ЧАСТЬ 18. ПОСЛЕСЛОВИЕ
Так чем же всё это кончится?
|
 |
|
 |
Странная штука — память человеческая, каждого из нас. Ну, что вспоминается, скажем, из детства, самого раннего? Обрывочные картинки домашней обстановки, окружающей — двора, подворья, прогулок или поездок с родными… Неопределённа тут и привязка к возрасту — было ли мне тогда, когда я это увидал и запомнил, два года, три, четыре. С годами памятное датируется относительно чётче, но кто знает — отчего запомнилось именно такое, не обязательно связанное с переживаниями и событиями особенно радостными или трагическими? Да и то, что происходило или задевало причастных к этому — в семье, при участии в не рядовых событиях или встречах с незаурядными — по всякому — людьми в воспоминаниях близких или в мемуарах зачастую не совпадают, порой весьма существенно.
А что уж говорить о сновидениях, в них неведомо отчего впархивают и недавние, и давние знакомые, близкие и вроде бы увиденные впервые, живущие и покинувшие этот мир, или пейзажи — привычные, а то и вовсе экзотические. Хорошо, когда едва проснувшись не переключаешься тотчас на предстоящие заботы и дела, а припоминаешь прошедшие сны, особо впечатляющие — сладостно или тревожно. И воспроизведенное наяву может запомниться надолго; может быть, как и другое, вспоминаемое не раз, недаром говорится "повторенье — мать ученья". Вероятно, происходящее в душе так или иначе корректирует память, понятно, не таблицы умножения. Вообще принципы человеческой памяти похоже восходят к условным рефлексам наших "братьев меньших" — необходимость ориентации в ситуациях, не всегда предусмотренных генетической программой.
К тому же наша память ассоциативна: не только встреча с давним знакомым, или перечитываемое, но и забытая мелодия, даже запах из поросшего быльём могут вызвать многое из глубин памяти. Попутно можно было бы привести документальные свидетельства о том, как под гипнозом люди начинают разговаривать на языке, знакомом в детстве и вроде бы начисто забытом, но и так рассуждения о феномене памяти здесь оправданы могут быть разве тем, что эпизод, которому автор был свидетелем в середине минувшего века и застрявший в его памяти своеобразно перекликается с тем, что происходит нынче в Киеве, на Украине.
Каким был 1950-ый год? В семидесятые годы центральное телевиденье СССР передавало, можно сказать, исторический сериал "Год такой-то…" год за годом — точка отсчёта Октябрьская революция 1917 года, и лейтмотивом этого "сериала" было, что, несмотря на возникающие трудности и происки внешних и внутренних врагов страна шла, что называется, "от победы к победе". Представил, как, должно быть, уже не моё, но следующее поколение станет с интересом смотреть аналогичный сериал "Украина, год…" начиная с 1991-го, и надеюсь достаточно объективно предстанет год 2004, благо в распоряжении киношников окажется масса и запечатленного на плёнке, и документов, притом в основном без грифа секретности.
Каким же сейчас видится тот 1950 год двадцатого века — и человеку, в то время уже взрослому, и с высоты всё более проясняющейся фактической ретроспекции и жизненного опыта? Несколько штрихов, характеризующих то время. Народное хозяйство в послевоенные годы успешно возрождалось благодаря добросовестному труду миллионов, труду в большей или меньшей степени подневольному — не только осужденных, колхозников, учёных в шарашках; действовали законы о невозможности увольнения по собственному желанию — как правило, о суровых наказаниях за прогулы; всевластии парторгов и спецотделов.
