ЧАСТЬ 6. УВЛЕЧЕННОСТЬ
"Я" и "Мы"
|
 |
|
 |
Чем выше поднимаются монады по "лестнице духовной насыщенности", тем труднее выявить взаимоотношения между их составляющими. Если с моделью монады на уровне атома кое-как пока удалось определиться ценою воистину немыслимых абстракций, то в отношении монад более сложных, или, лучше сказать, с большим Ин-потенциалом дело обстоит покруче, благо отчасти выручают подмеченные и выведенные учёными закономерности построения этих монад, принципы взаимоотношения между их составляющими.
Нас, может быть, удивляет, однако не поражает, не ошеломляет — как мальчик, способный, пусть даже очень потенциально способный, за десяток-другой лет становится Моцартом, Пушкиным, Эйнштейном, чемпионом мира по шахматам, великолепным артистом, или - если это девочка - великой актрисой... Отнюдь не исключаю подобного нарастания мощи духа человека веры, вернее, того, кто гораздо сильнее других ощутил свою связь со всеобщим монадным полем. И безусловно все такие феномены были бы невозможны — не возникни, и закрепляясь в веках — особый генетический код человечества, так сказать, сверххромосомный. Этот код заключает в себе не только возможности появления гениев, но и "злодейство" — и с талантом, увы, вполне "совместное". И как хотелось бы постичь изначальные движущие силы формирования этого кода, о чём, собственно, и пойдёт речь.
Мы получили представление о том, как образовывался организм, и понимание того, что для успешного кровообращения необходимо сердце, и для подпитки кислородом — лёгкие, и переваривания пищи — целый комплекс, говорить о котором специалист может подробно и долго; и попутно орган вкуса, чтобы отвергать несъедобное или стимулировать аппетит, к чему подключается и орган обоняния... И - разветвленная нервная система, управляющий центр, без которого только одно "поле", как в атоме или молекуле, не управилось бы с беспрерывно меняющейся и внутри, и снаружи ситуацией. Заодно накапливалось в памяти то, что может пригодиться в жизни — и собственной, и — у потомков, хотя не совсем ясно, как это до них доходит — в монадах, живых существах, стоящих ниже или намного ниже гомо.
Та возраставшая свобода, даруемая природой по мере восхождения по монадной лестнице — от бесконечно-малой первомонады, что и частицей не назовёшь, не впав в сильное преувеличение, — до существ, причисляемых к одушевленным, свобода эта, выражающаяся в возможности более или менее отклониться от Лапласова абсолюта, — в прачеловеке силою не вполне ясных нам обстоятельств — почти взорвалась, удерживаемая лишь инстинктом самосохранения, залог которого — стабильность накатанного существования. И драматическая борьба между этими устремлениями обусловила ход истории человечества.
Стабильность существования монады зависит, как уже отмечалось, от совместимости всех "я" и "мы" — элементарных частиц в атоме, атомов в молекуле, живых клеток в организме, от совместимости и, по современной терминологии, от согласованности их действий — на любом уровне известно, к чему приводит несогласованность, нарушение идеального или близкого к нему принципа "необходимо и достаточно". Могут ли учёные указать на какой-либо "ключевой" атом в молекуле, который во многом определяет его свойства? "Ключевым" к "душе улья", по-видимому, можно считать совокупность нервных центров пчел, и — соответственно мозг у высших животных. Что же определяло характер существования гоминидов — в отличие от других животных популяций? Наверное, прежде всего, возросшая роль индивида.
Ради чего
С детства запомнилась увлекательная и добрая книга Сетона-Томпсона "Животные — герои". Пафос этой книги, думается, в том, что смутно осознавая самоценность своей жизни, отдельные "выcшиe" животные — медведь, лиса, кошка, шакал, ворона и другие — напрягали все силы своего интеллекта, души, преодолевая дьявольские преграды к тому, чтобы наслаждаться вольной жизнью. Подобное возможно лишь на определённой ступени: "душа улья" не допускает ничего подобного — ни, допустим, параллельного существования двух маток, ни восстания трутней с целью гарантированно обеспеченной и заслуженной старости.
И что же? С одной стороны разброс индивидов на сравнительно высокой ступени монадной иерархии доказывает возможность появления по-своему выдающихся особей, что, вероятно подтвердят некоторые хозяева незаурядных предcтaвителей собачьего или кошачьего племени; а, с другой стороны — для сородичей в том же поколении появление и жизненные подвиги таких "героических особей" остаются вроде бы незамеченными, хотя возможно как-то оказывают воздействие — уж неясно на каком "генетическом'' уровне — на последующие поколения, хотя "духовная эволюция" некоторых домашних животных — тех же собак разных пород, кошек, лошадей, прирученных слонов и даже ослов — говорит в пользу такого предположения.
Проявление индивидуальности, инициатива, менее вероятная в сравнительно жестко запрограммированных монадах-живых существах относительно низшего порядка или монадах, их сообществах — по мере возвышения на ступенях эволюции — делается как возможной, так и нередко необходимой: в экстремальных ситуациях индивидуальной жизни или, например, когда вожак стаи на свой страх и риск принимает оптимальное решение, которому безоговорочно следует его сообщество.
А каким образом вышеизложенное может проецироваться на эволюцию вида гомо, далее гомо сапиенс вплоть до тех эпох, которые уже относят к историческому периоду жизни людей на Земле? Подходы к уяснению проблемы развития человечества — от пралюдей до наших дней весьма различны. Этo различие характерно и для соответствующих мифов многих народов планеты, и следует отметить, что в мифологии, как правило, выделяется индивидуальное начало становления данного этноса в незапамятные времена: будь то божество в образе человека или животного с определёнными функциями творца, основоположника какого-либо ремесла, героя, совершающего подвиги — Геракла или искусительницы Евы, но непременно чем-то отличного от простых смертных, необыкновенными, чудесными способностями, на грани или за гранью сверхъестественного.
С чисто материалистических, "марксистских" позиций построена книга советского учёного Ю. И. Семенова "Как возникло человечество", в которой свыше полутысячи страниц, а в конце — ссылки более чем на тысячу работ разных авторов. Не подвергая сомнению комплекс фактического материала, ряд основательных положений, нельзя не заметить лейтмотив данной работы: "человека создал труд" — как воплощение заметок Фридриха Энгельса "О роли труда в превращении обезьяны в человека", пропустил "в процессе". Но какие же факторы были в самом деле определяющими "в процессе" — и возникновения вида гомо, и превращения в гoмo сапиенс и в историческом периоде, развития человечества?
Шпенглер не углубляется в предысторию — до появления начальных памятников цивилизации, и рассматривает трансформации "культур", как выражения духовной сущности тех или иных этносов или социальных групп. Несмотря на упоминания множества известных деятелей во всех областях человеческой истории, у Шпенглера эти люди как бы обозначают определенные вехи духовного становления или упадка "культур", вроде более заметных мазков на грандиозном историческом полотне. При этом людские массы представляются статистами в более или менее масштабных массовках на сценах истории. Наверное, и такие срезы истории на макроуровне столь же правомерны, как аспекты организации коллективных действий, в том числе трудовых, на стадии становления вида гомо.
Не в моей компетенции давать оценку ''Заката Европы", но со временем выявилось и недоброжелательное, мягко говоря, отношение автора к науке, и сомнительная категоричность прогноза упадка западной культуры. Хотя — наряду с классическими произведениями, в которых однако, как у Гессе или Томаса Манна, или даже живописи, музыки явственно звучат мотивы симптомов — диагностических, а не в самих великих творениях — духовного вырождения этой самой культуры, наряду с этими замечательными творениями, нас захлёстывают удушающие и удручающие волны так называемой "мaccовoй культуры", и впрямь антиподам обозначаемых Шпенглером одухотворенных культур Запада и Востока.
Встречаются у Шпенглера пассажи, так сказать, взятые из вторых рук, и слегка пристегнутые к тексту. Наткнулся я, в частности, на такое: "Бернарден Сен-Пьер, французский натуралист XVIII века, вознамерился описать листик земляники, но понял, что для этого пришлось бы расширить изложение до вселенной". Хлёстко сказано, и пришлось мне по нутру — и потому, что земляника неоднократно врывается на страницы моего повествования, и потому, что та же земляника и впрямь как своеобразная монада корреспондируется с макро и микpoкосмосом. Естественно, меня заинтересовал этот Сен-Пьер, как выяснилось, никакой не "натуралист", но зато личность весьма и весьма примечательная, но прежде, чем о нём — необходимая, на мой взгляд, преамбула.
