ЧАСТЬ 17. О ТОМ ЖЕ И НЕ ТОЛЬКО
Абстрактное мышление
|
 |
|
 |
"Я мыслю, следовательно существую", — блестящее подтверждение этому известному афоризму — книга Стивена Хокинга "Краткая история времени", переданная мне сыном Алёшей, и о которой я был наслышан и хотел прочесть; но мышление как свидетельство человеческого существования, прежде всего в данном случае относится к автору этой книги, прикованному к инвалидному креслу, не могущему не только пошевелить рукой или ногой, но и говорить, и лишь благодаря чудесам современной техники и добровольным энтузиастам-помощникам жадно впитывающим новые веянья в глубинных проблемах физики, верней мироустройства, и откликающимся на это остро и неординарно, с воодушевлением и критически.
Ранее я экстраполировал слово, понятие, термин "мысль" чуть ли не на любую реакцию монады относительно поступающей извне или изнутри информации. Конечно, подобная интерпретация того, что именуется "мыслью" может довести до абсурда — так и парочка атомов водорода вроде бы помыслила, что неплохо было бы связаться прочно с атомом кислорода… Однако именно такой подход позволяет рассматривать и мысли человека, Паскаля, Пифагора, Галилея, Эйнштейна, того же Хокинга — как высшие ступени на бесконечной лестнице эволюции мысли, когда она делается всё более независимой от задачи исключительно поддержания или развития монады в данных условиях — в этом мы, по крайней мере, не отказываем собаке или лошади, — но, предположим, ещё на более высоких ступенях свободная мысль способна создавать и разрушать монады, и, если устремиться в бесконечность — творить и законы природы, и воплощение действенности мысли самого высшего порядка — нечто, представляемое как Бог, Создатель, Творец всего сущего, и, добавлю ради шутки, диктующего сейчас мне эти строки.
Может быть, зародыш абстрактного мышления таится в феномене генетического кода — информации, реализуемой во времени, в пространстве, в потенциальном взаимодействии с различными окружающими монадами. Решающий этап становления абстрактной мысли — рождение "третьей спирали" у вида гомо и особенно гомо сапиенс. Когда в том или другом языке появилось множественное число — "дети", "звёзды", "птицы", а позднее — "племя", "родство", "месть" — абстрактное мышление уже, как говорится, стало на ноги. Плодами абстрактного мышления становились наскальные рисунки, мифы, числа. Эволюция "третьей спирали" выявляла всё усиливающуюся роль абстрактного мышления в духовном развитии человечества.
Две ипостаси абстрактного мышления, я бы обозначил как обобщение по качественным признакам и разделение по количественным. И ещё в дочеловеческом: свой или свои, чужой или чужие; съедобное — несъедобное; самец — самка, живой — мёртвый. Подумалось при этом о полном эмоциональном равнодушии животного к — не от старости, но от зубов хищника, стрелы или пули охотника, эпидемии — внезапно погибшему собрату, даже детёнышу. Это оправдывается критериями и рамками генетической программы: так оно произошло, необратимо, ничем помочь нельзя, а надо продолжать жить самому и во имя продолжения рода.
На каком-то этапе интеллектуального развития у гомо сапиенс наметилось абстрагирование генетически обусловленного сознания, мышления, можно сказать, от той действительности, в которой данная монада целиком контролировалась сигмонадой — окружающим миром, этим правилам игры, установленным для данной экологической ниши, её обитателей; этому неукоснительно подчиняется монадное "я".
А гомо сапиенс, повторим, абстрагировал в том смысле, что выделил своё "я" — поначалу не из группы сородичей, отождествляя себя с "мы" — такое, как замечалось и в этой рукописи, — действует и поныне, причём не только по этническому признаку, как наиболее врожденному, но — религиозному, политическому, групповому по каким-либо пристрастиям, и так далее. И это абстрагирование, раскрепощение и табу, и эмоций, привело к мысленно условному перенесению своего "я" на другое существо в диапазоне — от нестерпимого сострадания к мукам ближнего, дальнего, даже животного — вплоть до вегетарианства, до — равнодушного или сладострастного отношения к тому, что "не-я", опять-таки вплоть до садизма.
Но вообще-то способность мышления к абстрагированию — вынужденная эволюционная потребность, обусловленная относительной незащищенностью представителей вида гомо и, следовательно, стремления незамедлительно совершенствовать и расширять экологическую нишу. Отсюда — поиски возможностей, для чего эти возможности представляются в закрепляемых моделях "третьей спирали". Прежде всего, нужно было от поколения к поколению передавать приёмы охоты, скотоводства, земледелия, производства орудий труда, устройства жилищ, выработки одежды. Передача таких навыков не могла осуществляться исключительно подражанием, тем более, когда случайно или моделируемая сознанием появлялась усовершенствованная технология, облегчающая существование сородичей.
Можно предположить, что подобно эволюционным процессам живого на планете и активное включение этой составляющей — абстрактного мышления — осуществлялось на подсознательном уровне. Отчасти подтверждение этому — сновидения, наверное не чуждые и нашим далёким предкам, и, как свидетельствуют этнографы, знакомые племенам, стоящим на весьма низкой ступени цивилизации, сновидения, в которых скрещивается возможное и невозможное, причём, заметим, не только во сне, но и наяву весьма нечёток водораздел между этими категориями.
Но как по-разному всё это преломилось у различных этнических групп. Бросаются в глаза внешние отличия, особенно расовые, но куда серьёзнее наработанные "третьей спиралью", когда абстрактное мышление каждой группы пускалось, так сказать, в свободное плаванье, и закреплялись в этой "спирали" основы и особенности языка, преданий, верований. Достаточно сравнить "Илиаду" и особенно "Одиссею" с "Махабхаратой", Ветхим заветом, поэзией древнего Китая, чтобы понять или ощутить глубину этих "третьеспиральных" отличий, и, может, ту — пока что? — пропасть в этом плане, разделяющую Восток и Запад.
Докопаются ли когда-либо гуманитарии до причин того, что, скажем, основы западной религии закладывались евреями I-го тысячелетия, а философия как инструмент познания миропорядка и места человека в нём — в ту же эпоху в Древней Греции; и строгая наука на вопросы — почему, например, углерод образует алмаз, выстраивается с другими атомами в полимерную цепочку, а ртуть при комнатной температуре — жидкость, и так далее — в лучшем случае оперируют согласованными с действительностью моделями. Но как раз эти-то относительно абстрактные модели помогают добираться до сути вещей, приблизиться к Истине. И, поскольку в новое время, несколько последних веков такая форма мышления выходит на первый план, об этом и поведём речь.
Музыка небесных сфер
Думаю, что переводное "музыка", вернее обозначить как "гармония", отражает то полуосознаваемое восхищение тем же Кеплером: как безукоризненно построена небесная механика. Учёные двадцатого века смогли оценить гениальную инструментовку и макро и микромира или макро и микрокосмоса, и многовариантное и многообещающее исполнение этой вселенской симфонии. Предполагало ли устройство человеческого разума возможность адекватного отражения — во всей полноте — всего, что содержится во вселенной — в её законах управляющих абсолютно всем, и человеком в том числе, её рождении, если таковое имело место, развитии, безграничности, и — недоступном ни наблюдению, ни эксперименту?
Если совершенствование мышления для — почти тавтология — осмысления своего положения в мире и, также по монадному принципу — жизнестойкости, но уже во многом на базе "третьей спирали", — то воплотить это в нечто непреходящее может только более или менее прочно вкрапленное в душу, в мозг — пусть далеко не всеми и не сразу, в следующих поколениях, с метаморфозами и творящих, и приемлющих это творимое. Но известны ли нам законы восприятия мозгом, душой любой внешней информации и её обработки, хранения в памяти, использования в мышлении и поведении?
Мы знаем, что особенности индивидуальные двойной спирали, генетического кода определяют конституцию организма, цвет глаз и волос, предрасположенность к тем или иным болезням, даже естественную продолжительность жизни. Можем ли мы судить о том, насколько изначала в это включается "третья спираль", в свою очередь, служащая матрицей для овладения языком, проявления характера, определённым способностям?
И питательную субстанцию для подстроенного "третьей спиралью" мозга — недаром рядом ставлю "души", как нечто не столь "компьютерное" в нашем сегодняшнем восприятии, — можно обозначить как "представление", вероятно, в какой-то мере аналогичное Шопенгауэровскому определению. Слово "питательное" в предыдущей фразе неспроста: это не, так сказать, сырье, воспринимаемое непосредственно нашими органами чувств из окружающей повседневности, также по-своему подпитывающее общение с миром, характер и формы этого общения, но, — если можно так выразиться, высоко интеллектуально-эмоциональное духовное питание, которое лучше всего, пожалуй, уместно сказать, с удовольствием воспринимается как нечто необходимое для полноценного существования гомо сапиенс.
Всё это преподносится на языке символики. Собственно, слово — уже символ, условное обозначение объекта, действия, связи между ними; того же порядка наскальный рисунок, образ божества — от фетиша и эллинского Юпитера до дарующего Тору своему народу. Духовные монады вызревали в виде зрительных или слуховых образов, и упорядоченная в мелодию посредством свирели мысль в обобщенном монадном понимании была сродни эпизоду возврата Одиссея домой, сражению в "Махабхарате", изображению Будды, "Песне песней" из Библии. Повторю: такая духовная пища сделалась необходимой, желанной для человека того или другого этноса, так же, как излюбленное традиционное меню в буквальном смысле.
Кто же "повара" таких "духовных кушаний", что наилучшим образом впитываются, всасываются душами разумных потребителей? И откуда эти творцы, создатели узнали, догадались — что именно теперь более или менее широкий круг "своих" ждет или жаждет для духовного же насыщения, удовлетворения, удовольствия? Пояснение, по-моему, может быть только монадно-эволюционное. Каким образом возникший и закрепившийся в начальных стадиях развития живого на Земле генетический код, воплощаемый в ДНК, сделался неотъемлемой частью живых существ? И так же утвердилось мужское и женское, опять-таки обязательное для выживания разных видов? Или, о чём говорилось ранее — намечаемое, вероятно, у отдельных особей, превращалось — в панцирь черепахи; яд змеи; окраску и клыки тигра; трель соловья; распределение обязанностей в пчелином улье; верблюжьи горбы; паразитическое приспособление у омелы, шакала, крысы при человеческих жилищах?
Как уже было сказано, в человеческой истории роль личности в значительно более мобильной, чем двойная спираль — "третьей" — начиная от тех, кто придумывал, рождал слова языка своего племени, этноса — несомненна, и арсенал средств, которые достигали цели — заронить в душу то, что не выветривалось, даже пускало корни — совершенствовался, правда, не без вынужденных застоев в ту или иную эпоху у данного этноса. Ассоциативное мышление — замечательная почва для аллегорий, сравнений, метафор, парадоксов, кристаллизации "представления" — и эти термины, литературоведческие — на вооружении всех родов искусства, и музыки в том числе, да и науки тоже, только мы, как уже замечалось, признаём мысли лишь в словесной оболочке.
Только так, с учётом конструкции и функциональности человеческого мышления достигается адекватность действительности и "представления" — оптимального в понимании общего и индивидуального познания мира и своего места в нём. Соответственно моделировалось мироощущение в настенных фресках египетских пирамид, сказаниях аборигенов Океании, пантеоне олимпийских небожителей, сетованиях библейских пророков, изречениях Лао Цзе, добаховских песнопениях, индуистских храмах… Но, осознав, что мир простирается далеко за пределами своей деревни, города, родной державы, всей планеты, солнечной системы, галактики, наконец, — и что за привычными пределами таятся всяческие неожиданности и необыкновенности, люди поневоле ощутили потребность в более и масштабной, и глубокой, и тонкой адекватности своих "представлений" действительности во всей её полноте.
Казалось бы, этой задаче должен отвечать — вспомним такое слово — реализм, вроде бы точная копия действительности для отражения в "представлении" оной сознанием. И этому вроде бы соответствовали схожие с оригиналами портреты позднего средневековья или нового времени, правдивые летописи, и — переброс в последующие рассуждения — строгую и безупречную небесную механику. Но ведь по-прежнему вторгалось в душу и тревожило, и восторгало, и никуда не девалось — озорной выдумщик Рабле, бесконечно ироничный Свифт, фантастический Босх, о чём-то размышляющий Иоганн Себастьян Бах. Да и самый, "портретный" реализм вовсе не был автоматическим фотоснимком, но углубляющий, можно сказать, стереоскопически, трёхмерно отражаемую в искусстве и литературе действительность.
Находился изумительный баланс между "так оно может быть" и "так оно и есть", сближающий искусство с наукой, и, как ни парадоксально на первый взгляд, но — доказательства впереди — науку с искусством. Науку, которая оторвавшись от разномастных и причудливых, чаще безосновательных, но изредка провидческих гипотез античных философов, начала соперничать с религией в отношении непогрешимости своих суждений и выводов, все основательней подтверждаемых практикой.
Подкрепление мысли или догадки об эволюционных закономерностях в формировании и действенности во имя жизнеутверждения двойной спирали и того, что условно наименовано "третьей спиралью" — в цитируемом высказывании Чехова: "Кто владеет научным методом, тот чует душой, что у музыкальной пьесы и у дерева есть нечто общее, что та и другое создаются по одинаково правильным, простым законам. Отсюда вопрос: какие же это законы?" Но далее Чехов настаивает на бесперспективности "научного" обоснования этих законов и погоне "за "клеточками" или "центрами", заведующими творческой способностью", и скептически замечает — какой-нибудь "тупой немец" откроет эти клеточки…"
Спустя век, открывший нам многое в потайной жизни природы, генетических законов развития и существования каждого дерева и каждого человека, мы несколько оптимистичней смотрим на возможность раскрытия — не удержусь — монадно-эволюционных принципов и материально-энергетического и информационного воплощения осуществления законов творчества. Пока же целесообразно, по-моему, хотя бы подмечать тенденции, определяющие в новое время результаты эволюционной трансформации направленности этих "законов творчества". В литературе, искусстве, как отмечалось ранее, — поиски таких выразительных средств, которые могли бы передать сокровенное, ускользающее от поверхностного взгляда, разрывающее упрощенные модели бытия души человеческой и общения её с другими людьми, с миром. Это и реализм высшего порядка — Льва Толстого, Чехова, Бетховена, Шостаковича — симфонизм в котором что-то говорит и открывает каждый инструмент, образ, и казалось бы мимолётное, почти неуловимое вносит свою лепту в восприятие душой углубленного виденья сущности бытия.
При чтении предыдущего — не возникло ли сомнение — автор этих строк ставит в один ряд открытий реализм Льва Толстого, Чехова, когда читатель готов поверить, что опять-таки в реальной жизни всё до мелочей могло происходить именно так, как написано — и Бородинское сражение, и напыщенный Наполеон — хотя историки отмечают здесь передержки, ни, тем паче, переживания Наташи Ростовой, состояние старой графини после гибели любимого сына, но и одинаковый сон Анны Карениной и Вронского, телепатическое угадывание мыслей между Левиным и Кити, даже размышления Холстомера, лошади — о социальной несправедливости; или появления Черного монаха в рассказе Чехова, — и музыку, в которой разве что отчаянные музыковеды отваживаются расшифровать — о чём это…
Мы всей душой принимаем "да, так оно наверное было" — "Блудного сына", "Данаю", Рублева, гаитянские картины Гогена, гипертрофированные пропорции "Девочки на шаре" Пикассо; и если голый абстракционизм до меня не доходит, так же, как супермодные стихи и аналогичная музыка, то — и символика театра Востока для тех, кто достаточно подготовлен, не в смысле "в курсе дела", но для него родной язык, язык танца, кстати также не нуждающийся в переводе — "как это понять", и ещё — тот же Гоген, импрессионисты "дошли" только до следующих поколений. И я, не один год занимавшийся переводом сложных построений науки на язык более доступный пониманию студента, обывателя, в частности, образными средствами кино, поневоле начал размышлять над тем, как вообще устроен мир, как в старину добавляли — Божий, и можем ли мы, я сегодня сказать, что приблизились, приближаемся к тому, чтобы постичь то, что управляет всем сущим.
"Краткая история времени"
Это заголовок книги Стивена Хокинга, переданной мне сыном Алёшей, купившем эту книгу во время пребывания в Санкт-Петербурге со своей командой "Что? Где? Когда?". Это — чистой воды игра, но и творчество — в каком-то смысле игра, доходящая до азартно-интеллектуального абсурда, как у Гессе в "Игре в бисер". Стивен Хокинг в этой книге, кажется, приводит архивную запись одной из таких игр, одной из великих игр человечества, в которой сочетается реальное и ирреальное, непреходящее и мимолётное, ясное и непостижимое, личное и ничтожное по своей действительной или кажущейся значимости. Его "История времени", как и, скажем, история народа или эпохи, даже такого века, как минувший, и с эпитетом "краткая" — такой же насыщенный событиями и незаурядными персонажами в массе самых разных личностей роман, в котором не отличишь того, что на самом деле было, от выдумки….
В конце книги Хокинг несколькими мазками очерчивает Ньютона, Галилея, Эйнштейна — какими они ему видятся не столько как учёные, сколько в их человеческой сущности. И для тех, кто не слышал об авторе, одном из самых выдающихся учёных современности, — многие годы прикованном даже не к инвалидной коляске, но вследствие ужасной болезни лишенного и речи, не могущего пошевелить и пальцами рук, и лишь благодаря поддержке семьи, соратников, друзей и чудесам техники конца двадцатого века способным передавать мысли, рождающиеся в гениальной голове. Между прочим, ранее пересказывалось основное в новом научном направлении, грубо говоря, рассматривающего мышление как функцию не только мозга, но всего организма, его жизнедеятельности. Насколько это относится к Хокингу, или верней "Мыслю — значит существую"?
Конечно, не мне судить о верности научно обоснованных построений, гипотез, которые легли в канву этой книги, да и предназначена эта книга, как отмечает автор, невеждам; к таким "тёмным" в проблемах современной физики гражданам отношу и себя. Это виденье макро и микробытия, в основном "макро", вселенной — в её рождении и судьбах — через призму новейших научных разработок, моделей, "чисел", если угодно. Ранее, на страницах своей рукописи я, может быть, совсем по-дилетантски высказывал свои мнения относительно теории "большого взрыва" и вытекающего из такого утверждения решения проблемы возникновения или рождения вселенной. Впрочем, кажется, насколько я знаю, некоторые учёные в этом солидарны со мной.
В предисловии к этой книге Карл Саган, учёный достаточно авторитетный, говорит: "Мы живём почти ничего не понимая в устройстве мира. Не задумываемся над тем, какой механизм порождает солнечный свет, который обеспечивает наше существование, не думаем о гравитации, которая удерживает нас на Земле… Нас не интересуют атомы, из которых мы сами существенным образом зависим… Почему мы помним прошлое и не помним будущее? Если раньше и правда был хаос, то как получилось, что теперь установился видимый порядок?.." Вот на последнее я пытался дать ответ своей монадологией; в книге Хокинга ответу на этот вопрос почти не уделяется внимание.
Книга Хокинга заставляет размышлять, может быть, каждого по-своему. Допустим, может ли быть справедливой аналогия с теологическим подходом, ограниченным признанными богословами, толкователями Библии, Священного писания, талмуда еврейскими философами Средневековья? Разве что вместо принципов мироздания и места в нём человека — толкование последних моделей макро и микромира, космологии и квантовой механики? Можно ли сравнить рассуждения о том, сколько ангелов помещается на острие иглы, и — сколько секунд понадобилось с момента "большого взрыва", чтобы возникло пространство и время, как таковые, а заодно — вселенская конституция, то есть основные управляющие мирозданием законы?
Или по-другому: через век-другой — не станут ли наши потомки расценивать эту книгу, как мы сегодня — дебаты средневековых схоластов или планетные орбиты Птоломея? Я всё же полагаю, что есть кардинальное различие между попытками предков рассматривать, комментировать, модернизировать положения или модели существования природы во всех аспектах и человека, и — всеохватывающим объяснением принципов мироздания. Не могу не отметить особой роли в приближении к истинному положению вещей — прежде ускользающего от внимания, наблюдения, осознания вследствие кажущейся незначительности, пренебрежения этим ""чуть-чуть" — ещё раз напомню — на что делается упор в начале или с начала этой моей рукописи.
Умозрительные модели в познании миропорядка, по крайней мере, в этой книге отходят на второй план, а доминируют "числа". И — знаменательно высказывание Хокинга в заключительной части книги: "Даже если возможна всего одна единая теория — это просто набор правил и уравнений. Но что вдыхает жизнь в эти уравнения и создаёт Вселенную, которую они могли бы описывать? Обычный путь науки — построение математической модели — не может привести к ответу на вопрос о том, почему должна существовать Вселенная, которую будет описывать построенная модель. Почему Вселенная идёт на все хлопоты существования? Неужели единая теория так всесильна, что сама является причиной своей реализации? Или ей нужен создатель, а если нужен, то оказывает ли он какое-нибудь воздействие на Вселенную? И кто создал его?"
Что ж, и я по-своему пытался ответить на те же "почему?" — о миропорядке, правда, не прибегая к "числу", формулам, разве что формулировкам в рассуждениях о соотношении количества и качества в образующихся монадах. И замечание Хокинга: "Сейчас мы знаем, что мечты Лапласа о детерминизме нереальны, по крайней мере, в том виде, как это понимал Лаплас" — в какой-то мере отражают ту мысленную эволюцию, которую я проделал за эти годы — от начала до заключительных частей "Ранней ягоды".
Сырьевая баллада или королевство сигмонад
Пусть повторюсь. По монадным принципам и монадной что ли технологии или технологиям — вовлекаются монады в сигмонады, и сигмонады определённого уровня включаются в свою очередь в сигмонады высшего порядка. В атомы, в молекулы, в звёзды, в галактики, а с возникновением жизни на Земле процесс этот пошёл, можно сказать, лавинообразно, с ускорением. Сперва весьма сложные белковые молекулы, затем живые клетки, одноклеточные — это уже сигмонады очень высокого порядка. И весь мировой океан с бесконечностью растворенных в воде веществ, солей — этих сигмонад — необъятная сырьевая база. Нелепый вопрос: спрашивали ли у монад — сигмонад низшего порядка — хотят ли они, стремятся ли быть включенными в сигмонады высшего порядка? По-видимому, скажем, в случае образования атомов — без такого стремления занять своё место в атоме — со стороны входящих в него элементарных частиц — вряд ли такая относительно непростая структура была бы образована.
Воплощение "идей" монад высшего порядка, сигмонад требовало от них возрастания, если на бюрократическом лексиконе — "организаторских способностей", материального закрепления пространственно-временных схем развития того или иного вида флоры и фауны. И это, в свою очередь, требует вовлечения в сферы жизнедеятельности именно тех компонентов, которые в максимальной степени удовлетворяют этим приоритетам: атомы необходимых для функционирования отдельных органов, желез, крови, гормонов, и молекулярные объединения, начиная с воды и кончая органическими комплексами — на каком-то этапе уже растительной пищей расплодившихся на планете травоядных. На следующих этапах эволюции живого — в качестве завоевателей выступили условно говоря — плотоядные — от птиц до ящериц, пожирающих насекомых, впрочем, и некоторые растения в том же ряду, — до хищников, охотящихся на оленей, косуль, зайцев; здесь и некоторые виды птиц не остались в стороне.
Вид гомо преуспел не только в этих направлениях потребления — кислорода, воды, растительной и животной пищи, но и сырья для своих человеческих нужд: древесины и шкур животных, естественных красителей, затем — извлекая металлы из руд, выделывая стекло из песка и поташа, утилизируя нефть и природный газ, сжигая каменный уголь, культивируя некоторые виды растений и животных. Однако для всего этого надо было освоить нечто сверх генетической программы — отсюда толчок интеллектуального прогресса, что, заметим, то тут, то там перерастал утилитарные рамки.
Аналогичный процесс вовлечения необходимого для существования у гомо сапиенс происходил уже в духовно-монадной сфере, однако с учётом специфики индивидуализации личности человека и образования сигмонад — общественных. В чём это выражалось? Прежде всего, реализовывались возможности информационного развития взаимоотношений между людьми, притом и во времени — гораздо успешнее и оперативнее благодаря иным способам передачи накопленного опыта, — нежели в традиционном эволюционном развитии живых существ — внедрялось в поколения то, что способствовало завоеванию своей экологической, верней сказать — в некотором роде доминантной ниши. Намного быстрее шло и формирование подвидов гомо — этносов, субэтносов. Собственно, и это выросло не на пустом месте — животные сообщества — муравьев, пчёл, шакалов, перелётных птиц — обозначали и такую составляющую сигмонад.
Духовным или, если угодно, интеллектуально-эмоциональным "сырьём" для духовного же питания-воспитания последующих поколений становятся: свой язык, мифы, обряды, верования, традиции, общественные структуры, — правда, степень их устойчивости в эстафете поколений уступает генетической, но превосходит неподходящее, отбрасываемое из разноплановой повседневности. При этом эволюционные рывки подчас сродни революционным — наименее подвержены этому консервативные составляющие: язык, традиции, внутрисемейные и внутриклановые отношения; более мобильны разночтения религиозного плана, и особенно, когда именно для гомо сапиенс, в отличие от мира животных, значительно возрастает роль выдающейся личности в духовном и не только — преобразовании своей этнической или суперэтнической сигмонады. В подтверждение можно сослаться на торжество буддизма в его разновидностях, так же иудаизма, христианства, ислама, но — и идей социализма, фашизма — при всех взлётах и падениях неоспорима их живучесть.
Ранее отмечалось, каким благодатным "сырьём" в областях культуры, науки — в широком смысле — является накопленное человечеством в исторический период. И наряду с оскуднением, по мнению серьёзных учёных уже в нынешнем, двадцать первом веке, катастрофическом — природных ресурсов, без которых современное человечество может оказаться под угрозой выживания, в нынешних относительно комфортных условиях, — "осенний" расцвет культуры и науки. И, если мрачное или вернее омраченное сознание интеллектуала допускает — пусть теоретически — эсхалотический финал для вида гомо, отнюдь не в мистически-религиозном ключе, то представить наработанное людьми в исторический период в материальной и духовной сферах как сырьё, притом не для разновидностей варваров, а для чего-то неведомого, сигмонад высшего порядка — кажется обидным и несправедливым.
Совершенство "Одиссеи", симфоний Бетховена, маленьких трагедий Пушкина, живописи Рембрандта, скульптур Родена, построений теории относительности, высшей математики — как взятых наудачу примеров высот духа, достигнутого человечеством; и всё это в итоге не более, чем "сырьё" — для чего же, может, лучше сказать — для кого? Не для тех ли призрачных, нежданно и непонятно зачем навещающих нашу планету, условно "инопланетян", что покамест приглядываются или прикидывают — как использовать всё созданное человечеством за века в качестве "сырья" для своей неведомой сигмонады?..
