоциируется с книгой, магнитофонной лентой или "дискетой", ячейками компьютера, фотографией.
Обыденным для нас стало и раскрытое наукой чудо генетической памяти. Представляется, что определённые гены отвечают за воплощение телосложения, цвет глаз, форму носа, узор на ладонях, а также характера, способностей — лингвистических, математических, музыкальных, даже их уровня — от тех, что судьба дала Сальери и тех, которыми был одарен Моцарт...
В описании одного из экспериментов в области ядерной физики я прочёл фразу о таком поведении электрона, что "как будто бы он помнил о том, что было с ним". Ещё раз можно привести опыты с многократно разбавленной водой, когда в её памяти сохранилось — что за молекулы в ней находились. Но когда иной раз проявляются такие аспекты памяти, что это поневоле заставляет задумываться о взаимосвязи памяти и души; заложенного исключительно в памяти и проявлений, обобщенно говоря, монады — выбранной наудачу.
Чеховская Каштанка помнит своих прежних хозяев и то, как её звали прежде — Тётка. И кошка запоминает своё имя, живо откликается. Если за период одомашнивания, составляющий по времени ничтожную часть от существования данного вида, пусть прасобаки и пракошки, — такого рода возможности, совершенно бессмысленные для их пращуров, внедрились, закрепились в этих животных душах, то что уж говорить о людях, у которых сосредоточенное, накопленное во внутреннем Ин, в душе, позволяет исключительно чутко взаимодействовать с Окин, информацией извне, которую, строго говоря, "по-научному" нельзя и квалифицировать как таковую.
Цитата из Толстовского "Хаджи-Мурата" — эпизод приёма героя повести графом Воронцовым: "Глаза этих двух людей, встретившись, говорили друг другу многое, невыразимое словами, и уж совсем не то, что говорил переводчик. Они прямо, без слов, высказывали друг о друге всю истину: глаза Воронцова говорили, что он не верит ни одному слову из всего того, что говорил Хаджи-Мурат, что он знает, что он, враг всему русскому, всегда остаётся таким и теперь покоряется только потому, что принужден к этому. И Хаджи-Мурат понимал это и всё-таки уверял в своей преданности. Глаза же Хаджи-Мурата говорили, что старику этому надо бы думать о смерти, а не о войне, но что он хоть и стар, но хитёр и надо быть осторожным с ним..."
И ещё цитата из обстоятельной научной книги Д. Хьюбела "Глаз, мозг, зрение", написанной в последней четверти ХХ века: "Сведенья, которыми мы нынче располагаем, — это по существу, лишь первые плоды наших попыток понять физиологическую основу восприятия, лишь начало увлекательной повести, следующие главы которой ещё только-только просматриваются, со средней дистанции мы можем видеть лишь главные горные хребты, конец их — за пределами видимости..."
Сопоставление этих цитат ещё раз напоминает нам, сколько непонятного, необъяснимого самой современной наукой, таится в том, что даровано нам природой, что относится к безграничной сфере восприятия информации, зачастую неуловимой; её переработка в душе, и явная или подспудная реакция на неё. Исходя из этого, нам надлежит чрезвычайно чутко и внимательно относиться ко всему, что как-то проясняет сущность разбираемого явления.
Я уже писал о том, что бывает ни с того, ни с сего — звучит про себя, не вслух — стихотворная строка, мелодия песни, подумаешь о ком-то, с кем не виделся Бог знает сколько лет, или высветится в мозгу давний пейзаж, улица города, где тоже был давным-давно, и это — наяву, а уж во сне... И отчего так же — беспричинно меняется настроение?.. В самом начале этой рукописи, лет девять назад — мелькнул вопрос: почему Пушкин любил осень? Кто из пушкинистов дал на это удовлетворительный ответ? Может, оттого, что всё вокруг достигает зрелого совершенства? Можно принять и такую версию, но с таким же успехом можно связать творческую активность с пробуждающейся весной, буйной жизнью лета, задумчивой зимой. Во всём ведь своя поэзия: "Вечор, ты помнишь, вьюга злилась, на мутном небе мгла носилась; Луна как бледное пятно, сквозь тучи мрачные желтела, и ты печальная сидела, — а нынче... погляди в окно: под голубыми небесами великолепными коврами, блестя на солнце, снег лежит, прозрачный лес один чернеет, и ель сквозь иней зеленеет, и речка подо льдом блестит. Вся комната янтарным блеском..." — хочется продолжать — когда удаётся отринуть навязнувшую со школьных лет хрестоматийность, и взглянуть на эту картину глазами поэта...
Наверное, эта строфа родилась зимой, но вот признание в ту же зиму 1829 года: "... Беру перо, сижу, насильно вырываю у музы дремлющей несвязные слова. Ко звуку звук нейдёт. Теряю все права над рифмой, над моей прислужницей странной: стих вяло тянется, холодный и туманный. Усталый, с лирой я прекращаю спор..." Однако жизнь продолжается, в ней свои огорченья, ожиданья будущего, когда "на мой закат печальный блеснёт любовь улыбкою прощальной", и на следующий год — невероятная Болдинская осень — словно поэт лишь не ленясь переписывал то, что представало перед его духовным взором — с исключительной ясностью, глубиной и завершенностью...
Монады третьей спирали
Эти монады, с позволения сказать, — атомы культуры в самом широком понимании. В "душе улья" подобное становится видимым и слышимым для нас благодаря языку танцев пчёл, особенных звуков, с помощью чего особи общаются друг с другом, хотя узнанное, возможно, лишь часть, притом не самая существенная, этой "души". О, с каким интересом и удовольствием я бы посмотрел, и не раз эдакий научно-популярный фильм о том, как на протяжении эпох рождалась эта душа улья...
Правда, операторам необходимо было бы затребовать машину времени, чтобы отойти на сколько-то миллионов лет назад, но зато — увлекательнейший детектив, с эпизодами, в которых нередко нечаянно возможность взаимопонимания по-новому между действующими лицами, улавливается оттенок жужжания или взмахи крыльев — как указание к способу достижения общей задачи. И — как готовилась неизбежность смертельной дуэли претенденток на амплуа царицы-матки, и как какой-то отчаянной пчеле-феминистке пришло в голову и осуществилась мысль в одночасье избавляться от ставших уже совершенно ненужными паразитов-трутней... А, может, всё это и остальное было предопределено и неизбежно уже тогда, когда намечался этот вид насекомых? Так же, как при рождении любого атома углерода — то, что при определённых условиях эти атомы образуют, могут образовать структуру алмаза, и сделаться основой молекулы РНК — основы жизни.
Вероятно, что-то неоднократно срывалось, не получалось и у элементарных частичек в недрах звёзд при попытках объединится в разные атомы; или в комбинациях органических молекул в первичном океане-"бульоне" на Земле, но дело, повторяю, шаг за шагом, отнюдь не по-опарински, — шло к воплощению той монады, "идеальной" — что обеспечивает стабильное существование — атома, данного вида пчёл, включая "душу улья". И всё же приходится сомневаться в том, что при всех фантастических возможностях операторов ленты, повествующей о появлении пчелиных семей на Земле, при крупных планах, рапидных съёмках, поясняющих комментариях энтомологов — и внимательные зрители вряд ли уяснили бы — как формировалась "душа улья", управляющая жизнью крылатого и трудолюбивого племени, оставляя или не оставляя его обитателям и производителям — некоторую свободу воли...
Войти в спираль
Кто рискнёт утверждать не метафорически, что в звёздной каше свободные электроны и протоны, как говорится, спят и видят — как бы включиться в образование атомов, желательно стабильных, и при каждом удобном случае объединяются именно таким образом? Нет, приписывать материи ту степень духовности ни к чему, ту, которую она обретает на более высоких ступенях организации, но было бы теперь некорректно явления самоорганизации материи в такие более сложные, информационно более ёмкие, более духовные, если угодно, структуры — по-опарински толковать, как нечто лишь случайно повторяющееся: так же, дескать, как из облаков вода добирается до земли мириадами капель, и они затем сливаются в лужи, текут ручьями, пополняют реки...
Выше я фантазировал на тему кинофильма о рождении и становлении "души улья", но ведь такой фильм — по-существу мог бы стать лишь частью сериала, по Тейяру, в котором возможно "феномен человека" — ещё не совсем финальная серия, верней, десятки отдельных фильмов в этом сериале — от загадочного зарождения вида "гомо", отнюдь не в Эдемах...
Но Опарина я бы никак не взял в научные консультанты, даже если б он воскрес или его замещали добросовестные эпигоны, — будь я сценаристом и в тех фильмах, где показывалось бы происходящее в первичном океане. Небольшое отступление. В советские времена одной из главных задач правящей номенклатуры — для ротации той же номенклатуры на всех уровнях — было сформулированное в железном "подбор и расстановка кадров". "Подбор" — по анкетным данным плюс необходимые дополнения из КГБ, и "расстановка" далеко не всегда по уровню квалификации и даже обстоятельного знакомства с руководимым объектом, его проблемами и перспективами; предполагалось главное: кандидаты на те или иные должности обязаны любой ценой выполнять указания свыше, не допуская в руководимых коллективах никакого инакомыслия... Впрочем, не таковы ли любые тоталитарные структуры — в масштабах государства, некоторых корпораций или в уголовно-мафиозных группировках?
Но — в тех самых начальных сериях — оператору сквозь миллиарды лет — узреть бы проникновенным взглядом — эти бесчисленные атомы, среди которых попадаются и весьма редкие, — блуждающие в образовавшемся мировом океане, и то и дело комбинирующиеся в разнообразные сочетания, из которых, наверное, большая часть вскоре распадается, но что-то выискивается: специальные "кадры" для своей организации, в отличие от советских — специализированные как следует, в частности, для того, чтобы составить намётки живого, жизни на Земле. И тут нельзя было обойти вниманием, возможно, не так уж часто попадающие на пути атомы азота, серы, фосфора и так далее. Нет, "подбор и расстановка" на протяжении всех веков эволюции действовала с максимальным КПД, не то, что в советские времена, хотя, замечу по своим многочисленным наблюдениям, очевидно для успешного выполнения более или менее серьёзных задач требовались и Курчатов, и Сахаров — и на более низких уровнях — руководителей предприятий ВПК и даже колхозов, правда, не обходилось и без Трофима Лысенко и ему подобных — и таких я навидался в должностях больших начальников...
В первичном бульоне разыгрывались с позволения сказать, микророманы с несчастными и счастливыми "семьями", такими, что легко фактически распадались, и такие, что обзаводились и прочным наследством. Под эгидой заинтересованной в будущем существовании своего потомства, нарождающейся живой клетки, как-то возможно стимулировалось возникновение нужного фермента; и когда для эффективного функционирования и пополнения кровеносной системы следовало заполучить молекулу гемоглобина, сюда привлекался атом железа, а для некоторых живых существ с той же целью, помнится, — меди.
И главное — произошёл не просто мимолётный случай — а когда прошло время — и след простыл, внимание: получился исключительно удачный прецедент, достойный подражания, и постепенно закреплялся в генетической памяти на веки веков. И — если уж в природе любая монада знает, как трансформироваться в состав сигмонады, то в нужный момент повторит это, так же, впрочем, как знает — куда ей деваться, когда от Дьявола нет спасенья... Мы не знаем, какие духовные монады, воплощенные в материальных, в их свойствах, — определяют поведение, развитие последних "по законам природы", что можно представить и как неукоснительно-чёткую память каждой монады — о том, что она может; но в отношении всего живого — то же выглядит вроде бы пояснее: рождение вируса от такого же вируса, земляничного кустика от удачно прижившейся в почве ягодки, её частицы; дуба от отнесенного ветром желудя, окуня из икринки и так далее. И про двойную спираль, что передаёт новорожденному многое от его предков — кто скажет — в каком поколении, и предопределяет — не скажем судьбу, но многое в ней...
И опять же — кто знает — просто ли сходятся молекулы из отчасти известного набора в заветную цепочку генетической памяти, подобно буквам, которые я сейчас печатаю — с тем, чтобы сойтись в слова, фразы, высветить мысли; просто ли осуществляются случайные комбинации или находится изначальное взаимопонимание составляющих эту спираль и её в целом, как сигмонады, то же взаимопонимание, что рождает атомы, молекулы РНК или гемоглобина — неожиданно, но неспроста: для чего?.. И в результате, на примере каждого живого существа, по-своему совершенного, и, тем более, гомо сапиенс — не в смысле совершенства, но в плане обогащения его возможностей — членораздельной богатой речью, умением логически мыслить, загадывать будущее, отчасти формируя его по своему усмотрению; и даже на этом этапе двойной спирали предусматривать гениев и служителей Дьявола — не только для именно той личности, что разовьется из этой "спирали", но и, возможно, для всей человеческой сигмонады или какой-либо его части...
И тут снова пора перейти к "третьей спирали" —живого опыта, без которого не вызрел бы и облик земляники, и "душа улья", и, тем паче, не развернулся бы настолько человек разумный. И на этой стадии, со всё возрастающим ускорением прогресса во всех направлениях жизни, нашей, человечества и опять же в наше время — значение "букв" "третьей спирали" особенно возросло. А здесь уж кто усомнится в желании, стремлении многих, более или менее одаренных людей застолбить и свою "букву" в эту "третью спираль".
Актёр вживается в роль
Интересно, что ни в античном, ни в средневековом, ни в восточном театре не существовало функциональной фигуры режиссера — считалось достаточным, чтобы каждый актёр разучил свою роль и играл с наибольшим воодушевлением. То есть, не было как бы промежуточного звена между драматургом и артистом, да и фигура дирижера оркестра появилась в мире не ранее двух-трёх веков назад. Наверное, это неспроста, и знаменует собой некую новую ступеньку в формах человеческого общения. Нетрудно догадаться, что и пассаж этот приведен мной неспроста — всё в той же монадологической концепции хотелось бы выделить роль режиссера, дирижера, настройщика, который для нас остаётся "за кадром", но его роль возрастает по мере восхождения по монадной иерархической лестнице Ин, сложности, духовности. Убедить в этом могу разве что метафорическими примерами.
Как не вспомнить здесь Пастернаковское: "Так играл пред землёй молодою одаренный один режиссер, что носился как дух над водою и ребро сокрушенное тёр. И протискавшись в мир из-за дисков наобум размещенных светил за дрожащую руку артистку на дебют роковой выводил..." Какая, в сущности, разница — объявляется ли сотворение мира, так сказать, с продолжением — божественной волей, или — исполнением неких законов природы, — мыслящий человек не может не томиться при этом в душе, вопросами, — если не "зачем?", то "почему?"... Уже вскользь говорилось о том, что чрезвычайно любопытно было бы подслушать или подсмотреть, кто и как "командует парадом" в момент, скажем, образования атома: эй, нейтроны, сюда, к протонам, ещё парочку, всё, стоп! все места заняты, ищите вакансий в других местах; теперь электроны — то же самое, покуда внешние лезут к ядру — ваше место на периферии...
Как включались ферменты, необходимые для жизнедеятельности живой клетки в её структуру? И какой-либо удивительный фермент, поддерживающий жизнь в живом, или молекулы гемоглобина, вероятно, более или менее, стоит уточнить по нашему мнению, вопреки опаринскому — скорее менее, чем более — образовавшись, вскоре сгинули бы в безвестности и невостребованности, если бы не животворный — здесь это слово как нельзя более уместно — дух монады — живой клетки, тот режиссер, дирижер, настройщик, в которого нам дано лишь верить — надеемся пока не наступят иные откровения — не вовлёк нужный фермент или гемоглобин в свою увлекательную драму жизни, и этот фермент или гемоглобин уже закрепились в сменяемой поколениями труппе, оркестре — с отчасти стабильным, нет, пожалуй, в основном стабильным и отчасти в исключительных условиях обновляемом в новом духе репертуаре.
"Душа улья" повелевала пчёлами, как им вести себя в различных обстоятельствах. Но ведь и пчёлы пчёлам рознь, и даже из двадцати тысяч видов этих насекомых далеко не все "медоносные", как мы себе иначе и не мыслим. И размеры их от полутора миллиметров до пяти сантиметров, и физиологические отличия, и, не исключено, характеры не совсем схожи. В недавнее время одна из разновидностей пчёл-мигрантов — из Южной Америки, кажется, а, возможно, запамятовал — из Южной Африки — стала наводить ужас на людей, прозвавших этих насекомых "пчёлами-убийцами", ибо их укусы порой становились летальными для людей. И снова вопрос: а откуда вообще пчёлы, а также осы, проведали, что эффективным способом защиты от разного рода врагов может быть жало с ядом, и для этого следует этот яд и вырабатывать, и держать наготове?..
Много ли званых?
Надо отдать справедливость — и опаринский подход к тому, как возникла и развивалась жизнь, вернее, чисто вероятностный подход к этому, также правомерен, не претендуй он на свою исключительность, я бы добавил — определяющую роль. Прежде всего, обратим внимание на значение порой едва уловимых частностей, деталей, отклонений от средне-идеального для сотворения определённых групп монад. Может быть, такая степень свободы — и определяет, какими рождаются монады?
В Восточной мудрости известны категории "инь" и "янь", их можно грубо толковать, как нечто положительное и отрицательное, или мужское и женское, но, мне кажется, сущность этих категорий намного глубже и неоднозначней. Возможно, ничтожное превалирование "инь" и "янь" в момент образования элементарной частицы — определяет — это протон или электрон...
Ещё раз можно акцентировать на том, как незначительные количественные отклонения составляющих существенно влияют на свойства атомов, и — как тем более то же положение относится к более сложным структурам. Примеры здесь бесконечны, наугад, верней, наобум: цветы фиалок, ягоды земляники, интонация произносимых слов или фраз даже одним человеком, исполнение музыкального произведения. Даже близнецы, хотя последние как раз некоторое исключение из правила — относительно большей свободе вариаций при сохранении сущности монады, правда, этот случай скорее можно рассматривать как своего рода раздвоение одномонадного. Впрочем, и у тех же близнецов — вспомним канадских сестричек, и в сообществах животных более высоких ступеней эволюции — некоторые отличия их, особей, друг от друга — знаменуют формирование иерархии и распределения ролей. Что, в свою очередь, как уже говорилось, вероятно, формирует оптимальную сигмонаду стаи, а также вырабатывает эволюционную направленность вида — соответствующего потенциальному монадному идеалу. И уж насколько сказанное приложимо к виду гомо, переросшему в гомо сапиенс?
Рикошетом
Мотив перевоплощения присутствует в мифах, сказаниях многих народов Земли — и тех, что стояли или стоят на низших ступенях цивилизации, и тех, что закладывали её основы. При этом в самых разных вариантах, предполагалось, что некое существо — божество, представители нечистой силы, волшебники и все им подобные могут самопроизвольно принимать образ совершенно другого существа — человека или животного, растения или чуть ли не лишенного плоти невидимки, сохраняя однако духовную свою сущность и возможность обратной метаморфозы.
Интересно, что при этом тело и душа, или, если угодно, форма и содержание вроде бы никак не были взаимосвязаны. Любвеобильный Зевс оборачивался Лебедем, а то на Данаю мог пролиться и золотой дождь; недруг Гайаваты По-Пок-Кивис превращался то в гигантского бобра, то мог стать казаркой, или змеей, пока наконец волею победителя дух его Джиби навеки не переселился в Киню, орла. Первобытный анимизм смутно отражал движущие силы различных объектов или явлений — дерева, Солнца, тучи, муравья — предполагая каждую из этих сущностей подобием собственной личности, однако с диапазоном свободы воли, у некоторых — вплоть до радикального изменения собственного облика. С другой стороны, если не принимать во внимание эти сверхчеловеческие качества — способность к перевоплощению, необыкновенную мощь, высочайшую мобильность, то и олимпийские небожители, и обезьяны восточных эпосов, и герои индейских сказаний сохраняли чисто человеческие черты — характера, интеллекта, души.
Уже хоть изначально отпущенный на волю, на духовную свободу человек с затаённым ужасом ощущал, что от окружающего можно ожидать любых сюрпризов, неведомо чего — молнии из тучи, пробудившегося вулкана, морской бури, нашествия волков или саранчи — правила игры природы были непонятны, непостижимы, и мифы о различных метаморфозах, сверхъестественных — ибо не было границы между этим и "естественным", то есть тем, что строго подчиняется каким-то закономерностям — как бы готовили новые поколения к разного рода неожиданностям, в том числе угрожающим, избежать которые и добиться благорасположения управляющих миром сил — можно было, заключив союз с этими силами, признав их верховенство, ублаготворяя их жертвами и молитвами, угодным им поведением, а главное, постижением — через жрецов-посредников — как слушаясь это высшее руководство, снабдившее всё живое инстинктами и рефлексами, способностью к самоорганизации, — для выживания, с той же главной задачей — выжить — уловить — как нам следует жить-поживать...
Этому же призваны служить — миф, любая религия, искусство, открывающие и привлекающие в орбиту человеческих взаимоотношений и отношений с окружающим миром новые элементы "третьей спирали". Любопытно рассматривать элементы этой "третьей спирали" в зависимости от особенностей того или иного этноса. А до чего интересно было бы выяснить, установить связь между душой живой монады и её самовыражением в области звука, перевода внутреннего состояния, необходимости "внешней информации" сородичей, врагов — в ту звуковую систему, что присуща данному виду, подвиду.
Это всё, так сказать, в русле и нашего внимания к одной из главных тайн монадных — соотношения, связи "внешнего" и "внутреннего", или, как считал Иманнуил Кант, — души и тела, но — и попутных остановок на этом пути — раскрытия актёром "внутреннего" через "внешнее". Но по своей уже укоренившейся привычке порассуждать "вокруг да около", подрыхлить и удобрить фактами и примерами почву для лучшего произрастания мыслей и понимания сущности, позволил себе коснуться вообще этой темы — голосов наших братьев меньших, и голосов человеческих...
Умные лошади ржут и только; правда, Лев Толстой в "Холстомере" пишет и о "призывном ржании" — вероятно, лошадям для общения между собой достаточно улавливать непонятные для нас, людей, интонации; впрочем, сами лошади понимают, как свидетельствуют лошадники, человеческую речь сверх обязательных "ну" и "тпру". "Говорящие" попугаи и другие птицы способны к звукоподражанию, наверное, так генетически заложена возможность оптимального перенятия рождающимися языка сородичей. А язык этот, если судить хотя бы по паре моих волнистых попугайчиков, относительно разнообразен.