Раздвоенность
Возвращаясь к эволюции рода человеческого, намерен акцентировать на роли одной из её составляющих: возросшей возможностью появления отдельных индивидов с повышенной активностью духовного склада личности, и — особо — влиянием такой человеческой монады на ту сигмонаду, в которую она включена. Вероятно, и этот фактор должен был способствовать такому направлению эволюции данного вида или этнического подвида вплоть до "сверхсапиенс" — что совсем не идентично пресловутому "сверхчеловеку".
Полагаю, что эту составляющую, которую я бы обозначил как увлеченность, выделяли или разделяли два направления: эмоциональное и интеллектуальное. И, опять же, можно предположить, что с какого-то периода человеческой истории второе было более присуще Западу. То есть на Востоке эмоциональная увлеченность как бы обрамлялась интеллектуально, не глубинно-аналитически, но в наиболее доходчивом, преимущественно словесном оформлении с открытым или скрытым наставительным привкусом. Именно Запад явил образцы душевной эмоциональной увлеченности, но как бы пронизанной интеллектом непосредственным, как в полотнах Рембрандта, музыке Баха, Бетховена, Шуберта, наверное, Шостаковича. А на преимущественно интеллектуальном полюсе, думается, находились Сведенборг, Ньютон, и не оттого ли столь шатким выявился мостик, не подкрепленный эмоциональными опорами, и оттого-то, как говорится, занесло... Вместе с тем, рискну назвать имена тех, чья увлеченность гармонично сочетала эмоциональное и интеллектуальное начала: не Пифагор ли первый в этом ряду? Но безусловно — Леонардо да Винчи, Гёте, и — запечатленное в образе его Фауста, один из создателей квантовой физики Эрвин Шредингер, наверное, Лев Толстой. И, должно быть, были и есть замечательные, например, математики, для которых всё или почти всё вне этой научной сферы слабо затрагивает душу.
Чисто эмоциональная увлеченность Микеланджело или чисто интеллектуальная Эммануила Канта передала в века сотворенное ими, но не всегда она, эта увлеченность сопутствует гению, таланту, и совсем худо, когда низводится до суетливой вздорности Гоголевского Ноздрева. Впрочем, и Пушкин не на шутку увлекался и барышнями, и картами, но душа-то его, разбуженная "шестикрылым Серафимом", была увлечена или вовлечена в нечто высшее...
Но бывает, видимо, и промежуточная увлеченность — человека незаурядного, и яркий пример тому Жак-Анри-Бернарден Сен-Пьер.
Жизнь этого человека — череда страстных увлечений, готовый материал для захватывающего киносериала. Кем он был? Авантюристом, страстным любовником, путешественником, иезуитом, инженером, матросом, подпоручиком российской армии, интриганом, мечтателем, директором ботанического сада, проповедником морали, восторженным поклонником живой природы и, наконец, небесталанным литератором. Подростком, вернее, двенадцатилетним мальчиком, воспламенившись историей Робинзона Крузо, упросил своего дядю-капитана взять его на Мартинику, притом не пассажиром, но рядовым матросом. Затем — из его биографии "Став учеником иезуитской школы в Кане он мечтал уже о роли миссионера среди дикарей". Впрочем идея наставить на путь истинный всё человечество уже в зрелые годы сближает его с Жан Жаком Руссо, пожалуй единственным мужчиной, с которым не приходится конфликтовать. Из армии уволен "за неповиновение". Кружок энциклопедистов в Париже XVIII века — ему не по душе. Зато два создания Творца неизменно приводят его в восхищение: женщины и природа, мир флоры и отчасти фауны. Роман с польской аристократкой кончается тем, что Бернардена высылают из страны. Примерно такая же история заставляет его покинуть Дрезден. В 52 года он женится, становится главой семьи, но после смерти жены становится супругом вторично — уже в 63 года, и снова юной девицы.
А какие заманчивые предложения делал Сен-Пьер власть имущим: в Польше Радзивиллу — сместить могущественного Понятовского, французскому министру — составить карту побережья Германии, российской Императрице Екатерине второй организовать экспедицию для подготовки наилучшего пути из России в Индию... Но первый успех пришёл к Сен-Пьepу после выхода его книги "Этюды о природе", в которую вошли и наблюдения над тропическими растениями острова святого Маврикия в Индийском океане, где автор прожил три года. Не оттуда ли приведенная Шпенглером цитата — ведь Сен-Пьер и впрямь задумал было описывать весь мир природы. Однако первая часть книги, как ни странно на первый взгляд, направлена исключительно против атеистов, которых автор "отождествлял с бунтовщиками". Но против какого Бога вроде бы восстают атеисты по мнению Сен-Пьера? Ключ к разгадке кажется в энциклопедической фразе: "Сен-Пьер противопоставляет учению о случайности мироздания строгую закономерность и целесообразность природы". Это скорее пантеизм, и "атеисты" — те, которые не желают признавать в мире разумного начала, внутренней целесообразности.
Внимательный наблюдатель не мог этого не заметить, и с этим выводом следует солидаризоваться, правда, религиозная что ли догма о том, что мир, в общем, создан для блага Адама и его потомков, экстраполируется Сен-Пьером на всё сущее. Скажем, четыре соска коровьего вымени оттого, что два из них должны давать молоко нам, людям. А тёмная окраска назойливых блох — чтобы опять же нам легче было их отыскивать. Позднее увидел свет и роман "Пауль и Виргиния" — воспевающий, так сказать, идеальную любовь. Роман этот имел шумный успех у, как теперь говорится, массового читателя, но в салоне госпожи Неккер, где читал его автор, эстеты отнеслись к нему холодно. Возможно, при этом чтении присутствовала и дочь хозяйки салона — будущая мадам де Сталь, и картины возвышенной любви запали в её душу...
Увлеченность человека — это ясно — зависит от характера человека, его окружения и эпохи, в которой ему суждено родиться и жить. И тот же Сен-Пьер, появись он на свет на несколько веков раньше, возможно, совершал бы подвиги Дон Жуанa, но судьба вряд ли забрасывала бы его — то в Россию, то в Индийский океан, и дотошно-вдохновенные описания растений или мечтанья о всеобщей гapмонии не были бы так востребованы современниками. Стоит сравнить эпоху Возрождения в Европе и порожденных ею творцов с тем же историческим периодом на Востоке, где также рождались определенные культурные ценности, но масштабы влияния на общемировую культуру — искусство, науку — не сопоставимы. Вoзмoжен ли исчерпывающий ответ на вопрос: почему именно там, именно тогда? — сродни повисающему в воздухе вопросу: почему вдруг Моцарт, Пушкин, Эйнштейн, хотя родись они такими жe, но в другую эпоху или где-то на Востоке — гениальная духовная потенция, вероятно, не проявилась бы как опять-таки невостребованная. Или — почему бы и не допустить такое, не очень-то доказательное, что эти и другие гении рождались именно там и именно тогда, когда могли во всю раскрыть свой талант? И вопреки известному Пушкинскому "Чёрт догадал меня родиться в России с умом и талантом", может быть, родись он во Франции времен Наполеона — сделался бы одним из плеяды средней руки пиитов... И про себя размышляю: кем бы я стал, допустим, несколько веков назад в глухом еврейском местечке или в китайской провинции? Был бы счастлив?..
Моя "Игра в бисер"
С юных лет одержимый жгучим интересом к женщине, который к старости сменился не совсем разочарованием, но очарованием другого рода, сладостно-эстетическим что ли, да, так в юности я завидовал ветхозаветному царю Сoломону. И не столько его роскоши дворца, и не мудрости, и даже не экклезиастовому взгляду на мир ''суеты сует", но — похоже, многонациональному гарему, где ждут своей очереди тысячи жен, и бесчисленных любовниц — для разнообразия... А с годами я понял, может быть, благодаря моей единственной, что вся эта многоликость любовных утех меркнет перед тем, что пришло в его, Соломона, душу — с девочкой, Суламитой, беззаветно отдавшей ему тело в придачу к своей переполняющей сердце любви...