Коллективное сознаваемое
Звучит по-русски неловко: "сознательное" или "бессознательное" воспринималось бы лучше, разве что по-немецки всё равно, но хотелось бы поточнее — о чём речь. Вообще — о связи родственных монад в сигмонаде. Можно лишь предполагать, как координируют своё пребывание, вернее существование, притом достаточно активное — например, электроны в атоме, или как взаимодействуют между собой молекулы воды — в том и другом случаях поднимая тем самым такую сигмонаду на высшую ступень обретения новых свойств и возможностей.
Известно, что муравей в полном отрыве от своих, но вроде бы обеспеченный всем необходимым для жизни — всё равно погибает; и пчела — одна в доме, где на подоконнике цветник и на блюдце мёд — также, однако ведь тот же муравей порой забредёт на приличное — по человеческим меркам — расстояние, и пчела залетает на сравнительно дальнюю поляну, но — какая-то связь, возможность в ближайшем будущем воссоединиться с сородичами, — не делает такие путешествия фатальными. "Душа улья", как отмечалось на страницах этой книги, управляет и каждой особью, и организацией жизни данной пчелиной семьи в целом. Нечто сходное наблюдается в животных сообществах "от пчелы до гориллы". Но, скажут — одинокий медведь бродит по лесу, и подолгу живёт без подруги лев в клетке провинциального зоопарка, говорящий попугай в доме — правда с виртуальным напарником — хозяином, хозяйкой. А кто узнает — что на душе у них? Во всяком случае, сужу по своим волнистым попугайчикам — затосковал самец, когда самочка его покинула, и воспрянул, когда я приобрёл для него другую — и такая семейная пара в зоопарках самодостаточна, разве что не всегда приносит потомство, ну, и у людей так бывает… Натуралисты описывают случаи, можно сказать, дружбы животных — по аналогии с "дружбой народов" — на индивидуальном уровне — разных видов, хрестоматийное — льва и собачки, которую ему кинули в клетку на растерзание, или кошки, которая выкормила сироту-обезьянку и не расстаётся с ней, уже повзрослевшей. А уж собаки и кошки в доме — впрямь "члены семьи", и кавычки тут вряд ли вполне уместны.
Достаточно ли изучен и понят во всех аспектах этот феномен во взаимоотношениях людей между собой, да и с миром? Здесь срабатывает фактор индивидуальной достаточности — даже у зверя в клетке, правда, вынужденной, как, впрочем, и у заключенного в одиночку, но и добровольный отшельник может чувствовать себя наедине с миром без людей, постижимым и непостижимым, самодостаточным. Вообще способность к самоотчуждению хотя бы физическому нельзя недооценивать. В битком набитом троллейбусе или вагоне метро всё-таки каждый — сам по себе, и, может быть, понимание, что это временно, и скоро кончится, придаёт силы терпению.
Но совсем иная атмосфера, захватывающая каждого — от мала до велика — в возбужденной толпе на митинге; на стадионе, где собрались болельщики соперничающих команд или боксеров, теннисистов; на театральном представлении или на концерте… Вчера, 29 мая 2004 года рассказ моей тёщи Анны Ивановны и две телепередачи дополнили то, о чём говорится в данной главе. Анна Ивановна вспоминала свою раннюю молодость в родной деревне, в российской глубинке, куда в тридцатые годы прошлого века слабо ещё дошли ветры цивилизации, что взбудоражат следующие поколения, и нельзя однозначно сказать — ко благу или к чему-то разрушительному, и в те годы только повеяло ураганом раскулачивания, коллективизации, надолго перепахавшим традиционный крестьянский уклад. Вспоминались праздничные дни, подготовка к ним, тщательное приготовление пусть не изысканной, но очень вкусной еды, и, главное, чувство единения этой крестьянской общины, особенно проявляющееся в праздничные дни; вероятно, и вера в Бога, пускай не совсем глубокая, и церковная обрядность этому способствовали. И вот где царил монадный "дух улья", объединяющий. Насколько я помню отрывочные рассказы моей мамы, нечто подобное было до революции и в еврейских общинах местечек.
И яркая иллюстрация того же в телеповествовании о посещении ведущим эту программу — о дальних странах и их обитателях — племени в глухих дебрях Камбоджи, племени, не знающем письменности, ведущем натуральное хозяйство, и получающим в обмен на выработанное здесь самое необходимое сверх того. К пришельцу аборигены отнеслись вполне доброжелательно, хотя он по всем статьям был абсолютно чужд этим людям. Одно из проявлений этой доброжелательности — девушка спела песню, импровизацию — о том, как приятно им посещение чужестранца, и грустно, что он их покинет. Вот где, по-моему, истоки музыки, когда только слово ещё недостаточно для того, чтобы прорваться поглубже в душу. Это живущее компактно племя напоминало пчелиный улей — по незыблемости форм существования, чётком распределении обязанностей, выполняемых не по принуждению, взаимовыручке и, главное, той духовной связи между всеми членами этого племени — от мала до велика, которая, как замечено выше, вспыхивает порой и у людей в разных обстоятельствах, зачастую в ослепленной озлобленности, агрессивности, находящей выход, жертвы в "чужих" — по национальности, социальному положению, вероисповеданию, но проявляется, возможно, в совместных ритуалах, молитвах, приобщении к музыке, театру — совместному. Так в человеческой эволюции делаются попытки сохранить "коллективное" — у людей уже отчасти сознаваемое, которое я понял — и из рассказа тёщи, и из телесюжета, — может сохраниться в патриархальных островках на планете.
И — воплощение того разрушительного начала, перенастройки человеческой сигмонады на принципах разве что имитирующих единодушие в буквальном смысле этого слова — опять же в, можно сказать, документальном киноочерке о детских и юношеских годах Сталина. Грубый, жестокосердный отец и мать — со своим представлением о возможной карьере сына, крайне честолюбивого, злопамятного, неуживчивого, для которого понятия дружбы, любви, чести изначала воспринимались, так же, как религия, чем-то надуманным и вовсе не обязательным для человека, пробивающего свой путь. Он постоянно конфликтовал — со школьными, семинарскими учениками, соратниками по партии. Но, примкнув к революционному максимализму и приняв безоговорочное ленинское "кто не с нами, тот против нас" — в крайней форме — кто хоть чуточку выражает несогласие или сомнение в том, что мы действуем непогрешимо, подлежит анафеме. Для Ленина в этом плане негодяями, которых нужно заклеймить, стали и философы былых веков.
Свою стратегию и тактику манипулирования людьми так, как ему самому выгодно, нужно, Сталин довёл до совершенства, используя для этого любые средства и методы. И сверхзадачу — своего несомненного господства над миром — он решал последовательно, неторопливо, с учётом всех факторов, как совершенный компьютер-психолог, не пренебрегающий мелочами. Он мог разжалобить семинарское начальство, не приехать на похороны матери — не потому, что, как предположил автор сюжета, опасался нежелательной реакции на то, что мог прослезиться, но — показав, что для него личное — на втором плане. Он первым понял, что Ленин после 22 года — мёртвый лев, и пора всё прибирать к рукам; и что консервативное крестьянство со своим укладом — серьёзная помеха для образования сигмонады нового типа — под себя; что этому противопоказано любое, даже неявное инакомыслие; до поры, до времени он терпел возле себя тех, в чьей преданности хоть капельку сомневался, и "большой террор" с его позиций не был чрезмерным. И славословие в свой адрес поощрял очень умело — и послушных исполнителей его воли расставлял так, чтобы контроль над ними исключал возможность даже намёка на сговор; и даже в переговорах с Черчиллем и Рузвельтом добивался своего, чтобы в нужный и подходящий момент попробовать перешагнуть через вроде бы достигнутые договоренности — он умел выжидать.
Люди такого типа, как Сталин, встречаются в истории, в чём-то, конечно, но не в главном, от него отличные. Это, например, Петр I, Наполеон, императрица Китая Цыся, Мао Цзедун, Гитлер; можно найти подобных среди бывших цезарей, королей, диктаторов недавнего прошлого в Африке или Латинской Америке. Наивный на первый взгляд вопрос: как люди, подданные позволяли унижать их, терроризировать безнаказанно — был ли это только коллективный страх, но ведь нередко и поклонение, обожание, не часто разочарование и свержение кумиров. Как же всё такое можно объяснить "по-монадному"?
Прежние формы организации человеческих сигмонад себя изживали в исторический период, и неизбежным сделалось дьявольское вмешательство, почуявшее неустойчивость таких сигмонад, несовместимость в ней индивидуализированных особей на прежних основах "души улья" вида уже гомо сапиенс. Попытки реформировать мутировавшие человеческие сигмонады — локально и распространенно — делались эволюционно "изнутри", как и в ходе эволюции живого — путём влияния изменений отдельных особей, направленных на утверждение большей жизнестойкости грядущей сигмонады-вида — с одной стороны Буддой, Моисеем, Христом, с другой — императорским Римом, тиранами Востока, "антихристами" — теми же, по Мережковскому Петром I, и Сталиным а также, как ни парадоксально, обновлением культуры, искусства.
У Томаса Манна его "Фаустус" — композитор Леверкюн мечтает уничтожить своим творчеством и девятую симфонию Бетховена, но, как я понимаю, не соблазнясь призывом "обнимитесь миллионы", надо честно признать, что и Бетховен разрушал своим творчеством, примеряющее души прихожан с миропорядком, изумительное творчество Иоганна Себастьяна Баха, Генделя, отчасти Моцарта, и открывал путь тревожной дисгармонии, выражаемой, впрочем, и у Шуберта или Чайковского, Пушкина и Чехова совершенными духовными монадами. В этом плане наука и техника также делают своё дело, реформируя общественные отношения и смещая интересы личности, направляя на реализацию открывающихся возможностей удовлетворения материальных и духовных потребностей.
А чем была бы Россия, её народ, если бы Петр не "поднял на дыбы"? или та же царская Россия, не будь Октябрьской революции и безраздельного господства большевиков под Сталиным? Известная китайская мудрость гласит, что несладко жить в эпоху перемен, но если причиной их — эволюционно-монадная неизбежность, то принимать это следует как приход слякотной осени и холодной зимы, от чего поколениям, попавшим в такие страшные и безрадостные в целом эпохи не легче, хотя поводы для того, чтобы не жалеть о том, что живёшь, вопреки знаменитому 66 сонету Шекспира и рассуждениям Гамлета о "не быть" — всегда находятся у людей, более или менее духовно здоровых.
Возвращаясь к мыслям о Сталине, думаю об отмечавшемся некоторыми знавшими его поближе — личном обаянии, причём — в первом значении по словарю где "обаяние — покоряющее влияние, притягательная сила, первоначально колдовская". Почти синоним — "очарование" — сродни гипнотическому воздействию и на тех, кто окружает, и на массы — может, благодаря и интуитивному нащупыванию точек психологического воздействия на данную личность или опять же массу — своего рода психологическая акупунктура, сочетающая отличное понимание — как и чем "купить" душу по-дьявольски — умелой и действенной интригой, страхом оказаться в немилости, поощрением, соблазнительным нарушением заповеди "не избери кумира" — сильна, как неудержимая влюбленность, тяга к идолопоклонству, между прочим, и у племени в Камбодже задабривают духов, дарующих и удачную охоту, и урожай, всё, что необходимо для хорошей жизни, — каких только кумиров не знает и не знало человечество, добро, если обладавших поэтическим даром, замечательным голосом, умением перевоплощаться — артистов, социальных преобразователей, но и полководцев, политиков-демагогов и даже безжалостных диктаторов.
Неуловимый компонент этого воздействия в том, что порой нынче именуют "энергетикой" — на грани физиологического и психического, и, как проявление этого, одно из проявлений — "вампиризм". В объяснении испытавшего такое, звучит примерно следующее: пришёл в гости приятель, приятельница — к нему или к ней, без определённой цели, посидели, выпили чай или кофе, может рюмочку, или обошлось без этого, поболтали о том, о другом — ни острых тем, ни спора, ни обид, ни шпилек, ни намеков на что-либо нехорошее, но — после ухода этого человека ощущаешь какую-то опустошенность, невероятную усталость и подавленность. Вывод — эта особа вытянула из меня себе — вольно или невольно — мою "энергетику". В подобной локальной ситуации — в ограниченном времени и числе участников необусловленного заранее эксперимента самофиксация происшедшего более или менее достоверна, и у меня такое иногда случалось.
Правда, и такая констатация происшедшего может быть весьма субъективна, хотя — и я писал об этом ранее, замечал — как, грубо говоря, скисаешь, портится настроение не только после визитов вроде бы ненавязчивых и даже не неприятных людей, но и в компании как бы друзей — если затесался кто-то, как Чеховский Беликов — "человек в футляре" — присутствующим делается не по себе, и как это объяснить? Скептик может ответить: а никак, более того, от этого невнятного рукой подать до признания возможности сглаза, порчи, снятия подобного посредством заклинаний…
Что тут скажешь… Как мы видели, и учёные, физики на основании едва уловимого тончайшими экспериментами, совершеннейшими приборами делают далеко идущие выводы. А что расшифровывал Фрейд в душах пациентов, когда они лишь пересказывали ему свои сновидения, или Карл Юнг, прозревая действенность архетипов, вникая в настроения и поступки, обрывочные мысли тех, с кем входил в контакт. Наверное, ещё трудней посмотреть на себя отстраненно, постичь то же неуловимое в своей душе. "… Я узнаю по всем приметам болезнь любви в душе моей…" Пушкин вроде бы обозначает эти "приметы", чудесной влюбленности без явной сексуальной составляющей: "… без вас мне скучно — я зеваю, при вас мне грустно — я терплю…" И всё? Так просто, так прозрачно…
У Льва Толстого и Достоевского, тайновидцев — плоти и духа по Мережковскому, хотя по-моему, неправомерно такое разделение, — вырисовываются "приметы", ускользающие от человека, не обладающего, так сказать, духовным рентгеном. Не могу удержаться, чтобы не поделиться мимолётным эпизодом, что случился со мной нынче. Ехал я в троллейбусе и обдумывал статью для газеты о честных и нечестных заработках, о возможностях солидного обогащения благодаря таланту в той или иной области, целенаправленным усилиям достичь желаемого. В частности — по смыслу задуманной статьи — в сфере предпринимательства, бизнеса. И тут пришла подсказка, хороший пример из прошлого: Генри Форд. На перекрёстке троллейбус и машины рядом притормозили, и сзади на одной из них я увидел совсем не крупную надпись по-английски "Ford", — значит и до того, краем глаза заметил, проскочило в подсознание и, подобно персонажу сновидения, прорвались в сознание…
Продолжаю рассуждения о таком неуловимом опять же в транспорте: в том же троллейбусе или вагоне метро — чувствуем ли мы разницу, по аналогии со "слабым взаимодействием" в физике микромира — когда салон полон пассажирами, даже без толкотни и ощутимых сближений, и — когда там находятся всего несколько человек? Кстати, войдя на остановке в такой мало заполненный транспорт каждый стремиться занять обособленное место, и это тоже симптоматично, и теснимся мы в различных обстоятельствах вынужденно, хотя меня порой поражало, как скажем, на пляжах довольно скученно при том, что подале посвободней. А ещё — вдруг разных людей неведомая сила тянет в толпу, которая возбуждается, и кто предскажет, что можно от неё ожидать…
О дарвинизме по-монадному
Во время своего путешествия на корабле "Бигль" — замечательно не только с научной точки зрения описанном автором, Дарвин, с одной стороны внимательно рассматривал множество видов растений и животных, с другой — отмечал и различия, выраженную индивидуальность каждого вида, и элементы сходства. Возникла замечательная догадка об эволюционном происхождении видов — от низших к высшим, по-монадному — с новыми особенностями, предопределяющими бoльшие возможности прочного и длительного занятия своей экологической ниши. В этом дарвинизм неопровержим, и возражать могут разве что фанатично верующие в буквальность ветхозаветных "дней творения".
То, что Дарвин нигде не встречал промежуточные от одного вида к другому существа, его не смущало, он объяснил это несравнимой с мимолётностью наших наблюдений периодами, исчисляемыми многими тысячелетиями, эпохами образование того или иного вида. Ведь даже целенаправленная селекция домашних животных и культурных растений восходит к незапамятным временам. Вместе с тем та же селекция этих видов подтверждала возможность приобретения новаций в физиологии, образе жизни, психике — последнее относится уже к высшим животным.
Выскажу своё соображение — что именно могло отчасти повлиять на дарвиновское построение эволюции флоры и фауны. Это была, особенно в Англии, эпоха первой промышленной революции, в частности весьма ощутимой в ведущей тогда отрасли промышленности — текстильной. В ходе написания книги "Почему мы так одеты" я читал специальную литературу об этом. За несколько десятилетий только XVIII века были официально запатентованы сотни изобретений, совершенствующих работу, конструкцию, производительность, обслуживание прядильных машин, ткацких станков. Так отчего бы не уподобить движущие силы живой природы устремлениям человеческого разума?
Возможно, такой мой домысел соответствует нынешним тенденциям эпатажной парадоксальности при рассмотрении некоторых эпизодов истории или явлений культуры. Но, если продолжить аналогию, то следует отметить, что в эволюции текстильного производства были и мелкие усовершенствования, и такие, которые смело можно назвать революционными: самопрялка — если обратиться в глубь веков; прядильная машина "Дженни", при которой один работник мог выдать столько пряжи, сколько дюжина на самопрялках; использование силы пара, затем электричества вместо ручного труда; трикотажная машина — куда до неё десяткам вязальщиц вручную; новейшие бесчелночные ткацкие станки; выработка так называемой нетканки… Излишне углубляться в подробности — это интересно для специалистов, так же, как имена изобретателей. Но для нас ясно — каждому из них приходила в голову идея радикального совершенствования оборудования, технологии, и он настойчиво воплощал её в жизнь.
Правда, мы можем лишь догадываться — почему именно этому человеку пришла такая идея; собственно то же приложимо к изобретению и совершенствованию новинок двадцатого века: телевизора, электронного микроскопа, компьютера, ядерного реактора или водородной бомбы, космических кораблей, электронных часов, нейлона, голографии… Исследователи биографий творческих личностей, природы творчества — в области науки, техники, искусства, литературы, — указывают на стимулирующие, движущие силы этого феномена. Изначальное — способность, талант определённой направленности и естественное стремление его реализовать; подпитка — честолюбие, материальная заинтересованность; наконец — востребованность — общество ждёт — не дождётся именно таких плодов творчества.
Насчёт последнего можно усомниться: столько примеров непонимания современниками новой живописи, поэзии, музыки, научных гипотез и даже технических намёток — чертежей подводной лодки Леонардо да Винчи, роботов великого механика Вокансона, да и те же — автомобиль, телевизор, синтетика, компьютер — сперва рождались, правда, далеко не совершенными, но в дальнейшем оказывались незаменимыми и необходимыми. Не напоминает ли это монадное толкование естественного возникновения у отдельных особей эволюционирующих видов — можно сказать "точек роста", изменений, намечающих оптимальные сдвиги в трансформации части популяции, с революционным утверждением и закреплением таких физиологических, а у высших животных и психических новаций.
Но остаются вопросы: что же является движущей силой эволюции — и живого на планете нашей, и прогресса в человечестве, с непонятными революционными рывками и торможением, замиранием, в мире флоры и фауны — развития видов по достижении ими возможности обосноваться в своей экологической нише, впрочем, и иных племен, доныне затерянных в почти недоступных цивилизации глухих уголках Земли, а то и некоторых этносов, как свидетельствует история; и почти совсем безответное: откуда монады, живое — узнаёт, в каких "точках роста" и как следует начинать эволюционно-революционный сдвиг? Это относится к одуванчику и вирусу, кукушке и крысе, равно как и к Моцарту и Эйнштейну. Наверное, тот, кто на досуге читал эту мою — будем надеяться — книгу — с начала, без пропусков, не усомнится, что на предыдущий вопрос последует ответ: оттуда, из Окина, где сформировано в виде духовных монад, "идей", если угодно, — то, что в благоприятных условиях, при раскрытии внутренних возможностей монады может воплотиться в одуванчик, вирус, кукушку, крысу — вплоть до любой составляющей организма, образа жизни, психики, и — в фортепианный концерт или формулу теории относительности.
Признано, что наиболее активно в целенаправленной изменчивости, по крайней мере, высших животных — мужское начало, вероятно, потому, что это обусловлено и генетически, и вынужденным или предпочтительным выбором выдающегося — не станем здесь уточнять по каким показателям — силы, агрессивности, интеллекта, таланта, сугубо личным пристрастиям — условно говоря его гаремом — в буквальном смысле или поклонниц. Но остаётся загадкой — какие гоминиды, их подвиды могли сделаться подходящим материалом для формирования этнических групп; несомненно однако, что в этом эволюционном процессе резко возрастала роль отдельных особей с пробудившимися в них возможностями интеллекта, с соответствующим эмоциональным подкреплением. Конечно, свой отпечаток должна была наложить среда обитания — и на личность лидеров, оказавших влияние на духовную сторону жизни племени, народа, и, тем самым, и на материальную сторону.
Мастерство перевода
Личность предопределяет — каким языком лучше всего проникать в душу другой личности, — понимая под словом "язык" не только определяемое лингвистикой. Льву Толстому очевидно был совершенно чужд язык Шекспира или условности оперного языка. Шостакович отвергал язык Скрябина, Илья Репин — декадентскую живопись, Ахматова не любила Чехова, до Александра Блока музыка вообще "не доходила". Человек Запада даже после обстоятельных объяснений слабо воспринимает символику танцев Востока — костюмов, масок, телодвижений, при почти отсутствующей мимике и характерных для Запада жестов, выражающих то или иное эмоциональное состояние. Не сразу мы проникаемся прелестью и глубиной бессюжетной и строгой по форме поэзией Дальнего Востока, умиротворяющих пейзажей в традиционной манере; тем более однообразной представляется тамошняя музыка.
О "переводах" на разные языки в широком смысле уже шла речь ранее в этой книге-рукописи, и последует одна из "вариаций на тему", но с чем-то новым, какими-то аспектами или нюансами этого явления — не только у нас, людей. Для начала о языке живописи, передаче зрительных образов. В отличие от моего отца, тёти Сони — сестры мамы и — дочери моей Оли — мои рисовальные, живописные способности, как говорится, почти на нуле. Но, повторю, что вижу образные сны, и в сознании во время сна как-то фиксирую, подмечаю детали — уже на каком-то сознательном уровне. И при чтении художественной, исторической литературы обязательно или как правило представляю себе облик действующих лиц, пейзажи, обстоятельства быта; и порой недоумевая, когда при экранизации знакомых произведений вижу не то, что представлял. Однако способности передать это, свои впечатления, мысли на хотя бы листе бумаги рисунком — тщетно пытался бы, не дано, нет того, что обеспечивает в душе перевод на язык живописи.
Но, опять же в отличие от меня — большинство малышей неплохо начинают рисовать и в четырехлетнем возрасте. Значит, "третья спираль" как-то сопрягается с двойной, с генетикой. А как легко научились мы переводить то, что написано "черным по белому" — в то, что мы тотчас воспринимаем разумом и душой. Это относится в большей или меньшей степени — к клинописи, пиктографии, иероглифическому шрифту, брайлевскому, передаваемому наощупь. И — подготовленный "грамотный" восточный зритель так же с пониманием воспринимает символику традиционного своего театра.
Собственно, и животные так, как надо, понимают язык звуков, поз, движений сородичей, и подобное умение у гомо развилось эволюционно-генетически. Талантливый актёр, актриса перевоплощаясь в сценический образ по сути также осуществляют перевод на характер и состояние персонажа. Можно говорить и об этнически-"третьеспиральном" переводе отражения мира в орнаменте или в сочетание цветов и линий душевного состояния современного художника абстракциониста. И бессмысленен, так же, как по отношению к музыке, вопрос: как это понять? А насколько каждый из нас понимает казалось бы совершенно ясного Пушкина?..
Вообще-то — очередное отступление от "человеческого" в исходные глубины — состояние любой системы-монады переводится в информацию об этом — разумеется, воспринимаемую "датчиками" — от, скажем, атомов железа при намагничивании, или самки кукушки, заслышавшей призывное "ку-ку" — до меломана с партитурой в руках внимающего симфонии. Только что прочёл в газете о юной девушке, которая видит человека "насквозь", его внутренние органы, и, насколько я осведомлён, это не абсолютно уникальный случай такого необычного таланта, сразу же расшифровываю "по-монадному": разновидность не зрительного восприятия информации, так же, как у Ванги или Мессинга — такой, что таится в душе, или, в этих вариантах — в Окине. Да и то, что порой выражается и воспринимается только взглядом — об этом я писал ранее — также можно отнести — пусть не к чудесному, сверхъестественному, но по крайней мере — к непознанному.
И человек сам себе далеко не всегда может объяснить — как и почему. Не подконтрольна сознанию — если человек не страшный тугодум — обыденная бессознательная словесная реакция на возникшую ситуацию, или словесное же обращение к нам, даже интонацию, — такая же, как "неосмысленный" перевод мелькнувшей на дороге надписи на рекламе, взгляда на знакомое фото.
Вспомним Петю Ростова, и мысли в его сонном сознании — "валяй, моя музыка!" — может быть, и впрямь замечательная, но для перехода из субъективного в объективное недоставало таланта переводчика — да, своего, вызревшего в душе — во всеобщее, как у автора "Войны и мира", делающего всё посредством слова. Но — на каком уровне? И об этом Лев Толстой говорит в "Анне Карениной", сравнивая живопись любителя Вронского и подлинного художника Михайлова, который верно знает, как перевести душу Анны языком красок на вечный холст. И не о том ли в Гоголевском "Портрете" — к чему ведёт отход небесталанного мастера от неподкупного творчества — от условного божественного, а по-нашему окинного, что не терпит искаженного в творчестве, может быть, и в жизни…
В связи с этими рассуждениями — о значении Библии в моём понимании. Обозревая мифологию, религию разных народов той эпохи — от языческого поклонения "священным" животным и растениям до сонмищ богов и полубогов — на Олимпе или в индийском пантеоне сверхъестественных, — замечаем лишь пунктирные связи между миром небожителей и людьми: и те, и другие вроде бы сами по себе, у первых своя жизнь — с непостижимым и чуть ли не капризным вмешательством в бытие вторых, а последние должны по возможности им угождать и не раздражать. Этот мотив впрочем вошёл и в канву мировых религий — даже буддисты существуют как бы под неусыпным вниманием предков — суровых, но справедливых.
Нельзя сказать, чтобы и такого не было в зарождении Торы, но проросло и нечто совершенно новое — непрерывная связь между тем, что по традиции именуется Богом, и человеком, как и любым существом, любой монадой, и задача человека, творца своей судьбы и — в какой-то степени — и своих сородичей, и всего на свете — чутко следовать предначертаниям свыше, улавливать их, не пытаясь определить — что важно, а что нет; что хорошо для меня, а что плохо; и, наверное, культивирование этой чуткости к высшему предопределению и обусловило вклад евреев в духовную сокровищницу человечества, а заодно — неприятие этого теми, для кого животное в душе доминирует, а также в сознании, в мыслях, в действиях.