Есть люди, отлично подражающие голосам зверей и птиц, голосам и интонациям известных деятелей; но известно и то, как нелегко иным избавиться от акцента, говора, навеянного диалектом, усвоенным с младенчества, и какие усилия преодолевает и далеко не всегда успешно, скажем, немец, пытаясь произнести русское "рыба" или "мыло", и как выдаёт иных российских политиков их южно-украинское придыхающее "г", и как не даются никак европейцу вьетнамские гласные с неуловимыми и непроизносимыми для него оттенками. При этом — как много нередко открывает нам голос человека, просто голос, интонации...
С этого-то и следует, наверное, начинать — с такого "внешнего", что сопряжено с "внутренним". И не злоупотребляем ли мы — и в повседневной жизни, и в искусстве этой дарованной нам раскрывшейся для человека свободой, в том числе информационного общения — преимуществом доступности самовыражения? Но и это во многом способствует взаимопониманию в буквальном смысле, несмотря на данную изначальную возможность всяческой дезинформации, исходя из своих интересов, и на самых примитивных уровнях общения, а что уж говорить о тех высших, что завораживают и талантом исполнения, когда "рикошетом" собираются "серебряные нити" в окружающем духовно-монадном поле...
Крупные планы
В одном квадратном метре ткани примерно сорок тысяч "перекрёстков" — на местах переплетения основных и утучных нитей. А если это: упоминаемые нами "серебряные нити", связывающие части одной монады и вообще все монады — как родственные, так и самые отдалённые, да вдобавок — нити эти хоть и называются по заимствованию из тибетского мироощущения, но представим, что они разноцветные — в том смысле, что "цвет" в данном образе определяется не физическими, а духовными волнами... Да никаким Паркам не справиться с теми нитями, что в подобном, вернее, куда более сложном переплетении — провести нить судьбы каждого. И тут же: а как насчёт того, что гениальные прорицатели видят и предсказывают, как эти нити пройдут, и как оборвутся, и даже определяют характер этого обрыва спустя какое-то время?..
Но сейчас не об этом, а об этом мы ещё потолкуем, ежели не оборвётся вдруг или не затеряется нить этой рукописи... А сейчас хочется обратиться к теме языка — самообозначения монады и расшифровки этого языка теми монадами, которые хоть как-то реагируют на них, контактируют с ними, или образуют совместно общую сигмонаду. Для микромира каждая микромонада — в виде модели по-своему извещает о своих способностях притягиваться, отталкиваться, двигаться по прямой, вращаться, соединяться, распадаться...
Перескочим сразу же в мир — даже не органики, а совсем живого, более того, животных, обладающих органами слуха, зрения, достаточным генетическим багажом и способностью адекватно реагировать на различные жизненные ситуации. Стоит ли напоминать, что выработанный в ходе эволюции язык звуков, поз, жестов — с целью информирования сородичей об угрозе, влечении к противоположному полу, претензии на положение в сообществе, указания на оптимальную тактику добывания пищи, маршрутах миграции, а также соответствующей информации и дезинформации для потенциальных врагов или добычи — устоялся на достаточном для выживания уровне.
Заметим, что и на микроуровне мы далеко не всегда улавливаем тонкости этого информационного языка, и, тем более, неуловим для нас "дух улья", его "душа", что не ограничивается, наверное, лишь установленными энтомологами комплексами пчелиных языков, — в их "танцах", издаваемых ими звуках или каких-то не вполне ясных сигналах на неведомых частотах. А с тем, как "внутреннее" у человека выражается, отражается во "внешнем" — дело и вовсе, на мой взгляд, пока непонятное, лучше сказать, кажущееся в общем понятным. Плачут ли звери, улыбаются ли, смеются ли — отчего это или для чего понадобилось виду гомо, даже, должно быть, ещё не "сапиенс"? Человек учился грамоте, учился внимательно читать книгу природы, замечать то, что его пращурам было не нужно и неинтересно.
Ему пришлось перепробовать всё, что было живым и растущим вокруг: съедобное, ядовитое, одурманивающее, опьяняющее, годное для сбережения хижины, мягкого ложа, для разведения костра, для раскраски тела, для обожествления... Человек уступал некоторым из "братьев меньших" в остроте зрения, слуха, обоняния, зато научился замечать частности, подробности, детали, которые выводили на существенное. Приметы открывали желанное или грозное будущее: закат — завтрашнюю погоду; лоза в руке — подпочвенную воду, до которой можно было дотянуться колодцем; виноградный сок в бурдюке или амфоре обещал обернуться вином; лихорадочный жар грозил человеку смертельной болезнью, избавиться от которой можно было приняв снадобье из рук знахаря в соединении с заклинанием.
Но не все одинаково осваивали этот язык природы — он давался тем, у кого к этому талант и желание, умение перенимать запечатленное познанным предшественниками — в "третьей спирали". Вместе с тем, подобных "грамотеев", пускай на более доступном среднем уровне, становилось всё больше — от поколения к поколению. Особенно характерна переориентация человека на то внешнее, сопряженное с внутренним, что приоткрывает окошки вовнутрь души, — в последние века в искусстве, литературе и, наверное, в других областях материальной и духовной культуры. Представим себя на месте зрителя традиционного или даже античного театра. Это скорее не зрелище, не экран, если угодно, но чтение текста с иллюстрациями. В восточном театре облачения, маски с первой минуты действия указывают на то, кто есть кто, и оставалось лишь, как детям, слушающим сказку, следить за ходом действий, уповая на торжество положительных героев в финале пьесы. И в театре Шекспира, порой с участием автора, зрителей увлекали переплетения судеб, яркие характеры, метафоричность языка.
Собственно, и современная "мыльная опера" — в её модификациях на свой лад повторяет в более или менее удачных, но мимолётных копиях ту же схему занимательной истории с негодяями разных народов и благородными страдальцами. Нет, и массовое искусство кое-что или немало позаимствовало, впитало в себя иного, нового прочтения и представления того, как внешнее отражает потайное, внутреннее, духовное. Но переберём в памяти сцены, эпизоды из театральных постановок, фильмов с участием действительно великих, замечательных артистов ХХ века. Искусство перевоплощения — необходимая основа проявления такого рода таланта, но при этом художник, да, как тот портретист, что при всём сходстве в отличие от фотографа, приоткрывает глубины характера, духовную сущность оригинала, и артист делает то же, как бы вытаскивая наружу то, что свойственно данному персонажу, и в том плане у артиста куда больше возможностей, чем у художника.
Кто может раскрыть механику такого действа — какие мускулы лица, интонации, жесты, паузы, шаблонно выражаясь, создают образ? Но дело не только в этом — а ещё в отказе от однозначного определения, заложенного ещё в биологической эволюции. Критерий выживания — подход к каждому объекту, имеющему касательство к существованию особи, сообщества: полезно-бесполезно, съедобно-несъедобно, опасно-нейтрально, и тому подобное. И, главное, к ответам на "кто?", "что?", "как?" всё крепче присоединялось, подчас затмевая их — "почему?"
А если обратиться к литературе, в первую очередь, наверное, Льва Толстого, Чехова, и, может быть, отчасти Достоевского, то я бы сказал, что это "почему?" и делало её, эту литературу, впрочем, должно быть, и живопись, и музыку, и, тем более, поэзию — постараюсь показать отчего — в чём-то сродни науке. Происходило и происходит нечто вроде перехода от античной атомистики или космогонии Птолемея — к современным моделям микромира и астрономии, астрофизике — внятно объясняющей не только как соединяются атомы или движутся планеты, но и почему они такие и ведут себя так, а не иначе.
Знаменательно, что, как и в науке, к достижению такой цели были привлечены такие методики, когда "чуть-чуть", едва уловимое, оттенки, нюансы — служат теми окошечками, через которые и можно заглянуть в суть явлений и душу человеческую в буквальном смысле. Так, чтобы пришло озарение: вот оно что! вот оно какое! вот почему! Но что же нужно для пробуждения, нет, лучше сразу сказать — для оплодотворения такого восприятия в душе зрителя, читателя? Тут уж, отталкиваясь от оброненного в предыдущей фразе слова "оплодотворение", — да позволено будет эту аналогию продолжить и развить. Взяв основой искусство: музыку, поэзию, живопись.
Но прежде ещё раз взглянуть на некоторые особенности процесса возникновения новой жизни, вернее, очередного звена эстафеты какой-либо разновидности живого на Земле. При этом будем, естественно, придерживаться концепций нашей монадологии. Мы представляем себе, как рождается монада атома, молекулы; и происходит это по известным закономерностям — и только так...
Если химикам ясно, как при разных вариантах, вернее, возможностях, заключить союз с атомом калия или натрия — атом хлора однозначно предпочтёт вполне определённое, то в процессе образования единого генетического кода из материнского и отцовского закладываются основы физического и психического формирования, развития особи, личности — у всех две руки, две ноги, два глаза, два уха — всё на должных, как правило, местах, и сердце за редчайшим исключением — слева, а печень справа; и от негритянского родителя тёмная кожа и курчавые волосы. Это всё известно, и сомнений не вызывает. Но живая особь, и чем выше на лестнице эволюции — тем больше наделена возможностями варьирования таких особенностей, вроде бы второстепенных: конституции, здоровья, характера, интеллекта, таланта, — которые в значительной степени определяют проявление этой личности, её судьбу.
Вряд ли мне первому пришло в голову сравнить оплодотворение в буквальном смысле — скажем яйцеклетки сперматозоидом с появлением сторонней мысли в мозгу, в душе индивида. И выражение типа "эта новая мысль оплодотворила..." — не столь уж
редкостно. Разумеется, такая аналогия весьма условна, но куда денешься без образности, наглядности, и потому "буквы" входящих в наши души мыслей отличны от "букв" генетического кода, хотя базируются, пусть полупризрачно, как сны, на какой-то материальной основе. Не станем обращать внимания на основное различие в такой аналогии — если яйцеклетка и сперматозоид, так сказать, равноправные партнёры в сотворении нового живого существа, то функции "букв"-"атомов-мыслей" "третьей спирали" — пока всё в кавычках — несколько иные.
Во взаимоотношении мысли извне и индивидуальной души сущность "ролей" другая: у первой в максимально-возможной степени совместиться с душой так, чтобы человеческая, впрочем, и любая живая монада, если расширить понимание термина "мысль" сделалась более ёмкой духовно, лучше сказать — наиболее, опять же, насколько это возможно в любом сочетании самой незначительной мысли и высокодуховной личности, даже так; и соответственно личность-монада воспринимает ту или иную мысль именно в таком ключе — насколько совместима с её духовной структурой.
В чистом виде — это, наверное, музыка. Звуковой фон всегда окружал живое; и ветер, шум листвы, плеск волны, птичий гам, стрекотанье цикад на лугу — вместе с голосами сородичей помогали в становлении каждой души, способствовали тому, как вписывалась отдельная живая монада в монаду общемировую. И, так же, как растение из почвы и от Солнца, животное — с пищей извлекает необходимые для жизнедеятельности атомы, молекулы в их сочетаниях, нередко встречающиеся не сплошь и рядом, случайно, но — именно те, что нужны обязательно — этому научила не "опаринская", но монадная эволюция, целенаправленная, — подобно этому и душа наша требует и выбирает то, что мы называем мыслями — гармонические звуки, музыку, поэзию, даже, можно сказать и в сыром виде, не всегда рафинированную и очищенную от наносного и лишнего поэтом, музыкантом, учёным, философом, но извлеченную самостоятельно из текущего, будничного или экстремального бытия.
Зачем это нужно
Для нормального функционирования живой системы необходимо более или менее динамичное, как говорится, информационное обеспечение. Своего рода подстраховка в меняющихся условиях существования вида. Впрочем, для устоявшейся "души улья" в целом и для каждой пчелы, особи — в обмене информацией отсутствуют достаточные стимулы для каких-либо проявлений такой свободы, что определили бы изменения или совершенствование этой "души улья" — вообще и в частности. То ли дело у животных, стоящих выше на иерархической лестнице духовности, Ин-ёмкости монад этой категории.
Здесь показателен пример одомашненных животных. Если, допустим, у баранов, овец потребность в интеллектуальном развитии под опекой человека сделалась, пожалуй, менее актуальной, нежели у их диких сородичей, снизилась за века пребывания в отарах, — то собаки и кошки, похоже, кой-чего поднабрались от общения с людьми, правда, по-своему. А для разных пород современных обезьян не создалось тех особенных условий, которые вынудили или стимулировали наших далёких предков наращивать от поколения к поколению своё "сапиенс". Может быть, у питекантропов этот процесс "пошёл", да заглох, а другие группы гоменидов оказались способными не прерывать такую эстафету. На мой взгляд значительную, если не решающую роль в этом сыграл резко поднявшийся разброс духовных потенциалов отдельных личностей, то есть мифологизированных "героев", и тех безымянных творцов, что постепенно совершенствовали членораздельную речь, орудия труда, формы общения, начатки земледелия и скотоводства...
Важно нащупать те "серебряные нити", что связывают "душу человеческого улья" с каждым индивидом, и в особенных творческих узлах порождали этих неведомых первобытных гениев, намёки на которых сохранились в мифах многих народов. Всё это стимулировало у человека необходимость адаптации к новым условиям, в том числе и жизни самих племен, взаимоотношений между ними, но, прежде всего, неудержимое уже высвобождение по сравнению с предшествующими формами живого, взрывное высвобождение той части высшей нервной системы, что ведает приёмом и хранением, обработкой поступающей информации и рождением новой на её основе.
И это требовало, думается, тончайших механизмов, подобных тем, что в генетической структуре, памяти хранят реализуемые — вновь рожденные указания: каким быть в данном организме, особи — физиология, психика, характер, способности. Нам известна, опять-таки, мне кажется, лишь грубая модель двойной спирали, и если мы знаем, какие "буквы"-молекулы входят в генетический код, и вроде бы почти всё зависит от вида и последовательности этих букв, то мы предполагаем как бы стандартный книжный шрифт, между тем, как возможна более тонкая структура взаимодействия тех же составляющих, допустим, элементарных частиц — нечто вроде рукописного текста, когда многое зависит от почерка, или, например, в Китае, искусства каллиграфа.
Мы смутно представляем себе и те физиологические механизмы, что, добыв, скажем, атом железа из съеденной морковки, отправляют его, отделив от всего отработанного и выбрасываемого, точно по назначению — на образование молекулы гемоглобина, включение в эту молекулу взамен выбывающей, предположим, по старости, немощи или в силу каких-то причин. И вдобавок в нормальном состоянии организма осуществляется контроль, чтобы таких молекул было достаточно, однако не чересчур, что также не только ни к чему, но и вредно для жизни. А можем ли мы представить себе механизм или процесс восприятия мозгом, душой информации, мысли, также, наверное, квантованной — её влияние на тонкую, тончайшую материальную структуру? Одно можно утверждать несомненно: какой-то вроде бы реальный "центр удовольствия" или удовлетворения, направляющий монаду на то, что способствует её существованию — хотя в отношении человека придётся сделать некоторые оговорки — этот центр, может быть, лучше сказать, настройка на определённое состояние, поступки, центр или настройка, указывающие на наличие голода, жажды, потребности в продолжении рода, и вызывающие удовольствие при насыщении организма тем, в чём он испытывает потребность, равно, заметим, как и выполнение долга по отношению к сигмонаде данного вида, — итак этот центр-настройка включает в себя и функцию аналогичного пополнения у человека духовной пищей и построения с её помощью оптимальных духовных структур высшего порядка.
Включаем телевизор
Подтверждением вышесказанного может служить, к примеру, реакция на впервые услышанный анекдот, как характерный пример восприятия информации, отстраненной от насущных потребностей. Итак, обрисовывается ситуация — банальная или парадоксальная. Слушателю как бы предлагается попробовать смоделировать — как, в какую сторону может повернуться ход событий, реакция действующих в анекдоте лиц, ответ на такой-то вопрос. Таким образом моделируется психологическая задача, ответ на которую может быть шаблонным или неожиданным, парадоксальным, но не приходит тотчас в голову. Монадный "диэлектрик", предохраняющий живой организм от излишних нарушений выработанной оптимальной конструкции и её функционирования, не пускает нашу собственную мысль в сторону от накатанных информационных путей. И вдруг искра неожиданного, парадоксального, остроумного поворота пробивает этот "диэлектрик", возможно, на какой-то материальной основе — и реакция, как от нечаянно попавшего в тарелку лакомого куска — удовольствие, выражаемое разрядкой — смехом.
Можно попутно заметить, что не до каждого тот или иной анекдот "доходит" — вследствие недостатка чувства юмора, иными словами, некоторого отсутствия воображения, когда приземленность мышления даже чрезмерна по отношению к среднестатистической. Ну, примерно то же можно сказать о восприимчивости анекдота — от "солдатского" до изысканного — каким-либо полунамёком на вещи, знакомые лишь эрудиту, эстету. Рассказанный повторно анекдот, да ещё заурядным интерпретатором, вызывает в лучшем случае снисходительную усмешку. Что ж, и первооткрытие теоремы Пифагора было отмечено жертвенной гекатомбой — было за что благодарить богов, но в дальнейшем тем, что сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы никого не удивишь, разве что двоечника, которому сердобольный учитель хочет подсказать доказательство этой теоремы...
Так-то так, но как быть с тем духовным наслаждением от уже не раз прочитанного Чеховского рассказа, Пушкинского стихотворения, сонаты Моцарта или лицезрения картин в музее, в котором бывал не раз?.. Эти кванты мысли, духовные молекулы, видимо, как-то благотворно влияют на структуру души, каким-то образом, что ли, гармонизируя её. Я понимаю, что случайно прочитав подобное, какой-нибудь строгий нейрофизиолог поморщится: тоже мне, Америку открывает — да, приятно человеку читать или слушать хорошие стихи, музыку. Но почему? Как-то настраивает душу... Однако — что за этим стоит, за этими словами? Что конкретно происходит в структуре мозга, и как соотносится с "чувством глубокого удовлетворения" — по выражению брежневских времён? Нет, автор этого труда отнюдь не чужд и самоиронии...
Ах, заглянуть бы в душу, когда она очарована поэзией, радостью жизни или горечью переживаний и утрат; любовью, верой... И увидеть воочию — что в ней происходит, вибрируют ли синхронно какие-то микрочасти нейронов, бегут ли неуловимые волны по "серебряным нитям", связывающим душу с миром и пронзающим её? Узнать подобное даёт надежду разве что детектор лжи, способный уловить диссонанс между тем, что думают и что говорят, отвечают на вопросы...
Полагаю, однако, что в этом случае прибор фиксирует скорее нервное напряжение оттого, что подозреваемого в чём-то могут уличить — в том, что он нарочито выдаёт дезинформацию. Ведь сыздавна в такой ситуации подозреваемому во лжи предлагали посмотреть в глаза, не отводить взгляд — вспомним уже цитированный отрывок из "Войны и мира". Что касается восприятия поэзии, музыки, живописного искусства, то здесь особенно интересно обратить внимание на громадное значение нюансов, сочетания желанной новизны, ожидаемо-неожиданной, то есть такой, какая желанна душе, именно в силу её способности высветить какие-то грани свободы понимания мира, — вот так невнятно торопливо объясняюсь — пишу скоро, чтобы запечатлеть, и, может быть, уточню... Но — оттенки исполнения — что сказать об этом?
Да — духовные ферменты
Любое сравнение, любая модель грешат приблизительностью, но опять же их можно сравнить с теми очками, что позволяют нам лучше разглядывать сущность мира, вернее присматриваться к ней так, чтобы в целом вырисовывалась более или менее адекватная картина, и существенные детали оказывались в поле зрения и не терялись. В этом плане да позволено будет сравнить воспринимаемые нами духовные подпитки как некие микроферменты, помогающие переваривать активнее и надёжнее "все впечатленья бытия".
В сотый раз — в ходе эволюции живые организмы, самые разные, вообще живое — взяли на вооружение, можно сказать, живые или органические катализаторы — ферменты, способствующие, в конечном счёте, быстрому и оптимальному усвоению пищи, притом разнообразной. Ферменты по заданной программе синтезирует сам организм. Для "третьей спирали" синтез духовных ферментов производится особенно эффективно творческими личностями, гениями, но сейчас мы ведём речь не об оценке плодов их деятельности, а о том, что заставляет их становиться таковыми. Выше упоминались ферменты, эти, как их называют, "живые фабрики", причём учёные не без основания считают, что чуть ли не каждый фермент намного сложнее нынешнего химико-фармацевтического производства, да и действует безостановочно, надёжно и с максимальным коэффициентом полезного действия. К тому же производство в буквальном смысле останавливается вследствие неполадок в любом узле, нехватки сырья, затоваривания, а фермент в живом организме замирает лишь когда прекращается жизнь.
"Фермент"-талант, работающий на "третью спираль", генетический код человечества, — чуть не с младенчества запущенный, и, может быть, до какой-то зрелости находящийся в инкубационном периоде, работает — уместен ли такой прозаизм — на протяжении не одного года, правда, с весьма различной интенсивностью. Если у настоящих ферментов происходит вполне рутинная работа, желательно безо всяких отклонений от нормы, то похоже для основополагающих звеньев "третьей спирали" значительная часть человечества служит подобными же "ферментами", передающими изо дня в день, из года в год; из рода в род традиционные навыки, образ жизни, обычаи, и это облегчает то обстоятельство, что, по-видимому, хотя это трудно доказывается, — часть этих функций берёт на себя и "двойная спираль" — генетический код в буквальном смысле.
Но если и только что упомянутый код как-то от поколения к поколению корректируется, даже при эволюции растений или животных, то роль и влияние реконструкторов "третьей спирали" вроде бы представляется более или менее понятными, хотя, вероятно, менее, чем более — в силу того, что за деревьями не всегда тут видится глубь леса. Иначе говоря, за отдельными талантливыми личностями, их творчеством мы должны разглядеть тот монадологический массив, который обуславливает такого рода неизбежность.
Весь диапазон чувств, так или иначе связанных с продолжением рода человеческого — от наивной детской влюбленности до одержимости материнской любви; от безумства влюбленного без памяти, как точно определено состояние как бы забывающего обо всём остальном на свете, — до захватывающих мгновений высшего блаженства, — пронизан предвкушением вожделенного, повторяю, независимо от силы или степени этой страсти, и — удовлетворенности, опять-таки разной степени, от осуществления столь желанного, пускай хоть частично, пока живёшь — не всё потеряно... Заметим, что этот фон либидо и впрямь гораздо красочнее и значительнее у вида гомо сапиенс, чем у "братьев меньших".