"Бдительность и ещё раз бдительность!" — призывал вождь, подозрительность которого в отношении реальных или потенциальных врагов, с которыми следует бороться и побеждать любой ценой, — находила выход. Это были реакционеры даже левого толка, из-за которых недостаточно решительные коммунисты во Франции и Италии не смогли взять власть в свои руки и войти в сферу соцлагеря. Да и в новых, формально независимых странах у власти оказывались своенравные, не говоря уже об этом негодяе Тито. А насколько управляем Мао? А президент США вовсе обнаглел, вдохновленный неукротимым Черчиллем — ничего, в Корее мы ему покажем. Неугодные народы депортированы, остаётся разобраться с евреями, но и процесс над врачами никак не доведут до ума, и не отобрали остающихся полезных евреев, как Мехлис, Давид Заславский, учёных, разрабатывающих сильнодействующее оружие…
Насколько народ ощущал и воспринимал эти волны большой политики? Нет, подобное обобщение — "народ" — здесь некорректно; можно говорить разве что о той атмосфере — в переносном смысле, общественной, что дифференцировано влияла на каждого: страха — чего можно ожидать от любого начальства, которое руководствуется анкетными данными и подсказками "органов"; надежд на то, что общие усилия, как заметим, свершилось в разорённой Германии и поверженной Японии, — приведут к большему удовлетворению потребности в жизненных благах. И недовольство не поднималось над уровнем непосредственного начальства, соседей, служащих торговли и бытового обслуживания.
На этом фоне менялась и моя судьба. В конце сороковых меня быстренько исключили из института и из комсомола, хотя был я уже студентом четвёртого курса, и по тогдашнему выражению "висел на доске почёта" — как отличник и активный комсомолец. Но — балуясь стихотворством, сочинил поэмку "Кукибниада" — от фамилии директора института Кукибный. Никакой антисоветчины в ней не было, равно, как, скажем, и в рассказах Зощенко или лирике Ахматовой, однако и в моём институте, где этот опус имел успех, и в других прошли собрания под девизом "борьбы с филановщиной". Не удивительно, что дружно проголосовали "за!" те, кто был незнаком ни со мной, ни с тем, что подлежало осуждению, но от тех, кого считал своими друзьями, не ожидал, по крайней мере, публичного "гнева и возмущения" в свой адрес. Впрочем, это была эпоха, когда так вели себя не только будущие инженеры, но и, по классическому советскому определению "инженеры человеческих душ", у которых в ту советскую эпоху выработался стойкий "условный рефлекс" не столько непротивления, сколько поддакивания злу. Забегая вперёд — в каком поколении этот "условный рефлекс" постепенно у гомо советикус превращался в безусловный, окончательно вытравится из душ, желательно не "по капле", как раба по Чехову?..
Что ж, раз мой рассказ течёт по руслу воспоминаний, где в фарватере оказывается моя особа, согласен — с одной стороны сие нескромно, но с другой, мне кажется, и это личное в чём-то и дополняет хоть малость необъятную панораму того времени у нас, и некоторым образом проецируется на сегодняшнее. И, начав ворошить воспоминания, уже не могу остановиться. Понятно, я считал несправедливым исключение меня из института и из комсомола, и апеллировал к вышестоящим инстанциям. Разумеется, безуспешно. Секретарь райкома комсомола вразумляла меня так: "Если институтский комитет комсомола ошибётся, райком подправит...", и, поскольку ясно было, что райком и не думает "подправлять", продолжала "если райком ошибётся, обком подправит", и, возможно, предвидя продолжение с моей стороны, быстро парировала безоговорочным: "ЦК — не ошибается". И это подтвердилось — на этой вершине точку поставил не кто иной, как тогдашний первый секретарь ЦК комсомола Украины, будущий председатель КГБ СССР товарищ Семичасный, лично.