А "мастерство перевода" — была такая книга, сборник статей, относящихся к проблемам и тонкостям переводов литературных произведений с одного языка на другой. Собственно, такая профессия, во всяком случае достаточно массовая, возникла в сравнительно недавнее время, пожалуй, лишь в прошлом веке. Но практика такого перевода возникла в древности — открыты двуязычные надписи, благодаря чему удалось расшифровать одну из них. Многопланова история перевода Библии с языка, на котором она появилась впервые. И в новое время те, кто владел иностранным языком и к тому же литературным даром, не мог удержаться от того, чтобы не попробовать одарить таким образом соотечественников образцами по-человечески родственной культуры.
Хотелось бы думать или верить в то, что это один из симптомов образования общечеловеческой сигмонады, осознавшей, что только так, совместно возможно выживание вида гомо сапиенс на планете. Но действенность таких языковых связующих, в отличие от музыки, живописи, скульптуры, а в новое время кино, где акценты смещены на зрительное восприятие — зависит, если выразиться штампом — от художественных достоинств данного перевода. Впрочем, критерии достаточно относительны. Что важнее: быть или ближе к букве переводимого или к духу — хотя и эти определения весьма расплывчаты? Насколько возможно осовремениваем — в языке нового времени — произведений былых, давних веков?
Подумалось: "из какого сора", из какой ерунды произрастают порой мысли, обыденные, и, может быть, необыкновенные. Перепечатывая написанное вчерне, обнаружил заполненную лишь на треть завершающую машинописную страничку, и решил дополнить парой абзацев, оправдывающих вынесенное в заголовок — "Мастерство перевода", в том буквальном смысле — литературных произведений. И — пошло-поехало, полетели мысли и вкривь, и вкось. Однако льщу себя надеждой, и здесь, — что в обрамлении или — на фоне общеизвестного, отчасти банального, впрочем, аналогичного и простительного у весьма почтенных философствующих мыслителей, на сей раз обойдёмся без подтверждаемого цитирования, — но компенсируемого парадоксальными афоризмами, — и у меня в дальнейшем, как и на сотнях предыдущих страниц, что-либо сверкнёт новизной, во всяком случае — хоть крохотной гранью в моей монадологии, преломляющей лучи действительности, идущие в мою душу отовсюду.
А теперь можно вернуться к собственно переводам — с одного языка на другой. Ранее, в этой же рукописи ( разрешается — полушутя — в призрачном варианте её типографского воплощения — Бог весть когда — на всех страницах, где о ней, о "Ранней ягоде" сказано "рукопись" — заменить на "книга" ), итак в одной из частей шла речь о переводе басен, верней сказать — сюжетов Лафонтена, даже Эзопа — последнего в "Круге чтения Льва Толстого" буквально, но это не в счёт — рядом российских авторов, начиная с XVIII века на русский язык. И — единственными непревзойдёнными и потому такими живучими остаются басни "дедушки Крылова", кстати, совершенно затмевающие всё прочее, им сочиненное.
Вместе с тем можно говорить и о переводах в каком-то смысле на равных. Допустим, Киплинговское "Если…" и сонеты Шекспира — у Маршака — верх совершенства, но — существуют другие стихотворные переводы, в которых иные слова и образы для большей или меньшей категории читателей посильней впечатляют, чем канонические. Из этого напрашивается вывод об особой роли индивидуального: начиная с восприятия многоплановой информации и кончая способами её переработки в душе. В новое время мастерство литературного перевода приобрело первостепенное значение; узкая профессиональная специализация захватила и эту область культуры. Следует заметить, что, наряду с теми, кто в какие-то жизненные периоды должен был заниматься переводами, так сказать, по нужде, как Пастернак, Ахматова. Давид Самойлов; или из любви к этому искусству, как, например, Маршак или Набоков, переводивший "Евгения Онегина" на английский, а то и премьер Франции Жак Ширак — на французский, — сложилась блестящая плеяда переводчиков на русский чуть ли не со всех языков земли, пускай нередко по подстрочникам. Трудно судить, насколько в этих переводах сохранялся национальный дух, но по художественным достоинствам думается нередко превосходили оригиналы.
А разве сам я, и не один год — не занимался переводом относительно сложных положений науки и техники — на язык упрощенный, но аллегорический, образный — для не сведущих в языке специалистов, профессионалов? И — совсем другое: в последнее время, особенно в людных местах, где каждый занят своим, обращаю внимание на пары "он-она", и отмечаю как разворачивается, я бы сказал, во многом одинаковый язык взглядов, мимики, жестов, поз, и, пожалуй, нарядов — со стороны, как говорится, прекрасного пола — дабы производить выгодное впечатление, вызывать желаемую реакцию со стороны интересующих лиц сильного пола. Но как выработался и закрепился в поколениях, не иначе, как в генетической программе этот язык у данной половины человечества?..
Симптомы смертельной болезни
Так пугающе — о человечестве, сегодняшнем, которое в общем кажется здоровым. Если по аналогии с человеком молодым, в организме которого медики не находят ничего опасного и при самой тщательной диагностике, а недомогания время от времени, мимолётные и не очень влияющие на общее состояние — физическое и психическое — не в счёт, — то и угроза существования нескольких миллиардов людей на всей планете Земля, и, главное, при непрерывном обновлении поколений представляется надуманной, дикой фантазией мизантропа или маразматического помешанного, что экстраполирует своё угасание на — как говорилось встарь — всё и вся.
Впрочем, не о том же, пусть по-другому, вещали ветхозаветные пророки, апокалипсис? Здесь, мне кажется, уместно привести следующую цитату: "Это уже не ново, это было уже сказано — вот одно из самых обыкновенных обвинений критики. Но всё уже было сказано, все понятия выражены и повторены в течение столетий: что же из этого следует? Что дух человеческий уже ничего нового не производит? Нет, не станем на него клеветать: разум неистощим в соображении понятий, как язык неистощим в соединении слов… Мысль отдельно никогда ничего нового не представляет; мысли же могут быть разнообразны до бесконечности". Это Пушкин — в отзыве на книгу Сильвио Пеллико "Об обязанностях человека".
К этому можно добавить, что духовная эволюция, развитие вширь и вглубь "третьей спирали", к чему становится причастно всё большее число землян — трансформирует мысли по-новому; и то, что представлялось догадкой или прозрением, укореняется на почве фактов, исследований, логических построений. Сказанное выше — о "Ранней ягоде" — вообще и в частности — рассуждения о том, что обозначено в заголовке.
Надрывно-тревожные размышления библейских пророков — о том, что постигает род человеческий и даже избранный народ при воцарении греховности, беззакония, поклонения ложным кумирам — и подтверждение тому запечатлено в памяти избежавших всемирного потопа и покинувших Содом, когда у Всевышнего лопнуло терпение — негоже настолько пренебрегать законами нравственными, без соблюдения которых невозможно настоящее, достойное существование людей. Но проходили века, люди в общем не делались гуманнее и порядочнее, поклонялись кумирам, которым эти категории были излишни; и если кары обрушивались на головы, то нередко на невинные детские или не такие уж грешные женские, стариковские или тех, кто своим моральным обликом, свободой мысли мозолил глаза безнравственным и безжалостным правителям.
Но заголовок, определяющий пафос размышлений на эту тему созвучен эсхалотическим предостережениям ветхозаветных пророков, апокалипсису, однако, как заметил Пушкин, новая эпоха по-своему обновляет уже высказанное когда-то, и об этом пойдёт речь. Минувшие века, особенно новое время, обеспечили приоритет научного, аналитического мышления, когда наряду с констатацией того или иного явления, положения вещей, — звучит настойчивое и требовательное: почему? И прежние "потому", в том числе по затронутой теме внутричеловеческих взаимоотношений, современному мышлению представляются несерьёзными, наивными.
Сведение "потому" к проискам Дьявола во всех его обличьях, к пренебрежению мудрыми и обязательными для исполнения заповедями — Моисея, Христа, Будды, Конфуция, Магомета — по меньшей мере по отношению к братьям по крови или по вере — и как следствие этого эсхалотический финал — уже никак не может удовлетворить того, кто понимает, видит, что "подгнило" что-то, и даже не "что-то", а весьма многое, и отнюдь не только в театральном "Датском королевстве". А, чтобы понять это и по-настоящему ответить на "почему?", следует обратиться к истокам.
"Разлад возник" — с осознания жизненной автономности, относительной независимости индивида гомо, может быть, при эволюции в сторону гомо сапиенс. В дочеловеческих видовых сообществах взаимоотношения между особями регулируются выверенными многими тысячелетиями эволюционной доводки до оптимального варианта: иерархичность в стае, стаде, и, как следствие, бесконфликтность при распределении жизненных благ, во всяком случае, конфликты не смертельные; и в этом плане даже избиение трутней после оплодотворения матки, — акция инстинктивная и эволюционно оправданная, так же, как, скажем, неизбежная гибель некоторых видов рыбьих самок при завершении метания икры; так же выверены — взаимоотношения полов, плодовитость, продолжительность жизни особей — с несущественными, в общем, вариациями.
В человеческом сознании своеобразно трансформировалось животное деление мира на "я", включенное в "мы", то есть свои и — "не я" — "не мы" — всё, что безразлично, полезно или чуждо, враждебно. И уже сам человек относительно свободно решал для себя — кого зачислить в ту или другую категорию. И порой побеждало освобожденное от требований, заложенных эволюционно-генетически, оторванное от "мы" — "я". Можно сказать, Дьявол — в нашем понимании — обнаружил тут слабинку в человеческой сигмонаде, и пошёл разрушать её изнутри. Вспомним Библию — и Ветхий и отчасти Новый Завет. Для Каина "не я" — его родной брат — ущемляет его самолюбие, оттягивает на себя часть родительской любви и внимания, и от этого негативного можно запросто избавиться. Для жителей Содома "не мы", с которыми можно поступать как заблагорассудится, хоть эти чужие — ангелы Божьи. Братьев Иосифа он раздражает так же, как Авель Каина. А что делать с супругом красавицы, когда царю ужасно хочется с ней переспать? "Не мы" — евреи-пленники и в Египте, и в Вавилоне, и всемогущий Аман, так же, как фараон мог с ними не церемониться.
Казалось бы, каноническое христианство предполагает, что "мы" — любой человек, более того, он — "ближний", и нет ни иудея, ни эллина. Однако мало кто вчитывается в то место Евангелья от Матфея и Марка, где повествуется о странствиях Христа, о том, как он отказывался исцелять дочь сирофиникиянки на том основании, что она не принадлежит к его соплеменникам. Позже, правда, приоритетным стало признание единоверцем, и инаковерующие, даже в несущественном, рассматривались как "не мы", будь то гугеноты, католики для православных и наоборот, различные сектанты или доныне в исламе — сунниты и шииты. Следует попутно отметить, что в религиозном плане Восток — буддистский, синтоистский и весьма разношерстный на территории Индии значительно терпимее.
Зато на том же Востоке углублялся водораздел "не мы" в социальном плане — касты в той же Индии, чиновничество в древнем Китае, японские самураи, а на Западе — дворянство, и ещё в Древнем Египте — жрецы, священнослужители. Укрупнение этнических образований в бoльших или меньших территориальных границах также выявляло трещины несовместимости в сравнении с субсемейными племенными образованиями, а что уж говорить о многоэтничных конгломератах, разрушение или распадение которых почти предопределено. Как показывает исторический, в том числе и недавний опыт, отождествление личности с "мы", вопреки всякой логике, наркотически приманивает индивидов вроде бы весьма образованных, мыслящих, так же, впрочем, как приверженность определённой религии или пристрастие к политическим движениям, партиям, может быть, вплоть до клубов по интересам. Хорошо при этом, когда "не мы" не провоцирует агрессивности; к сожалению чаще наоборот.
"Сын на отца", "брат на брата", "сестра на сестру" — и такое бывало в минувших веках, и поныне, и есть ли основания полагать, что, как всерьёз утверждают "свидетели Иеговы" — и это, и природные катаклизмы, тоже переживаемые неоднократно в прошлом — симптомы близкого "конца света", по ветхозаветным причинам наступления всемирного потопа? Тем не менее, недавно ушедший двадцатый век заставляет задуматься. Прежде всего, масштабы гибели людей, многих и многих тысяч — и в войнах — сражающихся армий, и, пожалуй, гораздо больше — мирных, ни в чём не повинных жителей планеты. Первое, что приходит на ум — Холокост, но были и гражданские войны в России и в Испании, безумные репрессии в СССР и в Китае при Мао, резня всех поголовно, тысяч и тысяч — то из племени хуту их антагонистами тутси, то напротив, был Пол Пот, уничтоживший чуть не треть своих в Камбодже; и Хиросима, и так называемые "горячие точки" в Палестине, Афганистане, Шри Ланке, Чечне, Абхазии, Карабахе, Колумбии, Индонезии…
Параллельно, как я понимаю, набирает обороты тенденция разобщенности людей, похоже повсеместная, особенно в быстро растущих мегаполисах, и слабо компенсируемая цементирующими связками. Государственный патриотизм, возможность повышения социального статуса и материального благополучия при достаточном законопослушании и лояльности к властям, — то, что как-то способно объединить большинство граждан страны. Как же согласовать с преимущественным согласием ( скорее каламбур, чем тавтология ) — пусть относительным сегодня, пожалуй, в большинстве стран мира, большей части населения планеты — известное изречение древнеримского писателя Плавта — хомо хомини люпус эст — человек человеку волк, не в сравнении с парой волков, но в извечном противостоянии человека и волка: каждый сам по себе, и в большей или меньшей степени не дают один другому спокойного и благополучного житья?
Кстати, как раз вчера по телевизору был сюжет — сотрудница зоопарка взяла в дом волчонка, и он сделался преданным и неразлучным другом её. И этот пример подтверждает концепцию возможной совместимости монад, живых, не всегда принадлежащих к одному виду, хотя это скорее исключение, чем правило, и несовместимости, особенно у гомо, даже при этнической идентичности. Она, эта несовместимость, как уже говорилось ,даёт себя знать у многих семейных пар, теперь независимо от официального оформления этих отношений — спустя месяцы, годы после медовых месяцев; всё в более раннем возрасте наблюдается несовместимость детей с родителями, родных братьев и сестёр; конфликты по той же причине вспыхивают в коллективах не только творческих. Всё это в широчайшем диапазоне; от идеального дома, где царит любовь и уважение между тёщей и зятем, свекровью и невесткой, супругами и их детьми, бабушкой и внуком, собакой и кошкой, разве что молодые петушки порой задираются, — до соседей, которым, кажется, делить нечего и завидовать нечему, но взаимная антипатия не знает границ.
Растёт процент самоубийств, но такая несовместимость человека с жизнью означает, за исключением невыносимых физических ситуаций, — то, что не может ужиться с людьми. Если не навязчивые мысли о безвозвратном уходе из жизни, расставании с не совместной с тобой действительностью, то минуты отчаянья к кому не приходят? Это отчаянье прорывается у Экклезиаста, Шекспира, Байрона, Лермонтова, Шопенгауэра, хотя у каждого из них не раз бывали радостные часы и дни, но мысль о бесцельности, бессмысленности, трагичности жизни возникала не только от личных неурядиц.
Однако большинство людей предпочитают цепляться за жизнь даже почти непрерывно страдая физически или морально. Особый разговор о фанатиках, у которых жертвенность во имя идеи или кумира, уверенность в ответном загробном блаженстве перевешивает прелести земного бытия. Но призрачность личного бессмертия в какой-то мере стимулирует стремление завещать потомкам то, что им может и должно пригодиться. Нажитое богатство, положение в обществе — наследственный титул, наставления — как прожить наилучшим образом. И, как уже высказывалось ранее: это же, подсознательно и сознательно формировало "третью спираль"? рождение слов, поэзии, музыки, орнаментов, храмов, математики и астрономии, исторических преданий и культа того высшего, что должно объединять и укреплять межчеловеческие связи.
С этими-то связями происходит нынче, я бы не хотел утверждать "неладное", но явно как-то они перестраиваются. Тезис, кажется, марксистский, что развитие производства влечет за собой иные отношения между участвующими в этом процессе, думается, справедлив. Рабовладельческие и феодальные структуры уступили место более прогрессивным отнюдь не из гуманистических побуждений. Свободный выбор приложения своих сил и способностей, в той или иной степени востребуемых обществом, в котором находишься. И — круг обязанностей по законам — писаным и неписаным, этим определяются связи между гражданами, оттесняя родственные, пусть это больше характерно для Запада. Благо по-прежнему в цене не случайное, не вынужденное общение с теми, с кем интересно, приятно, занятно. Но блага цивилизации, открывающиеся возможности их становятся самоцелью: классное авто привлекательней жены или любовницы; факт покупки дорогого наслаждения и пути достижения этого обесценивают сбывающееся; а для достижения цели хороши любые средства — от участи трудоголика до полного пренебрежения какой бы то ни было моралью. Заманчивые предложения сыпятся отовсюду, перенасыщая спрос на них. И "человек сейчас" зачастую побеждает "человека завтра", даже когда он в одном лице.
Можно, конечно, сопоставлять "век нынешний и век минувший", былые времена, и пытаться определять — что стало лучше, а что хуже, объективно или скорее субъективно, но задача диагноста определить, насколько пациент, в данном случае, человечество, — в настоящее время нездорово, каковы симптомы этого, в чём сущность недугов, серьёзна ли опасность, можно ли избежать самого худшего в обозримое время. Начнём же, пожалуй, с того, что на планете становится тесновато. В Индии и в Китае это поняли в прошлом веке и декретивно ограничили рождаемость. В странах Африки избыток новорожденных компенсируется высокой смертностью и неприхотливостью существования. На Западе усиленное влияние "третьей спирали" привело к естественному ограничению прироста коренного населения. Правда, остаются территориальные резервы: Сибирь; пустыни, которые можно сделать плодородными; да и заброшенные ныне сёла на Украине, в России; отвоеванное у океана — сушей или полуфантастическим симбиозом с ним.
Как бы то ни было, на мой взгляд, двадцать первый век — этап решающей борьбы за выживание человечества, по меньшей мере, какой-то его части. Но происходить это может по-разному, возможны, как нынче говорится, различные сценарии развития этого процесса адаптации к новым условиям существования. Если быть объективным, то, как уже говорилось, условия эти для миллионов, а то и миллиардов людей на планете в наступившем ХХI веке по многим статьям явно лучше, чем в былом. Относительно меньшее количество народу страдает от голода; эпидемий с преимущественным летальным исходом, как чума; невозможности получить образование; вырваться из границ своей страны; недоступности прилично одеться. Похоже, люди сделались относительно свободнее, однако, если поглубже разобраться…
Мир стал динамичней и в том смысле, что судьба появившегося на свет уже не настолько предопределена, как опять-таки в прошедшие века. Если сравнивать с молекулой воды, то при низкой температуре закрепляется её место в снежинке или ледяной толще; в жидкой фазе, чем выше температура, тем эта молекула подвижнее; наконец, при кипении у неё появляется шанс вообще оторваться от массы своих, с которой была определенным образом связана. Разумеется, человек бесконечно сложнее и свободнее не только молекулы воды, но вируса, икринки или зерна одуванчика, и всё же — факторы действительности определяют его судьбу, его место в мире.
Есть такое выражение, может быть, чисто русская идиома: "поставить на своё место" — в прошлом, а ныне выкинуто "своё". В узком смысле это созвучно "каждый сверчок знай свой шесток", и тому, кто прыгает на шесток повыше, некто вправе указать ему на подобающее место — просто нахалу или тому, чьи амбиции не соответствуют действительным достоинствам. В расширительном — какие факторы определяют место человека в мире, ограниченном его изолированной кельей, тюремной камерой, семьей, селом в глухомани, театральным коллективом или тем, что даёт статус нобелевского лауреата. Из предыдущего рассуждения об открывающихся возможностях человека нового времени, настойчивости в соблюдении прав человека повсеместно, можно было бы заключить, что сегодня любой или хотя бы каждый второй человек на Земле всё-таки чувствует себя свободней, нежели его предки; и далее в крайне сжатом историческом экскурсе попробую подтвердить это положение. Однако, и в этом загвоздка: некоторых античных философов запросто могли продать в рабство, да и сами себя продавали за долги, однако современный, вполне респектабельный и признанный философ, что вроде никоим образом не может считаться "поставленным на место", — всё же таки да, "на место" как мыслитель, куда пожестче, чем его давний предшественник, вынужденный поневоле рабски трудиться на хозяина в полном смысле, невежественного и безжалостного?
Итак, начнём, как говорится, с глубокой древности. В изолированном племени человек, подобно особи в животном стаде, стае, в силу своей генетической программы и отчасти её особенностей, был почти на сто процентов обречен занять своё место — от альфы до омеги в сложившейся иерархии и структуре. А вот пленнику, рабу, наложнице уготовано "место" на годы, надежда на избавление ничтожна. И что же? Счастье в том, что избежали погибели, столь вероятной, и смирившись со своей участью, нерадостным трудом и унижениями, довольствуйся тем, что живёшь на белом свете, и это не так уж мало. Решающим в положении человека бывало его социальное положение, как в индийской касте или как дворянина, крепостного, жителя территории, ставшей колонией могучих держав.
Полигоном для обкатки того, что сам человек мог поставить себя чуть ли не на любое место, сделался Новый Свет, преимущественно Северная Америка. При этом пришельцы "ставили на место" индейских аборигенов, "северяне" "южан", но чернокожие лишь в конце ХХ века добились возможности занимать едва ли не любое место в обществе. Не столько братство по крови, сколько принадлежность к определённой структуре с некоторых пор начала превалировать. Правда, в прошлые века, что называется, командовали парадом и "ставили на место" коренных жителей завоеватели: татары на Руси, поляки на Украине, англичане, французы, испанцы, португальцы, голландцы, бельгийцы в своих заморских колониях вплоть до середины прошлого века.
Впрочем, и при смене династий, дворцовых переворотах, революциях невозможно было действовать в одиночку, и побеждали более агрессивные, самоуверенные и обычно беспощадные структуры, которые затем и всех тех, кто им подвластен, по своему "ставили на место". Дворяне вместо бояр при Петре, третье сословие в результате французской революции, большевики в России, фашисты в Германии, полпотовцы в Камбодже, маоисты в Китае, исламские фундаменталисты в Иране и тому подобное — и в древности, и в новое время. Нелишне заметить, что в контролируемой человеческой сигмонаде "ставящие на место" составляли количественное меньшинство, даже с промежуточными между ними и массой силовыми, репрессивными организациями.
Но, казалось бы, в мире наметилось торжество демократии, по крайней мере, в ряде стран Запада, и уж там-то каждый и вправе, и получает полную возможность занять достойное место в обществе — и "по способностям", и "по труду", как декларировалось в СССР, где, кстати, в большей или меньшей степени это стало доступно, разве что не в гуманитарной сфере и не в периоды массовых чисток подозреваемых режимом, в том числе теократическом — в нелояльности, причём не обязательно индивидуально. И человек, желающий, стремящийся занять свой место в данной с рождения среде или иной, должен определиться — в какую структуру предпочтительно включиться. Для этого вырабатываются, как нынче принято выражаться, соответствующие правила игры.
Ранее уже, и не мной первым, проводилась аналогия жизни с шахматами, игрой замечательной, в частности, неисчерпаемостью вариантов даже при необъятной компьютерной памяти. Представим себе мир в виде шахматной доски, но не восемь на восемь полей, клеточек, а, допустим, миллион на миллион, и часть этих клеточек занята, понятно, временно, в самом широком диапазоне времени — миллиардами людей, условно фигурами и пешками, причём возможна трансформация в фигуры и пешки различной значимости и возможностей продвижения по этой фантастической доске. Здесь и власть ферзя, контроль и по прямой, и по диагонали, и замысловатый "ход конём", и относительная скованность пешки. Особенность нашего времени в том, что и любая пешка или почти любая может вырваться куда угодно, в принципе оказаться на территории большинства стран планеты. Другое дело — неведомый вершитель судеб может запросто тебя, что называется, разменять или принести в жертву.
При всём том, кажется, не вызывает сомнений, что нынче большинство жителей Земли свободнее, чем в прошлом рабы, крепостные или даже просто подданные его величества. Свободнее в выборе профессии, реализации способностей, семейной жизни и образе жизни, доступе к информации и мышлении. Но не случайно выше написано "кажется, не вызывает сомнений". Повторим: наверное, главный показатель эволюции, особенно живого: возрастание степени свободы — в расширении возможностей — и организации собственного существования, и информационного обмена с самыми различными монадами, и, наконец, трансформации в монады, сигмонады высшего порядка.
Сомнения относительно того, что человек, человечество движется ныне "вперёд и выше", как восторженно возглашал Максим Горький ещё до Октябрьской революции как будто бы рассеиваются, когда перед нами предстаёт панорама невероятных достижений науки и техники, успехах демократии к концу минувшего века и борьбы за права человека, эмансипации женщин даже при традиционном господстве установок ислама, предотвращении крупномасштабных войн. Правда, можно ещё раз вспомнить кровавые катастрофы того же минувшего двадцатого века, и могут ли быть абсолютные гарантии того, что оружие массового поражения, окажись в руках отчаянных террористов, не приведёт в крайнем случае к глобальной катастрофе.
Известны мрачные пророчества, предрекающие человечеству участь динозавров, мамонтов или видов живых существ, исчезающих даже со страниц Красной книги — по различным причинам: от невыносимой для Всевышнего всеобщей греховности до, как уже говорилось, исчерпания естественных ресурсов, от последствий глобального потепления до крупномасштабных эпидемий вследствие возникновения неистребимых вирусов. Не знаю, располагают ли биологи, зоологи, ботаники данными об исчезновении с нашей планеты какого-либо вида флоры и фауны в результате вырождения, деградации, но по-моему версия о подобном в судьбе человечества имеет право на существование.
Порода полулюдей
"Он играет услугами полулюдей", Осип Мандельштам, ноябрь 1933 года. "Он" — конечно Сталин. Из тех, чьими услугами он безапелляционно пользовался, десятилетия при Нём, типичные — по Мандельштаму — Молотов и Каганович. Первый и не протестовал против незаконного ареста его жены, второй — и не пикнул, когда так же между прочим или между прочими расстреляли его брата. И были они не только абсолютно послушными, но энергичными, настойчивыми, умелыми и, разумеется, беспринципными исполнителями воли главного вождя — в коварной внешней и кровавой внутренней политике, безжалостной индустриализации и закрепощении крестьян, в ликвидации тех, чьи "полулюдские" качества уже исчерпали себя или подвергались сомнению, как, например, у Кирова или Тухачевского.
И Молотов, и Каганович пережили хозяина на несколько десятков лет, но под занавес жизни всевластного впали в немилость: первый, как и Микоян помнили, кем был Сталин при Ленине и Троцком, а второй, когда юдофобство взыграло в душе "отца народов", правда до последнего оставался верный пёс Мехлис. И вообще — СССР — тридцатых и последующих годов, так же, как и гитлеровская Германия — благоприятная среда для селекции той человеческой породы, которую условно так обозначаю вслед за Мандельштамом. Замечу при этом: когда какой-либо моралист начинает сурово обличать чуть ли не всех подряд — ближних и дальних, так и хочется спросить напрямую: а сам ты — такой уж праведный, непогрешимый?..