Не удивительно: "третья спираль" внесла и в программу второй, двойной — полифонию, виртуозно аранжируя изначальный редупликационный импульс, и мотив стремления к утолению жажды — не только пресной водой, и удовольствия от питья, тем более "выпивки" в широком смысле — мотив этот доверен, можно сказать, первой скрипке души. И сказанное напрямую относится к сотворению "третьей спирали", тем, кто к этому причастен. И если с каждым веком, по крайней мере, в последние сотни веков, несмотря на племенные, этнические, религиозные ограничения — степень свободы выбора партнёра для продолжения рода или хотя бы для любовных утех возрастала, то пополнение в условиях расширяющейся свободы творчества в самом широком смысле "третьей спирали" приняло, можно сказать, глобальный характер.
Как подзаводятся
Завод — в смысле той пружины, что определяет ход механических часов, и в тех, что в Кулибинском стиле — и в определённый час вызванивает, раскручивает танцы марионеток и так далее — тот генетический код, что наперёд рассчитывает, в какой — если не день, то год и месяц у юноши начнёт пробиваться борода, а девочка станет девушкой. Ну, если в плане физиологии, всё с рождения особи не только в общих чертах, но и в деталях расписано, и, как утверждают хироманты, зашифровано в линиях руки, ладони, притом — вплоть до возможных болезней, что ещё логически можно допустить, и даже до числа собственных детей — что уже вроде бы не вполне от родителей зависит; если и в этом смысле судьба предопределена, то в отношении творческого начала можно, наверное, говорить разве что о направлении таланта.
Но почему — об этом уже был у нас разговор — у вундеркиндов их необычайные способности проявляются чуть ли не в трехлетнем возрасте, а озарения и открытия иных гениев приходят вроде бы к людям до того ничем не выделяющимся — в юности, в зрелости? И отчего вдруг нагрянет час вдохновенья — только успевай записывать, и длится Болдинская осень, или, наоборот, не сочиняется, не рисуется, не приходят в голову замечательные мысли, и не просятся воплотиться в духовные молекулы "третьей спирали" — пока не "требует поэта к священной жертве"?..
В жизнеописаниях разного рода творческих личностей можно почерпнуть сведенья о тех вещах, которые вдохновляли каждого из них, причём о вещах весьма различных. Пушкина стимулировали увядающие осенью деревья и расцветающие весной красотки; Чайковского — ландыши и юноши с определёнными наклонностями; Бальзака — кофе и солидные гонорары; Эйнштейна — скрипка и романы Достоевского; надо ли перечислять тех, кому в их творчестве не последнюю допинговую поддержку играл Бахус... Трудно сказать, насколько — вне мифологического флёра — эти "стимуляторы" не были просто потребностью организма — не только в физиологическом плане, но и оказывали существенное влияние на творчество — разве что исходя из того, что без них никак не могли обойтись.
Конечно, те предпосылки физической или духовной комфортности — для творческой личности с коррекцией на определенную настроенность — достигается каждым человеком интуитивно — взбадривать себя: плаваньем, флиртом, куревом, путешествиями, коллекционированием и так далее, и тому подобное...
Но, кроме таких явных, напоказ публике, или открываемых дотошными биографами элементов "подзарядки" творческого потенциала, действуют неясные и для самого творца возбудители, заставляющие его порой в мучительных метаниях и настойчивых упражнениях, переделках идти к совершенству или подбрасывающие это самое совершенство почти в готовом виде: не ленись собирать великолепный урожай, плоды которого послужат многим чудесной духовной пищей. А почему это пришло в голову только именно тебе, именно здесь и сейчас — кто скажет?..
Бродишь иногда по лесу в июне — идёшь, идёшь,— и ни одной ягодки земляники, даже кустиков не видно, а изредка встречающиеся — отчего-то без ягод. И вдруг — целая земляничная поляна — вроде бы в таком же древесном окружении. То ли именно сюда занесла птичья стайка, что полакомилась когда-то спелыми плодами, косточки вместе с удобрениями, и ничто не мешало прорасти на этой поляне, и почва тут самая подходящая, и солнце шлёт лучи, которые древесная крона не перехватывает целиком, и соседняя флора благотворно влияет, и в сушь корешкам всё-таки можно добраться до воды, и необходимые микроэлементы с незапамятных времен как раз тут в ассортименте, а, может, ещё какие-то геомагнитные факторы нельзя сбрасывать со счетов... А ещё — где-то появляется ранняя ягода, и уже в начале июня далеко не одна, и где-то в июле набредешь на почти переспелые — почему?..
Агенты влияния
Выражение из области политологии: предполагается, что некие лица, входящие в руководство страны или каким-то образом близкие к нему, — весьма существенно воздействуют на политику — внешнюю и внутреннюю, определяя ход событий, притом оставаясь преимущественно, что называется — в тени. Если же, пользуясь этой терминологией, говорить об "агентах влияния" на творчество, то для нас таковые, думается, тем более "в тени", мы о них не ведаем, может быть, отчасти догадываемся. Нет, момент, когда "душа поэта встрепенётся..." — наступает не после рюмки спиртного или чашечки кофе, рандеву с очаровательной милашкой или пробежки на свежем воздухе по пересеченной местности с чарующим ландшафтом...
Толчком к зарождению творенья человеческого — поэмы, картины, сонаты, модели физического явления, философского обобщения — может послужить случайно увиденное, подсмотренное, прочитанное, даже мелькнувшее во сне, всплывшее отчего-то из памяти, навеяно и впрямь природой — не обязательно чем-то необычным, скажем, тихого заката, едва приметного ручейка, ныряющего в лесной овраг; да и, может быть, голой пустыни...
Серебряные нити, идущие отовсюду и проходящие через душу, где ткань из них многократно плотнее, чем вокруг, от множества внешних и внутренних причин, из которых Бог знает какие в каждое творческое мгновенье решающие, — в счастливом сочетании высвечиваются мыслью, мыслями, воплощаемыми в слова, краски, ноты, формулы.
К чему я веду? К тому, что можно объяснить, как Лермонтов написал "Белеет парус одинокий..." — когда увидел нечто подобное, и вследствие своего "мятежного" характера; и высказав такое, чего до глубинной сути и не прояснить. Согласен, и мои общие рассуждения никак не отвечают на подобный вопрос, адресованный любому творцу — как и почему он сочинил, изобрёл... Тем более зачастую и сам Творец пытаясь понять это, объясняется весьма невразумительно или отшучивается. Однако, если мы хотим приблизиться к пониманию происхождения и движущих сил того феномена, который получил у нас условное наименование "третьей спирали", нам следует утвердиться, я в этом убеждаюсь, — в концепции представленной здесь монадологии, подобно тому, как атомистика или понятие гравитации позволили углубиться в понимание того, как образуется миропорядок и как он сохраняется и развивается.
Пристало ли тому, кто причисляет себя к учёному сословию, заниматься происхождением снов? Как тут не вспомнить Зигмунда Фрейда, который весьма успешно на основании снов, рассказанных ему пациентами, заглядывал в их подсознательное, анализировал их психологические комплексы. Его ученик Юнг похоже пошёл дальше, связывая душу и поведение личности с "архетипом", то есть с тем, что заложено как бы в прагенетическом коде, эстафете из глубины веков. Но какой психоаналитик, прорицатель, да и я сам, так сказать, проснувшись — в состоянии установить, почему именно этой ночью, да ещё в такой-то час приснилось то-то — такие-то обстоятельства, персонажи сна — и всё это с мельчайшей детализацией, и для спящего, и для его слегка отстраненно воспринимающего сознания — с безусловной достоверностью, хотя порой — по собственному опыту — мелькает сомнение — да они же умерли, эти люди, что сидят со мной за столом во сне, или — как здорово я чуть не на лету преодолеваю расстояния, и многое может произойти по моему хотению — самое, казалось бы, невероятное, а что-то у меня никак не получается...
Переход действительности через душу творческой личности в его произведение столь в чём-то понятен, а в основном непостижим, как и мир, что унаследует ребёнок от предков, и что возникает неведомо откуда.
Причастность
Показалось, почудилось мне, что в общей картине всемонадного бытия то, что можно обозначить как причастность, является чуть ли не ключевым для понимания сущности многого из происходящего на свете и особенно меж людей. Об этом у нас уже говорилось: монада, неотъемлемая составляющая сигмонады — по отношению к первой и ей подобным, поневоле должна стремиться упрочить надёжное, жизнестойкое, относительно стабильное бытие "общего дома". Но не для этого ли крутится изо всех сил электрон, и не прекращает ни на миг своей трудовой деятельности муравей? Может, сказано такое полушутя, однако кто определит, какая в этой шутке доля правды?
Рискнём утверждать, что каждая клеточка живого организма, каждый орган самозабвенно и до конца служит ему, может, лучше обозначить — Ему, и не вина этих клеточек или органов, что рано или поздно выходят из строя, подводя тем самым и главную свою Монаду... Но — в чём спасенье — не Самую Главную — свой вид, свой род, который продолжается, по крайней мере, пока не выпадет окончательно из Красной книги. Что касается человека, изгнанного из первоначального рая неведенья, и осознавшего, что он смертен, но вместе с тем способен мыслить, порой совсем неплохо — растерялся в своей причастности — то ли душа его вообще-то самодовлеющая и потому причастна лишь самой себе — как крайний случай, замечу, особенно в новое время, о чём сейчас пишу в работе "Гомо сейчас..." — возможно включу в эту рукопись; то ли причастен в первую очередь семье-племени, во вторую своему этносу, в третью — своей державе, наконец, своему Богу... Или, в обратном порядке: на первом месте причастность к Богу, ко всему сущему, и самоуничижение отсюда — в плане подавления самоценного "я"...
Предполагаю, что значительная часть конфликтов — как внутриличностных, так и, — а, возможно, тем более, — внеличностных — происходят именно вследствие этой неопределённости, разнонаправленности векторов причастности к объединяющей сигмонаде разных по ряду параметров духовной составляющей людей. Я думаю, что если бы эти принципы причастности — по отношению к роду людскому — удалось сформулировать столь же остроумно, как, например, принципы построения органических молекул, то многое в формах существования и развития человечества и отдельных его частей и частичек во многом прояснилось бы. Полагаю, что при этом в вопросе о "происхождении семьи, частной собственности и государства", в отличие от преимущественно экономической трактовки Фридрихом Энгельсом, — должны бы возникнуть иные акценты — совместимости ради жизнеутверждения в более или менее сложных человеческих сигмонадах-обществах, и непременно причастности к ней — сигмонаде — каждого члена таких сообществ.
Как или чем объяснить, например, разнообразие форм семьи — от полигамных на определённых ступенях цивилизации до моногамных, зачастую скорее формально, чем фактически? Тенденция продолжения рода с исключительным акцентом на только "моё я"? Причастность к той или иной этнической монаде определяла взаимоотношение полов, положение женщин в семьях, в обществе — кто же "вычислит" насколько этот фактор способствовал или способствует жизнестойкости, доминированию данного этноса? Какие факторы и как внесли свои коррективы в нынешнее соотношение человеческих монад, народов, держав — на протяжении ХХ века? Похоже, что этнографы, социологи, психологи, подобно зоологам, ботаникам послеаристотелевой эпохи лишь собирают и систематизируют материал, но до исчерпывающих ответов на "отчего" ещё весьма далеко. Ссылка на традиции, трудно удержаться от каламбура, столь традиционная, также мало что проясняет, и за внешней видимостью распределения ролей нередко слабо просматривается действительное положение вещей.
Важно, что каждый член семьи, будучи причастен с одной стороны к её формированию, а с другой — к устойчивому существованию монады-племени — действует в определённом диапазоне личной свободы, когда и в былые времена каждая семья была или в основном похожа на другую счастливую, или "несчастна по-своему". Кстати, и это иллюстрирует возникшую в человечестве, именно в нём — неопределённость причастности, которая даёт Дьяволу возможность хорошо поживиться...
Очко, вист, бридж
Всё дело в том, что причастность монады-составляющей в той сигмонаде, в которую она входит, должна быть непрерывной. Эта динамичная субординация распространяется на все монады — от микро до макромира: и нейтрон в атоме при всей своей нейтральности должно быть тормошится активными соседями и не остаётся в долгу; и молекула аш два о — вовлечена в бег мириадов товарок в ручье; и замирает в снежинке, но в определённой точке; или взвивается в облака, чтобы там, вновь соединившись с разлученными жаром от Солнца — ринуться на родную Землю дождём или градом...
По мере возрастания положения на монадно-иерархически духовной лестнице "правила игры", в которую беспрерывно играют монады — так, чтобы по возможности замены игроков проходили безболезненно — эти "правила игры" усложняются. В каком-то смысле аналогом могут служить карточные игры. Например, — в очко, вист — предшественник преферанса, будем считать преферанс, винт, и, наконец, бридж — последний наиболее хитроумен и требует от игрока комплекс надлежащих качеств, которые, впрочем, в той или иной мере нужны и для игрока в очко, и, тем паче, в преферанс. Предположим, что в очко играют атомы: "очко" — то есть идеальный комплект элементарных частиц, причастных к образованию атома, гарантирует стабильность, во всех случаях недобора или перебора нестабильные изотопы рано или поздно обречены на проигрыш, то есть — в пасть Дьяволу.
У муравьев их игра в жизнь уже скорее уподобляется висту, преферансу. Что-то зависит от расклада, но многое от умения, выдержки, упорства. Прежде всего, отличное информационное обеспечение позволяет построить оптимальную структуру "общего дома" и обеспечить каждой особи возможность приносить максимальную пользу — в переводе на преферанс — делать такие ходы, которые приносят наибольшее число взяток. Кто во время прогулок набредал на муравейник, то, присматриваясь к его окружению, замечал муравьиные дороги, по которым проходило непрерывное двустороннее движение, — не задумывался ли над тем, — кто же был на этих дорогах первопроходцем — не тот ли муравей, что отличается более высоким интеллектом, а, может быть, большей свободой маневра, в то время, как его сородичи следуют проторенному пути. Но и каждому рядовому муравьиной армии в каждый момент, повинуясь причастности к общему делу, приходится решать текущие задачи: какую опавшую иголочку сосны ухватить, как её нести в общий дом, куда пристроить получше. Или, встретив потенциального или действительного врага муравейника, — извещать ли об этом всех, всех, всех, или попытаться справиться самому; да и чем насущным заняться при веяньях погодных перемен, времени года...
"Муравьиный преферанс" — в общем беспроигрышный — инстинкт подсказывает, как наилучшим образом следовать правилам игры в жизнь. А человеческий "бридж" — игра не только коллективная, но и с непременным союзником и противниками. Правила игры предусматривают прощупывание возможностей, в первую очередь, партнёра-союзника, но заодно и противника — с целью определить шансы обеих сторон и выработать оптимальную стратегию в зависимости от того, какие карты на руках. Другое дело, что любому муравью легко находить общий язык со всеми обитателями своего муравейника, да и между ними самой природой заложено полное взаимопонимание в широком смысле слова — как бесконфликтное взаимодействие.
А в том "человеческом бридже", когда и союзники и противники во множестве, и подбираются зачастую более или менее случайно, игра делается непредсказуемой, изощренной, многовариантной. И главное — по аналогии с бриджем — совершенно неясно, что в каждой части игры, робере выигрывает или проигрывает каждый, и все вместе — уж настолько чрезвычайно запутана эта игра...
"Живописный" ген
Где-то таятся — назовём это генами — "творческими", в отличие от тех, что предопределяют форму и цвет глаз или — какие вырастут лапы; и сколько суждено в среднем прожить особи на Земле; и такие, что подсказывают таракану — дожидаться темноты и скрываться при освещении; кукушке — куда ей откладывать яйца; лисе — как отыскивать заячьи следы, — от того, что подобные действия относятся к инстинктивным, суть не меняется. Где-то должен быть заложен алгоритм каждого инстинкта — в материальном носителе — иначе по Канту связь между материальным и духовным, телом и душой и впрямь остаётся более чем призрачной.
Возможно, в человеческих генах "записаны" и направляющие посложней, и, вероятно, не только в человеческих. И тем же тараканам — стремление завоёвывать всё новые пространства, помещения, рискуя при этом особи затеряться и пропасть, не достигнув желаемого; сюда же можно отнести ритуалы ухаживания самцов за самками у некоторых видов животных; таинственные особенности миграции перелётных птиц; не говоря уже об изощренности крысиных орд. Признавая, что обозначенная ранее "третья спираль" изначала в чём-то материальном воплощена и далее наследственно воплощается, и генетически и в деяния человеческие, упрощенно или условно вообразим и некие "творческие" гены — допустим, способности к живописи.
Сразу оговорюсь — у меня, как говорится, лично — такой ген, видимо, начисто отсутствует или в зачаточном состоянии. Не передался от отца, который неплохо рисовал и в ранней юности обучался этому искусству. Не передался мне также от мамы и "музыкальный ген", а ведь она была студенткой ленинградской, точнее ещё Петербургской консерватории в двадцатые годы прошлого века, и впоследствии давала уроки игры на фортепиано — а у меня — не знаю, как насчёт понимания музыки, но любовь к ней с возрастом не угасает — и сейчас, печатая, слушаю Бетховенскую сонату. Помню, что в молодости рисовала и сестра мамы — тётя Соня — и над моей детской кроваткой висела её иллюстрация на тему, кажется, сказки о трёх медведях. У сына моего, по-видимому, творческие возможности в области живописи и музыки такие же, как у отца, но — человек пишущий, владеющий словом, по крайней мере, в тех скромных пределах, что и я; зато дочка Оля рисует, правда, от родителей унаследовать эту способность она никак не могла. Рисует неплохо, это уже что-то значит; впрочем, кого не поражали выставки детского рисунка, когда малыши, нередко ещё не умеющие читать и писать, изумляют наивным совершенством кисти.
Особенность гена — как регулирующего, предположим, выработку определённых гормонов или рост волос, ротацию нервных клеток или наработку половых, — непрерывность или, по крайней мере, цикличность при очень чёткой целенаправленности. Эволюция постепенно достигала цели, монадно поставленной: такого соответствия "идее" данной монады, когда она действует с максимально-возможным достижением жизнестойкости и целостности сигмонады. История человечества — набор и организация "генов" — входящих в витки "третьей спирали". Но попробуем представить для начала гипотетический "ген живописи".
Первобытное искусство, наскальная живопись носила, по мнению специалистов, в основном прикладной характер: как лучше охотиться, или — магический — привлечь к удачной охоте некие благорасположенные высшие силы; возможно, это распространялось не только на область охоты. Но что возникло раньше — "курица", то есть практическая потребность на определённом этапе развития гомо в таком искусстве, или "яйцо" — наметились те "гены", что стимулировали у безымянных прахудожников непреодолимое стремление "заразить" — по мысли Льва Толстого в его рассуждениях о сущности искусства — соплеменников своим виденьем мира, внести свою лепту в становление своей племенной монады?
Появившись этот "ген", так же, как информационно-звуковой — от поколения к поколению развивающийся и узакониваемой в геноме — членораздельной речи, в отличие от обезьяньего, застывшего, как-то вероятно эволюционировал. И — выявлялось его свойство, как и остальных генов — стремление наиболее эффективным способом, оговоримся, при случае, при подходящем стечении обстоятельств — воплотить своё влияние. Интересно отметить, что с самого начала живопись, как бы вроде призванная наиболее адекватно, фотографически, зеркально отобразить действительность, не была таковой. Даже в дошедших до нас произведениях первобытного искусства угадывается и стиль данной этнической группы и даже индивидуальный...
Воображение
Что же представляет собой также условный "ген воображения"? Если следовать монадной концепции "одухотворенности" природы изначала, то можно дойти до того, что пара атомов водорода воображает, какие перспективы открываются перед ними в тесном союзе с атомом кислорода, и всячески стремятся к такому альянсу. А почему бы не копнуть ещё глубже — бесконечно-малая монада, для которой ещё — ни мало-мальского пространства, ни времени — скажи ей, что она прозябает в безвестности час или вечность — поверит, и у неё ни кванта энергии, одним словом, почти такое "ничего", из которого, как утверждали древние — "ничего" — нигель и может выйти, однако — томление — духа? — как во сне смутно воображает — вот в один прекрасный момент выскочу из потустороннего — стану элементарной частицей — там уж разгуляюсь...
Ну, а перескакивая через десять ступенек иерархической монадной лестницы — не только басенная Лисица, льстя глупой Вороне, предвкушала, как полакомится сыром, но и вполне реальная, нанюхав заячьи следы, вспоминала аппетитную зайчатину. Наверное, и умудренный опытом горилла, взбираясь на банановое деревцо или нагоняя молоденькую представительницу прекрасного пола, представляет себе как насытится, предвкушает удовольствие, и, возможно — слюнки текут, или становится ясно — какой он мужик... Считается, что и животным, по крайней мере, высшим снятся сны, как описано в Чеховской "Каштанке", и при этом, у каждой особи действует "ген воображения", выстраивая картины по алгоритмам, составленным из тревог и надежд, сегодняшних и прошлых, и того, что осело в памяти.
А если бы можно было запечатлеть на плёнку наши сны! Какие получились бы эпизоды, далеко не всегда сугубо реалистические, но с удивительными подробностями — судя по тому, что, скажем, у меня остаётся в памяти в процессе сна или, как правило, пока не растает спросонья призрачная быль... По-видимому, этот "ген воображения" и наяву не дремлет, разумеется, проявляя себя в разных формах: от неясных желаний до уверенных прогнозов.
Воображение упомянутых атомов водорода в отношении своего положения в молекуле воды у любого из них, вероятно, судя по реакции образования этой молекулы, абсолютно совпадает с тем, что представляют себе — метафорически, разумеется, — или к чему стремятся аналогичные атомы. А если какая-либо пчела, вообразив, что вы покушаетесь на её жизнь или на собранный мёд, ужалит вас, то можно ли предполагать, что её товарка на её месте не поступила бы в данной ситуации точно таким образом? Но уже разные собаки — даже одной породы и одного помёта — каждая по-своему проигрывает определённые ситуации, в зависимости от своего характера, и причастного к этому гипотетического "гена воображения", во всяком случае, того, что в управляющей нервно-информационной системе организма играет эту роль.