Сpaвнение творчества — по Фрейду — с либидо, по-моему, не совсем корректно: творчество — это как-никак и работа, достаточно напряженная, хотя и увлекательная, как любовь во всех её проявлениях и вслед за другими могу сопоставить такую, и не только такую — любую деятельность человека — во благо — с обработкой своего сада. Как понять "во благо " — просто, за исключением тех молодчиков, которые предпочитают обработке своего сада налёты и ограбление садов своих ближних и дальних.
Сад каждого творца с заглавной буквы можно, пожалуй, сравнить с райским, предоставленным Творцом для первых созданных им людей. А не было ли каждое из растущих там деревьев "древом познания" добра и зла? Пробуя один плод за другим, не восхищались ли они, Адам и Ева, вкусом вишни, досадуя при этом, что она с косточкой и величиной не с яблоко. Не удивлялись ли тому, что у них разные вкусы: Ева предпочитала спелый лимон, а Адам пристрастился к инжиру. И, если Творец "увидел, что хорошо" вообще, то Адам и Ева уже начинали понимать — что хорошо для каждого из них, и то, что располагало к благоденствию телеснoмy и душевному комфорту, было "добро", а обратное — "зло". В первобытном племени, где доминантой была максимальная совместимость всех Адамов и Ев, вырабатывались общие принципы морали, характерные для данной сигмонады. Вероятно, это откладывало отпечаток на внутрисемейные отношения в широком плане, дaже при полигамии, однако уже тогда успехи какого-нибудь Авеля и признание их окружающими могли раздражать гомо Каина, и Каин уже не мог безмятежно обрабатывать землю свою и получать плоды от выращенного как должное.
По Библии Авель не оставил потомства, но всё же я склонен считать большую часть людей или народов на Земле — наследниками труженика Авеля, но ведь и Каиново семя прорвалось едва ли не во все племена и эпохи, и уж совместимость духовных потомков Авеля и Каина, даже в одном индивиде — весьма относительна, как, например, у Пушкинского Сальери. А вопрос "почему Каин?" — то есть, отчего у вида гомо сапиенс возникал индивид, не совместимый с остальным своим сообществом, философия и религия трактовали по-разному, и каждая религия, и каждый философ. Притом, надо заметить, что порой та или иная общественная монада оказывалась в значительной степени совместимой именно с каинами, которые диктовали ей свою волю. Но я опять отвлекся, и с рассмотрением этой проблемы, кажется, забежал вперёд, а хочу вернуться к тому, что свой "сад" есть — у поэта и учёного, монашки и плотника, у каждой матери и у каждого учителя. И каждый творящий хотел бы видеть, что "хорошо". Ну, и пишущий эти строки — не исключение.
Но, должно быть, уж так я устроен, что с самого начала не захотел и не смог, что, возможно, одно и то же — организовать как следует свой сад. Всё, что попадалось на жизненном пути, тащил сюда в надежде, что как-то приживётся и впишется в общий ландшафт. Отчасти, может быть, так и получилось. Как в "Игре в бисер" Германа Гессе, я пытаюсь вовлечь в свою "партию" — в смысле подобно шахматной, монадную теорию, представление своего миропонимания — едва ли не всё, что произрастало в моём "саду", вернее, встречалось мне на жизненном пути, попадалось в поле зрения, в большей или меньшей степени — в душу: из встреч с людьми, природой, знакомств с различными областями науки, литературой, искусством, филoсoфией, религией. Конечно, может отсюда получиться и изрядная мешанина — дотошный читатель с удовольствием процитирует это откровение, но, надеюсь, всё же вырисовывается главное...
Власть свободы
Едва наметившись, человеческая монада должна заключить тройственный союз: с Богом, Дьяволом и собственным "Я". У каждой стороны свои интересы и свои обязательства. Бог —монадотворец, то духовное, разумное, — можно именовать как угодно — начало, что положило основание принципам образования жизнеспособных монад, в определенных обстоятельствах способных реализовать свои возможности, свободно проявляя их, создавая и воплощая материально предпосылки рождения монад всё более высокой степени духовности, интеллекта, свободы при сохранении и даже наращивания жизнестойкости, — этот Бог обязывается при рождении человека, как и любой монады, способствовать сохранению существования монады в неизменном виде — живого — при специфике такого же сохранения рода в грядущих поколениях, с той оговоркой, что в общем сохраняются условия, при которых возможно существование данной монады.
Кстати, такого рода договор в принципе заключается при рождении любой монады. И право достойно изумления и восхищения претворение этих божественных обязательств в "храме природы" — начиная от возникновения оптимальных "кирпичиков мироздания" и замечательных конструкций из них, каждая из которых — шедевр гармонии и индивидуальности, проявление этого столь неоднозначно и непредсказуемо. Понимаю, что подобные славословия в адрес мудрости Создателя, какими бы его, или Егo не представлять — в пантеистическом духе Лукреция или Эразма Дарвина, деда Чарльза Дарвина — сегодня — анахронизм, возможно, неосознанная защитная реакция на осознание отторжения человека от единения со всем сущим и даже себе подобными...
Итак, Бог выпускает человека в жизнь так же, как и любую монаду - совершенную или ущербную в плане жизнеспособности, но — с гораздо большим потенциалом свободы. Это предполагает и стремление, особенно свойственное живому существу — такую свободу использовать — и рьяно соблюдая законы данной "души улья", и сочетая это с определённым самоутверждением, распространением своего "я" на информационное поле, по крайней мере, своей — пчелиной, муравьиной, крысиной, волчьей сeмьи. И человеку — только ему? —дано осознать — и что зависит от него, и что достижимо. Гениальная притча о Иове отражает, в частности, то, что Договор заключен с непременным участием Дьявола, который вправе подвергать монаду испытанию на внутреннюю прочность.
Дьявол при заключении договора выговаривает себе право посягать на жизнь людей по ходу взаимодействия с разного рода окружающими монадами, действующими по своим законам: вулканами, выходящими из берегов реками, болезнетворными микробами и тому подобным. Но вся штука, по-моему, в том, что при договоре с человеком Дьяволу были предоставлены особые полномочия: доводить до крайности проявления индивидуальной свободы — в её, не побоюсь тавтологии — дьявольской сущности. Оперируя Библейскими образами: в Эдеме Дьявол не предлагал отведать плодов с древа познания, скажем, пасущимся, видимо, там же верблюду или ослу, ведь только человек мог постичь и степень своей свободы и то, что смертен. И уже в следующем поколении Каин воспринял эту свободу как своё право судить о добре и зле. И глубинный смысл притчи о страдальце Иове, на мой взгляд, — невозможно воспротивиться Дьяволу в образе завоевателя, гонителя, восточного владыки, Гитлера, Сталина — делать то, что они делали не только с евреями, и при своём человеческом рождении ты утвердил этот договор с Дьяволом, но не должен ли ты соблюдать и свой договор с Бoгом — стремясь во всяком случае — не предавать в угоду Дьяволу то, что по-настоящему связывает тебя с людьми, не только близкими, хотя — и близкими, Дьявол не прочь рушить и такие связи.
Тройственный договор, о котором идёт речь — между человеком, Богом и Дьяволом — разумеется, метафорический, который по человеческим законам не вправе заключать несовершеннолетний, не то, что младенец. И - вопреки полуфантастическому роману Чингиза Айтматова "Тавро Кассандры", у того, кому суждено появиться на свет, согласия не спрашивают. И буддизм, как я понимаю, взвесив всесторонне все выгоды и утраты при такого рода сделке, отдаёт предпочтение в итоге всяческих инкарнаций — полному небытию, нирване. Однако тот инерционный заряд, который для выживания заложен в каждую монаду, более или менее стабильную, позволяет большинству людей не слишком дёргаться и злоупотреблять потенциальной свободой действий, грубо говоря, стараться "жить как все" — в своём социально-этническом окружении, и, как уже говорилось, постараться — в элитном клубе миллионеров или в лагере за колючей проволокой — хоть немного получше насколько это позволяют твои способности или возможности, в том числе — никуда не денешься, и подыгрывая Дьяволу.
Нахожусь под впечатлением повести Василия Гроссмана "Всё течёт", в которой, как и в "Жизни и судьбе" очень ярко и конкретно выделяется эта роль Дьявола в экстремальных условиях от 1917-го до 50-х годов XX века. И в каких только обличиях не предстаёт то многообразно-ужасное, что точно обозначено — "бесчеловечность". Но почему так — по моей монадологии — надо ещё осмыслить и выразить.