Прежде всего, если, скажем, собаки и кошки одной породы отличаются друг от друга характером, уровнем интеллекта, то и, условно говоря, "полулюдскость" в том или ином человеке может быть различной степени. Потому, ничуть не кокетничая, должен признать, что советское воспитание втравило мне в душу изрядный "получеловеческий" заряд, хотя и было неосознанное внутреннее сопротивление, так или иначе проявляющееся на протяжении жизни моей, и разве что на склоне лет преодолевающее эту самую "получеловечность". Но что же это такое в самом деле?
Начнём с определения "порода" — вообще-то это слово неоднозначно. Примеры в словаре Даля: "Он из породы Рюриковичей", "Жидовскую породу в седьмом колене знать" — следует понимать генетически негативно, даже когда предок "жида" сам Иисус или кто-то из его апостолов. "Он — мещанской породы". "Собака выродилась у человека до сотни пород". Также "гранит, базальт, различные естественные образования земной коры".
Остановимся на породах одомашненных живых существ — из сотен тысяч видов фауны планеты — не так уж много: овца, лошадь, осёл, верблюд, слон, корова, коза, свинья, курица, утка, гусь, индюк, собака, кошка, и, если добавить сюда насекомых — пчелу и тутового шелкопряда, то право не знаешь — кого ещё недосчитался. Ход одомашнивания каждого из названных видов теряется во мраке веков, впрочем, должно быть, сравнительно небольшой части существования на планете вида гомо, переходящего в гомо сапиенс. Впрочем, наука — археология, этнография и в этом процессе эволюции названного вида совместно с предыдущими кое-что прояснила. В своё время, будучи всеядным читателем, с интересом знакомился с обстоятельной книгой, кажется автора Филиппченко — о происхождении домашних животных, но и не конспектировал, и в памяти, может быть, моей, во многом дырявой, ничего не осталось, а теперь — поздно…
Вероятно, каждому их перечисленных животных при одомашнивании предлагался или навязывался негласный договор взаимного комплекса прав и обязанностей, сосуществования, который в общем устраивал обе стороны. Условия договоров при этом были не одинаковы — с учётом и характера, интеллекта приручаемых, и того, что от них требовалось человеку. Скажем, корова или курица — хозяин обеспечивает вас жратвой вдосталь, об этом вам незачем заботиться, и защитой от хищников, так что плодитесь и размножайтесь, а остальное вас не касается, от судьбы не уйдёшь. По-видимому, к лошади, верблюду, ослу, слону применялась испытанная политика кнута и пряника, и страх наказания гармонировал с привязанностью к господину и его дому.
Интересны в этом плане судьбы кошек и собак. Кошка поначалу вроде бы нанялась оберегать закрома с зерном от мышей, но изначала восприняла это как синекуру, и ещё в Древнем Египте превратилась в уютного домашнего божка, приняв условия договора одновременно с возможностью относительной свободы, гулять "сама по себе" — под настроение. В собаке же оказалось замечательное сочетание: возможность выведения различных пород — и по экстерьеру, и по характеру и, так сказать, профессиональной ориентации — овчарки, таксы или сенбернара; незаурядного интеллекта и безоговорочного признания владельца, хозяина вожаком своей стаи, подчинения и, можно сказать, обожания — слова недаром столь родственному "обожествлению". Сегодня, пожалуй, большая часть собак в мире не выполняет или выполняет условно роль сторожа или подручного на охоте, и вообще различные обитатели городских квартир — из мира флоры и фауны возможно как-то компенсируют вынужденную оторванность от живой природы, подспудное комплексование по этому поводу…
Параллельно происходило, можно сказать, самоприручение людей, разделение их что ли также на "породы". Классификация гомо сапиенс — естественная, этническая, и искусственная — по критериям, можно сказать, "третьеспиральным". Естественно складывающаяся стадная иерархия трансформировалась в определение места человека в обществе с рождения, независимо от его индивидуальных качеств. Как — помните — хлопок или шерсть — изначала получаются тонко или грубоволокнистыми. Или клетки организма — одним суждено стать нейронами в мозгу, другим уйти в пятки. Кстати, кастовое деление в Индии уподоблялось частям тела — важней всего голова, она занимает своё высшее положение, а руки, ноги знай своё место. В конфуцианстве деление людей по принципу интеллектуального превосходства. От императора до раба или крепостного — как в колоде карт. И ещё до Октябрьской революции была строгая регламентация чиновников в "Табеле о рангах", да и во многих государственных и иных структурах поныне соблюдается та же система. Второсортными нередко оказывались представители некоренной нации на земле коренной, или покорённые народы для завоевателей.
Трудно судить, насколько причастно христианство к идее всеобщего равенства, разве что по отношению к людям иной нации, и то не сразу, притом в дальнейшем особенно отделяя это положение от евреев. Проросшая на Западе в новое время идея всеобщего равенства людей, думается, имела под собой преимущественно экономическую почву, в этом случае по Марксу — бытие, то есть обладание достаточными богатствами, давало возможность претендовать на более высокое место в общественной иерархии, неразрывная связь денег и власти, относительной свободы личности постепенно завоевывали свои позиции, опять-таки начиная с Запада. Уже говорилось, какую роль при этом сыграли Соединенные Штаты Америки — "страна эмигрантов".
Осознание человеком своего места в том сообществе, в котором он находится с рождения или вследствие различных поворотов судьбы — и его окружения, и личной — из многовекового опыта ряда поколений, отраженного в "третьей спирали", оседало и как-то закреплялось и генетически — в спирали двойной. Для убедительности можно привести аналогию с тем, что у человека со временем, в отличие от животных, во взаимоотношениях полов акцент во многом сместился, можно сказать, на то, что обобщенно относится ко вторичным половым признакам. Красивое, миловидное, симпатичное лицо, выражение и цвет глаз, губы, щеки, нос, причёска — всё это далеко не безразлично, если не опускаться до безразличного и беспорядочного секса. И женская фигура — грудь, ягодицы, телосложение, да и мужская стать — хотя тут упор, так же, как на женское кокетство, может быть на интеллект, талант, имидж, говоря по-современному. Одним словом, неосознанное ощущение — каково твоё место среди соплеменников; коллектива с которым находишься в определённых отношениях в данное время почти так же, можно сказать, инстинктивно, как влюбленность, разумеется, с коррекцией на индивидуальность, характер и наклонности личности.
Теперь о другом, однако в русле тех же размышлений о судьбах человечества и движущих силах этого процесса. Взявшись за разбор "гималаев" скопившихся за более чем десяток лет газет — журналы особо, их не трогаю, просматриваю порой и нахожу много непреходящего интересного и поучительного, — а в газетах значительная часть уже вовсе не актуальной текучки; так вот просматривая бегло старые газеты, большую часть перевожу в макулатуру, но — отдельные материалы отбираю, и они помещаются в какой-либо из тематических папок, например, "Медицина", "Животные и растения", "Личности", "Экстрасенсы", "Политики и политика", "История" и так далее.
Одна их таких газетных вырезок передо мной — интервью с профессором Сергеем Капицей, сыном нобелевского лауреата, многолетнего ведущего замечательной телепередачи "Очевидное — невероятное". Прогноз о грядущем демографическом взрыве пока, спустя десять лет, не оправдывается. Когда разговор зашел о прогнозах, Капица рассказал о недавно случайно найденной на чердаке дома Вернов, потомков Жюля Верна, неизданной рукописи "Париж, 1968 год", написанной за сто лет до этой даты. В этом романе описаны, пусть под другими названиями, но по сути: телефон, метро, автомобили, даже своего рода компьютеры. Но — лирический герой, поэт не находит себе места в технократическом мире, в котором литература, искусство где-то на задворках. Издатель тогда, в ХIХ веке не решился издавать книгу со столь мрачным пророчеством…
И ещё — цитата из того же интервью: "Тут я могу рассказать историю, которая у меня была со Шкловским, был такой замечательный астрофизик. Я его как-то пригласил в передачу… Он был настроен оптимистически, говорил, что несомненно, жизнь во Вселенной есть, и мы должны искать с ней контакты. Через год или два мы встретились вновь. За это время он пережил инфаркт, и его мироощущение коренным образом изменилось. Шкловский заявил, что мы одиноки во Вселенной, никого нет, бессмысленно искать. Мне ничего другого не оставалось, как утешить его встречным заявлением, что жизнь во Вселенной всё-таки есть, сомневаться не стоит, но он, Иосиф Шкловский, несомненно уникален".
Может быть, и я, предчувствуя приближение своей кончины, проецирую деградацию вида гомо сапиенс — в основном как вырождение, и нахожу причины тому в "породе полулюдей" вокруг? Наверное, по отношению к эсхалотическим прогнозам на основании грядущего не за горами истощения необходимых для цивилизованного существования природных ресурсов; войнам с применением оружия массового поражения, оказавшегося в руках безрассудных диктаторов или безжалостных террористов; неведомым опустошительным эпидемиям неизлечимых болезней, — призрак деградации рода человеческого не представляется таким уж угрожающим?
Более того, возможно, не исключено, что именно этот фактор поспособствует выживанию вида гомо с относительно приторможенным сапиенс. Мне представляется, что симптомы этого явления явственно проявились в двадцатом веке, по-разному отраженные у Шпенглера и у Мережковского в "Грядущем Хаме". Но, оглядываясь на минувшее столетие, разве мы не поражаемся громадности содеянного во всех областях культуры и неслыханных прорывов в познании существования макро и микромира — заметим, в основном в первую четверть или треть ХХ века? И всё же — какая-то — если не вторичность, то дополнительность что ли просматривается, но насколько это, так сказать, ущербно? Если двойная спираль, генетическая основа вида гомо позволила так развиться мозгу человека, что уже развитие "третьей спирали" пошло богатырскими шагами, то чего можно опасаться в трансформации этой "третьей спирали"?
Не в первый раз прибегну каналогии. В книге моей "Почему мы так одеты" несколько страниц посвящены причёскам, как предтечам разного рода головных уборов, о которых даже в этой книге сказано немало любопытного, однако далеко не всеобъемлюще. Кто знает — какую цель преследовала природа-эволюция гомо, оставив на определённой стадии волосяной покров лишь частично — на голове, под мышками, в паху. Относительно последнего какой-либо догадливый теолог мог бы высказать предположение: для вящего соблазна грешных адамов. Может, по той же причине лысый мужчина, что не такая уж редкость, немного утрачивает в своей привлекательности для противоположного пола, так же, как усы и борода, как своего рода признак мужества, эту привлекательность вероятно усиливают. Должно быть, с незапамятных времен людей, даже независимо от пола, занимало то, что в русском языке обозначается словом "причёска". "Причесать" — по Далю — "убрать голову, расчесывать волосы нарядно". Правда, ещё в недавние времена сюда вмешивалась традиционная, религиозная обрядность: и "мне с плачем косу расплели" по русскому обычаю — невесте, и остригли наголо еврейку после свадьбы, чтобы носила парик, и тонзура — "выстриженное место на макушке у католического духовенства"…
Этнографы поведали, что например, у индейского племени, чьим тотемом была черепаха, и причёски чем-то напоминали это животное; что сложные манипуляции аборигеном одной из народностей Африки превращали волосы в нечто, напоминающее виноградные грозди. Историки представят картины, где у придворных дам Франции ХVIII века на головах полуметровой высоты сооружения с намётками морских сражений… И каких только не бывало или не бывает причёсок ?по стилю и цвету, косичек — не только у женщин, усов и бород, укладок и завивок, разве что в новое время кроме моды всё больше внимания уделяется индивидуальности, выигрышности для данного субъекта метаморфоз заложенного с рождения.
Не лишено обоснованности предположение, что разнообразнейшие головные уборы ведут родословную от тех же причёсок, лишь частично выполняя утилитарные функции, как ушанки — от холода или вьетнамские нон — своего рода зонтики от дождя или украинские брыли от солнца; в ряду надеваемых на головы характерных и отличительных элементов костюма, внешнего облика — в разные эпохи, у многих народов — венки, венцы, короны, шляпы и шляпки, кепи и цилиндр, картуз и ермолка, кепка и чалма… Это — часть материальной культуры, такого вот воплощения или отражения "третьей спирали".
Теперь — относительно аналогии между тем, что сотворилось изначально, генетически, и трансформировалось в причёски, головные уборы невероятного разнообразия и — наработанного "третьей спиралью" в былые века, и — произрастающий на этой основе. Притом — с необъятными горизонтами. Не знаешь, право, чему тут отдать пальму первенства — науке или культуре — в широком плане. И поневоле восхищаешься порывами мысли — всё обновляемой и позволяющей вглядываться в глубь и в ширь бытия, и, позволю себе добавить — в какой-то мере льющих воду на мельницу моей монадологии. Один из примеров того, как наука может нацелиться на постижение достигнутого живыми монадами, флорой — ещё на первых этапах становления жизни на земле, отнюдь неслучайно, а по-монадному целенаправленно.
Говорит нобелевский лауреат по химии за 1987 год Жан-Мари Лен: "Одна из функций фотосинтеза растений состоит в выработке кислорода с помощью воды, для чего необходим катализатор, способный стимулировать эту чисто химическую реакцию ( при благоприятных температуре и давлении ). Роль этого катализатора играют белки, содержащие атомы марганца. Но никто не знает, как построены эти участки молекул, и каким образом их можно воссоздать". В связи с этим возникает наивный, почти телеологический вопрос: а если бы в числе элементов мог и не быть такой — марганец, и ни у какого другого нет ведь таких особенностей, которые мы шаг за шагом открываем в нём?
На страницах этой книги не раз звучали славословия в адрес бесчисленных и бесконечно рождаемых близнецов — всего несколько десятков разновидностей, элементов периодической системы, говорилось о некоторых их семействах — близких родственниках по антропоморфному, иные особо выделялись, но — не за общепризнанные заслуги: углерод — не как творец алмазов и золото в градациях технической чистоты. Вообще-то, мне такие, прошу прощения, истинные монады, отчасти достаточно знакомые нам в натуре: то же золото, серебро, медь, свинец, ртуть, углерод, йод, алюминий, или как-то перемешанные с другими с образованием различных сигмонад — кремний и кальций, кислород и водород, натрий и хлор и тому подобное, — представляются персонажами необъятного романа, который непрерывно разворачивается природой во вселенной — где некоторые, так сказать, действующие лица главенствуют, а иные разве что мельком засветятся, и когда порой неожиданно проявляются неведомые черты их, с позволения сказать, характеров, реализуются поразительные возможности…
Литература, искусство и, может быть, позже наука — начиная с Шекспира, Рембрандта, Баха осваивают эту неоднозначность, многоплановость, кажущуюся несовместимость монад, сигмонад, деяний и мыслей человеческих, таинств бытия. Не приложить ли такое виденье к той монаде, что именуется марганец? Каждый вид живого чётко отработал собственное потребление марганца по принципу "необходимо и достаточно". В земной коре содержание марганца — 0,1 %, и распространен весьма неравномерно, впрочем, как и большая часть элементов, полезных ископаемых, — и к кому тут предъявишь претензии…
В организме растений марганца примерно десятитысячная доля процента, животных — стотысячная; повторю — неладно, когда его недостаёт, в том числе, и в наших с вами телах, но избыток тоже вреден, правда, иные организмы способны накапливать марганец — неясно отчего и для чего — например, водяной орех и рыжие муравьи. А открыт он был как самостоятельный элемент шведскими учёными к концу ХVII века, и не находил применения в промышленности до тех пор, пока английский металлург, кажется, ненароком получил стальной сплав, в котором марганец составлял шестую часть. И сплав этот оказался невероятно износоустойчивым. С тех пор на всей планете надёжно и подолгу служат многие тысячи километров рельсов и ковшей экскаваторов.
Марганец входит в разные сплавы, как и другие легирующие элементы, придающие этим сплавам замечательные свойства, что в немалой степени способствует прогрессу едва ли не во всех областях техники, совершенствует исследовательский арсенал науки. По шутливой аналогии между развитием техники и культуры за последние пару веков можно сказать, что, например, и в поэзии вслед за "золотым" и "серебряным" веком пришёл век, так сказать, "сплавов", акцентируя на огромном разнообразии и особенностях каждого из них. Нелишне заметить, что потребителей новых материалов — в промышленности и в быту нынче, наверное, намного больше, чем ценителей и любителей поэзии. Хотя — "печной горшок тебе дороже" бывало и в минувшие века… Но, может быть, и для учёных — от математиков до историков, от тружеников прикладных наук до этнографов, от астрономов до философов — тоже наступил "век сплавов" в том же смысле, грубо говоря, не создания вечных шедевров, но решения текущих локальных задач?..
Всё население нашей планеты, разумеется, условно, можно приравнять к, так сказать, досплавной сигмонаде — порознь отдельные металлы — чистые и нечистые, неметаллы, шихта — и совместимость всего этого как воплощенной сигмонады в понимании представляемой ранее монадологии — под вопросом. Надо ли доказывать, что лишь какое-то приемлемое структурирование, образование относительно устойчивой сигмонады гарантирует более или менее всеобщее благополучное существование. Если же продолжить аналогию со сплавами — то можно поразмышлять — какие свойства, особенности будут присущи такой обобщенной структуре.
И в этом, мне кажется, сегодня актуально по-новому взглянуть на известную статью, работу Дмитрия Мережковского, написанную примерно век назад — "Грядущий Хам". Начну, что называется, с конца: заключительная фраза — "хама грядущего победит лишь Грядущий Христос". Тезис этот вряд ли может быть воспринят не мистически-восторженно, так же, как, скажем, "коммунизм — светлое будущее человечества!". Как говорится, дай Бог, но обоснование уверенности в воцарении в обозримом будущем царства Божья и всеобщего счастливого благолепия ни по марксизму, ни по пророчеству о "втором пришествии" человеку мыслящему не представляется убедительным.
Но если в эволюции вселенной, жизни на Земле, не исключая истории человечества — всё происходит по безальтернативным законам природы, следовательно безвариантно — и в большом, и в малом, то выходит ни к чему бить тревогу или на что-то уповать — независимо от нас вместе взятых — на Земле наступит нечто вроде коммунистического рая или наоборот — конец света для человечества как такового. Снова прочёл я о дискуссиях между Альбертом Эйнштейном и Нильсом Бором. Как я понимаю, принцип неопределённости в квантовой физике, только статистический подход к явлениям в микромире, — Бор сводил к непризнанию увековеченной классической физикой принципа причинности, то есть неоспоримой связи между причиной явления и следствием, то есть зная причину и законы природы можно наверняка предвидеть последствия любого рода, будь то в макро и микромире, и отступиться от этой идеи Эйнштейн не мог — в силу сложившегося мировоззрения, и никакие доводы очень уважаемого им Бора поколебать этого убеждения не могли. "Бог не играет в кости" — так образно объяснял творец теории относительности свое отрицание случайности, случая, так сказать, без повода, без причины такового.
Учёный Постников выдвинул гипотезу, что христианство преодолело античную, языческую покорность року, неотвратимой судьбе и провозгласило свободу выбора, свободу воли, которая, заметим, может обернуться даже инквизицией, но — и обращением к истинно христианским ценностям, сознательной любви к ближнему — и это мироощущение — у меня нет сомнения — также имело свою причину в эволюции рода человеческого, направленного, как и вся эволюция живого, к сохранению данной человеческой сигмонады. Правда, сомнительно, чтобы за века становления христианской религии в Европе и за её пределами народы существенно приблизились к воплощению христианских идеалов. И не мне судить о том, какую роль сыграло христианство в расцвете или в какой-то мере ограничении западной культуры.
Однако высвобождения импульсов бурного развития западной культуры и науки с рубежа конца средневековья и нового времени нельзя отрицать, в то время как Восток представлялся застывшим. Эта замороженность — действительная или кажущаяся дала повод Мережковскому, который при всей своей развитой эрудиции традиционно воспринимал Восток по-западному в туманно-экзотическом облачении, избрал Китай как синоним или символ духовного застоя. И по его мнению такие основатели идеологии такого существования, как Лао Цзе и Конфуций по существу духовно узаконили такое приземленное восприятие бытия своим соплеменникам.
Подобное этой вязкой бездуховной "китайщине" — мещанство, именно европейское, что на первый взгляд, при сравнении тогдашней цивилизованной Европы, западной — с крестьянской неграмотной в большинстве своём России могло показаться парадоксальным. Безразличного к высоким идеалам китайца — по Мережковскому, и европейского мещанина роднит не только это, и если бы этим всё ограничивалось, но последний — крайне эгоистичен, грубоват, расчётлив безмерно, завистлив, нетерпим к людям другой национальности, вероисповедания; раб заскорузлых традиций, почтения к его признанным властью или олицетворяющую их кумирам. Где уж тут подлинная верность христианским заветам…
Это — интернациональные черты западного мещанства, как я его вижу, впрочем, и в наших краях, и то, что Ромэн Роллан и его герои — Кола Брюньон и Жан Кристоф, очарованные души, героические личности, Шуберт и Ницше, Ибсен и Бернард Шоу — не таковы, исключения, как и, вероятно, части подлинной интеллигенции Европы и Америки, — не отменяют факта засилия или всесилия этого "среднего класса" — не столько в экономическом, сколько в интеллектуально-нравственном плане. Спасение России от этой заразы по Мережковскому такие люди, как Герцен и Бакунин видели в русской крестьянской общине, где вроде бы живучи отношения между людьми, соответствующие христианской концепции — по Герцену, или по Бакунину — в анархизме, безвластии в лучшем смысле этого понятия, когда ни у кого нет над собой безнравственного во многом в силу своего положения начальства.
Ранее упоминалась затерянная в джунглях Вьетнама деревня, в которой и впрямь отношения между жителями естественны, во всяком случае безо всякого привкуса агрессии в любой форме, что наверное и составляет христианский, буддистский, а, может, и конфуцианский идеал. Что до анархии, то как показывает опыт истории — такова уж должно быть человеческая природа — каждое временное безвластие или почти каждое завершается структурированием в иерахическо-бюрократическую диктатуру, и разве что осознание преимущества демократии позволяет в новую эпоху преодолевать эту традицию.
При всём том проблема "грядущего Хама" не снимается, но попробуем взглянуть на неё с учётом определённых явлений, как мне представляется, в жизни людей последних поколений — и тех, что прошли до меня, которые также мне не чужды, можно сказать, родственны, и — нынешние.
Время признаваемых возможностей
Одна из свежих, парадоксальных и не очень-то поддающихся проверке гипотез проявления гениальности такова. Дескать с рождения задатки гения заложены у большей части рождающихся людьми. За первые годы или даже считанные месяцы жизни младенца они успевают превратить "гомо" в "сапиенс" — в отличие от того, что в мозгах обезьяньих детёнышей естественно затухает, ибо так диктует генетическая программа вида. Но — об этом говорилось ранее в этой книге, как об одном из векторов эволюции — у некоторых особей нарастание тех возможностей, которые могут привести к прыжку эволюционирующего вида на новую высшую ступень. У видов растений и животных такое сосредотачивается на физиологических в первую очередь изменениях, а у гомо сапиенс концентрируется на "третьей спирали".
С моментов, подчеркну, естественного начала формирования "третьей спирали" вида гомо, у соплеменников вырабатывалось определённое отношение к тем, у кого разгоралась на их глазах "искра Божья". О том, как воспринимали наши далёкие предки — уже не тех, которые вырабатывали язык, верования, обряды, но — были изобретательны в производстве орудий труда, приёмов охоты, земледелия — мы можем судить разве что из мифов, где эти предки предстают в образе если не богов, то обожествляемых героев. Надо отметить, что умельцы во всех областях материальной и духовной жизни народа всегда бывали в почёте: талантливые подвижники — в новой терминологии — кузнецы и певцы, скоморохи и кружевницы, сказители и храбрые воины, знахари и ворожейки, те, что украшали храмы или славно охотились…
Впрочем, и к тем, кто вместо того, чтобы сеять и жать — баловался художеством, углублялся в религию до фанатизма, зачитывался учёными книжками, — если это никому не вредило, — смотрели сквозь пальцы, с пониманием или как на чудаков. Однако уже на уровне общественных формирований — не побоюсь сказать — мещанской закваски — гениев или тех, в ком "искра Божья" возгоралась как непонятная сверхновая звезда в небе, зачастую не очень-то жаловали окружающие, по крайней мере при жизни. Нерадостны были скитания Конфуция; сограждане Сократа может вслух не повторяли, как он им надоел заставляя думать не о том, о чём хочется; а скульптора Фидия какое-то время почитали наверное за то, что идолопоклонникам льстило столь ласкающее взор изображение их кумиров. Известны имена придворных поэтов, музыкантов, живописцев, астрологов — в широком смысле толкователей и предсказателей сокрытого — в разные эпохи, у разных правителей, зависящих от капризов и милостей последних — вплоть до сталинского правления.
Но куда обширней мартиролог тех, чей вклад в создание локально-этнических или общечеловеческих составляющих "третьей спирали" по достоинству оценивают потомки, — при жизни в лучшем случае неоцененных, а то и нуждающихся в куске хлеба, гонимых, преследуемых "чернью" в Пушкинском понимании, а также завистниками, конкурентами нередко бездарными, мещанами в разных обличиях. Как уже указывалось ранее — это не признак некоей злокозненности или тупости большей части рода человеческого, но естественное противодействие "души вида", если угодно — тому, что представляется угрожающим его стабильной жизнестойкости. И лишь когда реализация возможностей у отдельных особей признаётся, скажу сразу, неведомо каким образом — значительной частью популяции и опять же пока нам непонятно как, во всяком случае не только естественным отбором по Дарвину — внедряется в генетические программы — это приводит к возникновению вида на следующей ступени эволюции.
Почти шутки ради или безудержно фантазируя, выскажу предположение, что с начала сотворения мира — не по Библии, а, скажем, по теории "большого взрыва" — по счастливой случайности получались элементарные частицы и атомы разных элементов из них, эта "зараза" снова-таки посредством Окина пошла гулять по всей развивающейся вселенной, сотворяя звёзды и галактики. Да, так называемые законы природы рождались попутно.
В свете вышеизложенного можно говорить о том, что и в судьбах человечества настал или настаёт переломный момент, когда пришло, если такая формулировка приемлема, — бессознательное осознание необходимости всяческого укрепления "третьей спирали" во имя рождения вида, назовём его "гомо сапиенс плюс", одним словом, думается, в двадцатом веке, возможно, несколько раньше человечество спохватилось — сколько можно столь пренебрежительно относиться к тем, кто вносит хоть какой-либо вклад в совершенствование "третьей спирали"? Тем более различные аспекты этого творчества не вступали в конфронтацию с религией, и, даже что касается науки, своеобразно подыгрывая первой.