А что можно сказать о человеческом воображении в нашем понимании? Ну, тут нужно как-то разграничить — что же мы объединили в этот термин "воображение" в нашей картине мира. Не слишком ли многое, возможно, несовместимое? Определим то, о чём у нас, собственно, пойдёт речь, — как информационное моделирование ситуации. Падение каштана в сентябре с дерева, или состояние влюбленности, допустим, безответной? Но мы в этом плане начали с живописи. О том, что происходит на пересечении действий "генов воображения" и способности отражения того, что воспринимается органом зрения. Самые простецкие вопросы: зачем человек этим занимается, и что от этого остаётся? Попутно — интересно — в древности, в античном мире или на Востоке, в Средние века было ли рисование массовым увлечением детишек? Или именно в наше время так крутанулся виток "третьей спирали", что отражается хотя бы на многочисленных выставках детского рисунка, в том числе международных?
Профессионалы в законе
Полагаю, что так называемые "древнейшие профессии" в этой самой древности были весьма далеки от того, что мы нынче так именуем. Поначалу в этих видах общественной деятельности, как и в других, подвизались, выражаясь современной терминологией, любители. Даже представительницы "первой древнейшей профессии" были, пожалуй, лишь относительно сексуально поактивней, и потому возможно щедрее вознаграждаемые первобытными охотниками. Впрочем, в эпоху матриархата по той же причине вознаграждались как раз неукротимые мужики... А что касается будущей журналистской "второй древнейшей профессии", то предтечи грядущих летописцев, хроникёров, сказителей, очевидно, наделены были даром впечатляющего и выразительного пересказа минувших событий, героических подвигов, разумеется, не без большей или меньшей доли фантазирования.
Вспоминаем это оттого, чтобы подчеркнуть — отнюдь не такая, как в наше время, потребность общества в тех или иных специалистах — диктовала безымянным рассказчикам выдумщикам необходимость такого рода страсти. И всё же, наряду со спонтанными импульсами, проявлением того, что задано "генами" воображения и творчества, действовало и какое-то внешнее поле. И понять природу этого поля, сущность и механизм его воздействия — вот задача, не менее сложная, чем расшифровать, как работает "ген воображения". Было бы проще свести это духовное поле к проявлению внимания и поощрения со стороны окружающих.
Вместе с тем, следовало бы поглубже рассмотреть этот феномен обратной связи творящего и воспринимающих. Припоминаются заметки дрессировщиков: и то, что среди зверей одного вида попадаются выдающиеся таланты, которые осваивают сложные номера почти добровольно; и то, что в полном зрительном зале эти четвероногие исполнители стараются изо всех сил, пуще, нежели на репетициях. Тот же эффект наблюдается и на подмостках театров или в концертах, не говоря уже о стадионах, трибунах спортивных соревнований, где в центре внимания уже настоящие артисты, спортсмены, музыканты. А на съёмочных площадках возможно выручает "ген воображения", когда актёр представляет себе тысячи, миллионы глаз, устремленных на экран...
"Вакансия поэта" сделалась более или менее реальной лишь в наше время, а тогда, когда "поэт бывало тешил ханов стихов гремучим жемчугом" — накатанная основа стиха, его заданность и традиционность редко вызывали к жизни откровения гениев. Шёл процесс постепенного произрастания тех частей сигмонады, которые нужны при переходе её в высшие формы, на более высокие ступени монадной лестницы. Подобно тому, как в ходе эволюции формировались отдельные органы — от лёгкого намёка на сердце даже у растений — до того, какое бьётся у нас в груди; от слабой реакции на освещение у дождевого червяка до наших глаз; от примитивных прапчёл до их "сословной" организации в улье — со всеми правами и обязанностями каждой группы.
Так же и в человеческом обществе предрасположенность к определённой творческой деятельности позволяла индивиду в бесконечной жизненной драме с успехом играть эпизодическую роль. Но, как порой бывает, яркий исполнитель и в такой роли затмевал собой выступающих на авансцене — удачливого охотника, опытного скотовода, умелого землепашца и даже вождя. И распределение ролей шло отчасти по тому же принципу, когда пьеса пишется драматургом, постоянно контактирующим с данным театром или киногруппой, режиссером — на того исполнителя, что способен от себя, а, может, лучше сказать, из себя — дополнить и вширь и вглубь то, чего не смог досказать автор...
Может быть, забегая вперёд, заметим, что живописцы, скульпторы былых времен большей частью воплощали в своих твореньях — и на Востоке, и на Западе — мифологические, религиозные мотивы — как бы перебрасывая мостик от не совсем ясных для каждого верующего относительно абстрактных представлений о культовых фигурах — возможно недоставало воображения — а творцы давали возможность представить эти мифологические, легендарные фигуры как бы во плоти, существующими в действительности. Заметим, что евреи ещё в древности наложили суровый запрет на нечто подобное, обратное проецирование; скажем, Микеланджело — на Саваофа — по принципу "по образу и подобию" — при сотворении человека. Художники в еврейской религиозной традиции были "вне закона", хотя, как показывает опыт последних веков, новейшего времени, у представителей этого народа и "ген воображения", и "ген живописи", очевидно, втайне переходили из рода в род.
Причём — при всём возможном реализме во все времена то, что заключалось в рамки картины или формы скульптуры — корректировалось воображением, но — не как-нибудь, а в соответствии с неосознанным представлением художника о том, что эта отражающая монада должна приближаться к законченности, совершенству, идеалу. Думаю, что здесь уместно повторить сравнение: каждая монада — от атома до вида растения или животного формировалась по тому же принципу — максимальному приближению к тому идеалу, который подразумевает жизнестойкость, долговечность, наибольшую в этом смысле информационную ёмкость.
Стоит обратить внимание ещё на один аспект становления изобразительных искусств. В упрощенном изложении это выглядит таким образом. Если в старину — и на Востоке, и на Западе отличия произведений мастеров одной школы, одного направления, за немногими исключениями, характеризовались разве что степенью совершенства, то ближе к нашему времени — тем шире разброс направлений, жанров, индивидуальностей, чем сильнее что ли влияние цивилизации. Спрашивается: если искусство в конечном счёте социально-биологически призвано служить сплочению сигмонады путём дополнительных "серебряных нитей", пронизывающих души тех, кто это искусство воспринимает, то откуда же берётся видимое нарастание разнообразия этих "нитей"? Ответ — по аналогии с возрастанием сложности живых организмов, когда укрепляется и кровеносная, и лимфатическая, и нервная система, — ведь структура общественного организма человечества в последние века изменяется весьма динамично, и, может быть, искусство в какой-то степени стабилизирует эту сигмонаду...
Пунктиром
В ходе эволюции вряд ли у особей одного вида могли существовать какие-то недоразумения, непонимание между поколениями — слишком незначительны отклонения последующего от предыдущего. И — соответственно — едва уловимы генетические сдвиги. Для многих тысяч поколений на протяжении миллионов лет этот природный процесс в монадной традиции обеспечивал относительную стабильность вида-монады. И сотни тысяч лет эволюции рода человеческого, так сказать, с самого начала, шли, в общем, по тому же сценарию, когда отклонения от среднего не должны превышать какой-то доли процента — ни в физиологии, ни в психологии — ни у племени, ни у отдельного индивида. Однако, когда процесс этот сделался — не то, чтобы неуправляемым, но потребовал иных рычагов, возникла насущная необходимость "третьей спирали".
И одной из её задач или сверхзадач — было обеспечить разумную непрерывность нити жизни, проходящей через поколения гомо сапиенс. Конечно, для такого рода преемственности было бы замечательно, если бы "молекулы" "третьей спирали" остались бы вполне приемлемыми для ряда поколений. Как не отнести к таким "вечным" духовным молекулам человеческой, общечеловеческой монады — Библию, Баха, Рембрандта?.. А для отдельного народа это — Лао Тзе, Махабхарата, Гёте, Пушкин... Впрочем, в именах, которые названы наудачу, отразилась, в основном, определённая сторона творчества, но разве в этот перечень опять-таки по принципу первого приходящего в голову — нельзя назвать Будду, Сократа, Магомета, Александра Македонского, Коперника, Эйнштейна, Менделеева, Бердяева?..
А если включить сюда — Тамерлана, Наполеона, Карла Маркса, Ленина, Сталина? Можно ли безоговорочно утверждать, что ранее названные служили Богу, который заповедал людям восходить по ступеням совершенства духовного, а только что перечисленные — исключительно Дьяволу?.. Глубокий смысл едва ли не у всех мало-мальски цивилизованных народов приобрел культ предков, "героев" — вплоть до их обожествления. Было бы примитивизацией объяснять это лишь тем, что эти, такие выдающиеся люди чему-то новому научили своих соплеменников, утвердили законы общежития. Следует припомнить и культ животных и растений, тотемизм — в явных и неявных формах. Таким образом происходит как бы оптимальное образование "души" улья-племени посредством "третьей спирали" — в зачаточном виде имеющей место и в "преджизни" — по Тейяру, и в том же натуральном пчелином улье. Это, можно сказать, обобщенный опыт перебора различных ситуаций, возникавших в процессе игры с окружающим миром, где главная ставка — выживание данного вида живого существа.
Новейший шахматный компьютер, готовый сразиться с человеком, пусть и чемпионом мира — состоит почти из полутора тонн "самых лучших и самых миниатюрных изделий", и способен производить двести миллионов операций в секунду. Впрочем, за годы, прошедшие со времени написания этих строк, которые сейчас перепечатываю, возможно, и даже весьма вероятно, что вес этого компьютера уменьшился, а скорость перебора вариантов возросла, и даже уже способен сразиться с шахматным гением на равных, но дело не в этом.
Шахматист, гроссмейстер тоже достаточно подкован, изучил дебюты, знает наизусть многие партии из прошедших турниров, но — в его игре есть нечто и сверх того, что присуще машине, и что без расшифровки именуется шахматным талантом, а иначе говоря — отражение, воплощение одной из граней всечеловеческой "души улья". Каким образом начинает мерцать ещё в генах, а затем разгорается этот шахматный талант — то в Германии, то на Кубе, то в России, то в Индии, в Голландии, в Аргентине — вдруг какой-то мальчуган из сотен тысяч, или — сёстры Полгар в Венгрии — одному Богу ведомо...
Вещь, не только "в себе"
Происходит ли образование, формирование монады только исходя из того, насколько она может существовать сама по себе в данных условиях, или — всё-таки всякий раз при рождении, монады предполагается её — как бы это выразиться — благотворное, возвышающее, более одухотворенное взаимодействие с прочими монадами в её судьбе, на её жизненном пути? Пусть мы говорим пока только о земном, однако на первый взгляд подобная постановка вопроса отдаёт чем-то наивно-религиозным, в духе восторженных теологов средневековья: дескать — как всё премудро устроено в природе, и одно соответствует другому, и всё призвано служить человеку, как заключительному созданию Всевышнего...
Конечно, эту мысль можно преподнести вульгаризованно, в виде эдакой побасенки: когда сотворялась берёза, то её белая кора должна была привлекать зайца — любит обгрызать именно такую; но и как ни запутывай следы тот же заяц, хитрая лиса его настигнет — отличная добыча для лисьего рода; а, в свою очередь, как привлекателен лисий мех на воротник... Нет, возвысимся над такой цепочкой, имеющей место и наглядной, и попробуем сформулировать общий принцип: каждой монаде присущ такой информационный комплекс, который позволяет другим монадам находить с нею контакт, определяющий дальнейшее взаимодействие. Очевидно, мы настолько привыкли к тому, что всё в мире происходит естественно — и течение реки, и рост дерева, и многое другое, — что не хотим вдуматься, допустим, в то, как рождается любая звезда во вселенной, а содержимое её не распотрошилось в космосе.
Более того — без этого внешнеинформационного комплекса, хотя бы намекающего на потенциальные возможности монады, невозможна была бы любая эволюция в сторону усложнения, восхождения по представленной ранее монадной иерархически-духовной лестнице. Должны же были "знать" атомы водорода, какая перспектива у них в случае объединения с атомом кислорода, и — позволю себе пойти дальше — потому стремиться к такому альянсу!
При переходе к живым организмам указанный информационный комплекс делается весьма актуальным. Окраска и запах цветов для привлечения опыляющих насекомых; мимикрия — внешняя окраска под фон окружающей среды или, наоборот, яркая, "устрашающая" — вплоть до подражания и впрямь тем, кто вооружен жалом и ядом, — всё это далеко не всегда, лучше сказать, с большой натяжкой может быть объяснено лишь факторами естественного отбора. Другое дело — с наших позиций объяснить "научно" — как же например, фиалка узнаёт и соображает — какого цвета ей быть предпочтительней и каким ароматом и нектаром привлекать "своих" опылителей. Тут поневоле приходишь к мысли о существовании некоего информационного поля, способствующего этому процессу, и ещё более укрепляешься в мысли такой, когда доходит до нашего человеческого бытия...
Обозначения "свой — чужой" начинаются с "вирус — иммунная система", уже упоминаемого муравья того же вида, ненароком забредшего из соседнего муравейника и чуть-чуть отличающегося от местных — запахом, что ли; ну, и в первобытных племенах, народностях — комплекс этнических различий, даже сравнительно незначительных — в диалекте или нюансах религиозного обряда — уже выдавал чужака. Но было бы ошибочно сводить взаимоинформацию различных живых организмов лишь к этому: даже на уровнях растений или микроскопических существ.
В этой связи любопытно было бы проследить формирование костюма на всех этапах развития человечества. Акценты на половых различиях, этнической принадлежности, социальном положении — при определённой индивидуализации внешнего облика с помощью костюма — всё это не для облегчения ли контактов с другими людьми, когда личность прибегает к такой форме самоинформации? Заметим, что и это — в дополнение к естественным элементам информационного комплекса, ставших особенно важными именно в человеческом обществе: лицо — в его эстетическом, этнически характерном, интеллектуальном аспектах; голос — тембр, интонации; жесты, походка и так далее. Попутно — я не встречал или не слышал о научных работах, анализе того обстоятельства, что только у вида гомо, пожалуй, даже у гомо сапиенс — и то не с самого начала, наверное, становления этого вида — именно лицо особы женского пола, да и отчасти мужского — приобрело чуть ли не доминирующее значение при возникновении влечения индивида к особе противоположного пола. Думается, и костюм стал играть в этом не второстепенную роль. А на это, как на такую грань информационного комплекса по-видимому проецируется "третья спираль" — для каждой группы людей и для каждого индивида.
Совсем не те "кирпичики"
Не в первый раз наугад открытая статья из давнего сборника "Будущее науки" заставила задуматься и наново прояснить для себя и вообще некоторые "монадные" соображения. Речь в статье, грубо говоря, идёт о том, что современное представление о мироустройстве, начиная с микромира, основанное на извечном стремлении нашего сознания основываться на каких-то изначальных "кирпичиках" этого мироздания, и вроде бы персонифицированное новой физикой в виде набора элементарных частиц, по сути — не более, чем относительно удобная для выражения в "числах" модель, возможно, весьма далёкая от действительности.
Ловлю себя на мысли, что, может быть, и мои "монады" могут быть восприняты, начиная с бесконечно-малых, как некая условная модификация тех же "кирпичиков", так же по каким-то законам объединяющиеся в сложные системы, состоящие, однако, из тех же монад низшего порядка. В каком-то смысле это так, но — не совсем, и в этом "не совсем", может, вся суть иного мировоззрения. Автор указанной статьи предполагает, в частности, что начиная с неуловимых "пракирпичиков" — под этим следует понимать не "частицы, поневоле воспринимаемые нашим сознанием как своего рода микропесчинки", но — скорее поля, о чём, кстати, вслух нередко говорит или проговаривается новая физика.
Разница, на мой взгляд, принципиальна в том, что "частица"-"песчинка" предполагает её пространственную локализацию и, следовательно, возможность, так сказать, вполне самостоятельного существования в определённых границах. Поля же, тем более, монадные — как бы безграничны — нам со своим ощущением собственного "я" и подобных ему "я" — в каждом дереве, муравье или капле воды — нелегко переходить к пониманию неразрывности каждой монады едва ли не со всеми остальными, во всяком случае, теми, что связаны с нею не только в пространстве, но и во времени, и в памяти. Нечто созвучное, мне кажется, обозначается в философских системах, утверждающих единство макро и микрокосмоса, и в мироощущении человека Востока — его сопричастности ко всему окружающему миру, неразрывности его жизни со всей вселенной...
В той же статье о кризисе концепции элементарных частиц, между прочим, говорится о далеко не понятной "согласованности андронов" — групп элементарных частиц. В переводе на язык монадологии совместимость монад во многом определяется, так сказать, "общеполевой" окружающей ситуацией, не исчерпывающейся, думается, тем, что сводится к условиям, параметрам — температуры, давления, магнитной напряженности, радиационному фону... Нам порой открывается, особенно в живых системах, — "сверх того", что в иных случаях возможно оказывает решающее влияние. Верней сказать, упрощенные модели не в состоянии учесть весьма сложное взаимодействие "полей" — и этот фактор резко возрастает по мере усложнения систем.
И — всё сильнее роль "третьей спирали" — тех духовных ипостасей монад, что управляют их судьбами, и отражения которых в законах и формулах создаёт иллюзию абсолютной материализации. Здесь любой здравомыслящий реалист вправе прервать меня призывом: да оглянись вокруг! Какие монады? Да ещё в каком-то идеальном выражении... Эта чашка что ли — монада? Или стол? Или комната в целом? Или даже кактус на подоконнике? Книга? Одна из её страниц, слово на этой странице, буква в этом слове, впрочем, слова и буквы как-то можно соотнести с некими духовными монадами... Но если с комбинациями элементарных частиц, атомов, молекул — ещё понятно, то с монадами...
Вероятно, и Демокриту в античные времена пришло прозрение, что вселенная состоит из атомов, а не из "четырёх элементов" — воды, земли, воздуха и огня, и тогда это и впрямь было гениальной догадкой. Впрочем, и представление Платона, идеалистов об "идеях", составляющих основу всего сущего, — великая догадка, хотя ведущая родословную, и, на первый взгляд, недалеко ушедшая от первобытного анимизма. На витках "третьей спирали" эти концепции — в понятиях классического материализма и аналогичного идеализма было совсем разошлись, чтобы начинать сходиться, похоже, лишь к концу ХХ века...
Разновидности
В том же сборнике "Будущее науки" в упомянутой выше статье о кризисе нынешней теории элементарных частиц, а также статьи Андрея Дмитриевича Сахарова с постановкой вопроса о происхождении и развитии вселенной, на который пока нет убедительных ответов, — я хотел бы выделить следующее. В первой статье меня остановило предположение или утверждение, что — как их не назови — элементарные частицы, известные и неведомые, андроны, первичные "монады" — способны сочетаться между собой в самых разнообразных комбинациях, по крайней мере, теоретически, и, вероятно, так оно и происходит на самом деле. Однако "выживают" лишь некоторые — видимо по тому же принципу совместимости и необходимой достаточности структуры, образующей, скажем, тот или иной атом.
Замечу, что удача таких сочетаний, очевидно, не приходит в единственном числе. Не подтверждает ли этого, в частности, геология: залежи железных руд, золотые самородки, месторождения алмазов — "алмазные трубки", зоны с исключительно высоким содержанием марганца — там, где, по-видимому, для таких образований в отдаленные геологические эпохи сложились наиболее благоприятные условия. Даже столь рассеянный почти по всей поверхности планеты йод — при всём его дефиците в некоторых местах — вряд ли где-либо обнаружится даже самыми современными приборами в количестве одного или даже нескольких десятков атомов.
Примерно то же можно, насколько я осведомлен, констатировать в отношении популяций разных видов растений и животных. Возможно, если бы, скажем, уссурийских тигров оставалось всего одна пара — они были бы обречены на вычёркивание даже из "Красной книги". И, если в натуре существует так называемый "снежный человек", то наверное — не один, и не два, а хотя бы дюжина. То же, должно быть, стоит заметить мимоходом в отношении малых народностей, такого рода этнических групп — есть какая-то нижняя черта — по известному софизму "куча", когда эта группа, общая сигмонада, способна существовать более или менее длительный период.
А в статье Андрея Сахарова — один из вопросов — заложена ли изначала неоднородность вселенной, притом не как попало, но, так сказать, теми же группировками сходных объектов, если угодно — монад. На сегодня в обширной, обозримой, то есть доступной любым видам прямого или косвенного наблюдения, восприятия части вселенной астрономы насчитывают кажется многие тысячи галактик, в каждой их которых многие тысячи ( может быть, в предыдущем тексте можно вместо "тысячи" поставить "миллионы" звёзд ). Вот такие компании звёздные, причём одна от другой держатся на изрядном расстоянии ( разбежались? ), многократно превышающие размеры собственно галактик, и не заметно того, чтобы какие-то отчаянные звёздочки оторвались от общей массы, покинув галактику. Впрочем, также не особенно сближаясь одна с другой, не слишком — даже когда они "двойные" или иногда "тройные", вместе с тем — не видно вне галактик звёзд-одиночек, отшельниц, или небольших звёздных хуторков где-то в межгалактических необъятных просторах...
Не прослеживаются ли и в этом определённые монадные закономерности, не сопрягаемые напрямую и не вытекающие из установленных законов природы, канонизированных энциклопедиями и учебниками? Галактика, планетная система наподобие солнечной — тоже, надо полагать, не единственная на свете; атомы в их однообразной совокупности; органические молекулы, породившие жизнь; пчелиный улей и индейские племена; та земляника, которую мы собираем на щедрых этой ягодой полянах; и те полчища бактерий, что порой набрасываются на род людской; кораллы и дубравы; тучи саранчи и журавлиные стаи...
А не по тем ли законам монадного группового разнообразия строятся и причудливые образования "третьей спирали"? Многовариантность с формированием каких-то наиболее устойчивых групп — это вроде бы не поддаётся "числам" математической интерпретации и на атомарном или космическом уровне — где уж приводить эдакое в системы и школы, выраженные в цифрах и графиках. И догадываться — как рождаются и развиваются народы и языки, поэзия и музыка, суждено пока гуманитариям, провидцам...
Служение
Когда в массе звезды рождается новый атом, он становится не просто одним из мириадов её составляющих, но — пусть в какой-то бесконечно малой степени влияет на её, звезды, судьбу. И не безразлично каким образом, но — с достаточной степенью вероятности можно предположить, — чтобы судьба этой звезды складывалась должным образом, чтобы протянулась её жизнь сколько положено, и складывающаяся структура держала бы все её частички воедино, и подстерегающий Дьявол не обратил бы то, что держалось миллионы лет в хаос под знаком бесконечной энтропии.