И меня, как тогда говорилось, "устроили по протекции" лаборантом на кожзавод. Работа посменная, непрерывка — и в воскресенье ( суббота ещё была рабочей, так же, как и восьмичасовой рабочий день ), и в праздник, и в новогоднюю ночь. Мой выходной — "магометанский" — пятница. Обувь в цехе — только резиновые сапоги, грохочущее оборудование, ядовитые испарения, но эти обстоятельства отнюдь не приводили к тому, чтобы я впал в уныние, бывал удрученным. Преодолевал я и путь на завод от дома с комнатой и балконом как раз над рестораном "Коктейль холл", позже "Лейпциг", а до того кафе "Чайка", а в начале века кафе "Маркиз", упомянутое Булгаковым в "Белой гвардии" как веха на драматическом маршруте одного из персонажей. Из коммунальной квартиры, в которой тогда проживало три десятка человек — и те, кто во время оккупации запросто присвоил имущество евреев, мобилизованных в Красную армию и эвакуированных далеко на восток, и семья партизана, Героя Советского Союза, — с угла Владимирской улицы и Свердлова — в прошлом и ныне Прорезной, от Золотых ворот, их остатков до Софийского собора — на этом отрезке располагался весь княжеский город Киевской Руси, далее по Андреевскому спуску, мимо дома Булгакова; с "Дней Турбиных" тогда прошло около тридцати лет, а сегодня более полувека; и — трамваем, только так — на Куренёвку.
Через два дома от моего — также дореволюционное здание с надписью на фасаде — уже в советское время "Дворец труда", при фашистах — гестапо, после войны — Министерство государственной безопасности, впоследствии — Комитет. К настоящему времени в распоряжении этого ведомства целый квартал — расширялись и ввысь, и вширь, и вглубь — монументальное здание по слухам имеет не один подземный этаж. Но в послевоенные годы это учреждение было более компактным и, пожалуй, действенным — в том плане, что орудовало в основном хирургическими, а не терапевтическими методами, как впоследствии. И сотрудники были, так сказать, многостаночниками — собирали данные обо всех подозрительных в смысле безусловной лояльности, выборочно арестовывали, вытряхивали из стукачей подходящий компромат на кого угодно, и не брезговали сами провоцировать простодушных.
Поскольку я жил неподалеку от упомянутого здания, то нередко встречались в окрyге его обитатели в характерной форме и погонах. И как-то, возвращаясь со смены, с удивлением заметил рядышком одного из таких, однако в штатском. В трамвае ехал в основном рабочий люд; живо переговаривались, и это было именно то, что я бы назвал свободой слова. Не в официальной дефиниции бесцензурности; и тогда не только случайные пассажиры, но и близкие знакомые, друзья не рисковали высказывать мысли, которые квалифицировались бы как антисоветские, разве что в отчаянном порыве, под пьяную лавочку или когда их ловко провоцировали. А так, лучше всего привести Пастернаковское: "В них не было следов холопства, которые кладёт нужда, и новости и неудобства они несли как господа". Непринужденное общение с сослуживцем, соседом, незнакомым в общественном транспорте, вещь немыслимая для Запада и, как я замечаю, год за годом сникающая и у нас, — тогда было естественным.
И никого не удивило, что на площадке трамвая какой-то, как говорили тогда, прилично одетый гражданин завёл разговоры о том, о сём, о пятом, о десятом. Стоящий рядом рабочий-еврей по-видимому был польщен, что и его "держат" за собеседника. Если словосочетание "рабочий-еврей" в данном контексте может показаться необычным, то готов пояснить. На кожзаводе, где я работал, в начальстве, в "конторе" евреи и впрямь составляли большинство, и директором стал смещенный или перемещенный с должности директора "Кожтреста" Арон Каганович, родной брат кремлёвского Лазаря, ещё одного их брата, министра, как известно, расстреляли как врага народа ещё до войны, но это — между прочим, хотя и к тому, что они хорошо понимали, к чему следует прислушиваться, и это как-то сказалось и на мне.