Вспомним всё же: в былые времена сохранялся оптимальный баланс между востребованностью индивидов, поднимающих планку "третьей спирали" благодаря "искре Божьей" в душе, и существованием подавляющего большинства населения в той или иной державе. Понятно, что Ломоносову нечего было делать в Холмогорах, разве что рыбачить; так же, впрочем, как и Ньютону в эпоху Вильгельма Завоевателя дозволено было бы наблюдать за пополнением казны правителя данью вассалов. А сколько сегодня в мире "чистых" математиков, то есть учёных, чьи работы в обозримой перспективе не сулят практического выхода, и занимаются они наукой не за свой счёт. Хуже приходится начинающим и недостаточно популярным литераторам, художникам, музыкантам, артистам, но миллионы молодых людей неуклонно вступающих на эту стезю — свидетельство резко возросшей востребованности в пополнении уже бесчисленных звеньев "третьей спирали".
Эта можно сказать созидательная лихорадка затронула, пожалуй, все сферы человеческого общежития, нарастающе безудержно — словно прорвало какую-то сдерживающую преграду, плотину. Сравнение с причёсками, даже головными уборами, их поразительным разнообразием — кажется недостаточным. Двадцатый век, может, с некоторым захватом предыдущей эпохи, невероятно расширил диапазон возможностей индивидуальной человеческой монады и соответственно сигмонад объединенных по тому или иному признаку. Особенно это видно, когда сравниваешь "век нынешний и век минувший". Человек добрался до полюсов Земли — северного и южного, героически, и вот уже пребывание научных экспедиций в Арктике и в Антарктике проходит буднично. Первый самолёт взлетел, совсем ненадолго, но — над землей парит, а нынче — авиарейсы в любую точку планеты — не проблема. Приобрел автомат — десятки людей расстрелял за несколько минут, а уж атомная бомба — за секунды отправит десятки тысяч на тот свет. Небоскребы, компьютеры, автомобили, интернет — да любой или почти любой уже в ХХI веке сочтёт перечисленное трюизмом, и сходу смогут дополнить такой перечень десятками примеров поразительного прогресса науки и техники.
Правда, если в вышеназванных сферах время одиночек, делающих совершенно самостоятельно выдающиеся открытия, изобретения — почти миновало, уступив приоритету коллективного творчества, впрочем, то же проявилось и в синтетическом искусстве, в кино, например, хотя распределение ролей, вклада в достижение заметных, общепризнанных результатов каждого — высвечивается довольно определённо. Впрочем, во все времена замечательные "ветви" или листики "третьей спирали" вырастали не на пустом месте — "на плечах гигантов" прошедших поколений, в благодатном окружении — друзей, порывов эпохи, и, может быть, непосредственных посланий Окина…
Едва ли не для каждого жителя планеты, как мне представляется, особенно вторая половина ХХ века открывала потенциальную возможность относительного материального благополучия — у себя на родине или за её пределами. Можно сделаться успешным бизнесменом, вот и Онассис — эмигрант с несколькими долларами в кармане достиг уровня мультимиллионера. Любые способности в любой сфере человеческой деятельности, тем более, когда они выше средних — могут стать тем начальным капиталом, который, пущенный выгодно в оборот, принесёт ощутимый достаток.
Есть возможность реализовать артистический талант при соответствующих внешних данных — желательно в кино; или в тех видах спорта, где результативность хорошо вознаграждается; к этой же категории можно причислить автора бестселлеров, оригинального художника, популярную звезду эстрады, ловкого политика, наконец, криминального авторитета или внушающего доверие шарлатана. Сразу же следует оговориться: стимулирующая составляющая материальной заинтересованности сугубо индивидуальна — несомненно немало тех, кто посвящает себя какой-либо области литературы, искусства, науки, спорта, да и "чудачеств" — коллекционирования, изобретательства, тем более служению "своей" религии — зачастую меньше всего рассчитывает на должное вознаграждение, хотя опять-таки для многих этот фактор далеко не на последнем месте. И как тут не вспомнить многочисленных соискателей личной строчки в пресловутой книге рекордов Гиннеса, что вовсе не гарантирует даже мизерных гонораров.
Характерно и то, что при столь расширившемся диапазоне возможностей оптимально вписаться в жизнь своей эпохи, своей нации, своего поколения, человек не сразу определяется. Главный герой романа Торнтона Уайлдера "Теофил Норт", в котором по-видимому отражены и автобиографические моменты писателя, — в начале ХХ века, подростком и юношей пережил "девять призваний", мечтая стать миссионером у дикарей, археологом, сыщиком, актёром, представляя себя и в иных жизненных амплуа. Схожи с этим и многие откровения нынешних знаменитостей в средствах массовой информации; похоже немногие ещё с детских лет сознавали твёрдо единственный верный путь своего призвания, реализации данного с рождения таланта. Бывало, впрочем, что попутно открывался и в отлично владеющих пером или кистью — учёный, актёр, политик.
Если "третью спираль" условно представить как некий банк, то с некоторых пор число вкладчиков определялось многими тысячами и непрерывно возрастало. Предполагается, что начиная с ХХ века наиболее значительные "вклады" отмечаются Нобелевскими премиями. Но — если предложить обладателям дипломов о высшем образовании или учёных степенях назвать дюжину литераторов, удостоенных этой премии, не говоря уже о физиках, химиках, биологах, борцов за права человека — немногие окажутся на высоте. Ну, а вообще — попробуем представить себе, — что бы уже в наступившем ХХI веке могло поразить, ошеломить, потрясти души подобно откровениям Будды, Христа, сотворенному Леонардо да Винчи, Моцартом, Львом Толстым, Эйнштейном… первые пришедшие в голову имена?..
Издаётся любопытный краткий перечень наработанного в ХХ веке "Год за годом" во всех областях культуры, науки, на мой взгляд неполно, субъективно отражается то, что в самом деле определило новую конфигурацию "третьей спирали" в минувшее столетие. На мой взгляд — это понимание и волновой природы мироздания — электрона, спектра солнечных лучей, рентгеновского, радиоизлучения, потоков из космоса, и физических, биологических полей. Это — осознание обособленных в мышлении человека до того категорий пространства, времени, материи, энергии в их взаимосвязи. Это — колоссальный рывок в понимании и применении информационной составляющей во взаимодействии и развитии любых монад — от атомов до этносов, от функций двойной спирали ( не удержусь — и "третьей" ) до интернета.
А наряду с таким прорывом в познании мироздания наступила, я бы сказал — некая неуверенность, растерянность тех, кому суждено проскочить уверенно из моря прошлого в море грядущего между Сциллой постижимости всего сущего и Харибдой непостижимости чего-то главного… Какому путешественнику придёт нынче в голову отправиться открывать неведомые земли, разве что в какие-нибудь дебри Амазонки ещё не ступала нога представителя цивилизации; а так — чуть не в любом уголке планеты за деньги вам предоставят должный комфорт и обеспечат разноплановой экзотикой. Но — насколько при этом постижима душа того народа, куда нас доставила туристическая фирма? Хотя и вроде бы близкая нам душа — всё же, как говорится — потёмки…
Вместе с тем — мало ли что может занять нас, и, как выше было сказано, вызвать трепет и восторг? Ну попал в руки, как говорят, превосходный новый роман в духе постмодернизма этого, как его… Ну любопытные полотна, где сочетается сверхреализм и мистика… А голос примадонны в "Кармен" — стоит иметь запись… Конечно, специалиста, и, пожалуй, только его и коллег весьма заинтересует открытие очередной элементарной частицы, новой галактики, расшифровка микроучастка генома, доказательство теоремы Ферма, обнаружение секретных соглашений между монархами, открытие эффектной вакцины.
Дерево на улице
Заглавие — из давнего моего фантастического рассказа, опубликованного, содержание которого уже помню в общих чертах… Допустим, изложенное на предыдущих страницах не вызывает возражений и некоторым образом характеризует состояние человечества под знаком "третьей спирали" в наше время. Но автор вроде бы замахнулся на то, чтобы соотнести это не больше, не меньше, чем с судьбами человечества, и некоторые соображения на этот счёт не обойдутся, как вероятно заметил возможный читатель, без сравнений и аллегорий, столь любезных авторскому мышлению.
"На древе человечества высоком…", — из стихотворения Тютчева — памяти Гёте, с которым он виделся. Верно: такой изумительный "лист" мог возникнуть лишь в результате многовекового роста и развития гомо сапиенс. И, если глядя на желудь, легко представляем себе, каков будет каждый лист у выросшего из этого желудя дуба, то "на древе человечества" — все листья разные даже очень разные, и по-своему уникальные. В учебниках изображается символическое дерево эволюции живых существ, ещё раз замечу — отсутствуют промежуточные звенья — чему я уже находил объяснение, но — между ближайшими налицо сходные элементы — конституции, физиологии, органов чувств, как — трудно не признать — между видом гомо и прапамяти.
Вообразив такое же "древо" уже из поколений предыдущих веков гомо сапиенс, пусть преимущественно "западных" образцов — оказываемся на куда более основательном информационном фундаменте, позволяющем делать определённые выводы. Они касаются главным образом эволюции "третьей спирали". Условное "дерево" развития человечества подобно генеалогическому или выражающему наглядно эволюцию живого на Земле, понятно, скорее напоминает не обычное, в лесу, но — растущее в саду опытного, изобретательного последователя Бербанка или Мичурина, когда на яблоне привитые ветви поражают разнообразием сортов яблок, а то и других плодов. И ещё то, что присуще только этому воображаемому "дереву" — мощная информационная подпитка из насыщенной и, может быть, перенасыщенной культурной "почвы", образующейся и в значительной степени сохраняющейся за многие века появления на свете гомо сапиенс, причём с той особенностью, что эта информация как-то доходит до определённой "ветки" или даже "листика" — монады, индивида, скажем, до Леонардо да Винчи, Иоганна Баха, Пушкина — предположим не только из "почвы", но из Окина, из Космоса, в то время как почти минует личность совершенно заурядную, впрочем, "питая" куда щедрей, чем "братьев меньших".
И опять-таки, в отличие от обыкновенных деревьев, с каждым годом или веком вызревают "плоды" обновленные, непохожие на предшествующие содержанием, формой, разнообразием, воплощением — это уже исключительно относится к пополнениям духовными монадами "третьей спирали" — углубленного проникновения в сущность миропорядка. Наглядное подтверждение тому для мало-мальски образованных людей — развитие науки в последние века, а лучше — музыки. Бетховен в своих сонатах — мой собеседник, но совсем иной, чем Иоганн Бах или Моцарт, а Шостаковича или Шнитке понимаешь не сразу, как, скажем, серьёзную статью из какой-либо области науки даже нарочито адаптированную для читателя, имеющего об этом предмете лишь самые общие представления.
Ранее высказывалось предположение, что в эволюционном процессе возникновение новых видов осуществлялось, так сказать, революционным образом, закрепляющемся в генетической программе, двойной спирали, а у вида гомо акцент смещался на "третью спираль". Серьёзные учёные, историки в сущности говорят о том же, рассматривая ход цивилизации в определённые эпохи у тех или иных наций, народов. Явный результат таких духовных революций — возникновение языка, не только расширяющего возможность значительно более эффективного общения между людьми для достижения общих целей по принципу необходимого и достаточного, как у "братьев меньших", но и потенциально предрасположенного к избыточности, о чём свидетельствуют синонимы или всеобъемлющие словари народов, стоящих на достаточно высокой ступени цивилизации, включая диалекты, — десятки тысяч слов, неизмеримо превышающие количественно словарные запасы большинства тех, для кого это родной язык.
Правда, в этой обширной языковой среде поэты, люди, что называется, владеющие пером, чувствуют себя как рыба в воде, информационно связанные со всем, что находится — от самого дна до штилевой глади или волн в бурю, приспосабливаясь к течениям, особенностям воды речной или морской, океанской, и воплощая это — рыба в своё существование и продолжение рода, человек с помощью языка — в то, что ненадолго или навечно остаётся в "третьей спирали". Но языки — это не только то, чем, если не ошибаюсь, занимается лингвистика. Как уже отмечалось, поучительно проследить, как за несколько минувших веков развивались языки музыки, математики, живописи, причём основы этих языков в той же "третьей спирали" наверное закладывались много веков назад. То же на мой взгляд относится к обобщенному понятию или категории "игра".
Недавно я бегло просмотрел книгу, заглавие которой можно перевести на русский язык, как "Человек играющий", и на многих страницах этой книги глубоко и обстоятельно рассматривается этот феномен существования гомо сапиенс. Напомню сжато о "полях сражений" в мире игры: шахматная доска и фигуры на ней; символические рукотворные персонажи, которыми ловко манипулировал По Пок Кивис в "Песне о Гайавате"; го — популярная игра Восточной Азии, домино; известные атрибуты многих игр — шестигранные кости, игральные карты, мячи на стадионах, рулетка. Множатся в новое время разновидности интеллектуальных игр — вплоть до абсолютно абстрагированных от стимулов выигрышей, побед в гипотетическом варианте известного романа Гессе.
Если смотреть на игру как моделирование жизненных ситуаций, но, повторю, в отличие от того, что происходит у подрастающего поколения "братьев меньших" под эгидой генетического кода, двойной спирали, то у человека чуть ли не с младенчества — возбуждает неудержимое стремление к той или иной игре управляющая душами "третья спираль", хотя подспудная колыбель воображаемых перипетий бытия — в сновидениях. В таком понимании более чем сродни игре, играм названным выше — воплощаемое на сцене, на экране, в романе вроде бы вполне реалистическом, или в древнем мифе, легенде, сказке; а также языком музыки, живописи, даже математики — в операциях с многомерными пространствами или мнимыми числами, да и в квантовой физике.
Игра — в широком понимании — может захватить душу и не отпускать — когда царит фетишизм тех же шахмат, карт, рулетки, тенниса, или в общем так же — "О, если б знал, что так бывает…" Игра не ведает, не хочет ведать граней между возможным и вероятным. Игрок в покер надеется, что в один прекрасный час у него на руках окажется наивысшее сочетание, помнится, флеш-рояль — карты одной масти начиная с туза, подряд, и во главе с джокером, а у его богатющего и рискового противника тоже многообещающий расклад, и в результате взвинчивания ставок выигрыш, как говорится, со многими нулями достанется дождавшемуся своего звездного часа. В истории этой игры — ведь бывало такое, а даже если нет, то не исключена и подобная возможность…
Любой — самоуверенный человек, подхлестываемый талантом, честолюбием, — поправлюсь — самоуверенность может быть запрятана в глубине души, — тоже вправе надеяться, что напишет исключительный, гениальный роман или сотворит симфонию, архитектурный комплекс, вырвется в олимпийские чемпионы, сделается видным политиком, удачливым бизнесменом — мало ли нынче поприщ, на которых человеку незаурядному при благоприятном стечении обстоятельств можно достичь вожделенных вершин. Говоря о неохватном мире игры нельзя пройти мимо взаимоотношений полов, и тут, по-моему, представительницы так называемого слабого пола куда больше преуспели — для них любовные игры — боже упаси сводить всё к сексу — занимают значительно большую заботу души, чем пожалуй и для самых заядлых сердцеедов. Литература, искусство, как свидетельства такой моей посылки, думается, достаточно убедительны, и здесь не стоит вдаваться в дискуссии.
Лучше потолковать о другом, о чём также уже шла речь — об избыточности вида гомо, изначальной, в возможностях эволюционно необычно продвинутой структуры мозга, вероятно, с целью выживания популяций этого вида в неблагоприятных условиях, что трансформировалось в построения "третьей спирали", выходя за рамки необходимого и достаточного для существования данного вида, что присуще, пожалуй, всем дочеловеческим одушевленным. Такой характер развития вида можно было бы определить в общем как "искусственный" или "противоестественный", правда, положим, не в самом главном. Напрашивается аналогия с окультуренными растениями и одомашненными животными. Земледелие и скотоводство позволили людям, вынужденно пришедших к такому подспорью выживания, без катастрофических потерь "плодиться и размножаться", когда параллельно во всю "плодятся и размножаются" колосья пшеницы, стада овец. При этом всё это, так сказать, прирученное человеком уже волей-неволей нуждалось в опеке хозяина — чтобы обеспечил кормами или подкормкой, защитил от всяческих напастей — то ли непогоды, то ли врагов, для которых входящее в орбиту интересов человека могло бы послужить добычей — те же пшеница или овцы.
Но притом у этих подопечных понемногу атрофируются способы и потребность активной борьбы за выживание; несладко приходится по каким-то причинам одичавшим; такого рода изнеженность сельскохозяйственных культур и домашних животных — не секрет для биологов. А не оказывается ли человечество примерно в сходном положении — будучи всё более зависимо от созданного им же за минувшие века? Предположим нечто похожее начинает происходить с самим видом гомо: люди в общем стараются по возможности использовать и данное природой, и подброшенное или подсказанное обстоятельствами, выгадывая для себя побольше удовольствия или удовлетворения. Чем не житье собаки или кошки, разумеется, на значительно более высоком уровне, но уже с намечающимися ограничениями.
У опекаемых человеком представителей флоры и фауны фиксируются рекорды: надой молока с одной коровы, настриг шерсти с барана, урожай кукурузы, разновидности тюльпанов, роза, но голубая, быстроногий пёс, красавица кошка, гигантский арбуз… Плоды целенаправленной селекции, создания наиболее благоприятных условий для проявления желанных качеств и, наконец, генетический потенциал к достижению такого — из ряда вон выходящего. Нечто весьма характерное для эпохи соревнований и рекордов, как, скажем, во всемирных Олимпиадах. Судьбу высших наград решают нередко сантиметры, доли секунды, или доступные только вниманию искушенных судей телодвижения, непредсказуемые траектории мячей.
Правомерно ли перенесение вышеобозначенных картин на нынешнее формирование и воплощение "третьей спирали" — в сферах литературы, искусства, науки? В том смысле, что подвижки далеко не столь масштабны, как бывало в истории человечества. Несравнимо с тем, что внесли в "третью спираль" и в судьбы значительной части мира гомо сапиенс — называю первые приходящие на ум имена: Будда, Иисус Христос, Магомет, Леонардо да Винчи, Моцарт, Карл Маркс, Лев Толстой, Вашингтон, Ленин, Эйнштейн… Но и наш современник благодаря своей изобретательности, упорству, напряженному поиску путей самореализации ( чего автор этих строк, думается, почти начисто лишен ) может рассчитывать на больший или меньший успех, на то, чтобы опять же более или менее заметная часть человечества, оценив совершенное по достоинству, воскликнула "ах!"
Да я сам на протяжении своей жизни не раз бывал восхищен творимым моими современниками, теми, кто жил или живёт одновременно со мной — поэзией, балетом, открытиями в науке, но рано или поздно прояснялась шкала оценок, всё становилось на свои места, разумеется, при достаточной субъективной коррекции. Но с течением времени критерии всё, так сказать, объективизируются, подобно тому, как у астрономов градации звёзд и других небесных объектов: иные "первой величины" — поскольку относительно ближе к нам и ярче светятся, на самом деле не такие уж крупные или: может быть, "горячие", а, скажем, еле заметная, и то в телескоп туманность — целая галактика, вмещающая миллионы светил; к этому можно отнести планеты, кометы, ненадолго привлекающие всеобщее внимание "сверхновые", сравнительно быстро утрачивающие свою видимую исключительность…
Успехи собственно астрономии за минувший век или несколько минувших веков — грандиозны, звёздные карты делаются всё более подробными, с расшифровкой положений и характеров обозначенного на них, чего нельзя сказать о том, что крутится в некоем космосе "третьей спирали", тем более выработать тут общепринятую шкалу оценок. И происходящее в "третьей спирали" можно сравнить разве что с тем гипотетическим развитием вселенной вскоре после "большого взрыва" — когда зарождались и звёзды, и галактики, и намётки грядущих планет — во всём невероятном разнообразии. Только что вычитанная цитата из воспоминаний физика, академика, Нобелевского лауреата о том, к которому приложимы те же определения — Льве Ландау: "Существование таких людей, как Ландау побуждает ставить вопрос о пределе человеческих возможностей, об огромных резервах, таящихся в человеческом мозге".
Значит ли это, что и минувший двадцатый век пополнил "третью спираль" творчеством личностей "первой величины" по некоей абсолютной шкале рождающихся гениев во всё расширяющейся сфере познания и отражения сущности нашего бытия?
Задавать ли снова-таки кажущийся наивным вопрос: "почему, а вернее — зачем творили и творят преходящее и непреходящее в океане "третьей спирали"? Такие разные индивиды, и так по-разному — во всех многочисленных ответвлениях "третьеспирального" дерева — физики и музыки, философии и кино, поэзии и лицедейства? Как обозначить движущую силу этого непрерывного действа, животворящих молний, рождающихся в мутных тучах сменяющихся поколений гомо сапиенс, непредсказуемых и вызывающих благодатные ливни, орошающие жаждущую плоть всего живого на Земле? Не таящаяся ли в глубинах Окина — можно сказать — "сослагательность", как синоним возможностей, тех самых, что реализуются при рождении атомов и галактик, белковых молекул в первичном океане и водорослях, землянике и муравейнике, крокодиле и воробье, во "второй природе" сотворенной человеком и наконец "третьей спирали".
Мы не можем не согласиться с Пушкиным, подчёркнуто отвергающим прививку "полезности" к поэзии. "Мне говорят, что "Окна Тасс" моих стихов полезнее, полезен также унитаз, но это не поэзия" — Николай Глазков. И квантовая механика оказалась вроде бы "полезной", когда с её помощью соорудили атомные электростанции или атомные бомбы, но полагаю, что для творцов этого, как для Ландау, прежде всего такое представлялось решением одной из "третьеспиральных" задач — воплощения возможности закрепления "во плоти" духовной монады, в картинах Рембрандта, музыке Бетховена, формуле Эйнштейна, стихах Пастернака; но и в бронзовом топоре, самопрялке, электромоторе, самолёте, компьютере.
А зачем всё это? — отвечать можно только "по-монадному": так же как — зачем рождается атом углерода, галактика, муравейник, земляника, слон, человек… а, может, растущая с ним и "третья спираль" — ввысь, вглубь и вширь?
Надо ли расшифровывать? Продолжим исподволь: "действительность разумна" — не потому ли, что рождает столь совершенные творенья, начиная с атомов и кончая человеком разумным. Но — на этом пути, нет, не пресловутая борьба за существование, выживание — уже рожденной монады, а обреченные на недолгое существование изначала, как некоторым образом несовершенные. Это — и нестабильные изотопы; и, возможно, планеты, рассыпавшиеся на астероиды, метеориты; и нежизнеспособные мутанты; "боковые ветви" эволюции; оставим в стороне проблему взаимоотношений человеческих… Тут-то, заметим, та самая борьба за существование приобрела иное звучание…
Эволюция живого, как мне кажется, вопреки узколобо интерпретирующему дарвинизму, перепрыгивала через половинчатое, ранее высказывалась гипотеза — каким образом. Однако не обходилось всё же без — как бы это обозначить — не достигающих должного совершенства, отходов, отбраковок, выкидышей. И постепенно штамповалось поколение за поколением сотен тысяч видов растений, животных, находящих — казалось навечно — свою экологическую нишу. Правда, с воцарением человека на земле многим не сдобровать; хорошо, когда сажают, скажем, каштаны, но каждую осень в городе падают каштаны на асфальт…
Монадная мудрость эволюции в возрастающей многовариантности, если угодно полифонии; мы не задумываемся — отчего возникает и закрепляется в "третьей спирали" хор, оркестр, синтетическое искусство — кино; да и вообще удивительные гибриды с необычными свойствами рождаются, как говорят, на стыке, лучше сказать, на сплетении, взаимопроникновении наук, порой вроде бы и никак не пересекающихся, как, скажем, лингвистика и математика, астрономия и химия, социология и биология — здесь и я пытаюсь сказать своё слово. Действие генетического кода по мере восхождения по лестнице эволюции живого — вширь, выражающееся в разбросе особей физиологически и психически, что достигло своего апогея у вида гомо — по этническим признакам, и внутри этноса — физиология, конституция, характер, способности, наклонности индивидов весьма различаются; схожий феномен наблюдается в формировании "третьей спирали" — по реализации пока что всё возрастающих возможностей отклонений от усредненного.
Бездна вариаций отражения действительности языком поэзии, живописи, музыки, математики, химии, философии. На сегодня это разветвленное, многогранное изумительное барокко на древе познания, которое, как мне чудится, уже перестало расти в высь, и корни его всё глубже, но на ветвях появляются всё новые листья, и рано или поздно опадают, и плоды падают оземь подобно каштанам осенью с "дерева на улице" — на асфальт… Ничего тут невероятного, скорее роковое — в том смысле, что, как уже ранее говорилось, каждый вид растения или животного воплотившись в свой предначертанный идеал, уже застывал с некоторыми вариациями по принципу "необходимо и достаточно" в своей неизменности, по крайней мере в основе, составляющей его суть.
Но — если не появлялась возможность эволюционного скачка на высшую ступень. Есть ли такая возможность у "третьеспирального человечества"? Возможно — да, при соответствующей, скажем так, оптимальной структуризации, разумеется, не могу найти другого обозначения — естественной. Ибо примеров в истории неестественных — от деспотических до утопических — предостаточно. Не могу в этом месте не отметить, что наверное моя привязанность многолетняя к жене Саше, которой, кстати, сегодня 29 сентября 2004 года исполняется 60 лет, — исходит из её абсолютной естественности — без жеманства, лживости, практической хитрости, и тому подобному, что присуще в поведении и мыслях отнюдь не только слабому полу, и, это её, и, вероятно, моё тоже, надеюсь, унаследовали наши дети. А "искусственное" — в негативном плане — сотворенное человеком в попытке решения проблем благополучного существования.
Выше говорилось о возможностях — думаю, что значительная часть проблем — гнёт нереализованных или загодя нереализуемых возможностей. У животных подобного вроде бы не встречается. Во всяком случае даже у высших — в случае неудачной охоты, потерь "своих", даже потомства — обходится без стрессов, правда, известны случаи даже инфарктов вследствие драматических переживаний. Что касается гомо сапиенс, то для избранных, гениев не бывало ограничений в преодолении тех эволюционных табу, что наглухо тормозят развитие — в процессе эволюции дочеловеческих видов — генетического кода — и лишь революции в генетическом коде, двойной спирали позволяют образоваться новому виду — на высшей ступени свободы; так же гении революционизируя "третью спираль", обеспечивая прорыв — не вширь, как у значительной части творческих личностей, но — ввысь: Ньютон с категорией гравитации; Эйнштейн, связавший опять же воедино категории пространства, времени, энергии, материи, а также Леонардо да Винчи, слишком опередивший своё время, Шекспир, и по крайней мере, в сфере русской культуры — Пушкин, Гоголь, Лев Толстой, Чехов. Думаю, что названными перечень тех, кто революционизировал "третью спираль" далеко не исчерпывается. И время выявляет именно такие поистине неповторимые личности. А что — всё в прошлом?