И так же атом углерода в алмазе посильно служит его крепости и блеску, а в целлюлозе — её способности быть каркасом растения; а уж когда молекула гемоглобина привлекает в свою структуру атом железа, то, словно по контракту, будь любезен — помогай насыщать кровь кислородом. "И угль, пылающий огнём, во грудь отверстую водвинул", — из Пушкинского "Пророка" — изумительно-уместно здесь не часто встречающееся в обыденной речи и в литературе слово "водвинул" — и поэт "водвинул" его в строку, и в стихотворение, и как чудно оно служит тому, чтобы мы въявь ощутили это рождение Пророка; впрочем, сколько разных обычных и более редко произносимых слов — не "водвинул", а замечательно, шаблонное "органически" — однако по аналогии с естественным, живым, совершенным по соответствию воплощения идее монады — вплёл в ткань стиха поэт, и как это служит тому, чтобы эти стихи запали в душу...
Служат элементарные частицы, какими бы они ни были, войдя в структуру атома, — его стабильности; и каждая пчела на своём посту — благополучию своего улья; служат кристаллы красоте изумруда или гранита; служит каждый нейрон — пока не погибает — рождению мысли в мозгу; служит красная ягодка тому, что "и смолой, и земляникой пахнет тёмный бор"... На подобной патетической ноте может следовать продолжение с апофеозом "всё рождается, дабы служить воле Всевышнего и славить Его!.." Что ж, если вместо неопределенного божества принять — почему бы не считать метафорически — "божественные" монадные законы — каждая монада чему-то да служит. Всё дело в том, какая монада, и — чему...
Нет нужды доказывать, что появляющиеся на свет представители флоры и фауны призваны служить своему виду, роду, его продолжению и благополучию. Ну, а заодно — так уж сложилось в ходе эволюции живого — те или иные растения служат и жизнедеятельности других видов живых организмов. Служат этому живые существа — каждое по своей генетической программе, и опыт поколений служит, в свою очередь, совершенствованию этой программы — поскольку возникает такая необходимость в новых условиях существования.
Сказанное тем более относится к роду человеческому и куда более явному служению индивидов для возможного преображения программ бытия людей с усиленной ролью "третьей спирали". Нельзя не согласиться с тем, что рождающиеся уже в историческую эпоху — уже как бы "призваны" — своим характером, талантом — на фоне жизнедеятельности и традиций общественного окружения — к служению ему, в частности, во внедрении "атомов духовных" в ту же "третью спираль". Призванных к служению можно было бы условно разделить на спринтеров и стайеров, или на служащих, так сказать, по негласным контрактам, и — по повелению свыше.
В главе "Этногенез и культурогенез" из книги Льва Гумилёва в общих чертах обрисовываются основные мировоспринимающие культуры дохристианского мира: Эллады, Ирана и Турана, Тибета и Индии, наконец, Китая. Эти культуры, я бы приравнял их к мироощущениям, отчасти отражаемым в культах, мифах, концепциях соотношения человека и вселенной, то есть доступного восприятию окружающего мира. Гумилев сжато и, насколько возможно, доступно для понимания рядового читателя характеризует каждый вид того, что в какой-то степени можно именовать "культурой", намёком оговариваясь при этом, что какие-то аспекты восточного этноса или человека понять или постичь человеку Запада с его устоявшимися принципами мышления весьма затруднительно. Вместе с тем, мне импонирует, как автор высвечивает и оценивает различные концепции миротворения, морали и отражения этого в жизни, поведении каждого гражданина данного этноса — с высоты нашего времени, исторического опыта, достижений науки — и объясняющей законы природы, и гуманитарной сферы.
Гумилёв почти признаётся в том, что непросто ответить на вопрос "Почему?" — столь несхожие изначальные — по крайней мере в рассматриваемые эпохи, тысячелетия до нашей эры — мироощущение у разных этносов, что становится явным при изучении и древних памятников культуры и продолжение почти такого же мироощущения чуть ли не до наших дней — почему они выкристаллизовались именно таким образом. В предыдущих главах той же книги Гумилев рассказывает о происхождениях, вернее, географических центрах формирования человеческих рас и их миграции, опять-таки не задаваясь вопросом — чем вызвано такое расхождение подвидов что ли вида гомо. И — в связи с этим — насколько обусловлено то, о чём шла речь выше — мироощущение и вытекающая отсюда культурная сфера именно этнические особенности данной группы, так же, в общем, как цвет кожи, разрез глаз, отчасти телосложение? Может быть, уместно сопоставление влияния генотипа и фенотипа — но не на отдельную личность, а на определенную этническую общность? И тут аналогом фенотипа выступает, по-моему, как раз "третья спираль", "атомы" которой формируются выдающимися личностями и закрепляются в поколениях — вида гомо сапиенс — намного быстрее и радикальнее, чем в молекулах хромосом.
Однако — вся штука в том, верно ли угадано этими — Пифагором, Заратустрой, Буддой, Конфуцием — то, что, грубо говоря, можно обозначить как "веление времени", но с непременной привязкой к снова-таки данной этнической общности. И можно ли сегодня как-то подтвердить это положение, подобно тому, как Юнг, уже в ХХ веке пришёл к выводу о влиянии и бессмертии архетипов? Рискну высказаться в таком плане: уже на протяжении моей жизни я не раз видел, как люди, вроде бы достаточно самостоятельно мыслящие, сравнительно легко подпадают под чуть ли не гипнотическое влияние представителей различных, казалось бы, совершенно чуждых им религиозных сектантов — под этим термином я понимаю и возможные интерпретации мировых религий, а также мистических кружков, экстремистских организаций, общественных движений и тому подобного. А ведь в наше время люди даже в одном доме, квартале, городе, может быть, в небольших сравнительно сёлах где бы то ни было — разобщены и разноментальны гораздо больше, чем их далёкие предки, и воздействовать на последних возникающим духовным наставникам с развитым воображением в создании и мифов и моделей мироздания, и канонов общежития — было намного проще.
Ноосфера
Общее положение: поле монады служит её "я". Наверное, наличие таких полей помогает и самостоятельному существованию атомов в их взаимодействии друг с другом, и ориентации звёзд в галактиках. С появлением живого на Земле относительная свобода действий позволяла отдельным живым организмам, сообществам, популяциям создавать благоприятные для своего существования "поля". Иначе говоря, если неживая монада более или менее пассивно приспосабливается к окружающим условиям, то живые монады получили возможность дополнительно формировать некоторые стороны окружающей среды.
Скажем, растение своей подземной частью, корнями делает почву более доступной для извлечения из неё питательных веществ. Улитка прячется в наработанную ею же раковину; птица вьет гнездо и выводит птенцов; известны норы и берлоги зверья; муравейники, термитники, пчелиные, осиные соты. С того времени, как род или вид гомо сапиенс сделался вдобавок "человеком техническим", с началом цивилизации — его деятельность по трансформации окружающей среды в своих интересах уже по многими параметрам несравнима с аналогичной деятельностью различных живых организмов, и сравнивать, вероятно, следует не в масштабах, выражаемых, допустим, залежами нефти, а в характере таких преобразований в природе.
По-видимому, вслед за Вернадским надо понимать под ноосферой не только всё материализованное, но и воплощаемое в "третьей спирали", и в этом плане ежегодный национальный праздник или книга значат не меньше, чем дворец или завод. Всё это — рукотворное и, можно сказать, "духотворное", впрочем, в первом содержится немало и второго, — можно рассматривать как своего рода "поле" общечеловеческой монады. Огромность этого "поля" прежде всего в его духовном компоненте, и разобраться в этом, получается, куда сложнее, чем в устройстве микромира или крупномасштабного космоса.
Когда мы, с высоты ХХI века оглядываем то, что наработало человечество за истекшие примерно шесть-семь тысяч лет, за срок близкий к прошедшему со дней "сотворения мира" по Ветхому Завету, то представляем ли мы — что в самом деле произошло и происходит в эти считанные "дни самотворенья" рода человеческого? Термины "прогресс", "цивилизация" в определённом смысле сделались синонимичны термину "эволюция"; "день творенья" земной фауны растянулся на много миллионов лет, а вид гомо, взяв хороший разбег, за несколько десятков, пусть даже сотен тысяч лет, не спасовал перед планкой, установленной на должной высоте, поставив неслыханный рекорд, рванув в высь, оторвавшись от земли, верней, приземленности — где-то шесть-семь тысяч лет назад. И, главное, планка всё поднимается, в отличие от уровней, достигнутых любым видом животного мира в ходе эволюции, и сегодня не поднимающимися ни на иоту.
Но нам кажется правомерным сравнение в принципе эпохи становления на свете, допустим, какого-либо семейства млекопитающих, скажем, кошачьих, и — разновидностей рас и наций гомо сапиенс, и разница по сути якобы в том, что развитие человечества происходит у нас на глазах, как в кадрах, сделанных рапидной съёмкой, когда на экране роза распускается за несколько секунд. Так сказать, спресованное время эволюции данного вида, его становления как претендующего на свою монадную нишу и вписывающегося во всё общепланетное...
Однако при более внимательном взгляде начинаешь понимать, что здесь что-то не так. Действительно ли всё наработанное человечеством необходимо ему только для выживания, как это наблюдается при прочих формах эволюции живого? А как принимать бесконечную направленность к самоистреблению в самых разных, нередко изощрённых формах? И не покидает ли ощущение, что многого накапливается слишком; слишком — "шлаков" в организме человечества...
Прыжок с шестом
"Прыгало" — в переносном смысле — каждое живое существо в ходе эволюции, достигая возможного совершенства. Кстати, посмотрите, как прыгает — уже в буквальном смысле домашняя кошка — порой на шкаф, на высоту многократно превышающую её рост. Приготовится, напружинится, и — уже на шкафу — не ниже заданной плоскости, но и не выше — зачем? Но у всех дочеловеческих тварей, или, красивей сказать, творений Божьих, были "прыжки" уже в опять же переносном смысле, притом "прыгали" достаточно подготовленные к тому, чтобы занять ступеньку повыше на эволюционной, монадной лестнице. А, если на такой "площадке" экологической ниши — вдруг подстерегали какие-то неприятности, как например динозавров, то — не всем оставаться хотя бы призёрами символических олимпийских игр эволюции, зато вот археоптерикс допрыгался до того, что его многочисленные и весьма разнообразные потомки запросто порхают и парят над Землей, в воздушном океане.
Но с появлением вида гомо в условные олимпийские соревнования пришёл, включился новый узаконенный природой вид состязаний — так сказать, "прыжки с шестом", когда роль "шеста" выполнял интеллект, до того, у других живых существ как бы неотделимый от их сущности, целиком включенный в жестко заведенный жизнерегламентирующий механизм, совсем или почти совсем не обретший воплощения в столь действенной "третьей спирали". Но, следует подчеркнуть, что отличие просто эволюционного прыжка на более высокую ступень эволюции видов — от обозначаемого образно как "прыжок с шестом" интеллекта — более чем существенно. В первом случае движущих сил эволюции хватает как раз на то, чтобы не слишком отрываясь от земли, опуститься в должной точке с рекордом реализации своих возможностей. Люди же рванули в высь, шибко оторвались от родной земли, и, главное, не очень-то представляют себе, кем или чем и насколько поднята планка, и вообще — можно ли будет потом плавно опуститься на землю, передохнуть: или — не приведи Господь — рвануться так, что застрянешь в неведомой невесомости...
Подвернувшийся под руку гомениду интеллектуальный "шест" позволял делать такие прыжки, которые и не снились хвостатым, но поначалу чересчур отрываться от почвы было боязно, земля была именно тем раем, где добро и зло сливались воедино. Между прочим, говоря о прыжках с шестом, как не вспомнить нашего современника — Сергея Бубку, который, кажется, десять раз улучшал собственные мировые рекорды, смолоду превзошёл в этом виде спорта своего брата — вот где истинный спортивный талант, гений прыжков с шестом. Не могу упустить и то обстоятельство, что за последние десятилетия и собственно шест из новых пластмасс сделался таким, что хоть немного помогает прыгуну преодолеть заветную планку. И, если не ошибаюсь, нынче этот Сергей Бубка в депутатах Украинской Верховной Рады. Но вспомнил я его по другому поводу. Бывало, и не раз, что на иных ответственных соревнованиях он не мог даже приблизиться к собственным рекордам и с нескольких попыток. Почему? Может быть, и тут дело не только в физической форме, но и в отсутствии в данный момент того, что именуется вдохновением?..
Человек должен сориентироваться в непривычной для него среде — в воздухе, что для птицы естественно. А для человечества сложность в его становлении, в историческом периоде — заключалась, на мой взгляд, не столько в новых, непривычных для его предков условиях, сколько в том, что неопределённой стала вся общечеловеческая монада. Все другие представители фауны в ходе эволюции определились в своих монадах — пусть каждый, кто хоть немного помнит эту сторону общей биологии, зоологию — представит себе — полчища микробов, муравейники, гнёзда лесных птиц, стаи журавлей, волков, крыс, семьи или прайды львов, строительные "кооперативы" бобров, берлоги полуотшельников медведей, обезьяньи стада или сборища. У людей поначалу тоже складывались жизнеспособные и самодостаточные монады — племена, правда, с различными видами семейных комплексов, что также показательно, как неустойчивость для вида гомо сапиенс таких межличностных отношений.
Но совместимость монад, основанная, в частности, на таком, казалось бы, незыблемом, как кровное родство, нередко оказывается ненадёжной. Каин убивает Авеля — вероятно, притча эта родилась в древности не на пустом месте. Нерон избавляется от собственной мамаши; бывало, что жены предавали мужей — и в двадцатом веке; и в жертву богам приносились дети, а такое, чтобы мамаши спокойно избавлялись от новорожденных — бывает и в ХХI веке; немощных стариков сбрасывали в пропасть, и нынче обрекают на гибель от нищеты; исторические примеры — из Библии, Древнего Рима, Киевской Руси, недавней Камбоджи, Холокоста, и подобные эпизоды, стоившие тысячам и тысячам жизней невинных людей можно множить и множить...
Проклятая несовместимость
Не знаю, насколько разобщенность мира человеческого отзывается в душе моей, или, может, в силу каких-то причин личного порядка, внутреннего, так сказать, устройства или неустройства, как у Пушкинского несчастного Евгения из "Медного всадника" — оглушена "шумом внутренней тревоги", и, возможно, не обошлось без приходящего из прочитанного и услышанного, увиденного, а то и иными путями — мрачного дуновения Истории с большой буквы... Нет, соотношение души отдельного человека и "души улья", их взаимосвязь неоспорима, и разлад так или иначе отражается и на первом, и на втором. Более того, в определённых локальных группах была и впрямь подобная резонансная гармония, и просматривается слабая надежда экстраполировать такую ограниченность модели на целый народ, а в идеале и на весь род людской...
В этой связи чрезвычайно интересно проследить на конкретике человеческого бытия, можно сказать, в большом и малом — две противоположные или противоречивые тенденции: попытки совместимости в этнических группах или социальных слоёв людей на одной или смежных территориях проживающих посредством "третьей спирали" — во внедряемых, отчасти добровольно различных мировоззренческих "букв" или "слов", или "картин"; и — провалов, когда таким же образом жестко акцентировалась несовместимость подобных этнических, религиозных, социальных групп, и готовность к этим вариантам неотлагательно реализовывал Дьявол, опираясь на свою, так сказать, "подрывную агентуру", увы, в той же "третьей спирали". Плоды древа познания могли быть и питательны, и ядовиты, и — не менее важно — обладали наркотическим воздействием на души. И эти плоды влияли на человека со врожденными задатками недюжинного оратора, проповедника, организатора, а то и краснобая — с дурным, злобным характером.
Подумать только, какие порывы духа, какая монадная энергия, высвобождаемая подобно атомной, подвигала одержимых творчеством на рождение слов в буквальном смысле, и мелодий, и легенд, и обожествляемых идеалов — вплоть до взаправду богов, на подвиги самоотвержения — во имя совместимости индивидуальных человеческих монад!.. Но не труднее ли персонифицировать то или тех, кто воплощал силы несовместимости, также присущие существованию монад, то есть при определённых условиях способствующие распадению, трансформации монад — будь то молекулы или живые организмы. Однако, если мы готовы признать, что гением Моцарта или Пушкина они обязаны "искре Божьей", и что их рукой, пером водило некто или нечто "свыше", притом благое божественное, то Каина, Атиллу или Гитлера направляла не иначе как дьявольская сила, существо которой человеку нашего времени вовсе непонятно; и даже в "Докторе Фаустусе" Томаса Манна обостренное чутье великого писателя поставило творческую личность превосходного композитора вровень с Шекспировскими корифеями зла.
И тут как не запутаться: Лютер, Петр I, Карл Маркс, Ницше, и, если угодно, Сталин — созидатели или разрушители? А как насчёт Достоевского или Бодлера? Насколько сопереживание трагических — в идеальном случае, или тёмных, жутких, грязных сторон жизни способствует, как порой считается, очищению души, а не растлению её? Поток кинофильмов со сценами убийств, жестокости — добротное по меркам искусства варево, — помогает ли оно взаимной терпимости или пробуждает низменные инстинкты? Или всё зависит от предрасположенности данной личности и к отстранённому восприятию искусства и к моральным критериям? Просвещенные фашисты, у которых слёзы навертывались на глаза при чтении нежной лирики или слушаньи Моцарта, хладнокровно убивали еврейских детей.
Так значит ли всё это, сказанное, что мой монадный подход в отношении нарабатываемых выдающимися — пусть по-разному — личностями элементов "третьей спирали", призванной вроде бы в конечном счёте образовать общую монаду рода человеческого — ни к чёрту не годится? Есть, право, от чего придти в отчаянье. Так бьется над мелодией композитор, над строчками поэт, над выведением закономерностей природы учёный, бьётся порой безнадёжно, черкая бумагу или убегая куда глаза глядят — дай Бог "в широкошумные дубровы", где вдруг осенит, озарит — внезапно, чуть ли не безо всяких усилий, как дарованное свыше. На это только и надеяться — ведь и доныне какие-то, как мне кажется, может быть, лишь кажется, приходили свежие мысли.
5763
Такой год нынче пошёл с момента ветхозаветной даты сотворения мира. Сколько поколений людей было после Адама и Евы? Учитывая сравнительно ранние браки в былом, полагая три-четыре поколения за век, получим примерно полтораста-двести поколений — ни много, ни мало... А как изменилась за это время жизнь людей по существу? Сдерживающие законы эволюции, не позволяющие никакому виду живого за подобное число поколений измениться настолько, что видовая монада может войти в рискованный диссонанс со всем окружающим — преодолевалась или расшатывалась обретенной сверхсвободой, пускай относительной, но пока не настолько, чтобы по накатанной дороге существования на крутых поворотах всем сразу сверзиться в пропасть...
Стабилизирующую роль в этом безусловно играла определённая генетическая устойчивость, усредненность рождающихся особей. А какую роль сыграла и играет всё более заметно "третья спираль" — вот что очень хочется понять. Роль табу, запретов — сродни ограничительным размерам особей того или иного вида, допустим, числа деления клеток в период роста, на более высоких ступенях — инстинктам, запрещающим каннибализм, впрочем, нарушаемый иногда свиньями или котами, пожирающими собственных детей, крысами в искусственной изоляции от внешнего мира, с дикой голодухи становящимися "крысоедами", — подозреваю, что здесь домашние животные, включая паразитов, каким-то образом переняли сие от людей, для которых "не убий!" могло быть действительно лишь как божественный императив, и то в отношении своих...
Естественная антитеза монадно-человеческому индивидуализму — обостренное пристрастие к "своим" — своему клану — оборачивается институтом кровной мести, да что тут говорить — и я, полагаю, наверное, не задумываясь убил бы своими руками обидчика моей дочери или сына, разве что, может, пощадил бы старика... Отчаянная проповедь христианства или буддизма — весомый "ген" "третьей спирали", хотя вживление его в каждую душу проходит весьма затруднительно. На осознанную вседозволенность набрасывалась узда обрядов; пробужденная кровожадность удовлетворялась призрачной целесообразностью жертв незримому управляющему человечьей стаей. Знаки уважения и покорности оказывались тому, что порождает и сохраняет человеческую особенную монаду. Тому, в кого невозможно не верить — в каких бы религиозных или иных формах не выражалось такого рода прозрение гомо сапиенс.
Языческие небожители, будь то в индийской или античной мифологии, отличались от человеческих прообразов главным образом свободой действий и метаморфоз, полной раскованностью души, не обремененной приземленными обязательствами живого, — вести себя так, как предписывают законы самосохранения. Эти божества бывали и своенравны, и безжалостны, и мстительны, и милостивы, и капризны, и непредсказуемы, и тем, у кого в душе пробивалась "искра божья", было кому подражать. И неординарных личностей отличала, прежде всего, свобода — "по образу и подобию" тех воображаемых существ, вернее управителей, которым поклонялись именно как таковым.
И такое соображение, возможно, не совсем уместное именно здесь, в данной главе, но — чтобы не ушло то, что мелькнуло мыслью нынче во сне. Речь идёт о проявлениях таких особенностей или талантов, которые с некоторой натяжкой можно отнести к разряду экстрасенсорных, а, более по-обывательски — к сверхъестественным. Например, зомбирование в разных вариантах у представителей африканских племен; способность извлекать информацию, так сказать, вне времени и пространства — у тибетских лам или цыганок; телепатические или ярко выраженные гипнотические способности, проявляющиеся у представителей любого народа, так же, как поэты, актёры, музыканты. Возможно, это развитие генетически заложенного у далёких предков и необходимого им в борьбе за существование — атавистические комплексы возрождаются в подобном своего рода "архетипе". Но, что хочется, что, по-моему нелишне отметить — и это не только является одним из "редкоземельных" элементов "третьей спирали" — по аналогии с элементами из периодической таблицы — также каким-то образом причастные к формированию и структуры и состоянию земной коры или судеб звёзд в космосе, а и становлении живого — пусть такое ещё не твёрдо установлено наукой, — но и сродни всем тем проявлениям таланта, гения, которые мы знаем.