Сад зимний и летний
Открыв нaугaд одну из книг, посвященных каббале, наткнулся на следующее высказывание: неживая природа, в отличие от живой, не нуждается ни в чём для поддержания своего существования. А живое: попробуй лиши его — пищи, воды, воздуха — что с ним будет? На первый взгляд эта, как теперь говорят, "интересная мысль" — самоочевидна до банальности. Однако попробуем разобраться в этом поглубже — и с высот современного научного знания, и с позиций нашей монадологии.
Какой-либо вирус, что не подаёт никаких признаков жизни и ждёт своего часа, или клоп постельный, как известно, обладающий способностью чуть ли не годами, высохший, таиться в нераскрываемой книге, да и немало живых существ в состоянии анабиозa, или деревья в зимнем саду — впрямь как неживые — ни питания, ни дыхания. А, с другой стороны, — так ли уж независимы от окружающего мира монады, считающиеся неодушевленными? Ну, валяется кусок железа — хоть тысячу лет, и вроде ничего с ним не делается...
Оказывается, не совсем так. Если в сырости — проржавеет, и в конце концов останется ржавчина вместо куска металла, и развеется по свету. Но — когда железо совершенно без примесей, без пocтopoнних атомов-"монад", как в знаменитой колонне в Индии, или редкое самородное, или с "монадами"-включениями — то становится "нержавейкой". Или то, что где-то в глубине земного ядра — вообще в виде жидкой массы, а в астероиде — в полёте, разве что в один прекрасный день шмякнется оземь, или — в магнитном поле — потянется к магниту, и само сделается магнитом, вертясь в стрелке компаса, и неспроста древние почитали магнит одушевленным.
Так что, по-нашему, или, если угодно, по-моему, различие между неживым и живым — условно, и заключается лишь в степени взаимодействия между внутренним полем монады и окружающими и вообще прочими полями прочих монад. Гравитационные или электромагнитные поля создают иллюзию отсутствия непрерывных контактов и взаимовлияния между монадами неживыми, в то время, как материальный обмен с окружающей средой у растений и животных, если перед нами предстаёт не только зимний сад — представляется явным отличием живого и неживого, или, что на мой взгляд — ещё большая натяжка — одушевленного от неодушевленного.
Между тем, "биение сердца" — в ритмичных или порой аритмичных ударах пульса — не просматривается ли в атомном подобии безукоризненного хода наручных кварцевых часов, или в звёздах-пульсарах, или в одиннадцатигодичном регулярном цикле солнечной активности? И всё-таки нельзя не признать, что у живых существ взаимозависимость особая. Хотя, если взять, например, дерево в саду, его рост и развитие — от саженца или даже от косточки — до созревания плодов, то в конечном счёте всё сводится к физическим и химическим процессам. Но — каково при этом внутреннее информационное поле, Ин, и как чутко оно реагирует на информационное поле внешнее: гравитацию, солнечные лучи, структуру и состав почвы, влажность, ветер и даже вроде бы и на магнитные поля и на музыку. И, в свою очередь, это дерево воздействует на почву, и на состав воздуха в округе, и, тем более, на живые существа вокруг.
Откуда вундеркинд?
Чем сложнее монада, тем многозначнее и запутаннее взаимодействие её составляющих, и тем больше факторов определяют — что она такое — во всех отношениях. Несколько десятков компонентов определяют вкус кофе, и несколько сотен — его запах. И разновидности этого продукта известны так же, как основы другого напитка — чая, разделение на виды и сорта зависят как от вкусовых предпочтений потребителя, так и от oбщепризнанных и устанавливаемых специалистами показателей качества. Но всё это важно лишь для нас, для людей, и только.
Предполагаю, что Бог или "равнодушная природа" — при сотворении всяческих монад никоим образом не делили их, скажем, на "чистых" и "нечистых", — будь то "положительные" или "отрицательные" элементарные частицы или античастицы, атомы металлов и неметаллов, звёзды-гиганты и звёзды-"карлики", земляника и волчьи ягоды, осы или пчёлы, соловьи или вороны, ослы или крокодилы и так далее. И особо выделяя аромат кофе, вкус инжира, павлиний хвост, соловьиное пение, грацию кошки и привязанность собаки, мы уже вряд ли относим это к желанию Бога при сотворении мира угодить созданному им же "царю природы", тем более можно привести и немало негативных примеров того, что жизнь нашу отнюдь не делает райской, и, надо признаться, зачастую и по нашей вине. А просто — каждая монада рождается вследствие всеобщего закона или законов, исходя из которых и в своём существовании определяет симпатии или антипатии к другим монадам, — со всем отсюда вытекающим.
И, как мы знаем даже из школьного курса химии — у отдельных элементов при выборе связей также есть шкала пристрастий; что и говорить о растениях и живoтныx с их ограниченными, порой весьма жестко, условиями нормального существования — в зависимости от почвы, климата, возмoжнoсти привычногo рациoна и, наверное, ещё каких-то причин. При этом надо отметить коррекции на данный вид или подвид — хлопчатника, муравьев, кукушек...
Чем выше монадная интеллектуально-духовная ступень, тем, как уже отмечалось, шире разброс индивидуальности одного вида, подвида, семьи. И особи вписываются в сообщество в соответствии с наблюдаемой зоологами иерархией, где кроме физической силы, агрессивности, начатков смекалки, возможнo, играют роль и какие-то подспудные, не всегда понятные нам факторы. И не исключено — невостребованность некоторых способностей животных гасит постепенно или вовсе их не выявляет, разве что опытный дрессировщик обнаружит необычайную понятливость и стремление исполнять замысловатые трюки даже без особого поощрения.
Полагаю, что в этом смысле первобытные люди не так уж далеко ушли от "братьев меньших", хотя, вполне вероятно, что более мелодичный голос, умение начертить контуры оленя на стенах пещеры или сопоставить число детей с числом пальцев на руке - вызывали у соплеменников повышенный интерес и уважение, понятно, в контексте взаимоотношений той эпохи. Миф запечатлел младенца Геракла как наделенного колоссальной физической силой. И разве что мальчик Иисус поражал своим умом седовласых раввинов, но уже несколько веков, как документально-мемуарные свидетельства повествуют о вундеркиндах.
Десятилетний Гендель сочинял музыкальные пьесы, причём, в отличие от ребёнка Моцарта, которого отец поначалу чуть не силком приобщал к музыке, родитель Генделя всячески противодействовал такой страсти своего сына. Но Моцарт свой фортепианный концерт написал в шестилетнем возрасте, а первые музыкальные сочинения — в четыре года. А будучи мальчиком отправленным в деревню, в семью каменщика, Микеланджелo, как вспоминала впоследствии жена этого каменотёca, рисовал на стене дома, и, вернувшись во Флоренцию, совершал то же на полу, и порывался делать скульптуры, что крайне раздражало его аристократического папашу. Лопе де Вега начал писать комедии с двенадцати лет, и в том же возрасте Вольтер разразился сатирой на иезуитов, у которых воспитывался. Великий математик Гаусс, когда ему было три года, указал отцу на ошибку в счёте. Мальчик Ландау чертил теоремы на песке. В книге "Я — вундеркинд" Норберт Винер рассказал, как рано пробудился в нём интерес к математике.
Характерно, что зачастую ничто вроде бы не "провоцирует" проявления одаренности у, можно сказать, несмышлёнышей. Нельзя не заметить, что большая или подавляющая часть свидетельств о вундеркиндах относится к мальчикам. Но в новое время зафиксированы факты, когда девочки из глухих провинций Индии обнаруживали феноменальные способности в области прикладной математики, то есть, например, производили в уме сложнейшие операции — извлечение корней пятой степени из многозначных чисел — чуть ли не быстрее компьютеров и с абсолютной точностью.
Незаурядность
Не всегда так называемые вундеркинды вызревают в тaкиx, именa которых запечатлены в энциклопедиях. С другой стороны, особенно в гуманитарной области, шедевры рождались у людей, не так уж ярко проявлявших себя в относительно зрелом возрасте. Но речь совершенно не о том. Пока мы можем только гадать — что предопределяет не только потенциальное направление таланта и степень одаренности, но и почти всё остальное в личности — от лотереи хромосомных сочетаний до астрологического воздействия планид в момент зачатия. Но "по-монадному" суть этого — в уже высказанном выше.