"… Покорный общему закону…"
А вот и нет — он, Пушкин — непокорный, впрочем, надо разобраться — о каком законе идёт речь. По-видимому поэт имел в виду всеобъемлющий закон живой природы, развития с момента рождения ?заложенного в семенах, генетической программе, двойной спирали — каждого растения, живого существа. Этот закон напрямую связан с биологическими часами организма, правда, доныне неясно — и где эти часы встроены, и как они действуют. Но опять-таки всё живое на Земле отлично знает, можно сказать свое время: растения — когда пора цвести, набухать почкам, плодоносить, сбрасывать листья — не вечнозелёным, ронять оземь яблоки и каштаны, пускать по ветру парашютики одуванчиков, набирать силу корнеплодам…
И у животных всё расписано загодя — пускай в пределах нескольких дней, недель — и сколько длится беременность, и когда особь становится половозрелой, и когда пройдёт детское стремление к игре, и сколько в среднем жизни отпущено — мыши, волку, слону, черепахе. Многое из этого применимо к человеку: прорезались молочные зубки, взамен выросли постоянные, у девочки — девушки начались месячные, нормальная беременность девять месяцев, частота пульса когда в норме, наконец долгожитель в сто лет — редкость, в полтораста — почти легенда…
Подвластна ли "третья спираль" тем же биологическим часам? Если обратиться к тому, что мы сами видим, знаем, переживаем и к неоспоримо происшедшему в истории человечества, то и вообще — об этом трудней судить, и в частности — у отдельных индивидов — далеко не однозначно. Подтвердим примерами. Уже обсуждаемому на предыдущих страницах — о вундеркиндах. Хрестоматийны рассказы о том, как у четырехлетних Гаусса, Моцарта вспыхивал гений математики, музыки, Капабланки — шахматиста, однако также известно, что в школьном возрасте Гегель, Пушкин, Эйнштейн, как говорится, пасли задних. И далеко не все вундеркинды в дальнейшем вносят заметный вклад в культуру или науку.
В эпоху математизации, если можно так выразиться, едва ли не всех дисциплин, включая гуманитарную сферу, возможно правомерно попробовать представить развитие, воплощение творческого потенциала на примере "замечательных людей" — удостоенных более или менее распространенных жизнеописаний — в виде графиков, в координатах, где абсцисса — разбита на годы жизни а уровню ординаты соответствуют творческие достижения. Можно не сомневаться, что значительная часть таких графиков существенно отличается от аналогичных, отмечающих физическое развитие организма — появления зубов, половое созревание, период беременности, симптомы старения, хотя в довольно широком диапазоне — особенно это касается одряхления индивида, ослабления умственных способностей. Изредка фиксируются случаи, когда отдельные люди начинают стареть, что называется, не по дням, а по часам — биологи объясняют это патологией в генетическом коде, сбоем в каком-то гене "двойной спирали". Но относительно, скажем так, — выкрутас, запечатляемых на условном графике, описанном выше — "третьей спирали"? о выявлении какой-либо закономерности пока не может быть и речи.
Стихи десятилетней Ники Турбиной — зрелая поэзия, но повзрослев не поднялась над этим уровнем, и, вероятно, это основная причина её трагической судьбы. Кто знает, каких высот в живописи достигла бы гениальная девочка Надя Рушева, не оборвись рано её жизнь вследствие неотвратимого недуга. Правомерно ли мнение некоторых пушкинистов, что поэт вроде бы рвался навстречу гибели, ощущая, что угасает его "священный дар"? Но какая уходящая в высь стрела на нашем условном графике — от лицейских стихотворных шалостей и даже "Руслана и Людмилы" — к "Маленьким трагедиям", "Медному всаднику". И тоже можно сказать о том, кто начинал с юморесок Чехонте.
Ровные почти, как тома собраний сочинений на полке — творения из года в год — Диккенса, Бальзака, Джека Лондона — что-то превосходно, что-то не дотягивает до шедевра, но "пораженья от победы ты сам не должен отличать". Вынужденные, неубедительно пояснимые самим автором, Львом Толстым, паузы в его творчестве, художественном в самом высшем значении этого эпитета — и в "Воскресеньи", и в "Хаджи Мурате" — в возрасте примерно как мой нынче — неужто это я неосознанно — в оправдание своих писаний на самой старости лет, впрочем тут уместно вспомнить Тициана, Микеланджело или моего современника, что и постарше меня — физика Гинзбурга…
У Пушкинского Сальери, что "ремесло поставил у подножия искусства", в новое время, возможно, с соответствующим внедрением в "третью спираль" появилось множество последователей, которые на достаточно приличном уровне выдают литературные произведения, холсты, музыку, научные монографии, справедливости ради — вкладывая в это и душу, и труд, и по настоящему радуя, доставляя удовольствие читателям, зрителям, слушателям; заметим, что и некоторые опусы реального Сальери, и, как выражался запечатленный Пушкиным, "товарищей его в искусстве дивном" — заслуженно звучат на концертах и сегодня, правда, порой под стыдливым "незаслуженно забытые".
Предположим, что множество таких "графиков" — относительно достоверных, незаурядных как личностей представителей, как говорится "всех времен и народов" — сосредоточилось в самой современной аналитической лаборатории, перед которой поставлена задача: выявить общие закономерности такого составляющего существования гомо сапиенс. И что же? Если после открытия двойной спирали началась детальная расшифровка генетического кода, то есть — какой ген "отвечает" за развитие и особенности управляемого организма, то с индивидуальной "третьей спиралью" пока всё в тумане. Говоря языком математики — уравнения с неизвестными, причём ещё неясно — сколько их и какие они.
По аналогии с генетическим кодом — какая материальная субстанция, сочетание атомов, элементарных частиц или молекул определяет талант, гений, даже черты характера? На каком этапе развития гомо сапиенс и почему возникла эта субстанция — сто веков назад у кого-либо из людей, не говоря о мифических высокоразвитых, но отчего-то сгинувших народах, — зарождались ли наряду с генетическим кодом, ведающим физиологией и в какой-то степени психикой и, допустим, таланты композитора, математика, изобретателя — не более или менее случайно находящего верное техническое решение — у инков, как известно, и колесо некому было приспособить к делу? И что могло вызвать к жизни такие вкрапления в избранные души — почему именно эти? — "третьеспиральных" сущностей? Если это обусловлено востребованностью данной эпохи и такого-то этноса, то опять-таки совершенно неясно — и почему таковое проявилось, скажем в античности и в европейском возрождении, и уже говорилось, как творческие личности догадывались об этом и попадали, что называется, в жилу?
Какова природа того, что именуется вдохновеньем — опять же — спонтанно ли оно, возникает ли, когда сочетаются, сплавляются текущие переживания бытия и прорывающееся из глубин памяти, или же даётся "свыше", из Окина, притом неспроста? Однако, как говаривал Петр Ильич Чайковский, ждать вдохновенья — как у моря погоды — негоже, впрягаешься в работу — и его призовёшь на подмогу. Что ж, те же условные "графики" на основе документальных жизнеописаний многих творческих личностей показывают, что они трудились неустанно, изо дня в день, и по пять, и по двенадцать часов в сутки — Илья Репин, Томас Эдисон, Лев Ландау, во всяком случае и у них, и у ряда других мозг, мышление переваривали, грубо говоря, разного рода информацию, и результаты может быть или нередко как озарение запечатлевались в созданном надолго.
А, если вместо "ремесло" в устах Пушкинского Сальери, поставленного "подножием", основой творчества, — поставим сегодняшний термин "профессионализм", включающий как приложение определённым способностям, таланту, и необходимую эрудицию в данной области, и овладение приёмами, алгоритмами для создания шедевров, то не удивительно, что так могут тиражироваться и, так сказать "шедевры" второсортные, что также составляет шлейф "третьей спирали", и недаром и нынче на концертах, как уже говорилось, исполняется музыка того же Сальери, и других, скромно именуемых "незаслуженно забытыми".
И последние, что называется, способствовали формированию "третьей спирали", даже неизвестные труженики, даже подвижники искусства, науки; однако уместен вопрос: что же мешало им в "третьеспиральных" созвездиях стать звёздами первой или второй величины, образно говоря? Непростой вопрос, ответ на который и я попытался дать, попробую продолжить.
Естественная программа
Итак снова: какие составляющие необходимы для того, чтобы в метафорическом саду, возделываемом творческой личностью, созрели плоды непревзойдённые, насыщающие духовно не одно поколение? Поскольку этот вопрос или эта проблема непосредственно соотносится с "третьей спиралью", в очередной раз проведём аналогию с двойной спиралью — как обуславливающей, по крайней мере физическое развитие организма, пускай и сверх того, в общем того, что в немалой степени определяет судьбу индивида. Казалось бы, природа, умудренная многими тысячелетиями эволюции и как бы заинтересованная в оптимальном сбережении вида гомо сапиенс, как впрочем, и сотен тысяч видов живых существ, обеспечивает каждого человека надёжной программой развития, гарантирует ему относительно благополучную жизнь по отмеренному и этому виду пределу, если, понятно, не внезапная гибель от природных катаклизмов, хищников, смертельно опасных болезней, несмотря на предусмотрительность иммунной системы.
"Третья спираль", её научно-техническая составляющая сделалась могучим подспорьем в обеспечении наилучшего действия генетического кода, "двойной спирали": сегодня уже не так страшны, пусть в странах так называемых развитых, капризы климата, погоды, неурожаи, эпидемии, недуги излечимые медицинскими средствами, и как следствие средняя продолжительность жизни в сравнении даже со средними веками, не говоря уже о древности, увеличилась, достигая, например, в Японии рубежей за седьмым десятком. Но при этом — несмотря на здоровый образ жизни, рациональное питание, обилие лекарственных препаратов, своевременной диагностики недугов, комфорта в жилищах и прочих преимуществ, относительно редко кто из даже достаточно обеспеченных чем угодно граждан доживает до ста лет, да и до семидесяти-восьмидесяти, хотя отдельные долгожители отмечают и стодвадцатилетний юбилей. Значит, в отдельных случаях всё же реализуется возможность жизненной потенции, можно сказать, на всю или почти на всю катушку, и как свидетельствует статистика, не обязательно, а, может нередко и наоборот, концентрация долгожителей наблюдается не там, где царят все блага цивилизации.
Не так ли по условной аналогии мы можем трактовать "долгожительство" плодов того, снова-таки гипотетического или метафорического "сада", возделываемого творческими личностями — вплоть до гениев? Здесь в который раз позволю себе оттолкнуться от игры в шахматы. Меня мой дедушка выучил играть в шахматы, когда мне кажется было лет восемь-девять; в те же годы в Киев приезжал экс-чемпион мира легендарный Капабланка, давал сеанс одновременной игры, одним из участников которой был будущий мастер спорта — тогдашний школьник Миша Левин. Как фронтовик он оказался моим однокурсником, как-то придя ко мне в гости, сыграл со мной пару партий, понятно, выиграл, и определил мой уровень шахматного мастерства по классификации как достойный третьего разряда, может быть, подольстил. Признаться, я никогда не занимался шахматами всерьёз, почти не думал над очередным ходом, и делал его — сам не знаю почему, но нередко удачно — с разными игроками, не такими уж слабыми, которые задумывались над развитием определённой шахматной ситуации на доске.
Написал это отчасти под влиянием только что прочитанного интервью одного из самых заметных молодых игроков уже ХХI века: Крамником. Между прочим, он заметил, что в самых ответственных партиях не просчитывание на столько-то ходов возможных вариантов, а интуиция позволяет сделать наилучший ход, и, как следует из того же интервью, гениальные шахматисты ХХ века — Алехин и Фишер — одерживали победы именно благодаря этой особенной способности — доверять интуиции. Нынешние домашние компьютеры среди различных игровых развлечений предлагают и электронного шахматного соперника, точнее соперников — для желающих попробовать свои силы в сражении на уровне, допустим, кандидата в мастера или гроссмейстера. Что ж, неплохо и потренироваться и изредка даже одолеть первого или сделать ничью. Прошли и аналогичные состязания на самом высшем уровне — шахматного суперкомпьютера и представителей шахматной элиты вплоть до чемпиона мира. И колоссальный объем заложенной в компьютер шахматной информации, позволяющей верно оценивать ситуацию, и громадное быстродействие в просчитывании возможных вариантов развития партии — не гарантируют выигрыш у шахматиста экстракласса. Очевидно, на стороне последнего — та же интуиция, позволяющая делать ходы, необычные и непредсказуемые.
К какому или каким выводам под эгидой нашей монадологии тянет вышесказанное? Но прежде всего — "третьеспиральное" время совсем не совпадает с биологическим — это время жизни во всеобщей "третьей спирали" плодов творчества. А на первый план выходит возможность высвобожденного общения с будущим, с тем, можно сказать, оптимальным в свете эволюционного развития данной монады, напомним, — начиная с атома, в идеальном варианте — стабильного изотопа, и — видами живых существ, отдельного человека, этноса — уже и в образовании составляющих "третьей спирали". Следование естественной высшей направляющей, что сродни интуиции, и никакой угодной дьявольскому себялюбию — в смысле субъективности в угоду приспособления к преходящему. "Драматический поэт, беспристрастный как судьба", — ту же мысль высказывает Пушкин, по-настоящему свободный гений — почти во всём творчестве.
Сдаётся мне, что не совсем корректно прошло переключение от всечеловеческой "третьей спирали" — на монадно-индивидуальные, личностные; впрочем, как в философских построениях былых веков, будем считать индивидуализированный микрокосмос своего рода — "как в капле воды" — отражением и отчасти воплощением "третьеспирального" макрокосмоса, пускай не человечества в целом, но данного этноса, большого или малого. Напомним, что у истоков "третьей спирали" как составляющей психики, была эволюционная направляющая, способствующая созданию большей свободы реализации возможностей и популяций данного вида, и отдельных особей. Наверное, поначалу такую же роль играла выросшая их этой психической основы "третья спираль" для вида гомо.
Значительно возросло её значение в организации той или иной общественной структуры, начиная с семьи — в узком и широком смысле, и кончая крупнейшими державами. Религия и конкурирующая в новое время с нею идеология вносят в этот процесс весомый вклад. Впрочем, если под идеологией понимать совокупность этических норм, идеалов, ритуалов, то это не такая уж новинка. Разброс вида гомо — и по этническим, национальным образованиям, и по индивидуальностям — выявился и в различиях структур под эгидой "третьей спирали" даже в мононациональных государствах. Классический пример Афин и Спарты в Элладе древности воспроизводится в современности разделенными Германией или Кореей, причём социально-этнические структуры имеют более глубокие корни, чем кажется на первый взгляд, именно корни, пущенные вглубь господствующей — не станем здесь останавливаться — насколько демократически — "третьей спиралью", подчиняющей и образ жизни, и культуру, и восприятие "своего" и "чужого". Да и к каким только общественным структурам не вынуждены приспосабливаться люди во все времена, причём далеко не всегда чувствуя себя такими уж несчастными, даже в царствование Петра I; при фашистской оккупации кроме, понятно, евреев и цыган; китайцы при Мао; и разве что Пол Пот мог повергнуть всё население Камбоджи-Кампучии в ужас — не знамение ли это того, до чего может дойти "структуризация" по дьявольскому абсолютизму?
История знает немало примеров относительно неудачной, "имперской" структуризации полиэтничных образований, и — удачных, как поли, так и моноэтничных — Франции, Германии — единое государство из автономных княжеств Индии; и уникальная поэтапная всеобщая структуризация Соединенных Штатов Америки — в каждом случае при сохранении некоторой самостоятельности земель или штатов. Такие процессы, однозначные на уровне образования атомов, молекул, галактик или пчелиного улья, муравейника, смешанного леса со всеми произрастающими здесь представителями флоры и многообразным миром живых существ — от микроорганизмов до, скажем, медведей. На вопрос — каким образом происходят процессы всех видов структуризации, учёные мужи, и мы вслед за ними, ответствуем: благодаря структуризации-самоорганизации, свойственной всему сущему.
Но — каковы истоки закономерностей того, что в сущности определяет бытие всего доступного или, может быть, недоступного нашим органам чувств — непосредственно или опосредованно — с помощью созданного разумом и руками человека? Тут мы снова упёрлись в догадки о том, каким образом, почему, зачем и когда возникло то, что позволило существовать и развиваться вселенной, включающей, в частности, и нас с вами? Ответы на это пытались найти и наши предки — так рождались мифы, в которых мир создавали сверхъестественные существа, божества. Наиболее удовлетворительна в этом плане библейская версия — с датируемой точкой отсчёта начала творения всего сущего, поэтапно, вплоть до "венца творенья", впрочем, как выяснилось в дальнейшем, не такого уж совершенного. Замыслы Творца воплощались наилучшим образом, и всё шло заведенным порядком — и светила небесные, и твари земные, только люди порой настолько сбивались с пути истинного, что без всемирного потопа или ликвидации Содома и Гоморры вразумить их никак не удавалось… В плодах древа познания горький привкус бренности существования оказался лишь сопутствующим, стимулирующим и прорастание "третьей спирали", и губительный для большего или меньшего окружения гипертрофированный эгоцентризм.
Но речь сейчас не о том, а о, кажется, безнадёжной дискуссии о происхождении такой вселенной — с миллионами галактик и многими тысячами звёзд в каждой, и относительно крохотной планеткой в солнечной системе, где наряду со множеством видов флоры и фауны продолжается "третьеспиральная" эволюция гомо сапиенс. Изумительная выверенность законов природы, благодаря чему сделалось возможным существование и развитие и галактик, и многообразия живого на земле, невольно заставляет думать, полагать, что это неспроста, не "по-опарински" случайно, перебором проб и ошибок, но изначально рассчитано, пожалуй, с привлечением "чисел" — соотношений хотя бы в приемлемых для нашего мышления категориях пространства, времени, энергии, материи — для микро и макрокосмоса.
Подобная, я бы сказал, логическая убежденность — именно учёных, притом углубленных в сферы точных наук, позволяют иным теологам, клирикам не без основания утверждать, что вышеназванные — люди верующие, а именно в Творца всего сущего. И то, что непроизносимое верующими иудеями имя ветхозаветного Иеговы подменяется, допустим, неким Космическим разумом, ничуть не проясняет, как уже говорилось выше — каким образом был установлен тот миропрядок, вследствие которого родилось бытие во всём его многообразии. В этом отношении по моему гипотеза "большого взрыва" недалеко ушла от "В начале было слово" — как бы по-фаустовски не интерпретировалось понимание зашифрованного под "Слово".
Рискуя вызвать реакцию, как у Булгаковского Воланда относительно рассуждений Иммануила Канта о бытии Бога и доказательств сего — "над вами потешаться будут", поскольку "Оно, может, и умно, но больно непонятно", — всё же позволю высказать и свою точку зрения на то, что, может быть, останется неясным и для нашего брата до скончания веков. У меня есть несколько причин для такой, пусть псевдонаучной дерзости. Давно прошли времена, когда Галилею или даже Ньютону нужно было думать и о том, как не раздражать церковников неаристотелевской новизной своих научных откровений. С другой стороны торжествовало Лапласовское "Я не нуждаюсь в этой гипотезе", то есть тот участок сада, который взялся обрабатывать и лелеять учёный, вообще человек творческий, требует от него столько внимания, трудолюбия, любви, если угодно, что позволительно желающим верить в Бога так же, как в смену времен года, и это — слава Богу…
Для условного человека Востока важны, пусть данные свыше, просветленному Будде, умудренному Конфуцию или вдохновенному Магомету, оптимальные правила человеческого общежития; истинно верующий иудей или христианин придерживается собственно того же, включающего соблюдения обрядности, и, наверное, немногие мыслители, замечу, ироническая окраска этого слова в данном контексте уместна — пытаются постичь и объяснить то, что протокольно можно обозначить как акт творенья, подобно державному — с конституцией, сводом основных законов, иерархий и тем, что наличествует на данный момент и может развиваться согласно основным законам, и, если в буквальном смысле — о государствах — то не только, а это уже, как говорится, из другой оперы… По моему всё сводится к проблеме, что мучила того же Канта — о взаимоотношении души и тела, духа и материи, или — каким образом — я о том же — пускай всемогущий Бог или Мировой разум — воплощал задуманное в бытие, в сущее, в действительность?..
Нынче, в эпоху, когда ощущается избыток информации разного вида, характера, качества, захлестывающий обывателя, пошли в ход эпатажные "безумные идеи" зачастую не только весьма далёкие от истины, но и сомнительные в этическом и эстетическом отношении. И на заявленную тему мироустройства лихо высказываются — реже настоящие учёные, чаще бегло эрудированные дилетанты, ладно, добавлю, вроде меня, впрочем, и такой замечательный писатель как Леонид Леонов через персонажа романа Дымкова высказал своё виденье миропорядка, а уж фантастам, к племени которых и я немного причастен — как говорится, — сам Бог велел фантазировать. Ещё в своё оправдание выскажу, что мои размышления и выводы — не совсем на пустом месте: многие из предыдущих страниц книги-рукописи основание, фундамент для следующих рассуждений о том же.
Напомню, что постулировал существование Окина — океана информации, но не пассивной, как, скажем, в ячейках компьютера, но обладающей той же способностью структурирования, самоорганизации, что свойственна всем без исключения материальным монадам, сигмонадам — будь то в микромире или в дебрях космоса. И законы мироздания в Окине отражаются так же, как партитура симфонии, ноты — отражают партии каждого инструмента, их согласованность, ритмику, развитие музыкальных тем или образов. Одно из непостижимых для меня чудес — даже не те, что входят в разряд так называемых паранормальных явлений, а то, как одаренный музыкант, пробегая глазами ноты, воссоздаёт в душе музыку, что таится за этими условными, абстрактными знаками. Видимо, одно из наработок "третьей спирали", что в ходе новейшей эволюции "третьей спирали" уже внедрилось в генетический код, наверное, так же, как привычное уже умение и многих малышей-дошкольников читать, запросто схватывая сочетание букв в слова, слова в фразы, что полагаю, было весьма затруднительно и для наших предков, отделенных от нас не столь уж многими веками.
И всё же литературное произведение в устах профессиональных чтецов, а, часто не авторов этих произведений, открывает доступ к глубинам души, что напрямую связано и чему сопутствует наслаждение, присущее кажется исключительно "третьеспиральному" человеку, притом определённого уровня восприятия эмоционально-интеллектуального; не так ли учёный математик или физик прочитывает незаурядную статью, публикацию в сугубо научном журнале. Бетховену и не только ему не довелось слышать исполнение своих произведений — первому в последние годы жизни из-за глухоты, другим — не дождались достаточного признания, но творческое наслаждение, равно и муки творчества сродни тому, что испытывает роженица, когда наконец вскармливает своё дитя…
Но я снова отвлёкся — очередное "лирическое отступление", и утешение в том, что и это, думается, как-то, что называется, льёт воду на несколько безалаберную мельницу моего мышления, однако, надеюсь, из получающейся "муки" испечётся недурной духовный хлеб — нашлись бы те, кто его попробует. Вообще-то нелишне заметить, что насколько легко и просто сделалось в новое время приобщиться к "третьей спирали" — и как потребителю, и пробуя, зачастую небезуспешно что-то своё внести в неё, настолько маловероятно закрепиться в ней — всеобщей, как говорится, всерьёз и надолго.
Теперь — о главном. Согласимся с тем, что изначала — не обязательно во времени, оно, можно считать, как некое сопутствующее условие, — наличествовали следующие мирообразующие категории или вернее субстанции: одно мы наименовали Окином, разъясняя что под этим понимается — совокупность динамичной, саморазвивающейся информации, способной как-то не только влиять, но и определять существование монад во всех аспектах, и — Небытия, которое, как выясняется, вовсе не "ничто", но нечто, не призрачное зазеркалье, а, если угодно, по-научному вакуум, но не по определению классической физики синонимичный абсолютной пустоте, но тот, с позволения сказать, потусторонний мир, в котором что-то находится, более того, как установлено новейшей физикой, именно "оттуда" неведомо отчего и каким образом, а — выскакивают — то ли готовые элементарные частицы, то ли бесконечно-малые, что образуют первые по монадным законам самоорганизации и совместимости и далее та же монадная технология творит все на свете вплоть до нас с вами.
Пока совершенно неясно — разделяет ли наш мир и "потусторонний" по аналогии с физическими и биологическими — односторонняя мембрана, или, допустим, подобно сновиденьям как-то допускает взаимную миграцию, будем считать, материального и духовного — по Канту. Отсюда, от этой посылки возможен полумистический скачок в веру в загробное существование души, но позвольте ограничиться лишь теми, можно считать, косвенными доказательствами, разбросанными по ряду страниц и этой книги: тут и вдохновенное "свыше" творчество, и интуиция, и предчувствия, и сбывающиеся точно предвиденья, пророчества — без необходимого массива информации и арсенала логики, и выразительность взгляда, и, наконец, телепатические явления, достоверность которых нельзя уже отрицать.
Покончив с гипотезой, предполагающей какое "Слово" было в начале — не будучи уверенным, что вообще было какое-либо "начало", и, тем более, не представляя себе — что это, чем может быть "разумное начало", чьё "слово" доказало свою жизнеспособность и даже способность задумываться над тем, каким оно было, и, по-видимому, есть и будет, — обратимся к тому, что может сегодня волновать человечество и пишущего эти строки в частности. Затронем лишь один аспект, интересующий разве что культурологов, но судьбы человечества в связи с трансформациями "третьей спирали" в нашем понимании увязывались преимущественно с развитием науки и техники. Между тем стoит присмотреться к тому, как происходит, я бы назвал, переструктуризация и "третьей спирали", и того, на что она оказывает влияние, которое по-настоящему трудно переоценить.
Одним из характерных признаков обновляемой "третьей спирали" на мой взгляд является — обозначим это термином — "регламентация" — в широком смысле. Каковы её истоки? И законы микромира и небесная механика строжайше предписывают объектам-монадам, включая их волновые составляющие, физические поля, любые нюансы взаимодействия, поведения, превращений. Генетический код живых существ допускает некоторые вольности в различных обстоятельствах, однако опять же весьма жестко регламентирует развитие организма, взаимоотношения с себе подобными, да и со всем, что встречается в окружении.
Такая монадная доминанта, накидывающая генетическую узду на каждый вид живого, и предоставляющая относительную свободу, что в конечном счёте способствует выживанию данного вида, не утратила своего значения и для гомо, и для гомо сапиенс, лишь делегировав частично своё управляющее влияние "третьей спирали", заметим, для подвидов, или субподвидов этнических.
Необходимую общность цементировали язык и миф, религия и обрядность, элементы материальной культуры, писаные и неписаные законы. Так из поколения в поколение формировался и образ жизни, и поведение большинства, и сознание, вопреки марксистской формуле, определяющее бытие. И человек нормальный, так сказать, в подобной установившейся регламентации чувствовал себя достаточно комфортно, как в неощутимой гравитации или в привычном климате.