Даже к божествам нельзя было однозначно подходить с критериями добра и зла, то есть действуют ли они во благо или во зло — кому во благо, кому во зло, так же, как и антиподы — Дьявол, Сатана, всяческая нечистая сила; и выдающиеся личности творили по-своему, или подчиняясь каким-то неведомым монадным законам. Над этим — во благо или во зло — размышлял и Даниил Андреев в "Розе мира": "Есть гении, свой человеческий образ творящие, и есть гении свой человеческий образ разрушающие", — добавим, кажется, правомерно, заодно "творящие или разрушающие" — нечто в тех, кому адресован их воплощенный духовный потенциал. У Андреева приводятся имена — Данте, Гёте, Достоевского, Вагнера, Льва Толстого, Чехова — которые лишь со зрелостью души обрели гармонию, и — Моцарта, Баха, Тагора, Алексея Константиновича Толстого, у которых с самого начала не было душевного разлада; или Микеланджело, Гоголя, Мусоргского, Чайковского, Верлена, Блока — с их трагичностью внутреннего противоречия. Вероятно, автор "Розы мира" чрезвычайно глубоко, по-своему, разумеется, по-провидчески ощущал сущность каждого из названных выше, и нам приходится принимать эти утверждения на веру, хотя — допускаю, что вникшие в эту сферу поглубже, чем я, соразмеряют с высказанным своё отношение к творцам минувших эпох, замечу, не так ли, как к современникам, которых, может быть, знали лично или просто к близким людям — их "человеческому образу"... А к сугубо демоническим натурам, можно сказать, некоторым образом слугам Дьявола, Даниил Андреев безоговорочно относит Карла Маркса, Ницше и Тимирязева, доведшего учение Дарвина чуть ли не до вульгарного социологизма, композитора Скрябина...
Как выжить
Всё, что я пишу — пожалуй, никак не философский трактат, а нечто вроде дневника души; впрочем, не так ли можно рассматривать любое так называемое творческое наследие. Иной раз — это цельная естественно-научная система, например, у Дарвина. Кстати, изумительное описание виденного — восторженного и вместе с тем очень внимательного и вдумчивого наблюдателя в объёмистом "Путешествии натуралиста вокруг света на корабле "Бигль" — предтеча осмысления иного, чем внушенного сызмальства ветхозаветного постулата о неизменности созданных Всевышним видов растений и животных — видения и понимания эволюционных процессов. Иной раз — целый мир мыслей и настроений — у Баха, Бетховена, Пушкина, Рембрандта. Казалось бы — совсем разный — у Гоголя, Леонардо да Винчи, Менделеева, Андрея Сахарова...
В неустойчивой — даже в отдельных фрагментах — человеческой монаде — возникло несоответствие между каждой новорожденной личностью по мере её возрастания, и — в большей или меньшей степени — монады укрупненной, сигмонады, начиная от семьи и кончая народом, — при тех многоплановых связях — "серебряных нитях", которые нередко оказывались не столь уж надёжными. Те самые, что для каждого вида живого — до гомо — сформировались в "душу улья". И творчество, служение себе и отраженно — волновыми кругами на всех близких и отдаленных — в зависимости от значимости творимого — и это один из способов, вернее, одна из попыток выжить — возможно, и я этим занимаюсь...
Итак, выжить для монады — это — с самого начала своего существования — активно включиться в ту сигмонаду, которая нуждается в привлечении данной монады в свою орбиту, и, в свою очередь, реализуя какие-то способности последней, повышает шансы на их оптимальное проявление, их долговечность. Ещё раз: выжить — это сделаться нужной монадой в комплексе аналогичных или других монад. И опять-таки, и снова — раскрыть таким образом: на что способен в общемонадном бытии. В этом ключе новорожденное живое как бы сразу включается в самопознание и параллельно в познание мира с тем, чтобы определённым образом в этом мире найти себя.
Той живой монаде, которой посчастливилось народиться, верней, возродиться — а таковых по отношению, например, к ягодам или икринкам — процент относительно небольшой — той живой монаде немедленно суждено самореализоваться — по внутренней оптимальной программе, и с учётом — что также заложено в этой программе — реакции на изменения в её окружении. Человек тут не исключение, разница лишь в том, что его окружение обычно гораздо многоплановей, соответственно возможности его реакции многообразней. И всё же...
Выжить самому, но — в одиночку, или действуя разом с собратьями — решается по-разному. Муравьи дружно бросаются на горящую в муравейнике спичку, тушат её специально выделяемыми испарениями, но рискуя при этом безоговорочно каждый своей жизнью; так же пчёлы набрасываются на посягнувшего разорить улей; олени сплачиваются, обороняясь от леопарда; застигнутые врасплох зажженной лампочкой тараканы разбегаются — кто куда; крысы грудью могут кучей встретить даже матёрого кота, однако разбегутся от огнемёта. Стоит ли проводить примеры разных групп людей, их поведения, или индивидов в экстремальных ситуациях?
Каждый вступающий в жизнь по-своему вписывается в неё, но "гадким утятам" нередко бывает весьма неуютно, и не только поначалу. При любых условиях для живого организма — выживать — как правило значит — действовать. По законам "души улья" — для пчелы, а для человека — не по тем ли законам, что сложились в его сигмонаде на протяжении веков? Таковы законы, по которым доныне живёт стоящее на низших ступенях цивилизации племя яноама, обитающее в глухих джунглях Южной Америки. По своим, во многом неписанным законам живёт китайская семья, индусы, японцы, арабы, скажем, в Тунисе или жители какого-либо норвежского селенья. Похоже, общий стиль жизни выработался у немцев; да и у разноплеменного населения США тоже в большинстве свой, я бы добавил с эпитетом "деловой". Соответствует ли, так сказать, среднестатистический образ жизни — в его и материальной, и духовной сфере — тому, что нынче именуют менталитетом или особенностями национального характера? Что ж, зоологи также могут подтвердить, что и в животном царстве виды и подвиды отличаются и внешностью, и поведением — даже близко родственные — по аналогии — и этнические группы в относительно цельном этносе — по местам проживания; и образ жизни складывается в череде поколений, и язык, диалект, элементы материальной культуры, обряды, верования, включая предрассудки... Наверное, хорошо, когда индивид в каком-то смысле настроен "по образу и подобию" своей монадной общности, и, в отличие от животного мира, в человеческом этот процесс не всегда идёт естественным путём — обратимся хотя бы к Ветхому Завету — сколько веских "слов" "третьей спирали" понадобилось, чтобы выпестовать еврейский народ, да так, что за века диаспоры он не утратил многих, может быть, коренных, присущих ему черт, хотя влияние других "букв" сказалось, видимо, здесь весьма существенно...
Чья заслуга
Можно предположить, если не доказать, что эволюция того или иного вида живых существ, как правило от низшего к высшему, хотя высказываются мнения об обратном в некоторых вариантах, в частности вида гомо, — происходила неравномерно для всей популяции; то есть отдельные новые признаки проявлялись у некоторых представителей-особей данного вида, и от поколения к поколению начинали доминировать и закрепляться. В общем, та же тенденция, по-видимому, проявлялась и в роде человеческом. Причём, возвращаясь к миру флоры и фауны, отметим, что, достигнув какого-то оптимального воплощения — по-нашему идеальной монады данного существа — вид уже мог не изменяться в течение последующих веков, тысячелетий. Равно, и отдельные племена вдали от цивилизационных процессов как бы замирали в своём развитии на уровне чуть ли не первобытных людей, и кто знает — не затронь их взбудораженные человеческой эволюцией в формах "третьей спирали" соседи, завоеватели, — оставались бы таким же в своих заброшенных джунглях и через сто тысяч лет...
При всей невероятной сложности общечеловеческой монады, даже всей ноосферы нашей планеты — к существованию её, изменяющейся структуре — можно в принципе применить те же закономерности монадологии — стремление к устойчивости, средства достижения этого и причины разрушения в случае несовместимости отдельных элементов, и следующей отсюда неустойчивости. Многократно упрощенная модель — на субатомном или субмолекулярном уровне. От положения атома определённого элемента в относительно сложной молекуле зависит многое, например, появление такой молекулярной группы, которая обусловит цвет красителя на основе данных молекул, или их лекарственные свойства.
На протяжении человеческой истории отмечалось, что, достигнув определённого уровня развития, иные племена народности как бы застывали на этом "необходимо и достаточно" — со своим укладом жизни, установившимися верованиями и обычаями, нередко кажущимися не совсем понятными, даже после таких капитальных трудов, как "Золотая ветвь" Фрезера. Но постигли ли мы глубоко — отчего пчёлы, кукушки, крысы или собаки таковы, каковы они есть, и притом в чём-то, вернее, во многом, в главном, не меняются? Не относится ли то же, скажем, к национальному характеру?
И, вместе с тем, что заставляет и какой-либо вид живых существ эволюционировать, и так же некоторым этническим группам людей превозмогать укоренившееся? По Льву Гумилёву некая "пассионарность" — но откуда она возникает — по каким законам? Таинственные циклы развития — почему? Определённая пластичность, по-видимому, присуща достаточно сложным системам, и Земля сделалась отличным полигоном для замечательных монадных метаморфоз; в этом отношении планетарные системы, если таковые наличествуют в космосе, несомненно дают фору весьма ограниченным в своих возможностях, уровнях свободы таким космическим объектам, как звёзды. Такая пластичность при некоторых побудительных факторах, когда закрепленное в генах исчерпывается, даёт возможность нарабатывать новые приёмы выживания, с надлежащей, пусть "пассионарной" агрессией.
"Встаёт заря во мгле холодной, на нивах шум работ умолк, с своей волчицею голодной выходит на дорогу волк. Его почуя конь дорожный храпит, и путник осторожный несется в гору во весь дух..." Господи, полтора или два века назад это было, и для нас сделалось почти такой же сказкой, как о царе Салтане. "В избушке распевая дева прядет, и зимних друг ночей трещит лучинка перед ней..." И остаётся заря, встающая уже в пугающей и недоброй для нас "мгле холодной"...
Но вспомнились эти поэтические зарисовки лишь для наглядности эпизодов, в которых действующие персонажи должны сориентироваться в сложившейся ситуации и соответственно реагировать на неё. Итак, в лесу, в волчьем логове голодные волчата, и заснеженные просторы пусты — разве что шальной заяц вдруг выскочит. Как тут быть? Однако соседство человека внесло определённые коррективы в жизнь волчьего племени. Иные сородичи переметнулись к "царю зверей", и собачья их преданность новым вожакам выражалась не только в охране от былых собратьев овечьих стад: овца это тебе, волку — не заяц, но добыча пожирней и поувесистей; а овчарки тем временем научились отличать подлинных хозяев-"вожаков" от их недругов — воров, нищих или согнанных в "зону"...
Но и для вольных волков эти века не прошли даром. Прежде всего, осознали, что люди — они и есть самые смертельные враги, и хорошо бы от них подальше, поглубже в степь. Но — голод не тётка, и те же волки наловчились красть овец из отар — рядом с человеческим жильём, и в Пушкинские времена, прознав, что по дорогам ездят безоружные путники на лошадях, нападают гурьбой или парами на бегущих в упряжках лошадок. И домашние лошади тоже отлично соображали, что нужно от них серым разбойникам. Уже упоминалось, как трансформировались, по-разному общаясь с заселившими планету представителями вида гомо: верблюды и ослы, мыши и тараканы, кошки и крысы, северные олени и голуби, куры и вороны...
Нестыковка
На глаза попалась статейка, где автор, отмечая, что ряд учёных за рубежом, а теперь уже и в наших краях, не стесняясь и по примеру великих предшественников — стоит ли называть имена — признают — как-то неохота вставлять промежуточное "существование" — Бога, и корректней звучит "верят..." Так вот, отталкиваясь от этого, автор статьи констатирует кризис современной физики и выдвигает собственную гипотезу, насколько можно понять, волновой или вибрирующей вселенной, чего нам не понять никогда, и явно намекается — остаётся только верить в Бога.
Но на чём основана такая вера — не человека "тёмного", невежественного, слепо следующего традиционным убеждениям, но — мыслящих учёных? Решающий аргумент, насколько я могу понять: в такой изумительной сбалансированности законов, управляющих вселенной, что малейшее отклонение от них тотчас ввергло бы всё возникающее или существующее "обратно" — в хаос, с ударением как на первом, так и на втором слоге, абсолютная неупорядоченность, и никаких шансов на образование хоть чего-либо путного.
Но откуда же могли взяться столь продуманные и воплощаемые в действительность законы? Тут к Творцу с большой буквы подошли бы эпитеты, не так уж давних времен, прилагаемые к КПСС — "вдохновитель и организатор", что, справедливости ради, в немалой степени соответствовало истине, без уточнения — хорошего или скверного, будем считать, и того, и другого, а уж в каком соотношении — разбираются непредвзятые историки...
Относительно строительства коммунизма — известно, что из этого вышло. Впрочем, не так ли можно судить о жизни человека по истории болезни, пусть самой обстоятельной. Но не судит ли искренне верующий о том, что "вышло" по тому гордо именуемому ноосферой, но в сущности оживляющему налёту, многообразному, но ничтожному, по крайней мере, в масштабах пространства, — налёту, в силу стечения благоприятных обстоятельств возникшему на крошечной планетке у звёздочки на окраине одной из, если не бесчисленных, то одной из многих тысяч галактик с миллионами звёзд в каждой. Однако эта песенка человеческого самоунижения таким образом — знакома издавна. Но — человек, как "природа, познающая себя" — может быть взаправду звучит гордо?
Да, законы самоорганизации, которые постепенно привели к рождению галактик и звёзд, планетарной системы и — амёбы и водорослей, земляники и дуба, слона и обезьяны, вида гомо сапиенс, наконец, — такие законы не могли взяться с бухты-барахты. Если бы только самоорганизация — куда ни шло, но весь фокус в открывающихся при этом возможностях усложнения, что равнозначно приобретению всё новых свойств, свободы действий, отрыва от детерминированности — подобно отрыву космонавта от силы земного притяжения.
Откуда все-таки взялись эти чудесные законы? — Нам не дано постичь, — возможен такой ответ, — пока, или тем, кому это не открылось, и, может быть, — только этим избранным, не обязательно учёным. И перевести это на обычный человеческий язык для того, чтобы понял другой человек — никак невозможно; так же, как передать своё состояние влюбленности, минуты или часы вдохновенья, отчаянья, ужаса грядущей смерти, блаженства. Правда, в этих случаях какие-то косвенные признаки близкому человеку что-то говорят, так же, впрочем, как игра актёра, или, пожалуй, поэзия — в любом жанре литературы, музыка, даже живопись. Однако виденья сущности мироздания и того изначального, что определило эту сущность — это, как порой говорят пристающему с расспросами ребёнку — "вырастешь — поймёшь". Дорастёт ли когда-нибудь человечество до понимания — откуда взялись законы мироздания? А, может — наберусь нахальства надеяться, что моя монадология — шажок к этому пониманию?..
На протяжении веков люди стремятся истолковать различные проявления этих законов природы, и, создавая более или менее приемлемые модели, на время удовлетворяются ими, но какие-то, поначалу едва приметные, чуть уловимые, незамечаемые вещи подтачивают эту модель, и она разрушается, разве что порой остов её долго остаётся незыблемым.
Сопряжение спиралей
Проблема соотношения "двойной спирали" с условной "третьей" в биологии вообще и в человеческой истории в особенности, пожалуй, сродни, а, может, лучше сказать, созвучна Кантовской загадке связи между телом и душой. Биологи уже не повторяют эксперименты, как бы призванные опровергнуть гипотезу о наследственных возможностях воспринять прижизненные события, затрагивающие родительскую особь. Классическая дикость научного мышления: у десятков поколений крыс рубили хвосты, и очередные детёныши все-таки не рождались бесхвостыми.
Другое дело: у крыс, научившихся проходить сложный лабиринт, появлялись крысята — в этом искусстве способнее своих сородичей — это также доказано экспериментами. Наверное, здесь не всё так однозначно — куда сложнее, чем у Менделя с горохом и различно окрашенными цветами — по наследству. И шутливое замечание, что "природа, породившая гениев, отдыхает на их детях", если всерьёз может быть принято как доказательство невозможности передачи наследственных способностей, то можно привести и ряд исключений, отнюдь не подтверждающих иронического "правила", пусть с оговорками — об уровне или направленности таланта. Тем более, в роду человеческом "яблочко" порой весьма далеко укатывается от "яблони", и, вопреки пословице, вырастают "на вербе груши"...
Может быть, неожиданное и даже не совсем корректное свидетельство в пользу возможного влияния характерных свойств личности на потомство — это особенности предпочтения мужчины со стороны девушки, женщины. Читая о наблюдениях зоологов, а порой видя отдельные сцены на телеэкране, — о выборе партнёра для продолжения рода у различных видов зверей и птиц, со своеобразными приёмами того, что на человеческом языке называется ухаживанием со стороны самца, который порой может оказаться в роли отвергнутого, далеко не всегда понятно — кого же и почему предпочла самка. Ну, наблюдает она схватку самцов и выбирает победителя — тут всё вроде бы ясно: сильный, ловкий, агрессивный — в какой-то степени гарантирует благополучие семейной жизни, а, главное, лучшую наследственность. Но всегда ли эти качества — сила, ловкость, бесстрашие — доминируют в предпочтениях оплодотворителя у наших "братьев меньших"?
В нашем представлении в первобытном человеческом обществе у слабого пола, или, наоборот, сильного при матриархате, даже при безревностной полигамии — должны были пользоваться — по нынешнему лексикону — "настоящие мужики" — и добытчик на охоте, или энергичный кобель, — если уже в ту эпоху намечался культ сексуальности. Но, полагаю, не меньшим успехом на каком-то этапе становления гомо пользовался и, скажем, умелый стрелоделатель, вожак племени, а то и просто весельчак. Кстати, согласен с теми, кто полагает, что доныне матриархат не сдал своих позиций, по крайней мере, в том, что скорее женщина выбирает мужчину, а не наоборот, как представляется иным самоуверенным господам...
Любят женщины преуспевающих — тут ничего не возразишь. Однако это, заметим, не обязательно власть имущие, или, по-нынешнему — бизнесмены разных уровней, включая добывающих средства не только на пропитание способами отнюдь не безгрешными. Но женам и любовницам, как правило, до того, откуда берётся благосостояние, дела нет, и подобный расклад распространён, понятен, и в значительной степени биологически что ли — оправдан — всё так естественно...
И всё же... Как безумно влюбляться — в артиста, певца, поэта, музыканта, художника, политика — особенно, когда человек этот на виду, и вокруг него хоть какой-то ореол славы. Мы сознательно обходим чисто физическую доминанту предпочтения: высокий, стройный, плечистый, кудрявый, и к вышеназванным сегодня можно причислить и выдающихся спортсменов. Любого рода "искра Божья" в душе мужчины манит женщину, как бабочку на огонь, и липнут девицы к скрипачу-гастролёру Стемпеню из рассказа Шолом-Алейхема, и бросает свой дом — "полная чаша" Маргарита у Булгакова ради Мастера, явного, в глазах окружающих, неудачника. И Татьяна Ларина любит всё-таки незаурядного как личность Онегина, хотя Анна Каренина жеребца Вронского, то есть сам он — эдакий породистый самец, не более, но в ней, в Анне самодостаточна эта "искра Божья" — талант любви, как впоследствии у Марины Цветаевой, возносящей порой на свой любовный пьедестал господ средней руки.
Без отвлеченностей — сказанное — в подтверждение нарастающей в человеческой истории востребованности тех, кто обогащает "третью спираль", и отношение женщины к этому — своего рода индикатор явления. Показатель желательности вовлечения замеченного, высветившегося, иной раз угаданного таланта — в любой, пожалуй, области, даже более общо — незаурядной личности — вовлечения этого человека с его потенциалом в сложившуюся человеческую монаду — для того, чтобы это сделалось неистребимым во времени, в бытии. Такой человек, даже когда он прототип мифа — Прометей, Гайавата, Кришна — обожаем, и духовные его наследники живут уже не только по программе "двойной спирали", но и "третьей", в чём-то ими движут те "буквы", что рождены мифическим или мифологизированным пращуром.
Сравнение народа с женщиной, что отдаётся, как говорят теперь, харизматической личности, нередко диктатору в державах не слишком демократических — не ново, но позвольте использовать аналогию — оплодотворяемого и элементами "третьей спирали". Многое, очень многое зависит от характера данного этноса — с, в общем то, консервативным женским началом. И в одном случае — это античная Спарта с идеалом мужественного воина, а в другом — капризные Афины, где как-никак ценят зодчих, скульпторов, драматургов, философов, все они вроде бы не обойдены вниманием и почётом, хотя иной раз духовная пища поизысканней не по нраву, и раздраженное общество, как ворчливая Ксантиппа, инстинктивно старается услать куда-либо докучливого Сократа.
Внутренняя жизнь
Каждая монада — живёт! То есть, нет и не может быть во вселенной монады "на мёртвой точке" — не этим ли отчасти объясняется недостижимость абсолютного нуля температуры, несмотря на всю изощренность экспериментаторов. Элементарные частицы, какие бы они ни были, как доказывают опыты — сформировавшись в структуру атома, тоже не унимаются, по крайней мере те, что именуются электронами — поддерживая жизнь, подобно нашей кровеносной системе. И в звёздах всё кипит и бурлит. Что касается "черных дыр" — то там ли небытие, нирвана?..
Но — песчинка в пустыне или льдина в Антарктиде — сколько тысяч лет неизменны — что сказать о подобных монадах? То, что они — воплощенный идеал в наивысшей отметке стабильности, по крайней мере, многие тысячи, а, может, миллионы лет. И при этом необходимо уточнение: в данных условиях, в частности, относительно льдины на Южном полюсе Земли. И ещё: на атомарном уровне жизнь в них, то есть движение, перемещение энергии — не замерла. Как в сказке о мёртвой царевне, но вернее замершей в летаргическом сне — и вместе с ней по волшебству замерло всё сказочное царство, — в ожидании прихода доброго молодца, который поцелует спящую, и всё завертится как прежде...
А как понять, что живое — живёт? Представим себе инопланетянина, который облюбовал опушку нетронутого леса, где у корней могучей сосны расположился муравейник, а визит совпадает с июньским днём. В донесении о своём наблюдении сверхучёный — по-своему — гость — отмечает, что обнаружена весьма сложная макромолекула, локально закрепленная в пространстве, и внутримолекулярные связи осуществляются динамично с поразительно идентичными связующими элементами. Обстоятельства в этом гипотетическом случае не позволили пришельцу понаблюдать за ежегодным рождением, или вернее возрождением этого муравейника. Впрочем, изменило бы это его мнение в принципе? Определение "пульсирующая структура". Впрочем, в каком-то смысле это не так уж несправедливо.