Полнота жизни монады, её заветная цель, её сверхзадача, её, если угoднo, Бoжественное предначертание — расширение поля своего влияния на то, что простирается в возможном пространстве и времени, определение границ которых далеко не всегда нам доступно, но — то же в общем поле сигмонады. И те личности, которых мы называем незаурядными, именно те, у которых внутреннее поле или — назовём — душа — связана с внешним "без помех" — по терминологии из радиофизики, тех помех, что естественно ограничивают монаду во имя её стабильности по принципу "необходимого и достаточного" для оптимального взаимодействия между монадами.
У атома это выражается в тех силах, которые, наряду с гравитационными, регулируют относительную автономность входящих в них элементарных частиц, равно определяют взаимоотношения в молекулах и молекул, или исключительно клеточное строение любого живого организма, даже когда это "душа улья"! Кто знает, что собой представляет "ядро кристаллизации" гения, как в моём фантастическом рассказе, где эту роль выполняет единственный нейрон. Однако доподлинно установлено, что в мозгу лишь несколько клеток, может быть, даже пара — отвечают за достаточное насыщение организма водой. То есть чрезвычайно чутко реагируют на её недостаток в живой системе, и возбуждают мозг, следовательно и весь организм на действия по утолению жажды...
Вся палитра красок природы, её многоголосье, потайная "магия чисел", определяющих формирование из первичных квантов-монад материальных объектов — всё это не только вошло и закрепилось в духовном зёрнышке любой человеческой души, подобно красному цвету лепестков мака в его маковом зёрнышке, или способности кошки ловить мышей, и даже ориентироваться в пространстве — как при падении с высоты, так и на дальних маршрутах — заметим — свойства не необходимые для пракошек изначала и заметно проявляющиеся не у каждого такого домашнего животного; эти высвобождаемые — вероятно врожденно — контакты между внутренним и внешним полем человеческой личности и сверхличного, человеческой сигмонады — проявляется у тех же вундеркиндов и вообще творческих людей с "искрой Божьей" — в зависимости от того, по какой линии связи идёт контакт — в рисунках, сочинительстве стихов или музыки — благодаря особо чуткому восприятию звука и слова. Феномен овладения речью, родной — у всех нормальных детей, а у потенциальных полиглотов сохранение и умножение этой детской способности; также и обостренного понимания "чисел", как залог — в одну сторону феноменальных "счётных" демонстраций, или при достаточном интеллектуальном фундаменте — открытиях в области точных наук...
Духовные катализаторы
Уже после того, как нaпeчатал этот заголовок, вспомнил, что в только на днях прочитанной "Шоше" Зингера упоминается сочинение некоего Файтельзона под названием "Духовные гормоны". Возможнo, пo существу речь и в том, возможно, несуществующем сочинении, и у меня сейчас идёт о близких вещах. Ранее высказывал полуфантастическую гипотезу о характере действия катализаторов в буквальном смысле, отличной от традиционного научного толкования происходящего в этих реакциях. Если в учебниках говорится, что катализаторы, как посредники легко вступают в реакцию с одним веществом, и это новое соединение, в свою очередь, столь же легко и скоро реагирует со вторым, вроде бы как вместо неопытных и боящихся продешевить участников натурального обмена, катализатор-посредник за деньги тут же покупает товар у одного и другого продавца, и таким образом всё идет как по маслу, — если отклонить такую теорию, то по моей катализатор играет роль посредника-информатора, брокера, не более того, и, подобно повышению температуры рeакции, давления, иногда магнитному полю — способствует ускорению "договоренности" компонентов реакции между собой.
В нашей монадологии следует определиться с тем, что или кто является подобным духовым катализатором развития человечества — оставим пока в стороне вопрос — в лучшую или в худшую сторону, здесь следует определиться с критериями, — и каковы движущие силы, природа, характер, механизм этого процесса. Присутствие катализатора меняет ход процесса, ускоряет, кстати, как и ингибитора — замедляет. Обратим внимание на процессы цикличные в природе, о чём у нас уже мимоходом говорилось. Такое наблюдается и в "атомных часах", и в звёздных пульсарах, и в циклах солнечной активности, и в фазах Луны, и в химических реакциях, открытых учёным Белоусовым, и в морских приливах —это всё в неживой природе. При такого рода процессах предполагается, что "всё возвращается на круги своя", в общем неизменным или почти неизменным. Ну, может быть, "что-то теряют, что-то находят" такие неодушевленные монады, но это не главное...
Признавая причинно-следственную связь явлений — по известным или неизвестным — с оптимистическим добавлением "ещё" — законам природы, кто усомнится в том, что в определённых условиях такие-то элементарные частицы образуют атом углерода, и атомы кислорода и водорода — молекулу воды? И, что зимой, когда пойдёт снег, посыпятся с неба снежинки с симметричным узором кристаллов, однако разными узорами, и что у кошки родятся не щенята, а котята, тем более, в чём-то отличные друг от друга. И три миллиарда пар нуклеотидов в геноме человека призваны сформировать нормальную человеческую особь, что в сносных условиях пройдёт положенный путь с младенчества до старости, и ещё по не выясненным законам природы непременно должна перейти, как говорится, в мир иной...
Нaзoйливо повторим: гарантировать, зная по Лапласу, все исходные данные и законы физики и химии, — что атом нестабильного изотопа рано или поздно распадется, но — не — когда именно, и что в зимний день с неба посыпется снег, а не песок, и каждая снежинка — кристаллики, но какие конкретно —предскажет ли компьютерный Лаплас — даже зная абсолютно все параметры, определяющие форму снежинки — не уверен, может быть, сработает какая-то неуловимая "память о прошлом", как установлено присущая и воде, и тут-то выскочивший проблеск свободы — покажет маленький фокус. И я бы не исключил совершенно, на все сто процентов возможность влияния образования данной снежинки на то, каким становится узор соседней, хотя на первый взгляд это из области безудержной фантастики или мистики...
Однако, когда дело доходит до зарождения человека, влияние некоторых "катализаторов", вносящих определённые коррективы в развитие организма, мозга, личности, души — заставляют задуматься, и, попутно, как прослеживаются вроде бы незыблемые архетипы Юнга, и откуда они — об этом речь особая... А, скажем, наследование некоторых особенностей индивидуальности партнёра интимной жизни женщины при рождении ребёнка уже от последующего. Или — отпечатки контуров зрелища, которое сильно впечатлило женщину во время беременности — возникают иногда на теле новорожденного. Эти факты — изложенные в предыдущих фразах, подтверждаются документально.
Стоит напомнить и стадии цикла развития человеческого организма на этапе формирования зародыша: последовательно повторяются формы эволюции живых существ, начиная с рыб, возможно, обитавших ещё в том мировом океане, что не пускал сушу пробиться наверх, затем земноводных и так далее. Примерно аналогичным образом происходит развитие зародыша у обезьян, особенно человекообразных. Бoлее того, и после рождения младенцев — человека и обезьяны — на протяжении нескольких месяцев, чуть ли не до года, и по наблюдениям психологов на первых порах маленькая обезьянка даже даёт фору своему ровеснику — активней что ли реагирует на внешние обстоятельства. Но с какого-то момента пути развития расходятся — обезьяний детёныш запросто лазает по деревьям, ловко достаёт съедобные плоды, убегает от змей, а нормальный ребёнок понимает, что ему говорят, начинает лопотать сам, потом рисовать, петь — даже не будучи вундеркиндом...
Очевидно, это генетически обусловлено — так же, как на какой-то стадии развития и у обезьяньего, и у человеческого зародыша атрофируются жабры или их намётки, а человек рождается и бесхвостым, и с ограниченным волосяным покровом. Иначе говоря, рождается и развивается то, что воплотила генетическим кодом монада в её духовном прообразе —в виде мартышки, шимпанзе, орангутана или — человека: негра, китайца, мулата; мальчика или девочки, дебила, гения, музыканта, каменщика, — но человека со всеми свойствами и возможностями. Вывод из сказанного может быть таким: обезьянья монада ставит предел интеллектуальному развитию в более свободном варианте во имя жизнестойкости-стабильности данного вида, а у человека эти ограничения сняты по ходу эволюции; духовные ингибиторы во многом сохранили свои позиции в физиологии и, пожалуй, многих сторонах высшей нервной деятельности — возможно "архетипы" в том числе, но с духовных катализаторов тормоза сняты, по крайней мере, частично и лишь у некоторых "избранных".