Было бы весьма интересно проследить соотношение регламентации и возможностей — в вышеобозначенном смысле — в наше время. Регламентация пронизывает едва ли не все области современной цивилизации: от расписания поездов и самолётов — рейсовых до дипломатического протокола, в котором расписано — и какие брюки надевать на утренние и вечерние приёмы, и как рассаживать приглашенных за столом. Сотни стандартов и на промышленную продукцию, и на лекарства, и на уровни шума, и на шрифты, и мало ли на что ещё. Железные правила футбольных матчей и боксерских поединков, шахматных чемпионатов и конкурсов красоты. Определители чистопородности собак и требования к принимающему гражданство; процедура выборов президента и тарифы на услуги связи; "звёздная" классификация гостиниц и разрушительная сила землетрясений…
А с другой стороны, при всех стандартах — такое разнообразие автомашин, моделей телевизоров, телефонов, компьютеров.
Вообще многоликость сегодняшнего рукотворного мира воистину безгранична, хотя всё подлежит определённой классификации, что опять-таки и это говорит в пользу того монадного распределения, которое регламентирует рамки существования любой монады. Так же, как безошибочно и дошкольник отличит собаку, какой бы породы она ни была, от кошки, вне зависимости от разновидности или цвета последней, тысячи образцов устройств, на каких фиксируется ход времени, мы называем часами. Говорю об этом, и без того ясном здравомыслящим гражданам, для того, чтобы снова подчеркнуть монадное стремление всего сущего к упорядочению, к тому, чтобы в каждой монаде определилось — какой она может быть, и какой — не может быть — изначала или сгинуть скорее рано, чем поздно после такого неудачного появления на свет.
Между прочим, этот вывод подкрепляется и историей костюма, если под этим термином понимать всё, что изменяет внешний вид данной личности, — у разных этнических групп, социального распределения; наконец, начиная с ХVI века в Европе — о чём подробней говорится в моей книге "Почему мы так одеты" — феномен или вернее диктат моды — при снова-таки в её многовариантности. И та же тенденция при внимательном рассмотрении прослеживается в сфере "третьеспиральной", духовной. Этому в сущности не противоречит кажущаяся размытость жанров произведений литературы и искусства. И если отстраненно запротоколировать нашу повседневную жизнь со всеми привычными, порой неосознаваемыми, машинальными проявлениями, то удостоверимся в том, что регламентация нашего бытия посредством "третьей спирали" немногим уступает детерминизму генетического кода в наследственных вариациях спирали двойной. Так что же следует из вышесказанного?
Вопросы, которые, дай Бог, чётко сформулировать, и — опять же в переводе с языка математики — уравнения с неизвестными, пока или вообще — нам, грешным, однако полагаю доподлинно известными и даже проецируемые наперёд их взаимодействия — в тех глубинах Окина, где, будем надеяться, судьбы человечества, можно сказать, на "контроле", и отраженных в избранных душах посланиями и велениями из грядущего по возможности способствует эволюции человеческой сигмонады в направлении свободы и возможностей относительно благоприятных для всеобщего — если не благоденствия, то хотя бы выживания, в то время, как несовместимость составляющих этой сигмонады на всех уровнях бросает без разбора жертвы такого положения вещей в пасть Дьявола.
Вышесказанное может показаться неубедительным для здравомыслящего читателя; шутки ради, как поначалу гелиоцентрическая система Коперника или специальная теория относительности Эйнштейна, и кто знает — какую роль в этих прозрениях сыграл анализ неопровержимых фактов или интуитивное осознание, видение основ мироздания, устройства миропорядка. Отсюда — пускай не покажется нескромным — попытка самооценки в этом плане пишущего эти строки. Что ж, отчего бы не польстить самому себе, разумеется, без каких бы то ни было намеков на манию величия, в душе — скорее наоборот, — но похоже логическим, аналитическим мышлением я наделён, и оно с годами возможно окрепло, а, с другой стороны — сам или со стороны — кто определит — как сильно я люблю — каламбур — не люблю этого затасканного, особенно нынче слова ( "занимались любовью" — такой вот эвфеизм ), насколько привязан за прошедшие годы к своей жене Саше, детям Алеше и Оле, и, тем более, как душа моя связана с Окином, и "диктуется" ли "оттуда" то, что я пишу и в течение ряда лет, и сейчас?
Знамение ли нескольких недавних веков, нового времени — я бы сказал — внутренняя тревога, скажем, в музыке Бетховена; как полный профан нахожу созвучия его последних квартетов с отчаянными пассажами у Шостаковича; в поэзии и у тех творцов большую часть жизни которых нельзя назвать трагической; вероятно, это тревожное по-разному особенно прорывается в русской литературе, искусстве, и не потому ли эти ноты у Достоевского как "моменто мори" отзываются на Западе?
А в подкрепление моих соображений по поводу сказанного — так уж получилось, в очередной раз, может быть, не совсем случайно — оказались на столе моём взятые для перечитки с книжной полки и открытые на определённых страницах два кажется различные по жанру произведения: "Мастер и Маргарита" Булгакова, уже упоминаемая по-разному в предыдущих главах и частях "Ранней ягоды" и — статья философа Карла Ясперса, пережившего, в отличие от Булгакова, будучи его современником, ужас тоталитарного режима в самом его эпицентре, но — ничуть не запятнавшего себя сотрудничеством с фашизмом, став неугодным, понятно, как внутренне сопротивляющийся бесчеловечным проявлениям гитлеризма.
Итак, на балу у Сатаны — возглавляющего разные ипостаси нечистой силы, избранная королевой бала Маргарита, возлюбленная Мастера — обязалась приветствиями и ободрениями встречать чередой предстающих перед нею загробных образов разного рода негодяев обоего пола, в свое время справедливо осужденных законом государственным или нравственным. Эти господа своими поступками вступили в противоречие с категориями совести, порядочности, милосердия, — выстраданные видом гомо при становлении гомо сапиенс и закрепившиеся навечно в том, что автор условно назвал "третьей спиралью".
Сатана "всамомделишний", представляемый церковью как "враг рода человеческого", не отсюда ли удобное клеймо "враг народа", — так вот тот обитающий в душе верующих простолюдинов и даже в самой реальности, как, скажем, для Мартина Лютера или Николая Гоголя, — и впрямь был бы счастлив — наблюдая при их жизни и приветствуя как своих верноподданных на призрачном ежегодном балу — череду упомянутых Булгаковым отпетых мерзавцев. Правда в романе ироническая компания Воланда по примеру средневековой демонологии позволяет себе подставлять встречных граждан сомнительных моральных устоев так, чтобы те получили по заслугам.
Должно ли нас удивлять, что автор "Мастера и Маргариты" не вывел коронованных деспотов, диктаторов, число жертв которых во много раз превышает число несчастных, пострадавших и от рук серийных убийц? Эти властители были безжалостны в войнах против чужих, а порой и своих — подозрительно нелояльных к власть имущим, впрочем, и с фанатически преданными порой не очень-то церемонились. Надо ли напоминать просвещенному читателю имена тех, чьи очерченные правдиво в воспоминаниях современников и трудах историков фигуры могли бы занять наиболее почётные места на всемирном дьявольском смотре достижений этого самого, но уже по-моему, по-монадному "врага рода человеческого".
Не среди этих ли, выше обозначенных неоднозначный — не в сугубо теологической трактовке, но в романе Булгакова — образ Понтия Пилата? Ведь и Иешуа на страницах романа никак не "Сын Божий", а и высоконравственный, неординарно мыслящий, по-настоящему глубоко переживающий несовершенство внутричеловеческих взаимоотношений, в частности вследствие порочности установившейся иерархии, гипертрофированной категории власти — не мудрости и уважительного авторитета, но в основном грубой силы на основе условных законов, а это последнее кстати для Понтия Пилата как раз неоспоримо. Утопия ли то, что высказывал — по Булгакову или проповедывал по Евангелью Иисус Христос? Можно сказать, что в патриархальных семьях многих народов или общинах, селеньях власть по сути своей была близка к естественно-мондной, то есть без злоупотреблений в свою пользу теми, кто оказывался на вершине. Вероятно, то же повторяется в раннехристианских сообществах, позже — в иных монастырях — не знаю, как в христианских, наверное, не без того, но например в тибетских, насколько мне известно, буддистских; это же более чем мирное сосуществование поныне царит и в семьях — статистика не скажет — где их больше, таких, по Льву Толстому "счастливых", и в творческих коллективах, опять-таки, возможно, далеко не всех — будь то в храме искусства или науки.
И попутно ещё одно соображение: ортодоксальные евреи неспроста так враждебно отнеслись к учению своего единоплеменника, — пусть выскажусь крамольно-парадоксально — не чувствовали ли, не предчувствовали верней — чем обернется для еврейского народа кровавое юдофобство, основанное на вроде бы антагонистическом ему христианстве. Но вернёмся к Пилату. В чём собственно его вина в трактовке Булгакова? Он действовал по закону, в том числе по статье подпадающей под "оскорбление императорской власти" при непризнании таковой вообще. Нелишне вспомнить, как в сравнительно недавние времена человек лишь за одно подозрение в недостаточно почтительном отношении к вождю народов мог без суда и следствия загреметь навечно в места "не столь отдаленные"…
И всё же у Пилата была возможность отпустить Иешуа на все четыре стороны, и не было в ту пору интерпола, доживал бы "философ" свой век в глуши, среди, может быть, и впрямь добрых людей. Но Пилат не сделал этого — понятно почему — а вдруг кто-то из его окружения желая выслужиться донесёт об укрывательстве "государственного преступника". Слаб человек, но насколько простительна эта слабость? Раскрываются нынче страницы недавнего прошлого, и то тоже не такое уж "тайное" становится "явным" в ином свете, и поражаешься тому, как люди творческие, уважаемые могли так подличать, трусить, заглушать в себе остатки даже не совести, но элементарной порядочности, впрочем, если посмотреть вокруг нынче…
Скажут, ну зачем так категорически — дескать все мы люди, все мы человеки. Сверкают в недостижимой высоте жизни и деяния того же Иисуса, Антона Чехова, Альберта Эйнштейна, Махатмы Ганди, Андрея Сахарова, матери Терезы, Бориса Пастернака, — думаю, что эти имена не вызовут возражений, и может быть дополнен такой — в общем-то не слишком обширный перечень. Зато в галерее почти или скорее совершенно безнравственных особ — от кровавых диктаторов, захватчиков чужих земель и народов до мелких жуликов и насильников — кого только не встретишь — незнакомых и знакомых, и справедливости ради — сам-то далеко ли ушел, хотя все мы мастера самооправданий.
Тут самое время перейти, пусть перескочить к трактовке Ясперсом проблемы виновности — и отдельной личности, и нации. При этом исследующий эту проблему говорит о четырех понятиях или различиях виновности. А именно: уголовной — по, как я понимаю, писаным или неписаным законам ( уголовным кодексам, шариату и т. д. ) — когда виновность решает суд — всё-таки как-то следующий духу и букве принятых законов. Следующая — "политическая виновность". Несколько обтекаемые формулировки философа проиллюстрировать печально известными примерами, и даже не из древнеримской истории или нашествия гуннов во главе с Атиллой, но — минувшего, двадцатого века. Конец тридцатых годов в СССР, начало сороковых — в Европе, пятидесятые — в Китае, шестидесятые — в Камбодже, семидесятые — в Ираке, и кто знает — какие правители и какие режимы, подкрепленные множеством подручных палачей — готовых на любое злодеяние — действовали так, что наверное архаическому Дьяволу и не снилось.
"Моральная ответственность" по Ясперсу, — как я понимаю, — не хочу перепечатывать — в статье не "ответственность", но "виновность", а я всё время в мыслях подменял термином "ответственность", о чём речь позднее, и, вероятно, по Фрейду, бесконтрольно напечатал — вырвалось то, о чём думал. Да, каждый виновен в том, что совершил — пусть по приказу — несовместимое — по Ясперсу — с совестью, с прилагательным "собственной", — это последнее представляется мне сомнительным — уж скольких и не таких уж негодников, почти добропорядочных обывателей такая "собственная совесть" в их душах похоже и не ночевала, и, в отличие от пушкинского Бориса Годунова быстро находились мотивы самооправдания, при которых совести было нечего делать. В этой связи — из недавно рассекреченных документов периода фашистской оккупации Киева выяснилось ( немецкая пунктуальность ), что два офицера, кажется даже СС, отказались участвовать в акции "Бабий яр" — с расстрелом тысяч детей, женщин, стариков…
Наконец "метафизическая виновность". "Есть такая солидарность ( слово подчёркнуто ) между людьми как таковыми, которая делает каждого тоже ответственным за всякое зло, за всякую несправедливость в мире, особенно за преступления, совершаемые в его присутствии или с его ведома". И в заключение: "Инстанция ( подчёркнуто ) — один лишь Бог". Правда Ясперс уточняет: "Если я не делаю что могу, чтобы предотвратить преступления, то я тоже виновен", — однако — что можно отнести к преступлениям — не только осуждаемым по закону, но вообще нарушающими нравственный закон, и насколько рядовой гражданин в состоянии противодействовать этому, хотя бы частично? В приведенной статье аргументация явно нацелена на Германию первой половины ХХ века, на немецкий народ. Знали жители Германии при Гитлере и о том, как уничтожают поголовно всех евреев, цыган, как зверствуют войска на оккупированных территориях по отношению и к мирным жителям, но не наблюдалось внутреннего протеста, по принципу известной украинской поговорки "моя хата с краю, я ничего не знаю…"
Может быть, социологи, психологи как-то прояснят, объяснят поведение немцев в 30-40 годы ХХ века, равно как и массы советских граждан в те же годы репрессий, которым подверглись многие тысячи невинных людей, или "культурной революции" в Китае, направленной в основном против интеллигенции; демагогические лозунги, в общем примитивные: для вашего счастья нужно всячески бороться против "врагов народа", и вот кто эти враги. Можно отметить, что при деспотических режимах, как говорится, "не до жиру, быть бы живу", — не до безнадёжного сопротивления во имя сохранения нравственных устоев, хотя в той же Германии при Гитлере или СССР при Сталине находились героические личности, не идущие и на полукомпромиссы с властями.
Не мешало бы внимательней присмотреться к феномену реальной власти, глубоко проанализировать — как она действует. Как раз в эти недели октября 2004 года накануне выборов президента на Украине этот феномен проявляется во всей неприглядности: пресловутый "административный ресурс" — должностные лица — от назначаемых руководителей областей и районов до правоохранительных боссов и даже ректоров и деканов высших учебных заведений наперебой лезут из кожи вон, чтобы угодить вышестоящему начальству, при этом вранье, подличанье, нанесение разного рода неприятностей несогласным быть покорными — в порядке вещей. Знаменательно, что при этом и не требуется особого принуждения, более того, возможно, и Иуду по Булгакову, и множество почти добровольных стукачей, в том числе и на автора этих строк в своё время в КГБ, — не надо было особенно соблазнять посулами каких-то благ или даже угрозами в случае отказа от исполнения желаемого властями; и отнюдь не "святая простота", как у легендарной старушки, подбрасывающей хворост в костёр еретика, но нечто граничащее с фанатическим обожанием правителей у простодушных или иезуитское самооправдание, подразумеваемое наверное Ясперсом: "ну что я один или горстка моих единомышленников может сделать…" Одним словом, как у Салтыкова-Щедрина в итоге скатывание к "применительно к подлости…"
Конечно, можно сослаться на то, что "такие были времена", но и в наступающие иные времена разве намного меньше делается бессовестных, разве что их дела не столь явны и зловещи, но и тут — как сказать… Я же и здесь постараюсь абстрагироваться от моралите, и перевести рассуждения, так сказать, в монадные координаты. Всё человечество — архисигмонада, этнос — сигмонада, состоящая, в свою очередь, также из сигмонад низшего порядка. В каждой из названных складывается на определённом историческом этапе такая структура, при которой живут, скажем так, без пока что осуждения — вынуждено жить большинство людских монад в данной структуре.
Большинство людей а планете, несколько миллиардов — это и представить себе нелегко — живут отчасти по законам предков, особенно на Востоке; по сложившемуся — уже на Западе семейному укладу, опять же для большинства, традициям государственного устройства и законодательства; и даже в таких, можно сказать, государственных новообразованиях, как Соединенные штаты Америки, Советский Союз, государства Латинской Америки и Африки, где процессы преобразований проходили скоропостижно по историческим меркам, большая часть граждан, да, при значительном количестве отброшенных на обочину по тем или иным причинам, как-то приспосабливались к новым условиям существования, порой частично с жертвой "потерянного поколения", как в большей или меньшей степени — в прошлом веке — в советских республиках, странах Восточной Европы, безусловно Германии, может быть — Японии, Китае при Мао, ужаса Камбоджи при Пол Поте, где-нибудь в Уганде или на Гаити…
И в таких обстоятельствах каждого человека подстерегали две опасности, обозначенные Булгаковским "бродячим философом": власть правителя и его клики, не знающие удержу и разумных, вернее, гуманных ограничений; и "самый страшный порок — трусость", заставляющая зачастую не только безропотно покоряться этой власти, но и обожествлять, примеры чему нетрудно найти в недавнем прошлом мировой истории. А, когда таким образом сводится на нет и человеческое достоинство в прямом смысле, и ответственность за судьбы ближних и дальних во имя спасения своей шкуры, утрачивается такое чувство виновности личной, что как я понимаю — по Ясперсу — в "метафизическом плане", — то и Дьяволу есть где разгуляться.
Подумать только, без предвзятости, грубо говоря, с двусмысленным "нет добра без худа": сколько несчастий за ряд веков принесло и то, и другое — и пребывание у власти неограниченной диких честолюбцев, завоевателей, садистов, если угодно — втайне и вьявь, и их приспешников — угодливых — пока чувствуют власть правителя, как правило жадных и абсолютно лишенных угрызений совести, и — трусливое поведение подвластных, подневольных душой, трепещущих за жизнь и благосостояние, пусть весьма скромное. Наверное, всё же нехорошо утверждать, что несправедливость, репрессии власть имущих не вызывают протеста хотя бы пассивного, не всегда дозревающего до мятежа, революции, и это обнадёживает. Метафизическое, как я понимаю Ясперса, чувство виновности, ответственности личной за происходящее на белом свете благодаря широкой сети различного рода информации, думается, всё более присуще живущим на планете в наше время, так хочется надеяться.
Считать ли себя исключением, или такое бывает на старости лет, но на душе у меня, как говорится, кошки скребут, не только при внутрисемейных неприятностях и тревогах, но — и когда сообщается ,например, о зверствах на этнической почве где-либо в Африке, кровавых вылазках террористов с гибелью детей, о жертвах эпидемий, фанатизма, землетрясений, тайфунов, депрессий при безвыходных жизненных ситуациях. Мало кто, кроме учёных определённых направлений представляет себе чётко угрозу сравнительно скорого, чуть ли не в ближайшие десятилетия ХХI века истощения тех природных ресурсов, без которых невозможно, по крайней мере, бытие цивилизации, плюс страшное и усиливающееся экологическое неблагополучие. На этом фоне приспосабливаемость гомо сапиенс, граничащая с конформизмом, не представляется столь уж тревожной.
Относительная человеческая монадная совместимость
Ранее мы пришли к понятию исключительной роли совместимости монад в существовании, более или менее устойчивом, монад высшего прядка, сигмонад. Разумеется, характер взаимоотношений, взаимосвязи монад, входящих в сигмонаду, весьма различен — для элементарных частиц в атоме, атомов в молекуле — воды или сложного белка, звёзд в галактике или планет в солнечной системе с их спутниками, составляющих живой клетки и этих клеток в организме, животных в популяции и стае, флоры и фауны в едином ареале. Следует заметить, что, как выяснила наука нового времени, уже на уровне микромира в сигмонадах, атомах действуют, наряду с квазигравитационными силами, и в той или иной степени определяющими могут быть и так называемые слабые взаимодействия, многократно слабее основных, но, тем не менее, это не умаляет возможность их влияния, возможно, достаточно существенного — на существование, совместимость, жизнестойкость данной сигмонадной системы. Вероятно, то же относится и к названным выше сигмонадам, в которых действует, например, электромагнитные излучения; и взаимосвязи информационные — если не привязывать их исключительно к носителям материальным или энергетическим.
Как отмечалось, от законов небесной механики и вариантов соединений неорганической химии, — наука нового времени сделала, можно сказать, гигантские шаги в раскрытии взаимодействий монад в их естественных или экспериментально полученных, опять же, более или менее устойчивых объединениях — от микромира до галактик, особенно в биологических, живых — опять-таки всё усложняющихся по мере эволюционной иерархичности. А своего апогея — как мне видится на сегодня — многозначная сложность взаимоотношений в сигмонаде, охватывающей человечество в целом и едва ли не каждую монаду из его составляющих — достигает на критическом рубеже, характеризуемом именно кризисом совместимости, схожем на всех уровнях — от внутридушевного индивида до планетарного.
Монадная эволюция живых существ закрепила генетически оптимальное для каждого вида соотношение между, можно сказать, центростремительным устремлениям монады-особи, направленным исключительно на продолжение существования, а то и эволюционного развития данного вида, и центробежного — выживания более или менее благополучного отдельной монады-особи. Но у вида гомо, особенно гомо сапиенс по нарастающей начало превалировать второе, по крайней мере, у части людей с определёнными честолюбивыми, эгоцентрическими, асоциальными задатками. В таком раскладе "третья спираль", её заповеди, её влияние можно уподобить слабым взаимодействиям между частицами в микромире, оказывающем тем не менее существенное воздействие на стабильное существование атомов или молекул.
Всё это осложняется и таким фактором, что присущ только живому: если в неживых структурах, системах наблюдается разве что равномерная пульсация, в живых, точнее животных сообществах, у высших животных динамика взаимоотношений характерна для узловых моментов — построения в стае иерархической пирамиды, периодов спаривания, воспитания новых поколений, сезонных миграций. Думаю, согласятся со мной внимательные любители домашних животных, собак, кошек, у которых, кстати, центробежные порывы — если соотнести с тем, что они как бы включены в человеческую семью, — также порой появляются к удивлению и неудовольствию хозяев. Не могу в этой связи не упомянуть моих волнистых попугайчиков, самца и самочку, которые, переходя на антропоморфизм, как я часто замечаю, выясняют отношения между собой — при этом и нежно обхаживают друг друга, и явно ссорятся. Наверное зоологи подтвердят, что внутривидовые конфликты редко оказываются кровавыми и влекут за собой гибель единокровных; и так, должно быть, происходило у наших первобытных предков, по крайней мере, по отношению к представителям своего рода-племени.
Переход к гомо сапиенс характеризовался возникновением, можно сказать, трещин и трещинок на всех уровнях существования — от разрушающих устойчивую цельность личности, души, если угодно, до неприятия, вражды к чужаку из соседнего племени, этнического образования; соперничество между Афинами и Спартой в античном мире — характерный пример. А сегодня, особенно условный Запад вряд ли может похвастать тем, что подобные "трещинки" не касаются значительной части такой традиционно сравнительно устойчивой ячейки общества как семья. Эти явления, процессы находят, я бы назвал, чуткое отражение в литературе, искусстве, включая музыку, осмысливаются историками, социологами, психологами; конечно, было бы неплохо моделировать это "по науке", подобно происходящему в микромире с привлечением абстрагированного математического аппарата, однако на мой взгляд и самый прогрессивный нынешний шахматный компьютер для решения подобных задач может быть уподоблен разве что арифмометру, если не счётам.
В самом деле: наверное, если условно посчитать варианты всех сыгранных за века в мире шахматных партий, то они составят ничтожную часть от вариантов межличностных отношений, не говоря уже о нюансах, умножающих эту вариантность многократно. Так неужели анализировать происходящее в этом безумно запутанном мире, — дело и для солиднейшей научной организации пока не по зубам; и, похоже — почти бессмысленное, безнадёжное занятие. Но почему же? Наверное, потому, что маловероятно подобрать какие-либо обобщающие алгоритмы взаимоотношений человеческих монад. Ведь не только "каждая несчастная семья несчастна по-своему", но и счастливые семьи только в чём-то, допустим отсутствие серьёзных конфликтов — похожи друг на друга. И разве что шарлатаны по гороскопам пытаются нащупать факторы, определяющие возможную совместимость преимущественно семейный пар.
Между тем действительность демонстрирует взаимоисключающие, разумеемся, на первый взгляд, примеры и совместимости вроде бы схожих человеческих сигмонад. Взять хотя бы коммунальные квартиры — более половины своей долгой жизни я являлся жильцом таковых, да и в общежитиях приходилось жить не один месяц. Уникальное общественное изобретение нового времени, далеко ушедшее от сборищ рабов на галерах или плантациях или обитательниц гаремов, в каком-то смысле Гулага и концлагерей, когда о свободном проявлении личности не могло быть и речи, и вынужденно проявлялись иные индивидуальные качества, те, что нацелены на выживание, существование более или менее сносное, не в первую очередь совместимое, как правило, с душевным или духовным потенциалом человека.
Правда, как отмечалось ранее, и обеспеченному гражданину в демократической стране далековато до свободного в полном смысле волеизьявления, такое скорее исключение — натур одаренных или асоциальных; а условия общежития, коммунальной квартиры — промежуточное состояние, где фактор совместимости выявляется можно сказать в идеально поставленном эксперименте — в таковом в условиях неволи то, что именуется свободой воли пружинно загоняется в глубь души, и чёткая осциллограмма поведения отчасти позволяет судить о приспособительной совместимости, что в нормальных условиях зачастую вуалируется кажущейся независимостью образа жизни и мыслей.
"… Моя студенческая келья вдруг озарилась: Муза в ней открыла пир младых затей…", — не постеснялась бы та же Муза залететь допустим в казарму, в общежитие, "на зону", в концлагеря, в общем, всюду, где человек не может уединиться хотя бы пространственно. Ох, это "хотя бы…" — насколько оно преодолимо? И тут на первый план выходят возможности совместимости. Хорошо мне теперь говорить об этом, когда ряд последних лет я большую часть времени провожу в одиночестве, и ничуть не склонен этим тяготиться. Ради справедливости — в моём распоряжении книги, периодика, радио, телевиденье, телефон, не говоря уже о "воспоминаньях прошлых лет", но наверное не томились в изоляции добровольной отшельники — общение с Богом, как они это не столько понимали, сколько чувствовали, вполне заменяло так называемые земные радости.
"Третья спираль" способствовала тому, что индивид может создавать вокруг себя условную "келью", подобно реальной раковине моллюсков, а которой чувствует себя более или менее комфортно, не нуждаясь в нерасторжимых связках совместимости. Это положение, думается, нелишне проиллюстрировать и разъяснить. "Мой дом — моя крепость" при жизни рядового гражданина в мегаполисе — в них проживает всё большая часть человечества — трансформируется в незримую оболочку, избавляющую от, можно сказать, гравитационного поля совместимости, свойственной улью, муравейнику, общественным животных в стаях. В густом потоке пешеходов, встречном, у каждого гражданина большого города выработался "компьютерный" алгоритм — как избежать столкновения, даже соприкосновения, а когда это неизбежно, скажем, в общественном транспорте, да ещё в часы пик, даже прижатые друг к другу представители противоположного пола, не извращенцы, абстрагируются от этой временной связанности. И когда совместное путешествие — в поезде, самолёте, на корабле вынуждает к общению, оно принимает, как правило, облегченные, ненавязчивые формы.