Но если это верно в отношении установившегося в незапамятные времена вида, форм его существования, то никак не стыкуется с эволюцией живого. В этом процессе доминирующую роль играли спонтанные процессы, происходящие как в каждой особи, так и в популяции, и при благоприятных обстоятельствах приводящие к возникновению новых видов, притом — что чрезвычайно важно — на следующей, более высокой ступеньке монадно-иерархической лестницы. На самую верхнюю выбрался человек. Благодаря именно "внутренней жизни", присущей каждому индивиду, но в высшей степени свойственной людям незаурядным. Одним словом, "третья спираль" в действии, но — в широчайшем диапазоне — и каждого в человеческом "муравейнике", и каждого по своему, и, главное, по силе и масштабам воздействия на человеческую и — всё больше — общепланетную монаду, а далее, кто знает, может быть, и на вселенную...
Обаяние власти
Словосочетание это не мной придумано, но слова эти понимаются и воспринимаются по-разному, как и само их сочетание. Власть — как положение индивида, дающее право диктовать свою волю подчиненным, лучше сказать, в той или иной мере зависящим от него людям. И, соответственно "очарование" — потайное или явное стремление к такому положению на человеческой иерархической лестнице определённого сообщества — этнического, или социальной, религиозной, партийной группы, творческого коллектива, а то и в качестве уголовных "авторитетов". Собственно, почти те же определения можно применить к вожакам волчьей, крысиной стаи, стаду оленей или обезьян. Так сказать, персонифицированная "душа улья". А, может, на каких-то уровнях организации сигмонад это обязательно? И, следовательно, стремление некоторых особей, в том числе из вида гомо сапиенс — к лидерству в своей общественной сигмонаде — естественно. Правда, нельзя не отметить, что в животных сообществах сбалансированы права и обязанности вожака, а, в человеческих, относительно далёких от демократических — явный крен в сторону прав и злоупотреблений властью.
Следует по-настоящему задуматься над, можно сказать, биологическим и отчасти под влиянием "третьей спирали" феноменом непременной персонификации управляющего лица — короля, менеджера, пусть главного — фирмы, руководителя научного коллектива, режиссера, дирижера — заметим, что последние вызрели в сравнительно недавние времена. А с чего началось? Может быть с культа предков, с "почитай отца своего" в патриархальных обществах. Ведь те же управляющие функции приписывались божествам, которые нередко представлялись патронами венценосных особ, а то и служителей того или иного культа, что также заслуживает особого внимания.
Идейный Джокер
В карточных играх, некоторых — карта Джокер — может заменить любую другую в колоде, а порой котируется даже выше козырного туза. Не знаю, — может быть, уже выяснено — какие гены в двойной спирали "отвечают" за определённые способности и черты характера, но в "третьей спирали" — "душа улья", то есть нечто сплачивающее и координирующее души особей — пчёл, крыс, слонов или людей — подведомственно условному гену-Джокеру, как мне представляется. Если карточный Джокер может считаться — королём, дамой, тузом, шестёркой — любой масти, то, можно сказать, "идейный Джокер" в "третьей спирали" — то, что с определённым допущением правомерно именовать религией.
И, так же, как в сложной органической молекуле, наличие или отсутствие, или замена другим элементом хотя бы одного атома — приводит к значительному порой изменению свойств этой молекулы; так же последовательность и, возможно, взаимоотношение звеньев двойной спирали определяют характер и наклонности личности, — и то, что призвано объединить определённые группы людей, отличается своеобразием.
Посмотреть поначалу на религии в начальном значении этого термина. Олимпийцы эллинов — те небожители, с которыми можно, в общем, поладить, в чём-то уступая, поступаясь чем-то не столь уж дорогим, как в эпоху человеческих жертвоприношений. Эти боги бывали больше заняты внутренними разборками, как оно нередко бывает в застоявшихся правительствах, а уж бессмертным — не скоротать вечность без интриг и приключений. И что до вмешательства в частную жизнь граждан, то — в исключительных случаях — выручать любимчиков, заводить любовные интрижки, наказывать за дерзость...
Римские божества, кажется мне, были более что ли официальными, их чертоги — уже не на родном Олимпе, но где-то в заоблачных высотах. Невозможно переоценить духовный прорыв: от пантеона древнеегипетских божеств — от благодатного Солнца-Ра до таинственных и загадочных — из породы кошачьих, вплоть до очеловеченного Сфинкса — к идее еврейских выходцев из Египта — Творца всего сущего, единого, неповиновение воле которого — пагубно. Это уклонение от единственного пути неукоснительного следования воле божьей чревато и грозит: изгнанием из рая, проклятьем Каину, отвержением поклоняющимся золотому тельцу, истреблением Содома и Гомморы, и назиданием ослушникам или усомнившимся, даже царям Давиду и Соломону...
Собственно, Лао-Тзэ, Конфуций, Будда, Христос, в какой-то степени Магомет — независимо от степени мифологизации, знаменовали постулирование правил человеческого общежития, пусть и в максималистской требовательности, но с подспудным — иначе вам не выжить, гомо сапиенс вообще или хотя бы верящая мне этническая общность. Но инстинкты двойной спирали доминировали над осознанным и полностью воспринимаемыми душами идеалами "третьей спирали" и консервировали в обрядности, этикете, сектанстве под эгидой исключительно "своих" — так легче жить, хотя вспыхивали индивиды, озаряющие свою дорожку веры, удовлетворяющую адептов, возможно, вследствие подспудного стремления живее почувствовать причастность к некой своей сигмонаде.
Но это влекло за собой несовместимость с другими сигмонадами, враждебность, непризнание чужого "Джокера" правомочным как-то вмешиваться в свою привычную колоду образа жизни, связанной с уже консервативными элементами "третьей спирали", не обязательно религиозными, но идеологическими, нередко воинствующими, агрессивными.
Что значит "свыше"?
Не впервой, а в который раз обращаюсь за выразительной дефиницией термина, слова, понятия — к словарю Даля. Статья "Богъ" — в таком написании. Итак — "Богъ — Творец, Создатель, Вседержитель, Всевышний, Всемогущий, Предвечный, Сущий, Сый, Господь, Предвечное Существо, Создатель Вселенной." Каждое определение, в общем, в духе библейской традиции. Что же меняется, если этот образ Бога переоблачим в одежды нашей монадологии? То есть изначала существовали те, может быть, единственно возможные законы, в соответствии с которыми — не избежать некоторой тавтологии — возможно существование вселенной, и, что особенно следует выделить — её развития вплоть до самосознания мыслящими существами.
Но опять же мучительный вопрос: а откуда взялось такое, пусть монадное, совершенство движущих сил мироздания? Поневоле вспоминается приводимое неоднократно наивное доказательство бытия Божия, точнее, попытка доходчиво довести это до сознания сомневающихся. Предлагалось оглянуться вокруг себя, преимущественно на рукотворный мир, и задуматься над тем — откуда всё это взялось: стол и стул, лампочка и книга, ножницы и рубашка. Несомненно, у каждой вещи должен быть создатель, творец, автор. От такой посылки плавный переход к логическому продолжению: а у мира в целом также должен быть родитель — ничто ведь не родится просто так... Кто мог стать Творцом всего сущего? Ну кто, кроме Бога?..
Не споткнётся ли на этом доступном поступь монадологии? То есть, нам, людям, чрезвычайно трудно представить себе, что какая-то слепая, неразумная, бездуховная сила или "воля" сформировала, сама собой сформировалась в непреложно действующие законы природы, тем паче предполагающие восхождение по ступеням духовности — хотя бы на примере эволюции неживого во вселенной и живого на планете Земля, чему мы сегодня и свидетели, и участники, и исследователи, и, можно сказать, невольники...
Интересно отметить, что во многих представлениях о Боге, божествах, начиная с первобытных языческих культов и кончая верованиями людей учёных, просвещенных, — непременным атрибутом этих — не подберу всеохватывающего термина, воспользуюсь архаическим библейским "элохим" любого уровня и любой ипостаси запросто могли таиться в камне или дереве, в душе тотемического животного, перевоплощаться в любую тварь земную или мифическое чудовище, как впрочем, и другие герои мифов, легенд, сказок, а также — повелевать громами, преодолевать пространство и время, им ничего не стоило сотворить буквально из ничего дворец, продублировать — словно голограммой — красавицу, развеять врагов своих подопечных.
И — в продолжение такого представления о сущности божества: то, что рождается вновь, сугубо вроде бы естественным путём и всё же — непонятно как — откровения пророков, очарование красоты, поэзии — не иначе, как пламя, что вспыхнуло от "искры Божьей" в душе земных творцов. И Будда, и Гомер, и Моцарт, и Ньютон, и Пушкин, и Эйнштейн, и Борис Пастернак — признавались в этом, и не только себе самим, — новое рождается как бы само собой, навеянное "свыше". Да и у меня, — самоанализ подтверждает: то, что сочиняется, пускай и не заслуживает высокой оценки знатоков, но приходит ведь в голову как бы опять же — само по себе: что-то произрастает в душе, как трава весной, и ищет место под Солнцем.
Однако всё это без особого напряжения и натяжки вписывается в расширенную концепцию монадологии, кроме как ответ на роковой вопрос: если духовное, идейное — в платоновском понимании, в смысле приоритета существования любой монады — изначально, то что же представляет собой эта самая духовность, и не есть ли она синонимом Бога?..
Бездонный вакуум
Перечитывал у Александра Меня эпизод из периода захвата римлянами Иерусалима, который также запомнился мне по книге Фейхтвангера "Иудейская война", — вероятно первоисточником послужил Иосиф Флавий. Когда римские завоеватели древнееврейского государства в главном храме вошли в "святая святых" — обитель Бога, они ожидали увидеть там что угодно, и были крайне изумлены, когда это помещение оказалось абсолютно пустым. Ни привычной для них статуи Зевса, как в Элладе или Юпитера — у них на родине. В этой связи можно вспомнить и Золотого тельца, и древнеславянского Перуна, и скульптурные изображения божеств в Древнем Египте, Доколумбовой Америке, в Африканских племенах, фигуры Кришны и других мифических персонажей как составляющих индийских храмов; атрибуты синтоистского пантеона; минифигурки Будды или других китайских божков, находящихся в доме моей семьи — вывезенные моим отцом из Маньчжурии в 1945 году, когда он был солдатом Красной Армии.
Бог, которого нельзя ни увидеть, ни услышать непосредственно. Вариант: Бог не где-то в заоблачных высотах, куда уже летают спутники Земли, а телескопы достают невероятные звездные дали, но — в каждом существе, лучше сказать, во всем сущем — и в целом, и в частности. По отношению к человеку — общепринятое издавна — в душе.
Где-то в этой же рукописи уже упоминалось, что христианские теологи отказывали в наличии души не только бессловесным тварям и чернокожим, но и женщинам — своим матерям, женам, сестрам, дочерям. Может, как говорится, в душе — невольный каламбур — эти господа сомневались — есть ли душа у какого-нибудь неграмотного простолюдина. Правда, языческий анимизм был в этом плане куда демократичнее — фигурировали своего рода души животных и деревьев. И, если уж на то пошло, то "душа улья" по Метерлинку — не такая уж отвлеченная метафора. А почему бы, спускаясь по иерархической лестнице духовности, не признать, что отсутствует вообще рубеж, где эта духовность начисто пропадает, и тогда вполне реальная душа молекулы, атома, электрона — и всё из-за размытости этого понятия. В монадном разумении душой можно считать совокупность свойств и возможностей данной монады — в сочетании с её полем, включенным в сигмонады вплоть до вселенной. И от этого зависит и рождение, и судьба каждой монады, повторим, так или иначе связанной со всем и ближним, и дальним — во времени и в пространстве.
Что рождается
Открыв снова словарь Даля, уже предвкушаю, как порезвлюсь, разыгрывая вариации на темы этого слова и его значений. А слово-то, оказывается, по Далю — "раждать" — основное... Оно прилагается к животным: "плодясь, производить себе подобных", и к растениям — "производить живое растительной силой", и о "родах утробою женской". И — "А почто ты меня родила, коли я не просил?", и "Дай Бог кому детей родить, тому их и вскормить". А вовсе неведомое мне, да и кому ныне "рожданица", с пометкой, правда, ещё чуть ли не двухвековой давности "стар", то есть вышедшее из употребления в языке, но в своё время означающее: "рок, судьба, жребий, часть, доля, счастье ( в оригинале "счасье" ), сродное человеку, прирожденное, предназначение, предопределение..." А ещё "родомысль" — "человек, чествуемый как промысел или орудие известного времени, века и поколения". У Даля пример — царь Александр I. А кого можно назвать "родомыслами" ХХ века?..
Но — таково уж исходное условие Создателя: каждое рождение предполагает возможную, верней, неизбежную смерть данной монады, разве что на микроуровне — лишь метаморфозы вхождения в другие сигмонады. И мы не можем быть уверены, допустим, в вечном существовании песчинок в пустыне, подобно древним, убежденным в вечности звезд в небе. Формула бессмертия замечательным образом воплотилась в живом, мало того, — с направленным вектором одухотворенности, делающей вожделенное бессмертие всё менее зависимым от обстоятельств, многочисленных ограничений для той "белковой формы жизни", если она единственная возможность сотворения "спиралей" — и двойной, и "третьей". И тут рождаются духовные атомы, которым суждена долгая и многообразная, следует добавить, жизнь.
Возьмём, к примеру, то же слово, что неоднократно звучало в предыдущих абзацах — "рождение" или по-старому "раждение", и корень его — "род", а, может, "рад" — лингвистам виднее — и в древнерусском, и в болгарском, и словацком, и польском, в других славянских языках — со смысловыми ответвлениями — на "растить", "кормить", "урожай", "процветание", "большая семья", "множить", и, как утверждает этимологический словарь — от древнеиндийского "поднимающийся", "растущий", "набирающий сил"... А уж из подобных долгоживущих, если не вечных элементов, духовных атомов — вольно конструировать те словесные структуры, "от поговорки до мифа" по книге Проппа, до романа — которые могут оказаться и однодневками, и алмазами в духовной сокровищнице человечества, нерушимы и сияющи в солнечных лучах... Правда, нередко и стекляшки представляются таковыми, но время всё расставляет по местам...
Бремя
Бремя — ноша, беременность — живая ноша, что созревает до момента рождения. Метафорически можно сказать, что своего рода беременность предшествует рождению атома, молекулы, звезды, галактики. То есть, создаются условия образования сигмонады из отдельных монад по принципу их совместимости и на этой основе относительной устойчивости, долговечности. То же можно вполне отнести к живому, имея в виду непрерывность рождения: живых клеток, зародышей, семян — в той или иной циклической последовательности. Напомним один из постулатов нашей монадологии: в каждой монаде её составляющие непрерывно взаимодействуют между собой, и взаимовлияют друг на друга, так, чтобы монада оставалась наиболее стабильной, или — не совсем, и тогда подкрадывается разрушающий Дьявол. Особенно это высвечивается, когда мы рассматриваем живое.
В развитии запева этой главы уместно говорить о бремени возможностей, возрастающем по мере усложнения монад. На первых страницах этой рукописи-книги, начатой семь-восемь лет назад, я замечал, что нынешние наши прогулки по летнему или осеннему лесу зачастую с утилитарным привкусом — что-то собираем, ягоды, грибы, что-то оцениваем в эстетическом плане "роняет лес багряный свой убор" — и не всегда и не полностью отдаёмся очарованию общения с нетронутой природой. Наверное, восточному человеку более присуще или сохранилось это родство с колыбелью. И, вероятно, схоже наше отношение ко вселенной; наши предки возможно не задавались вопросом: зачем так много звёзд в небесах, хотя невооруженным глазом можно было увидеть лишь несколько тысяч, благо "блуждающих" тогда можно было пересчитать по пальцам одной руки. Но когда выяснилось, сколько их в галактике, а затем — что и галактик чёрт знает сколько — наверное подспудно провоцирует "зачем?" с дополнением "зачем это мне?"
Всё равно, что знакомство с женщиной, которая родила 26 детей, — хотя теоретически — почему бы нет. Да, и вселенная, может быть, отродясь беременна звёздами, галактиками, планетами, множеством сочетаний атомов и молекул, сотворением жизни, наконец, впрочем, возможно, и это не предел возможностей. Беременны сигмонады и это определяет — какова судьба входящих в них монад, и — от возможностей этих монад зависят судьбы сигмонад. Это положение легко иллюстрируется историей какого-либо коллектива, этнической группы, но с трудом экстраполируется на космос, разве что умозрительно.
Порядок
Мне по душе порядок. Только какой? Наверное, тот, который господствует в природе, если под природой понимать всё внечеловеческое, а последнее — с оговорками. Когда бродишь по лесу — в любое время года, или умиротворенно глядишь на берегу моря, как накатываются волны бесконечной чередой, следишь за проплывающими в небе облаками, а ночью, вдали от города, вырисовывается и Млечный путь в невероятной дали... Но: представим себе лесной пожар от молнии, налетает ураган, извергается лава из вулкана — и это природа, её капризы.
А для наших далёких и не очень далёких предков на свете, в общем, царил определённый порядок, и нарушения этого порядка воспринимались как нечто из ряда вон выходящее, некий сбой всеобщей или частичной гармонии и в природе и в судьбах человеческих. Тревожные чувства: чего-либо необычного в небесах и не ждали, и полагали, что — не к добру — затмения; ярчайшие вспышки, как мы теперь знаем "сверхновых" звёзд; хвостатые и отовсюду видимые кометы. Однако всё и такое принималось как временные аномалии всеобщего порядка.
Такого, что, например, был в чередовании волн морских, приливов и отливов; годовых циклов жизнедеятельности в дубравах и у плодоносящих смоковниц; повторяющейся многообразной жизни пчелиных ульев; обрядов, связанных с верованиями данной группы или поворотами в судьбах индивидов в этой же группе — рождений, смертей, свадеб. Можно предположить, что разного рода бедствия, что внезапно обрушивались на отдельного человека или массы людей — стихийные или от нашествий воинственных соседей, — тоже как-то вписывались в тогдашнее понимание и принятие порядка — как что-то диктуемое непостижимым роком, высшим порядком управления всем сущим. И оставалось — приспосабливаться к этому высшему порядку — кому суждено быть царём, а кому сделаться рабом, или стараться хоть что-то изменить в свою пользу.
И тут-то на первый план вышла беременность возможностями, оплодотворенная разумом, вспыхивающими у отдельных индивидов "искрами Божьими". Нет, не труд сделал человека человеком, гомо — плюс сапиенс, — неустанно трудятся муравьи и пчёлы, бобры и птицы в поисках пищи, свивая гнездо, хотя верно, что без труда не вытащить и рыбку из пруда. Главное в другом: эволюционно-монадный принцип достижения максимально-возможной устойчивости системы посредством наиболее эффективной организации структуры, её функционирования — что просматривается уже на низших уровнях организации материи, но особенно явственно — в живых организмах — у вида гомо получило особенное преимущество благодаря возникновению "третьей спирали" — наработок новых способов самообеспечения, завоевания новых территорий, климатических зон, поскольку эта "третья спираль" включала монадный катализатор более высокого уровня, и более быстродействующий, чем неторопливо-осмотрительный в формировании двойной спирали.
Человек научился отчасти менять природный порядок на свой лад, но здесь "человек" — понятие расплывчатое, и требует уточнения. Стала нарушаться выработанная многими веками гармония между "наш порядок" и "мой порядок", история человечества свидетельствует об отчаянных и закономерных, многоплановых и небезуспешных попытках сбалансировать эти не совпадающие порой векторы. Характерно, что при всём разнообразии форм взаимоотношений в данном племени, народности, входящей в эту общность семьи — в каждом варианте устанавливался свой порядок: нередко жестко поддерживаемый обычаями и законами — писаными и неписаными. Да и доныне сквозь всё разнообразие укладов проступают явные, чтоб не сказать, незыблемые, по крайней мере, на каком-то этапе — черты семейных традиций — будь то в Японии, в Индии — вернее в каких-то её регионах, в странах мусульманского Востока, у народов Кавказа, и в какой-то степени в Германии или США. Определённый порядок характерен для кланов, каст, общественных группировок, воинской части, цыганского табора, автомобильного концерна, ячейки "организованной преступности", мафии, да и молодёжной тусовки, команды судна или спортивной, творческого, научного коллектива — и в сигмонадах, и в монадах не столь укрупненных — входящих в первую, но с некоторыми отклонениями, вариациями.
Правила игры обязаны соблюдать все субъекты-монады, входящие в сигмонаду, совместимые между собой — в идеале. К примеру, при создании семей — у различных видов животных, при порой совершенно отличных амплуа самца на всех этапах продолжения рода: и борьба за обладание самкой, и при этом она не всегда пассивна; и участие в становлении детёнышей на ноги. Также и в формировании иерархической структуры стаи. В человеческом же обществе узаконенные традицией, обычаями "правила игры" предполагают верховенство определённого, персонифицированного, нередко духовного "Джокера" — в облачении неких моральных, возможно, религиозных принципов. Но вот незадача: если животное поневоле смиряется со своей участью и подчиняется выпавшему на его долю жребию, то человек бывает не удовлетворен тем, какая ему выпадает карта — и тенденция эта, по-моему, усиливалась с приближением к нашему веку. И хочется личности поменять и всю затасканную колоду, а в другой колоде, может, и Джокер будет для него получше, помилостивей — то ли король, то ли начальство любого уровня, а, может, и сам Всевышний...
Что ж, а если уж выпал такой расклад... Как-то прочёл я, что карточные игры делятся на так называемые коммерческие и азартные. Разница в степенях умения и везения, — если в первых выигрыш в определённой мере зависит от способности игрока оценить ситуацию, выработать определённую стратегию и тактику, проявить должную выдержку, то в играх, таких, например, как очко, — эти качества отходят на второй план. Зато возникает соблазн пренебрежения правилами игры, то есть честным их выполнением. Можно сказать, что если дочеловеческая эволюция живого предполагала соблюдения установленных природой для выживания каждого вида правил игры для любой особи, то в человеческий обиход начали — по-видимому, со времени возникновения ксенофобии по отношению к чужому племени, входить элементы азартных игр, в которых позволительно и передёрнуть карту, когда это сходит с рук...