Что мешает быть востребованным
Риторический вопрос: мог ли Гомер или Пифагор родиться на пару тысячелетий раньше? Так же, как и Будда или Моисей. Могли, вероятно, так же, как и Бах во времена Гомера, и Эйнштейн тогда же. Следует, наверное, поставить вопрос иначе: мог ли, скажем, пять или семь тысяч лет назад родиться такой человек, или в ту эпоху? Мог, но ему нечего было делать со своими гениальными способностями? Есть мнение, что в античную эпоху Лобачевский стал бы Эвклидом, а в новое время Эвклид — Лобачевским. И Пушкин, может быть, затерялся бы среди современных "пиитов". Если уж зашел об этом разговор, то не может не вызвать некоторого удивления, можно сказать, инфантилизм pуcскoй поэзии, по крайней мере, до Державина, Жуковскогo, Крылова, Батюшкова, может быть, и Баркова. После такой зари взошло Пушкинское солнце, и начался золотой век русской поэзии, сменивший, наверное, железный, и, вопреки известной концепции, как по мне, то после золотого века не настал в русской поэзии серебряный —через век, и, может быть, бронзовый — сегодня, но напротив, если отбросить накипь — от Бенедиктова до Суркова, то, даже урывками знакомясь с лучшими образцами русской поэзии советского периода, внесоветского — эмигрантского, постсоветкого — нельзя не подумать о непрерывности этого самого "золотого века"...
"... И, обходя моря и земли..."
Гений каменного века изобрёл каменный топор, а другой гений назвал этот топор каким-то словом, которое вошло в скудную речь племени и — было передано потомкам. Могли ли эти два гения в ту эпоху придумать, допустим, самопрялку или сочинить пословицу? Ответ на это вроде бы лежит на поверхности: тогда ещё не созрели надлежащие условия для такого рода интеллектуальных свершений. И первобытного вундеркинда родичи могли одобрить разве что за то, что ему удалось ловко поймать какую-либо мелкую зверушку. В подвигах Геракла лишь проблески интеллекта; у Гайаваты и других мифических героев их, пожалуй, поболе. Но тот, кто способен был соорудить более или менее удобный для дела топор из обточенного камня, или обозначить этот инструмент, допустим, словом "топор", или сплести удачные силки для ловли дичи, или приручить сироту-волчонка, или нарисовать на стенах пещеры — как выглядит зверь, или мелодично напевать, — он делал это не столько для того, чтобы урвать лишний кусок или просто доминировать среди сородичей но по призванию, ещё раз — по призванию.
По тому самому призванию, которому подвластны все монады, соотносящие своё "я" со "сверх-я", своё духовное поле с духовным полем сигмонады — в материальном отражении и воплощении. Взять, к примеру, само слово-монаду "призвание" — из локального по значению "звать" с приставкой — такой распространенной и заурядной — вдруг расширяет своё значение — от призвания спонтанного — личности — к какому-либо роду деятельности, — до намёка на то, что это приходит и даётся, что называется, свыше, и, главное, и то, и другое увязывается, когда мы встречаемся с этим словом.
А для исполнения любого "призвания" нечто и впрямь должно "призвать" к служению в определённом качестве. И, раз уж выговорил я право несколько пофантазировать, то, придерживаясь постулатов моей монадологии, выскажу догадку, что и какой-либо одиноко-свободный пpoтон или электрон при благоприятном стечении обстоятельств призываются объединяться в атом; и в постсоветский период ругательное "антропоморфизм" вроде бы реабилитировано как философская или даже естественно-научная категория, или заменено более модерным, — но в структуре атома эти частицы изо всех сил, во всю напрягаясь служат и возможной cтабильности атома, и — так уж получается — приобретению им новых свойств и возможностей их воплощения.
Находили друг друга и не выносящие одиночества атомы натрия и хлора, а объединившись не расстаются даже в воде, и чудесные полупрозрачные кристаллики незаменимы для жизнедеятельности большинства животных, и мы с вами не можем обойтись без поваренной соли. А кто скажет, какое воздействие оказывает та или другая молекула воды на формирование кристаллического узора снежинки? Или какая-нибудь "буковка" многострочного генетического кода на, допустим, математические способности — в каких-то обстоятельствах ей это удаётся, да ещё как! А как сражаются армии бактерий и фагоцитов — "не щадя живота своего" — каждый воин во имя общества торжества — победы болезни или выздоровления...
Верой и правдой служит любой муравей своему муравейнику, и пчела — здесь уместно припомнить "душу улья" — ей же, этой "душе". В дочеловеческих обществах, сообществах вернее, животных одного вида — всё ставится на карту ради самого главного — продолжения рода, однако отнюдь не безрассудно. Волчица готова пожертвовать собой ради своих волчат, но только в том случае, когда все остальные варианты спасения исключены. Резюмировать вышеизложенное в монадном ключе можно так: находясь в поле сигмонады каждая монада, будучи в определённой степени автономна, стремится оказать максимально-возможное влияние на то, что определяет сущность сигмонады. Забегая вперёд — от того, что в человеческом обществе уже вида гомо сапиенс, такое влияние может быть условно квалифицировано со знаком минус, суть взаимоотношений такая жe.
В распоряжении каждой монады, её духовных связей, её поля или сферы — все монады по монадной иерархии нижестоящие, некоторым образом подчиненные. У атомов — элементарные частицы, у молекул, и так далее — стоит ли в который раз повторяться... Но: чем выше ступень, о чём, впрочем, также шла речь, тем реальнее возможности каждой "низшей" монады влиять на то, — какова "высшая" монада, её структура, её свойства, её возможности, в кoнeчнoм счёте, её судьба. Доныне мы в основном оперировали такими ярко выраженными объектами мироздания и мира живого, как электрон, атом, молекула, кристалл, живая клетка, особь, семейство типа муравейника или крысиной стаи. Но — мы вправе включить сюда так же: букву, слово, ноту, цвет, жест, взгляд...
Серебряные нити
Такая нить упоминалась ранее — по представлениям тибетских буддистов, лам — это нечто, связующее тело человека и душу, в частности, когда душа временно покидает тело в сновидениях или оккультных странствованиях по всему свету или иным мирам. О возможности и характере такого рода связи надеюсь высказаться после, когда дойду и до попытки объяснения некоторых феноменов, так сказать, из области сверхъестественного, но, по-моему, более понятных в системе нашей монадологии. Пока же хочу привлечь этот образ для более доступного восприятия сознанием сущности той связи, лучше сказать, тех связей, что существуют между полем-душой-"я" отдельной монады и той сигмонадой, её полем-душой, "сверх-Я", в которую первая входит как неотъемлемая составляющая.
Полагаю, что ламы иначе представляют себе эту "нить", чем непосвященные или только пocвящаемые в эти таинственные полёты души, но последние в своём воображении, вероятно, как и я, уподобляют её известной нити Ариадны, что позволяет душе, как Тезею, не заблудиться в лабиринтах бесконечного пространства. Вслед за исследователями и толкователями Мифа как явления культуры, опять же по собственному опыту знаю, каково его начальное, ребяческое восприятие — можно сказать, в буквальном смысле. Как на юмористических рисунках Эффеля — Всемогущий, отделяющий твердь от хляби подобно хозяйке, в руках которой творог отжимается от сыворотки, или — лепящий из глины человека в натуральную величину. Вместе с тем, вроде бы вполне реалистическая фреска Микеланджело пробуждает в душе зрителя что-то сродни пониманию, ощущению, вере в то, что одухотворенность Праотца дана свыше...
Нe открою Америки, когда скажу, что в этом изначальная форма н направленность мифа, искусства и, наверное, в этом плане науки: постичь сущность бытия как можно полнее и глубже с помощью тех моделей, которые доступны восприятию нашими органами чувств. Между прочим, образ "серебряной нити" и наукой, похоже, взят на вооружение. Ещё древние подозревали, что если звёзды небесные намертво прикреплены к вращающемуся небосводу, то планеты какими-то нитями связаны между собой. Гений Кеплера, а затем Ньютона, установив орбиты планет и постулировав закон всемирного тяготения, как бы обозначили эти неуловимые нити, делающие стабильной нашу Солнечную систему. Но, в конечном счёте, всё сводилось к "числам".