Необходимость совместимости, скорее под эгидой "третьей спирали", указывающей путь к оптимальному достижению благоприятного для каждой человеческой монады в объединенной сигмонаде, чем в эволюционно подкрепляющей религией, подхваченной субстанцией любви или в смягченном виде — взаимной симпатии, — проявляется и в экстремальных условиях угрозы жизни более или менее случайно сгруппировавшимся людям — боевым соединениям, заложникам, или в творческих коллективах, наконец, в семье, но и поневоле в тайных сектах, революционных организациях, уголовном мире. Вынужденность и временность подобных появлений совместимости зачастую чревата расколом, вспышками враждебности из-за скрытого дисбаланса индивидуальных устремлений и представления о своей роли в данной человеческой сигмонаде.
Да и в природе хорошо, когда уравновешиваются центростремительная и центробежная силы, когда в микромире гравитационные силы, притяжение — противопоставляются препятствующим сближению частиц, как мы наблюдаем, например, при взаимодействии одноименных полюсов магнита. Что касается людей, то с веками принадлежность к той или иной, будем говорить, сигмонаде, всё меньше определяется с рождения ?национальными корнями, традициями, религиозными установлениями, социальной принадлежностью. Полагаю, не вызывает сомнений, что в сравнении с былыми эпохами развития гомо сапиенс, человечества значительно нарушены, размыты определённые, когда-то устойчивые критерии совместимости монад-личностей и сигмонад в структурах семьи, племени, моноэтнического формирования, не говоря уже — в масштабах всечеловеческой сигмонады — столкновения на поле брани — межэтнические, на социальной, религиозной почве, когда варианты совместимости категорически исключаются.
Девальвируются — кровное родство, единоверие, принадлежность к нации, гражданство; и, если сетования на то, что люди позабыли о чести и совести звучали не один век, то может быть сегодня эти нарекания как никогда актуальны. Негоже экстраполировать такие выводы на всех, или на большинство, и всё же — будем достаточно самокритичны. Нет, должно быть, не совсем перевелись надёжные друзья, подруги, что в минуту жизни трудную, как говорится, протянут руку помощи, даже в ущерб каким-то собственным интересам, чем-то жертвуя.
От предыдущего абзаца веет чем-то старчески-мизантропическим: дескать катится человечество неудержимо в бездну разобщенности всеобщей, повального эгоизма, безверия в самом широком смысле, вуалируемого или неприкрытого презрения гуманистических идеалов, а встречающиеся проблески добродетелей — анахронизмы, исключения из общего, сникающие рудименты славных помыслов и деяний богоизбранных предков… Теперь попробуем маятник понимания оценки человеческого бытия в его развитии качнуть в другую сторону. Ведь только человек способен столь многосторонне видеть, чувствовать мир, и свои возможности — бoльшие, чем все достоверно известные нам монады — а достижение максимально возможной свободы — не главный ли сигмонадный приоритет?..
"Третья спираль" здорово взяла в оборот наши органы чувств, возбуждая и угождая так, чтобы удовлетворенно рапортовать штабам удовольствия в мозгу; наслаждение творчеством и его плодами, любовью во всех её разновидностях — хор этот заглушает в мире вопли страждущих и горькие сетования Екклезиаста. Общепринятые казённое "всё о кей!" жителя Соединенных штатов Америки в ответ на дежурный вопрос "Как поживаешь?" — не совсем полярно, скажем, вздохам и жалобам на недуги и невезенье многих наших граждан — при всём том хронические депрессии и суицид — нечастое исключение из повседневного бытия подавляющего большинства землян.
Эстафетный принцип существования жизни и в этом доказывает изумительную способность обходить дьявольскую ловушку — время, что для очень многих монад на свете служит той западнёй, в которой таится всеразрушающий Дьявол. Безумие двадцатого века, жесточайших мировых и других войн, концлагерей, холокоста, режимов, чьими жертвами — не только в результате гибели — становились многие миллионы — кажется, всё это уже позади, или только кажется?.. На подмогу выживанию гомо сапиенс провидение ниспослало явления Будды, установления Конфуция, скрижали Моисея, проповеди христианства, благочестивых праведников, очарование искусства, дары прогресса науки и техники…
Но и дьявольским силам не дано расслабиться, будь то жестокость правления китайских императоров, инквизиции, господство белых колонизаторов, большевизм. В голову приходит дикая мысль: ветвь "третьей спирали" в былые недавние века в Германии — абстрактные высоты философии, музыки — неведомо отчего, но явственно сминались, пресекались милитаристическим духом, торжеством посредственности, приходом гитлеризма. Никак не получается отринуть начисто этические мотивы, но и они ведь в сущности порождены той же "третьей спиралью".
А можно ли совсем отстраненно поразмышлять о том, что же с нами, грешными, происходит, и почему, и зачем? В ветхозаветной Книге Бытия Всевышний день за днём творенья, так сказать, экспериментирует — и создавая условия для разного рода монадных метаморфоз, и удовлетворяясь результатами получаемого — "увидел, что хорошо" выходят многие тысячи видов растений и животных. И судьбы всех этих творений божьих были предопределены — "плодитесь и размножайтесь" веками и тысячелетиями — если не помешает что-либо экстраординарное. И ветхий Адам со своей невинной подругой могли бы жить-поживать вечно, не отведай плодов древа познания. Поэтому по Библии Всевышнему приходилось время от времени наставлять людей на путь истинный, поощряя праведных и сурово наказывая нечестивых.
Впрочем, как ни грустно, в заключительной части модель эта, увы, не соответствует действительности: сколько страданий выпадает на долю безгрешных или во всяком случае честных, порядочных, невинных, и, с другой стороны, мерзавцы разного рода, мучители вышеназванных, стяжатели, греховодники вряд ли физически или хотя бы морально мучаются в гипотетическом аду или страшной кармой наказываются их потомки. Утешительно, конечно, верить такому при весьма слабых реальных доказательствах.
Закончил я нынче перечитывать "Мастер и Маргарита" — Дьявол и его свита в романе испытывали более или менее случайно встречающихся на их пути москвичей — на порядочность, правдивость, на потребительское отношение к окружающим, и выводили на чистую воду с последствиями плачевными для испытуемых. Интересно тут и другое. В эпилоге романа рассказано о том, какие выводы сделало ответственное следствие по тем загадочным эпизодам, что приключились за недолгое время налёта нечистой силы на Москву, заметим, знаменательных тридцатых годов двадцатого века. И в протоколах следствия всё свелось к тому, что орудовала шайка мошенников-гипнотизёров, и этим объясняется всё или почти всё, что происходило, даже, казалось бы, факты совершенно невероятные с точки зрения и здравого смысла и господствующего диалектического материализма.
Может быть, и мы не в силах постичь по-настоящему причины происходящего на белом свете, в том числе с нами, довольствуясь утешительным "по воле Господней" или просвещенным "по законам природы", пытаясь сплавляя сугубо гуманитарное с "числами" понять — отчего люди таковы и такое с ними случается и в исторических и в личных судьбах. В современной фантастике порой мелькает гипотеза, что дескать некие сверхразумные инопланетяне и внедрили на Земле вид гомо, и наблюдают, не вмешиваясь — но, допустим засылая туда-сюда автоматических или мыслящих фиксаторов происходящего, а то и подталкивая, вдохновляя избранных на объяснимые и необъяснимые поступки, наделяя особенными способностями и подвигая к их реализации.
Если полагать, что эксперимент с видом гомо сапиенс впрямь имеет место в пространстве нашей планеты и во времени, исчисляемом рядом тысячелетий, то признанием существования Окина и закономерностей монадологии исключается привлечение для объяснения феномена "третьеспирального" развития человечества повелением Бога или Космического разума, или таинственных внеземных цивилизаций, проводящих этот эксперимент с нашим братом. Напомним, что один из монадных принципов, признающих справедливость концепции "проб и ошибок" в ходе образования любых монад, — утверждает спонтанное стремление к созданию сигмонад высшего порядка, то есть с возрастающими степенями свободы, новых возможностей и их проявления.
Ненароком взял с полки журнал "Новый круг" № 1 за 1992 год, просмотрел серию весьма глубокомысленных статей из областей культурологии, философии, это перемежалось стихами неизвестных мне оригинальных поэтов. Привлекла лекция Мераба Мамардашвили; кажется его имя упоминалось в какой-то части этой моей книги. Цитирую: "То есть с самого начала выделяю две вещи: нечто, что происходит само собой, в силу имманентных законов природы, или натурально, и нечто, что само собой не происходит, но тем не менее имеет место". "И отсюда вытекает ещё одно следствие: если в мире что-то есть, но не случается в нём естественно, т.е. само собой, то это нечто, существование и дление его, предполагает, следовательно, что оно всё время должно как-то поддерживаться. Поддерживаться усилием каким-то самого человека".
Постараюсь перевести это на язык, так сказать, доступный и не слушателям признанного философа или читателям такового, и приученным мыслить отвлеченными категориями, но — понятный и таким профанам, как автор этих строк. Мы знаем, что, скажем, небесные тела взаимодействуют по строгим законам небесной механики, и всё происходящее в микромире также не отклоняется от установленных природой и смоделированных наукой закономерностей. Далее: развитие и существование видов флоры и фауны подчинено целиком программам генетической составляющей; на какой-то ступени эволюционного развития в это включаются столь же детерминированные рефлексы, инстинкты — допускающие вариантность для каждой особи. Но такое животное существование не предполагает лишнего, то есть не служащего исключительно выживанию, как минимум — отдельного представителя вида, как максимум — вида в целом. Применительно к этой концепции, скажем, игры молодняка — всего лишь врожденный импульс подготовки, репетиции возможных ситуаций в самостоятельной жизни, когда оптимальное поведение на рефлекторном уровне может обеспечить выполнение программ — и минимум, и максимум.
Приверженцы такого, можно сказать, животного детерминизма игнорируют, например, бурные проявления радости у собаки, когда она встречает загулявшего хозяина, или подражание попугаем человеческим голосам, или обучаемости обезьян и дельфинов различным штукам с последующим поощрением; а то и сводя всё к выработанным условным рефлексам, не выходящим за рамки "имманентных законов природы" в процессе эволюционного развития. А вот у человека проявляется "особенная стать"; Мамардашвили отмечает — согласно археологии — уже при зарождении гомо сапиенс обнаруживаются не только орудия труда, охоты, но и ритуальные фигурки из различных материалов, украшения костюма и тому подобное. Попросту говоря — материальные отражения по-нашему набирающей силу "третьей спирали", а по-философски — некому человеческому "нечто".
А в этом "нечто" — чего только не намешано: влюбляются, зверствуют, убивают запросто друг друга и порой сами себя, молятся выдуманным богам и обожествляют недостойных, творят шедевры искусства, открывают законы мироздания, создают чудеса техники, вроде беспричинно впадают в отчаянье, смеются и плачут, поражаются необычному, неведомому, верят вздору… А почему да отчего и мир таков, и мы такие, добавим, разные — не подскажут ли, не объяснят ли, не растолкуют ли именно философы? Собственно о том же, как говорится, вкривь и вкось судит каждый из живущих на свете, но видимо лишь философы способны нащупать и обозначить те тайные пружины бытия, что непосвященным неведомы. В отличие от философов античности и даже средневековья, современные оставляют учёным — физикам, химикам и, пожалуй, нехотя гуманитариям — социологам, психологам — для их исследований объекты микро и макромира; статистические и экспериментальные обобщения поведения отдельных личностей и людских масс. Впрочем, и последние, так же, как биологи, физиологи, даже те, что углубляются в деятельность мозга, поставляют лишь материал для постижения глубинных скрытых пружин нашего существования.
Параллельно с философией тому же служит литература, искусство, включая музыку, но — образно, и философы воспринимают эту образность как неплохую иллюстрацию, сырьё для своих рассуждений и выводов. У философов сложные отношения с Богом, проблемами добра и зла, возникновения всего сущего и человека в частности. Впрочем, рассуждать на эти темы нынче вольно кому угодно, и появляются порой гипотезы и домыслы, супероригинальные, эпатажные и при этом игнорирующие несомненные факты и установленные законы природы. Так отчего и мне не высказываться, что я и делал ряд минувших лет, — относительно разных аспектов наблюдаемого и переживаемого, сводимых в краеугольные камни монадологии и того, что неразрывно связано с таким взглядом на миропорядок и отношением к этому. В том числе прослеживаются ниточки, связывающие дочеловеческое и человеческое "нечто" — "третью спираль".
Наши монадные связки
Представим себе грандиозный экран, в какой-то мере аналог звёздного неба — вдали от города, притом ещё и стереоскопический. На этом экране — не больше, не меньше — несколько миллиардов отдельных объектов-монад-личностей ныне живущих на планете Земля. Причём сущность любой такой человеческой монады предстаёт в такой же определённости, как, скажем, микроб или элемент состава крови под микроскопом. Сразу же предвижу недоумение: если обученный лаборант без труда распознает, скажем, палочку Коха или шарик эритроцита, то как можно представить себе сущность данной личности, воплощенную в зрительном образе, когда и портреты гениальных живописцев не всегда и далеко не полно отражают всю сложность и многогранность души изображенного на холсте?
Уместно очередное "лирическое отступление" на тему — насколько возможно такое реально, и возможно ли мысленно-образное представление этого? Мышлению гомо сапиенс изначала чуждо понятие невозможного. Ещё век назад наши недавние предки никак не могли согласиться с тем, что скорость превышающая скорость света таки-невозможна, благо Эйнштейн объяснил почему. При таком восприятии, не всегда поддающейся сознательной расшифровке действительности, граница между верой и, так сказать, условным представлением, доныне весьма нечётка. Может быть, ранние слушатели "Одиссеи" принимали как должное, что Афина покровительствовала герою эпопеи, и могла задержать восход Солнца ради продления брачной ночи после долгой разлуки. Древний обитатель Индустана легко представлял себе сражения легионов разумных обезьян. Верующий иудей на протяжении веков мог не усомниться в совершении казней египетских именно так, как они описаны в Библии.
Взрослея ребёнок утрачивает веру в доброго Деда Мороза или бабу Ягу, но с удовольствием читает или смотрит фантастику. Современники Геродота может быть полагали, что где-то на краю Ойкумены живут кентавры или люди с песьими головами; читатели Рабле и Свифта уж по-иному относились к Гаргантюа и Лилипутии. Да можем ли мы критически, с позиций, полушутя можно сказать, "соцреализма" подходить к картинам Босха или Дали, если в сновидениях мы ничуть не удивляемся нагромождению совершенно невероятных совпадений и ситуаций? Развитие науки и техники, особенно в новое время, внесло коррективы в фантастику, да и — что греха таить — поверия в кажущееся невероятным. "Первые люди на Луне" Уэллса или облёт планеты на воздушном шаре в романе Жюля Верна — явные анахронизмы; путешествия совершаются чуть не на другие галактики — со сверхсветовой скоростью. И добро бы только в фантастике — книжной или экранной, — находятся люди, которые там побывали по приглашению инопланетян. И читая о подобном в серьёзной периодике, и я со всем моим скептицизмом, задумываюсь — а может быть?.. Смущает, правда, о чём я уже писал ранее в этой книге, что в описаниях и таких вояжей, и инопланетян все компоненты восприятия органами чувств той действительности вплоть до деталей взяты из того, что нас окружает, что хранится в памяти, так же, как то же комбинируется причудливым образом в сновидениях. И ничего сверх того. А, может, и впрямь на дальних планетах всё столь похоже в сущности на наше, земное, и впечатления как у путешественников в дальние страны с их, в общем-то вполне доступной пониманию экзотикой.
И до того, как придёт время поведать — для чего собственно заявлена гипотетически-фантастическая картина полного обозрения нынешнего человечества, но не в целом, а каждого индивида, что называется, крупным планом во всей его духовной сложности, начну с гораздо более простых аналогий. Кто знает, сколько тысячелетий назад наши предки, двуногие, подняв голову в ночную пору начали всматриваться в небесный свод. И — объединять более яркие звёзды в созвездия, выделять из множества "блуждающие звёзды" — планеты, отмечать фазы Луны, поражаться появлению комет, солнечным затмениям.
Прошло немало веков прежде, чем учёные установили законы небесной механики, теоретически поставили на свои места все объекты солнечной системы, научились предсказывать солнечные и лунные затмения, объяснили как взаимодействуют двойные звёзды, отчего рождаются "сверхновые", каким образом миллионы звёзд гравитацией объединяются в различные по структуре галактики. Теперь от макромира — к микромиру. Тому, в который не пробиться и с помощью электронного микроскопа, но эксперименты позволяют строить модели, достаточно внятно отражающие положение вещей.
Вот как связаны между собой, под какими углами — атомы водорода и кислорода в молекуле воды. В свою очередь эти молекулы соотносятся между собой в зависимости от их энергии, как мы понимаем, температурой. Между прочим — у каждой молекулы — своя, отсюда и броуновское движение микрочастичек в воде и одновременно усреднение той же температуры в замкнутом объёме. Из повседневного опыта мы знаем, что в определённом диапазоне температур молекулы воды с одной стороны как-то держатся друг друга. никуда не вырываясь, а с другой — имея полную возможность мигрировать в данном объёме при определённых возмущениях.
Но вот температура понижается до нуля, и предположим на каком-либо экране мы наблюдаем, как молекулы воды уже неразрывны, образуя — заметим и запомним то, о чём ранее говорилось — снежинки с симметричной, но различной структурой — узором. А когда поступающая энергия доводит температуру воды до кипения, молекулы покидают родную стихию в виде пара, молекул никоим образом между собой не связанных. Однако напомним, что попытки сблизить их после определённого рубежа столь же безуспешны, как и аналогичное сжатие воды-жидкости, что также стоит учитывать в наших рассуждениях.
Моделирование на экране внутримолекулярных связей — отнюдь не что-то призрачное — я, кажется, ранее писал о том, как в институте органической химии Украинской Академии наук мне показывали — моделями на экране — именно это — весьма сложные органические молекулы, синтезированные или намеченные к синтезу. Замечу при этом, что перекрёстные связи между атомами, входящими в молекулу, расшифрованы далеко не окончательно; и, главное, на основе установленной структуры проблематичным оставалось предсказание, что у таких молекул обнаружатся, допустим, замечательные лекарственные действия или они окажутся превосходными красителями, хотя намётки подобных прогнозов уже набирают силу.
А вот то, что можно наблюдать, изучать не на реальном или гипотетическом экране, а в натуре — живые монады, их множества. Это муравьи, термиты, саранча, стаи перелётных птиц, или пчёл в улье — напомним чем они объединены — душой улья по Метерлинку, и отрицать такое всё затруднительней. Такого рода живая сигмонада отличается от неживой тем, что по-разному перемещаясь друг относительно друга, тем не менее сохраняют связь между собой не только в пространстве, но генетически и во времени. И связь эта, осуществляемая известными нам органами чувств а, может, и неизвестными — сверх того, — регулирует жизнедеятельность такого сообщества.
Предыдущими примерами пытался я подвинуть читателя к осознанию роли связок между монадами в существовании и судьбах сигмонад, ими образованных. Но люди-то — не молекулы, не муравьи, не пчёлы — как представить человеческую личность в виде некоей модели? Куда проще обстоит с небесными объектами, звёздами, отделенными от нас многими тысячами световых лет — нынче определяется и расстояние до них, и масса, и возраст, и химический состав. И муравьи — если одного вида, в общем, одинаковы, правда, сложней всего разобраться в том, как они связаны между собой. Что до людей, то как подробней отмечалось в начальных частях книги, "я" и самое примитивное выходит далеко за рамки не только анкетных данных, но и пухлых досье на какую-либо интересующую власти предержащие личность.
Но даже если бы человеческие сущности достаточно полно обозначились, высветились на заявленном гипотетическом экране, задача выявления связей между ними оказалась бы вовсе невыполнимой. Невольно вспоминается, как в своё время майор КГБ, которому было поручено, как говорили тогда, "пасти" меня без особого труда установил круг тех, с кем я общаюсь в Киеве, разумеется, не без помощи окружающих стукачей, и, насколько я знаю, проводил соответствующие уточняющие беседы, да и телефон прослушивался, и письма перлюстрировались, но программой-максимум для него было увязать мою тогдашнюю переписку с друзьями, знакомыми — в Москве, Дрездене, Нью-Йорке, Варшаве, Тель Авиве — с потенциальной антисоветской сетью вовлеченных в это или вовлекаемых агентов…
Обратимся снова к тому экрану, на котором представлены все живущие с достаточно обстоятельными, более глубокими, чем, скажем, персонажи романов или фильмов внутренними характеристиками, но нас в первую очередь интересуют связи между ними, всеми этими людьми. Но — попробуем хотя бы подступиться к этому воображаемому, и осознаем, с какими невероятными трудностями столкнёмся даже теоретически. Для понимания этого сузим беспредельную панораму до одной-единственной ячейки, в которой вырисовываются двое — пара субъектов, каким-то образом между собой связанных. Это могут быть: супруги, братья, подруги, коллеги, соперники в любви или в бизнесе, политике. Или: отец и сын, гуру и его подопечный и так далее, одним словом, не случайные встречные, но находившиеся друг с другом в определённых отношениях более или менее длительное время.
Предположим, что каждый из названных пар до конца откровенно, словно под гипнозом или, как говорится, на духу, поведает квалифицированным психологам — о своих отношениях с партнёром; есть ли гарантии, что эти отношения не претерпят существенных перемен, может, в самое непродолжительное время? К тому же — эти двое не изолированы от прочих, и когда действуют даже мимолётные связи со стороны третьих лиц — прямо или опосредованно — отношения между названными парами реагируют на такое. Так что, в отличие от практикующих психотерапевтов, мы теоретически не вправе ограничиться взаимоотношениями изолированной пары человеческих монад. Заметим, что и задача взаимодействия трёх тел непроста в любой структуре: молекул, небесных тел; тем более всё усложняющиеся и абстрагированные модели микромира.
Думается, что всеобъемлющая панорама общечеловеческого существования — в любом приближении — будет неполна без включения в неё всего того, что взаимосвязано с такой сигмонадой: и природой во всём её многообразии — от былинки и бактерии до планет и галактик, не говоря уже о "второй природе", созданной разумом и руками многих поколений людей на Земле. Но в объективе нашего особого внимания — связи между индивидами и возникающая вследствие этого структура большей или меньшей по масштабам включенности в неё людей общественной сигмонады. Но и то, что мы подразумеваем под "связями" — насколько они неоднозначны и многоплановы — и в пространстве, и во времени. Достаточно вспомнить Пушкина — "ты внемлешь грохоту громов…" и — живо воспринимаешь все перипетии предыдущего и своего века в Европе, и Пугачевский бунт, и зимнюю ночь, и Кавказ, и прелестниц, и "унылая пора, очей очарованье…"
Отсюда — напрашивается вывод, что невероятная многозначность взаимодействия "всех со всеми", вернее — со всем на свете — не только таких личностей как Пушкин, но и самого заурядного обитателя нецивилизованного захолустья на планете нашей, — делает более чем проблематичным анализ и тем паче попытки моделирования сути формирования и существования относительно динамичных общественных структур, чем, кстати, заняты, и, заметим, не так уж безуспешно в наше время историки, социологи, философы. Можно добавить: моделирование действительности — не мифом, но языком науки в новое время, как говорится, всё набирает оборотов и распространяется на, скажем, биологию, ряд гуманитарных дисциплин. По привычке прибегну к ретроспективе, как уже не раз звучало на предыдущих страницах.
В начальных частях этой рукописи ( книги? ) рассказывалось о разнородных сплавах металлов, и не только — при получении стёкол различного назначения. В зависимости от составляющих компонентов, технологии — образуется структура с эмпирически выведенными, наперёд заданными или порой непредсказуемыми свойствами. Особо при этом отмечалось, как непропорционально количественному соотношению влияют на свойства образующейся сигмонады некоторые материальные включения в неё — приводился ряд примеров, в частности, полупроводников — можно отослать читателя, если он, как и автор, подзабыл то, что прошло за сотни страниц до той, что перед глазами.
В живой природе каждый из многих тысяч видов флоры и фауны по моему убеждению формировался с "заранее заданными" особенностями конституции, физиологии, психологии по мере восхождения по лестнице эволюции и, естественно, связей — внутриклеточных, межклеточных, между органами благодаря нервной системе, между особями одного вида, как, скажем, в муравейнике, улье, или стае, или между разными видами при взаимодействии — от принципов мирного сосуществования до симбиоза. И, могу повторить: как бы и архисложны ни были межчеловеческие взаимоотношения, связи, — попытки и их моделировать — правомерны и не совершенно бесперспективны. Тем более научный подход в этом случае подкрепляется и свидетельствами истории, и проницательными откровениями в литературе, искусстве, и обобщениями философов, и данными сициологов, и, наконец, жизненным опытом тех, кто задумывается над этим и делает свои выводы.
В эти дни поздней осени, конца ноября 2004 года, выходя на днепровские берега, когда ещё не появились на его поверхности первые льдинки, внимательный наблюдатель отметит, что потоки воды как бы тяжелеют, делаются неповоротливей, гуще.
Учёные определяют такое состояние перехода от жидкого в твёрдое, другую фазу, как характеризующееся образованием своего рода водных ассоциаций молекул с относительно устойчивыми связями между ними. Нечто подобное наблюдается иной раз и в человеческих сообществах. Своего рода квазикристаллизация с некими центрами такой кристаллизации — идеями и её воплотителями; вождями, как нынче принято говорить — харизматическими личностями — таковым может выступить диктатор-демагог, лидер политического движения, партии; полевой командир группировки, признающей лишь вооруженную борьбу; красноречивый проповедник — вожак секты, аятолла, "авторитет" среди уголовников. В счастливых вариантах это духовный просветитель, пусть обожествляемый, как Иисус или Махатма Ганди; или — руководитель творческого коллектива, подвижников науки, даже по-настоящему нравственных утопистов.
То, что происходит в эти дни в Киеве и во многих местах Украины, неплохо иллюстрирует сказанное выше, в частности то, что "центрами кристаллизации" в фокусе событий и здесь, как мне сдаётся, в значительном, если не подавляющем числе временных образований человеческих сигмонад под знаменами тех или других персонажей, последние на поверку выявляются весьма и весьма заурядными при всех стараниях "свиты играть короля". Впрочем, "роль личности в истории", так занимавшая умы не одного мыслителя, — полагаю, частный аспект роли личности в "третьеспиральных" процессах — в локальных этнических или более масштабных человеческих структурах-сигмонадах. И от того, как пойдёт и в частности и вообще, считаю, теперь зависят судьбы человечества в целом — уж очень многое в наш век поставлено на карту. Неплохо бы, если бы серьёзным учёным удалось смоделировать и спрогнозировать достаточно точно будущее гомо сапиенс.