Несчастливы по-разному
"Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая несчастлива по-своему" — кто не помнит начальную фразу "Анны Карениной". Лев Николаевич открыл перед нами, яснее, чем это мы наблюдаем сами, у соседей, ежедневно — как в несчастных оказались семьи Карениных, Позднышевых, Пьера Безухова и Элен. А в счастливых — Левин и Кити, а до того, намёком — Пьер и Наташа — в девичестве Ростова. Да и то сказать, было ли счастье этих семей "похоже" на счастье сусальной семейки Маниловых или непритязательного Собакевичей, и даже на прижизненное счастье старосветских помещиков...
Впрочем, очень разными бывают, и те, и другие, и несчастные, и счастливые семьи. Пример из книги давнего приятеля Александра Шевчука, который пару недель назад гостил у меня — живёт он последние годы в Санкт-Петербурге по-новому. Итак, одна из прозаических миниатюр под заголовком "Роман". "Дачница лет шестидесяти: — А муж у меня молодой! Намного моложе меня. Что? Нигде не работает. Приходит домой всегда поздно, будит меня и... молча, без слов колотит, избивает, мерзавец. И собачку мою... но как сильно я его люблю! "Роман" чисто рассейский... Грустно няня!"
Может, "роман" и не совсем "чисто рассейский"... И в истории, и в современности подчиненное и даже униженное положение женщины, а иной раз и мужчины в семье в определённой степени устраивало обе стороны, а выражение "терпят друг друга" или "стерпятся — слюбятся" зачастую не для экстремальных ситуаций — но о реальных шагах по изменению статус-кво, о серьезных попытках разорвать заколдованный круг нет и речи. А заколдован он — переходя на монадный язык — тем же: степенью совместимости данной пары человеческих монад. То же можно экстраполировать на семьи в полном смысле этого понятия, с включением детей, внуков, когда выявляющаяся несовместимость на каком-то этапе в лучшем случае сводится к "выделению" молодых семей в отдельную хозяйственную единицу, как бывало в российских деревнях по возможности, или иначе в развитых западных странах — как правило, и это упорядочивает, так сказать, разнозвенную цепь поколений.
Конечно, в литературе, как говорится, всех времен и народов — идёт ли речь об Одиссее и Пенелопе, Пантелеймоне и Бавкиде, упомянутых старосветских помещиках — как о супругах искренне и навсегда привязанных друг к другу, невзирая порой на превратности судьбы; или, напротив — когда узаконенные, родственные отношения чреваты неразрешимыми конфликтами. Можно вспомнить и ветхозаветных Самсона и Далилу; и то, что происходило в семье Авраама; и бабью стычку — чей муж или брат выше — в "Нибелунгах"; отца и сына в Пушкинском "Скупом рыцаре", Григория и Аксинью в "Тихом Доне", героев мифов, фольклора. С другой стороны прочность кланов, основанных исключительно на родственных отношениях, доныне сохраняется у народов Востока.
Принцип совместимости взяли на вооружение астрологи, на мой взгляд, по весьма сомнительному показателю — под каким знаком зодиака рождены контактирующие между собой, в частности или особенно как супруги. Собственно, проблема несовместимости просматривается уже на молекулярном уровне — химики-органики знают, что существование умозрительно, произвольно структурированных атомов нереально. В отношения между людьми, близкими вступает в силу и временной фактор. Наверное, у тех же "несчастливых" на данный период семьях бывали, а, возможно, и будут счастливые, относительно — дни, часы, минуты. Обращаясь к "молекулярным" аналогиям, заметим, что в так называемом первичном бульоне также порой, пусть по-опарински, образовывались "счастливые" сочетания органических комплексов, приводящие целенаправленно — не абстрактно, но монадно-телеологически к возникновению и развитию жизни на Земле.
Повторюсь: можно предположить, что в первобытных человеческих-гомо племенах внутрисемейные отношения, особенно в полигамной структуре, были на втором плане, и не они заметно скрашивали или омрачали жизнь наших далёких предков. А когда чересчур высвобожденное индивидуальное "я" начало осложнять совместимость естественную — полов и поколений, реакцией на это было уже навеиваемое "третьей спиралью" многоцветное влечение, комплекс чувств и ощущений, переживаемых сознанием, который в общем плане именуется любовью — как нечто изначала формирующее и объединяющее семейное поле. Насколько при этом преобладало или отходило постепенно на второй план животное предпочтение сексуального партнёра, исходя из потенциальной возможности рождения наиболее жизнеспособного и вдобавок подкрепляемого начальными условиями потомства — задача для психологов и социологов, впрочем, конкретизируемая в определённую эпоху, в этнических рамках, и с коррекцией на усиливающуюся индивидуализацию и возможность свободы выбора. А если семья, как принято говорить и считать, "ячейка общества", то чем разносторонней институт семьи в данном обществе, государстве, тем серьёзнее проблема совместимости этой сигмонады державы.
Мутации в "третьей спирали"
Если, будем считать, Творец, Создатель вселенной предусмотрел её развитие, по меньшей мере, как мы видим на примере нашей планеты — возможность такой эволюции, не только живого, но — когда возникает новый вид растения, животного, на каком-то этапе — с возрастающим интеллектом, способностью приёма и передачи разнообразной информации, то уместен вопрос: зачем? Уместен ли? Дано ли нам — нынешним или грядущим людям — постичь, как говорят, сверхзадачу творца или творенья?
Но если отвечать на такой вопрос, то прежде следует отметить, что новое время придало ему иной оттенок. В былые эпохи над этим задумывались разве что те, кого величали мудрецами, мыслителями, светочами веры в Бога. Дарвинская теория эволюции живого, науки — физика, геология, астрономия выявили непрерывное возникновение, рождение и распад, гибель — звёзд, молекул, живых существ, — как противовес былых взглядов на — в общем-то неизменное сущее, с какими-то вариациями в судьбах народов и личных.
Более животрепещущее: "в чём смысл жизни" с ограничением жизни человека, но никак не звезды в небе или собаки — частный по отношению к вышеназванному: зачем? Благостное в оправдании всего, что эту жизнь омрачает, её неизбежного финала для каждого — чтобы прожить достойно, или — чтобы продлить род свой, или — чтобы постараться улучшить жизнь вообще — совершить что-то нужное для людей, для своих, полезное, перспективное — для грядущего. И — будем полагаться на законы развития...
Но уж очень, можно сказать, суровые эти законы — если они воплощаются в человеческой истории. Просто-таки дьявольские штуки: бесконечные убийства себе подобных; вражда между людьми одной национальности, соседей, родственников, порой и кровавая вражда; совершенствование оружия для убийства людей, вплоть до массового уничтожения невиновных, мирных граждан, женщин, стариков, детей. И если к этому добавить: всяческие обманы людьми друг друга, отнюдь не безобидные; коварство, клевету, хамство, подлость, беспринципность... Одним словом, почти у каждого нынешнего жителя планеты шансы для огорчений, недовольства, тревог достаточно велики, отодвигая счастливые дни, часы, минуты во вторую очередь. Так, если всё перечисленное — в арсенале какого-то совершенствования вида гомо сапиенс, то мыслителям, таким, как Блез Паскаль, остаётся только горестно изумляться низости души у многих двуногих. Но — вспомним того же Паскаля, и прорывающееся восхищение величием духа человеческого — в отдельных его проявлениях...
Так как же всё это понимать — бесконечную драму жизни с неясной идеей, неоднозначными — и по отношению к этой идее — разнородными и многочисленными персонажами; с полным несоблюдением законов драматургии, то есть вроде бы многое происходит слишком случайно, спонтанно, и неведомо какой финал или хотя бы заключение какого-либо акта пьесы — не оставляет недоуменного многоточия?.. Можно принять эволюцию вида гомо как характерный пример "проб и ошибок" по модному нынче определению. Можно, скажем, отнести к "пробам" необузданной свободы: Каина и братьев Иосифа Прекрасного, и наоборот — другого Иосифа — Сталина; можно пытаться оправдать Нерона, Савонаролу, Робеспьера, даже Гитлера, Хиросиму и Освенцим — и теперь находятся адвокаты этих личностей, их приспешников, их злодеяний, как по разным мотивациям и неизбежных и даже в чём-то целесообразных для каких-то высших целей. Каких? Разве что — для того, чтобы люди ужаснулись содеянному и выработался гуманитарный иммунитет?
Разумная действительность
Попробуем сопоставить что-то из так понятых мной взглядов Гегеля, как вроде бы я беседовал с ним лично, будучи на месте Генриха Гейне, о чём поэт упоминает, не без иронии, в своей иронической же и вместе с тем лирической прозе. Чаще всего вспоминают высказанное философом в форме афоризма: "Всё разумное действительно, всё действительное — разумно", — и попробую сопоставить это, опять же, как я понимаю — с основами моей или нашей монадологии. Не удержусь от памятных мне толкований этого высказывания Гегеля идеологами марксизма-ленинизма, с подразумевающимся продолжением "сталинизма". Утверждалось, что Карл Маркс, как известно, будучи гегельянцем, по крайней мере, смолоду, — "взял у Гегеля рациональное зерно", отбросив ненужную и даже вредную "шелуху". Таким образом выходило, что и Прусское государство во времена Маркса, и, тем более гитлеровский "Третий рейх", хотя и были "действительными", но никак не разумными, а вот Советская держава, которая строится на "разумных", научных основах — действительна по-настоящему. Людей вульгарно "по-марксистски" верующих подобная казуистика вполне удовлетворяла. Надо сказать, что схожие подтасовочные фокусы отлично проходят среди не критически мыслящих — и в области религии, и в политике, особенно, когда нужно доказать или показать, что "зерно истины" — у своих, а ошибочная или вредная, даже враждебная "шелуха" — в арсенале "чужих"...
Но достаточно ли доходчиво донёс эту свою мысль сам Георг Гегель до своих адептов? Или каждый волен толковать её на свой лад? Попробуем "по-монадному". Назовём, как уже говорилось, вслед за античными мыслителями, "идеей" ту отраженную информационно структуру монады — оптимальную, когда она достаточно жизнестойка, стабильна, долговечна, необходимо уточнить — в данных условиях. Это относится, позвольте повторить, — к атому углерода или молекулам с углеродной основой, к молекуле воды или снежинке; амёбе, муравью и муравейнику, кустикам земляники и так далее. Если под Гегелевским "разумным" понимать такую "идею", а под "действительностью" её полное — подчеркнём — полное воплощение, то для принявшего такое толкование не должно оставаться недоумений. Вторая часть фразы — "... всё действительное разумно" — нуждается в оговорке — "действительное" — как полностью воплощенное в определённой монаде.
С некоторой натяжкой можно сказать, что "действительное" в таком понимании — нечто совершенное, однако все монады вселенной или многие — строго говоря "действительны" относительно, рискнём продолжить: относительно вечности, как, например, нестабильные изотопы. И с этой точки зрения можно судить лишь о степени "действительности", как о степени совершенства — воплощения заложенной идеи, — в том смысле, как, допустим, идея дуба заложена в желуде, или человека-индивида — в яйцеклетке матери и сперме отца, в генетических кодах. Реализация "идеи" в живом непрерывна, с рождения до кончины — с условием передачи этой "идеи" следующим поколениям. И каждая клетка организма "действительна" — пока не отмирает, равно как и организм в целом. Так же, как, скажем, желудь "действителен" потенциально, но может, да ещё как может, подобно мириадам зародышей всех видов живого — не состояться в грядущей действительности.
В этом плане для Гегеля произведение духа человеческого, которое по-монадному могло включиться в "третью спираль", и таким образом приобрести "действительное" бессмертие, — иерархически несравненно выше рождаемого в природе — неживой и живой. "В обычной жизни люди привыкли говорить о красивом цвете, красивом небе, красивой реке, красивых позах, красивых животных и ещё чаще — о красивых людях", — по Гегелю всё это недостойно настоящего понимания красоты. "Ибо: красота искусства является красотой, рожденной и возрожденной на почве духа, и насколько дух и произведения его выше природы и её явлений, настолько же прекрасное в искусстве выше естественной красоты".
Из биографии Георга Гегеля, его писем супруге известно, что, путешествуя, он досконально знакомился с музеями, собраниями произведений искусства, присматривался к архитектуре старых городов, а, похоже, природные пейзажи менее волновали его душу. Цитата в подтверждение: "Только дух представляет собой истинное как всеобъемлющее начало, и всё прекрасное лишь постольку является истинно прекрасным, поскольку оно причастно к высшему и рождено им. В этом смысле прекрасное в природе — только рефлекс красоты, принадлежащий духу". Честно говоря, был бы не против, чтобы какой-либо образованный философски господин перевёл последнюю фразу на доступный пониманию язык.
Четыре тома "Эстетики" Гегеля следует рассматривать с позиций автора: "так как название "эстетика" неудачно и носит поверхностный характер ( ранее — "... эстетика означает скорее науку о чувстве, чувствовании" ), возникли попытки создать другой термин. Предлагали, например, слово каллистика ( от греческого каллос — красота ). Однако это название также представляется неудовлетворительным, ибо наука, о которой идёт речь, рассматривает не прекрасное вообще, а только прекрасное в искусстве".
Во времена Гегеля он вряд ли мог слышать то, что нередко уже в двадцатом веке утверждали многие учёные: красуты — как они это понимают, чувствуют — теории или формулы являлись чуть не решающим доводом в отношении их истинности. То есть, как в искусстве — наиболее адекватное для нашего восприятия, сознания отражения мира, действительности данной умозрительной моделью. Наверное, формулы квантовой механики, лишенные наглядности, так же, как и произведения абстрактного искусства — те модели, которые каким-то образом проецируют действительность на то, что мы способны проверить в эксперименте — в первом случае, понять закономерности бытия, или — живопись воздействует на душу эмоционально, что в какой-то степени отвечает определению "непосредственное знание". Кстати, и это свидетельствует о нарастающем процессе эволюции "третьей спирали", призванной, как и элементы двойной спирали, наиболее адекватно воспринимать информационную картину мира — для более уверенного существования в невероятно сложной "действительности", постижения её "разумности".
И эстетическая составляющая в этой "сапиенс-эволюции" играет очевидно не последнюю роль. Где точка отсчёта начала эстетического отношения к воспринимаемому органами чувств? Вряд ли павлиний хвост, львиная грива, соловьиное пение, служа средством привлечения внимания самки, оцениваются хотя бы ею иначе, чем кукушка откликается на незамысловатое призывное ку-ку, или крокодилиха принимает ухаживания внешне столь похожего на неё красавца. Но уже памятники первобытного искусства говорят о том, что оно не было лишь утилитарным, даже элементы магии выражали стремление к эстетическому оформлению. Полагаю, что эстетический подход — наиболее приемлемого, закрепляемого в душе — в значительной мере определял и формирование языков, и письменности, не говоря уже о культовых сооружениях, живописи и скульптуре — как в Древнем Египте, а также всём комплексе материальной культуры, включая костюм, украшения, татуировку.
Прекрасное и безобразное
Духовная пища, чтобы она как следует усваивалась, по возможности должна быть эстетически приготовлена, скажем суховатое "чти отца своего" иначе принимается душой после притч — о блудном сыне или сыновьях Ноя. Припомнился один из полушутливых рассказов Чехова о том, как после отцовских нудных нравоучений о вреде курения, отец тут же, осознав бессмысленность такой проповеди, сочинил нехитрую историю о том, к каким трагическим последствиям привело курение несовершеннолетним сказочным принцем — не столько для самого курящего, сколько для его крайне огорченного этим отца-короля. Папаша изумился тому, как его рассказ потряс сына, и Чехов как бы стесняясь декларировать трюизм, замечает вскользь о силе искусства...
Нет, не только голой дидактикой, "пользой" руководит творческой личностью настоятельная потребность создавать новое в гигантски разросшийся комплекс "третьей спирали". И, так же, как по ходу эволюции развивались органы чувств, притом у каждого вида особенно то, что ему необходимо для жизни — зрение орла, дополнительно "ультрафиолетовое" — муравьев, цветное — обезьян; слух — у кошачьих; обоняние у волка и так далее, — у вида гомо сапиенс начало развиваться, наряду с интеллектом, эстетическое восприятие действительности, в том числе и вырабатываемое творческими личностями.
Давние истоки индивидуального эстетического восприятия складывались в этнических монадах. Наверное, это сказалось в алфавитах, языке — подобно тому, как отпечаталась двойная спираль на разрезе глаз, цвете волос. Для эллинов немыслима скульптура многорукого Аполлона, в то время, как индусский Шива непредвзято воспринимается так же естественно у себя на родине, как, скажем, шестиногий жук, воплотивший монаду такого образа насекомого. Эстетика в человеческом существовании характеризуется и тем, что индивидуализована, то есть те намётки, которые в ходе эволюции живого при определённых выигрышных подвижках отдельных особей каким-то образом запечатлевались в генетическом коде, при продолжении рода или формировании перехода на высшую иерархическую ступень наиболее приспособленных к данным условиям, самых жизнеспособных борцов за существование и их наследников, — это принцип у вида гомо сапиенс начал воплощаться в "третьей спирали".
Если мы не можем определённо ответить на вопрос "зачем" наращивается многообразный комплекс "третьей спирали", то следует хотя бы признать этот феномен и задуматься — "почему?" Можно отметить — пусть не "почему", но "для чего" — чтобы открывалось новое в информационном поле сознания — и ближних, и предположительно — дальних, как подтверждается историей — в пространстве и времени. Несколько аргументов относительно вышесказанного. Тот же Гегель, говоря о восхвалении древнего мастера — античного живописца Зевксиса, изобразившего виноград на картине так, что птица пыталась его склевать, высказался по этому поводу. Прежде, чем привести его, попутное замечание: речь идёт о конкретной птице — голубе, а я не первый год наблюдаю этих птиц, слетающихся на мой балкон.
Далеко не уверен, что эти птицы, как говорится, клюнули бы не то, что на искусное живописное изображение той или иной пищи, на выразительное фото, но даже на мастерски сделанный муляж, так что эпизод с античным живописцем, наверное, не более чем легенда — для его прославления. А Гегель судит об этом так: "В целом можно сказать, что при одном лишь подражании искусство не выдерживает состязания с природой и уподобляется червяку, который хочет поспеть за слоном". Сравнение не очень удачное, чистому философу простительно, а Гёте, говоря в сущности о том же, заметил, что если художник нарисует мопса точь-в-точь как в натуре — век фотографии ещё не наступил, — то на свете всего-навсего к тысячам мопсов прибавится ещё один, но — не к сокровищнице искусства. И нынешний расцвет фотографии и кино показал, что казалось бы в точности отраженная действительность может сделаться высоким искусством, если у фотохудожника или режиссера своё виденье этой действительности, и это передаётся его искусством.
Как рождаются монады
Начнём с тех, до которых так просто не добраться — обстоятельств или закономерностей, и мы вынуждены довольствоваться, что называется, косвенными показаниями, и на этом основании — новейшими версиями учёных. Самые что ни на есть элементарные частицы рождаются из "ниоткуда", из вакуума, зазеркалья, — подозреваю, что собственно бесконечно-малые монады, наверное, оттуда же, именно они могут проскочить с лёгкостью необыкновенной, хотя неясно, что принуждает их покидать тишайшую нирвану — не с этого ли высшего повеления начинается всё на свете?.. И уже, едва вырвавшись на свет Божий, эти, может быть, только чуть одушевленные, едва ли не бесплотные монады, встречаясь друг с другом, находя друг друга, сочетаются браком, и, в зависимости от обстоятельств встреч и кто знает — чего ещё — материализуются в то, что мы предполагаем считать элементарными частицами...
А в звёздах они же, которые когда-то все миллиарды, если не миллиарды миллиардов по нынешней концепции "большого взрыва" тоже вырвались почти из небытия, если нечто размером с яблоко или футбольный мяч в сравнении с метагалактикой полагать каким-то "бытием"; так вот когда всё разлетелось в разные стороны и невероятно раздулось — в миллионы раз, образуя гигантские звёзды, галактики, и в каждой звезде начали накапливаться атомы всех возможных элементов, неравномерно и в очень разных пропорциях.
Если согласиться с тем, что вселенная непрерывно как-то развивается, пусть циклически, — происходящее, и, тем более происшедшее на планете Земля если не уникальный, то достаточно выразительный пример неизбежности эволюции, — то надо признать всё возрастающее разнообразие монад — и в космосе, и у нас на глазах. Ведь как рождаются снежинки — каждая со своим узором. Так же, как совершенно одинаковые по структуре целлюлозные цепочки по генетической программе образуют ствол дуба или лепесток розы. В нашем организме ежеминутно рождаются новые клетки — и волос, и печени, и мозга. А сочетание двойной и "третьей спирали" в душе творца также создают свои "дубовые стволы" романов, симфоний, широких полотен или "лепестки" стихотворений, сонат, натюрмортов. Время рождения — и когда, как долго продолжаются роды. Свой лирический шедевр Пушкин сочинил и записал, может быть, за считанные минуты, а "Онегин" сочинялся несколько лет.
Причём отдельные строфы — так же быстро, а другие требовали мучительных поисков совершенства. В телепередаче о Данииле Андрееве приводились слова его сокамерника, наблюдавшего за работой автора над "Розой мира" — создавалось впечатление, будто кто-то диктует ему эту книгу, и он торопится записать — почти как стенографист. И не так ли творили, записывали на пергаменте, бумаге, холсте, мраморе — то, что высвечивалось на "экране души": Гомер, Бах, Рембрандт, Моцарт, Шуберт, Роден, Пушкин, Сведенборг, Борис Пастернак, и, вероятно, Ньютон — формулы, Эйнштейн — новое виденье мироздания?..
В заключение позвольте объясниться насчёт заметно резких переходов от главки к главке, словно иной раз запамятовал — о чём писал накануне, хотя и такое могло случаться. И рукопись моя, в этом, возможно, один из главных её недостатков, отличается от текстов Гегеля с их железной последовательностью. Правда, иной стиль у Шопенгауэра, современных философов, не говоря уже о Монтене или Паскале, рассуждающих о самых различных вещах, о том, что занимает душу в данное время. И я вроде бы кладу мазки в картине, которая при всём том не выходит за рамки моего мировоззрения, мироощущения; и не так ли сочиняются романы нового времени или делается кино. Но покамест картина эта ещё не завершена...