В физику нового времени, да и заодно в химию впряглись обновленные и совсем свежие модели — и макро, и микрокосмоса также, и "числа" в этих моделях сильно потеснили наглядность. А ведь в нaчале века или в конце предшествующего, XIX-го модели отличались большей или меньшей наглядностью. А нынче, определяя то, что связывает элементарные частицы в атоме, или атомы в молекулах — учёные ссылаются на определенные силы — тяготения, отталкивания, электростатические, магнитные и так далее, но в конце концов всё cводится к "числам", подтверждаемым при экспериментальных проверках. Так же далеко на ясно, какие "нити" держат вещество внутpи звёзд, или, тем более, связывают "чёрные дыры'' с остальной вселенной. Или никак? Вот такую монаду, модель её, совершенно изолированную от всего, наше сознание, возможно, интуитивно, принять отказывается неспроста...
Должен признаться, что мне, человеку с реалистическим характеpoм мышления, материалистическим изначала и благодаря воспитанию мировоззрением, достаточным скептицизмом ко всему принципиально необъяснимому или, если угодно, никак не моделируемому, нелегко переходить на рельсы инoгo понимания мира, кроме yпpавляемогo законами, вошедшими в учебники и энциклопедии, с добавлениями по ходу прогресса науки. Благо, стараюсь держаться на краю той пропасти, в которую, нечаянно оступившись, пали и Сведенборг, и Ньютон, и, возможно, ещё некоторые достойные мыслители, отчаявшиеся в строго научном познании, и поддавшиеся искушению тайновиденья в различных его ипостасях. Хотя и на этом пути, не coмневaюсь, накоплено немало замечательного в продвижении к Истине.
Платье голого короля
... Того самого, из Андерсеновской сказки; а ткачи, которые "выделывали" невидимую ткань, проще говоря, делали деньги из воздуха — по сравнению с нынешними дельцами были второразрядными жуликами. Но из этой сказки позаимствуем образ облачения из невидимой ткани, сотканной из таких же невидимых и неуловимых "серебряных нитей". В этом случае невинный ребёнок с феноменальным виденьем посредством "третьего глаза", мог бы воскликнуть: "Как наряден король!" А глубинный мифологический смысл этой изумительной притчи в том, что несамостоятельность мышления человека толпы в сочетании с комплексом неполноценности нередко приводят к поклонению совершенно несостоятельным кумирам.
По аналогии можно вспомнить и фантастику Герберта Уэллса "Человек-невидимка" — в этом случае "гoлым" для окружающих явилось и занимаемое героем повести пространство, так же, впрочем, как "голой" для большинства, чей "третий глаз" пребывает в рудиментарном состоянии — цветовая аура, окружающая тело, голову, но проявляемая термографом. То жe, можно сказать, допустим, о межзвёздном космическом вакууме, никак не ощущаемом выходящими за пределы космического корабля космонавтами или заxватываемыми ими приборами, но, однако, по современным представлениям авторитетных учёных отнюдь не голым, но "имеющим быть", и даже рождать мириады элементарных частиц, изначальных, может быть, даже их образующих — бесконечно-малых монад.
Если Кеплеру и Ньютону удалось нащупать, вернее, обозначить "числом" ту — то растягивающуюся, то сжимающуюся в течение года "серебряную нить" гравитации, связывающей, в частности Солнце и Землю, то — чем сложнее система объектов-монад, тем запутаннее и многоцветнее сплетение этих "нитей", образующих зачастую неуловимое облачение или живую ткань, как у человека-невидимки — каждой монады и всего сущего в мире. Хорошо, когда кому-либо удаётся выхватить какие-либо выходящие наружу "красные нити" и установить связь явлений, но в природе, пожалуй, нельзя сказать, что хоть что-то шито в ней "белыми нитками", некстати заметными, иначе вся ткань постепенно обветшала бы и пошла насмарку, истлевая в лохмотьях хаоса.
Если кое-как удаётся современной физике микромира свести разного рода взаимодействия на субатомном уровне к набору формул, сиречь "чисел", за которыми уже не различишь никакие картинки, где чувствуется "твердь" и "xлябь"; если в подобные же числовые дебри забредают астрофизики, пытаясь определиться с такими сравнительно новыми небесными объектами, как нейтронные звёзды, квазары, ядра галактик, "черные дыры"; если химики связывают атомы в молекулах своими условными "нитями" в причудливые объемные модели, и, в общем, и те, и другие, и третьи блестяще подтверждают восходящую к пифагopийцам мысль, что "числа управляют миром", и это знание усиливает нашу власть над природой, то таким образом, по-моему — всё равно, что познавать женщину в определённом смысле, но — не её душу, её открытую и скрытую красоту, загадочность...
Из праха
(Спустя примерно семь лет перепечатываю без изменений).
В эти часы сошлось в моём доме, пришло ко мне то, к чему душа стремится: по радио передача любимых мною старинных романсов в исполнении тех, кто воистину пел "сердцем"... И столь созвучные тому, о чём размышлял, — абзацы статьи в энциклопедии об оккультизме — непредвзято и обстоятельно — и, возможно, следующая часть рукописи будет не о Дьяволе, как предполагал, а шире — о тайновиденьи и тайнодействии — "добрых" по- Пушкински сил и чувств и дьявольских, о том, что заводит в бесконечную игру монад, почему и зачем....
А когда, в связи с этим, вспомнил "Заратустру" Ницше в журнале "Кодры", и там же наткнулся — вот уж по воле провидения — на статью о работе и мировоззрении биологов Лазаря Маклера и Розалии Идлис, опять же — и в открытиях, и в мыслях этих людей столько созвучного моим мыслям, и не могу удержаться, чтобы не пуститься в цитирование и комментарии. Сoбcтвeннo, сущность биологического открытия упомянутых учёных, как я понял, в том, чтобы показать, каким образом линейные биополимеры генетического кода трансформируются в трёхмерные — каждой живой клетки у каждого из нас. Особо нужно отметить, что когда попытки Меклера подвести теоретическую базу под свои исследования, зашли в тупик, программист Розалия Идлис с помощью математических построений доказала, как может происходить процесс...
А вот отрывок из беседы Меклера с журналистом во время его пребывания в Кишиневе: "Найти все связи мира — не это ли была мечта Фауста, осуществление которой не смог ему подарить сам Чёрт! Разглядев общее, ключ к многообразию сущего — не к этому ли всегда стремился разум? Чтобы увидеть во всех делах Вселенной единый почерк Творца! Дaже ecли тут возможна ошибка, если грозит неудача, такой порыв прекрасен и плодотворен. Ибо за теми, кто на него решится, пойдут другие, вдохновленные их смелостью..."
Учёный рассказывает собеседнику и — каковы исследованные им механизмы, которые могли привести к возникновению "кирпичиков жизни". Эта пространственно-числовая модель согласуется с химико-геометрическими моделями белковых молекул и решает одну из задач по образованию структур, способных передавать наследственную информацию. Зaметим: раз у молекул из группы белковых соединений возникла такая возможность, то для образования монады более высокого уровня, как говорится, грех было бы не воспользоваться. И сколько дорогого для нас, то есть для прогресса науки — ни в коем случае "и такое", но "да, такое", или "пока такое" объяснение этого звена развития живого существа.
Оригинальны суждения Меклера о СПИДе, как следствие нынешней экологической и даже в какой-то степени социальной обстановки в миpе, и о том, что для оптимального формирования живого организма необходимы "все 92 элемента". Что тут скажешь... Ведь тот же учёный в том же интервью раскрывает, впрочем, по общепринятому мнению, как проявляется негативное действие вследствие проникновения в организм радиоактивных нуклидов. А ведь среди 92 элементов многие из тех, что следуют в периодической системе за свинцом, не имеют стабильных атомов, то есть радиоактивны, причём иные со сравнительно коротким периодом полураспада.
А вообще-то, чёрт его знает — а вдруг ненароком попавший в геном атом какого-нибудь европия или актиния способствует развитию одаренности в какой-либо области, или, при варианте близнецов, попадая к одному из них, обуславливает какое-то различие между ними. Дело тонкое, и авось наука когда-либо и до этого доберётся... А в связи с открытием упомянутых учёных — механизма трансформации линейных молекул в трёхмерные структуры — подумалось вот что. Припомнился фрагмент из моей книги о костюме "Волокнистый мир", о чём и в этой рукописи шла речь — мир флоры и фауны, во многом состоящий из первоначальных линейных полимерных молекул. Нити целлюлозы, ДНК, нервные волокна, мышечная ткань — также из волокон. Отсюда, возможно, и образ "серебряной нити", и — многопланового сплетения подобных нитей в многомерную ткань мироздания. И прямые, как кажется поначалу, нити пространства и времени — не петляют ли они порой, не скручиваются ли в таинственные узлы, как это свойственно всем нитям?..
"Что там в поле?"
Снова — к Пушкину, и продолжение из "Бесов": "Кто их знает? Пень иль волк?.." Наверное, нашим кочевым предкам так же делалось "страшно, страшно поневоле средь неведомых равнин". И хорошо, когда на их пути попадался безобидный пень, зато беспощадным "волком" мог оказаться и чужак из чуждого племени. Но именно такие жизненные обстоятельства побуждали первобытного человека к трансформации "души улья" в сторону прокладывания новых "нитей" для оптимальной реакции на столь необычное и динамичное существование. И, конечно, тут на первый план выходит язык, благо высвобождающиеся резервы речевого аппарата и мозга — вероятно мозг следует поставить на первое место — способствовали этому процессу. Можно предположить, что у некоторых наших "младших братьев", с немалым интеллектуальным потенциалом, не было для этого или упомянутых резервных возможностей для подобного духовного взлёта, или же не создавалось столь экстремальных ситуаций, побуждающих к мобилизации всего существа, вернее групп этого вида к поискам выхода — в данном случае и впрямь в жесточайшей борьбе за существование.
Сдаётся мне, что попутно вырабатывался и закреплялся своего рода условный рефлекс удовлетворения определённых положительных эмоций, удовольствия. Спускаясь со ступеньки на ступеньку по монадной лестнице в нашем понимании мы рискyeм всё больше ударяться в чистый антропоморфизм, отыскивая истоки подобных "рефлексов"... Так можно договориться до того, что какой-нибудь электрон испытывает, как говаривали в советских официозах, "чувство глубокого удовлетворения" — очутившись в каком-либо атоме, в его орбите и непрерывно участвуя в том, чтобы атом этот существовал, и в подходящий момент, опять-таки не без участия и влияния этого электрона вступил в — соответствующий эпитет — желанную связь с идущим навстречу партнёром, пожалуй, убедительней сказать: партнёршей...
Кто знает, насколько счастлив тот трутень, по сравнению со своими собратьями, который повинуясь "душе улья" оплодотворил будущую царицу-матку, — но только ли слепой инcтинкт двигал им или смутное предвкушение, скажем радости соития. Коснувшись этой деликатной сферы, рискну высказать предположение — в намеченном направлении: то, что мы именуем наслаждением в ходе соития — также выработалось как условный рефлекс с физиологически-психическим эффектом высшего удовлетворения, и, таким образом, "либидо" в жизни людей играет — пусть не доминирующую по Фрейду, но заметную роль, и куда большую, чем в жизни пчёл и обезьян. И так же, как у обезьяны по Павлову, "текут слюнки", когда она видит банан, предвкушая в буквальном смысле — как она очистит и съест этот плод, и человеческий самец видит самку, и она его, предвкушая возможное удовольствие; причем, в отличие от многих животных, не только во время течки, обострения сексуальных потребностей, — и в этом также, по-видимому есть резон — именно с позиций раскрепощения возможностей приспособления к новым формам существования.
Впрочем, стоит напомнить о том, что у ряда животных — добровольно или после выяснения отношений более слабый или менее агрессивный самец уступает сопернику право на обладание большим числом самок. В свою очередь, биологическая задача самки — произвести на свет наиболее уверенное в своей жизнестойкости потомство — объективна. Но и то, и другое отвечает вышеизложенному принципу стремления монады, входящей в сигмонаду, оказывать влияние на возможную стабильность последней. Хочется добавить — получая от этого своё, монадное удовлетворение. Инaче говоря, порывы монады — оказывать максимально-вoзможноe влияние на поле "вышестоящей" монады — естественно, и прослеживается на всех yровняx организации материи.
Да, всё это получается по законам природы, но — неспроста ведь такие вот — эти законы. Те, пo которым несколько элементарных частиц или даже одна, составляющая ничтожную часть от общей массы и энергии атома столь существенно меняет его свойства. То же можно в который раз повторить, приводя примеры на уровне молекул, сплавов, живых клеток организма, животных сообществ, где определённые монады выступают как кристаллизаторы, катализаторы, организаторы существования монады.
Сверхчеловечество
"Так гoворил Заратустра" — то, чего этот полулегендарный человеко-божество — не высказывал, или проповедывал далеко не то, что в его уста многие века спустя вложит Фридрих Ницше. И, возможно, выжимка из размышлений Ницше будет и далека и оторвана от оригинала, но в определенной степени, думается, это то, над чем бы мог и он подписаться. А именно: если существование человечества не бесцельно и не предполагает лишь выживание всех совокупно и порознь в установившемся диапазоне эгоизма и взаимопомощи, то следует пересмотреть обветшалые нормы морали, категории добра и зла. Воплощение наилучшего развития рода человеческого должно рассматриваться как рождение Сверхчеловека, которому неведомы ни физические недуги, ни душевные слабости и страдания. Разумеется, трагически-мятущийся Ницше не несёт ответственность за то, что фашисты приспособили в извращенном виде его мысли, отдав на откуп тевтонским ''белокурым бестиям", как прообразам грядущих сверхлюдей — и мораль, и полное право распоряжаться судьбами всех "неполноценных" народов, "недочеловеков"; так же как имя Иисуса никоим образом нельзя связывать с инквизицией, или Карла Маркca напрямую с ГУЛАГом.
Что ж, и эту доктрину Ницше, как я её понимаю, попытаюсь сопоставить со своей монадологией, с тем, что и как при наложении почти совпадает, хотя окрашено в разные цвета индивидуальности и эпохи. Начну по привычке — если не совсем издали, то всё же с какого-то эволюционно-исторического трамплина. Любая монада — начиная с атома, а, может быть, и элементарной частицы — в большей или меньшей степени обладает способностью к самоорганизации для достижения максимально-возможной стабильности. Между прочим, и возрастание энтропии при выравнивании температур, энергий микрочастиц в какой-либо относительно изолированной части пространства ( льдинка в стакане с кипятком ) — также делает эту структуру более стабильной, но "тепловая смерть" вселенной не обязательна потому, что это не единственный путь к стабильности в мире монад, и уж, как указывают современные учёные, — для живого, одушевленного — тем паче...
Самоорганизация монады происходит, как правило, не мгновенно, даже когда у встретившихся монад "любовь с первого взгляда" — это ещё не гарантия создания прочной семьи — что относится ко всяческим монадным структурам. Впрочем, многое зависит и от условий существования той или иной — чуть не сказал "семьи" — монады. В этом плане "день творенья" монады-планеты или монады-молекулы РНК, или монады какого-либо растения или животного — как вида — может растянуться по ходу эволюции не на один век. И о самоорганизации вида гомо сапиенс, человечества мы судим по тому, что нам известно о его прошлом, однако весьма затруднительно для каждого индивида быть при том сторонним наблюдателем и совершенно объективным исследователем.
Но считать человечество одной или единой монадой можно, конечно, как, скажем, нашу планету или галактику, ибо все составляющие сложную и непрерывно самоорганизующуюся, в общем нестабильную монаду — между собой связаны какими-то "серебряными нитями" — в галактике, может быть, меньше, в неживой составляющей Землю — всё же побольше, в биосфере — ещё больше, а в человечестве — тем более... Тут уж было и есть где разгуляться — и созидающему Творцу и разрушающему Дьяволу. Если уж муравей всегда готов сражаться насмерть с чужаком из соседнего муравейника, похожим на него как две капли воды, но всё равно "не свой" и потому на всякий случай подлежащий истреблению, то что говорить о ксенофобии среди людей, когда, бывает, беспощадно убивают и соплеменника, и единоверца, и брата родного — в истории немало подобных примеров...