Насчёт же национальности пассажира, то, даже если бы я не знал его, — выдавали черты лица, кстати, далеко не всегда характерные семитские, и акцент — у старшего по отношению ко мне поколения — из местечек, не включившихся с юности в образовательную русскоязычную стихию. И не только в начальстве — на заводе среди простых рабочих было немало евреев — прошедших фронт, или лагеря, или подростками, как и я, избежав Бабьего яра в эвакуации далеко на востоке Советского Союза. Должен отметить, что после многих месяцев фашистской оккупации и соответствующей пропаганды бытовой антисемитизм начал набирать силу, инспирируемый свыше: нападками на "космополитов", делом "врачей-убийц"; а поначалу среди трудящихся на заводе антагонизма между украинцами, русскими, евреями не чувствовалось.
Итак, мой трамвайный спутник в ответ на разглагольствования приличного товарища, разговорился — о завышенных по его мнению нормах выработки, дефицитах ряда товаров, а также о войне в Корее, космополитах, государстве Израиль… И уже перед конечной остановкой патетически вопросил, разумеется, у того: "Ну чем же по-вашему всё это может кончиться?" После этой фразы некто стоящий в том же окружении и прислушивающийся, но не принимающий участия в обсуждении текущих проблем, наклонился ко мне и сказал шепотом: "Не знаю, как вообще, но для него ( то есть "рабочего-еврея" ), это плохо кончится…"
А "плохо кончились" как раз для меня, независимо от того трамвайного эпизода, но зависимо от ведомства, в котором у человека в погонах и без ещё не было под рукой достаточного числа агентов-стукачей во всех предприятиях и учреждениях. Наверное, после исключения из института и комсомола, а, может, и ранее, как я узнал из доверительного рассказа моего сокурсника о том, как его, назовём так, куратора, и фамилия называлась — Гололобов, — выпытывал сведенья об авторе этих строк, — внимание ко мне с той стороны было неизменным, и достаточно было соответствующего сигнала, чтобы в один прекрасный день мне объявили, что я уволен с завода безо всяких объяснений причин, хотя находился в самом низу служебной лестницы, взысканий не имел, более того, нередко вместо моих сменщиц — молодых матерей с пятиклассным образованием, по их просьбе замещал их на ночных сменах — кому довелось ночами не спать на работе, знает, что это такое.
А досье моё — уже в КГБ, а не МГБ — не только пополнялось — история с моей работой на кожзаводе точно так же повторилась, когда я проработал год на Дарницком резино-регенератном заводе мастером, и когда попадал в "черный список" авторов, чьи статьи или книги нежелательно публиковать, благо это не доходило до московских издательств и редакций, и когда мне, несмотря на солидные рекомендации и сотни статей в разных журналах и газетах, запросто отказали в приёме в союз журналистов в Киеве, и треть века спустя — опять-таки после сигнала "оттуда" беспричинно вдруг отлучили от киевской студии научно-популярных фильмов — после многолетнего сотрудничества и десятков фильмов по моим сценариям, и, наконец, ряд встреч с майором КГБ — зачем называть фамилии живущих, который напрасно всячески склонял меня к амплуа стукача, увещевая и угрожая.
Да, наверное, "недаром многих лет свидетелем Господь меня поставил…", но и участником, и потому насколько в состоянии, подобно легендарному будто бы совершенно бесстрастному летописцу, "не ведая ни жалости, ни гнева", или уподобляясь напротив тенденциозным историкам, представлять события текущие в непосредственной близости, и так или иначе задевающие меня, — быть по возможности объективным? Полагаю, что абстрагироваться от личных симпатий и антипатий, возможно и неосознанных, поможет обобщающий и с годами вызревший в моём мышлении "монадный" подход к явлениям бытия.
Самоорганизация по-монадному любых объектов, состоящих из отдельных, самодостаточных частей-монад — сигмонад, объединяемых по основному принципу совместимости входящих в ту или иную монаду, что, в свою очередь, предполагает их жизнеустойчивость, длительность существования и приобретение сигмонадой новых свойств и возможностей. Эти основные положения — краеугольный камень образования атомов, молекул, звёзд, существования таких условно неодушевленных сигмонад, и одушевленных — амёбы, пчелиной семьи, волчьей стаи, живых клеток в организме и сообщества людей, с той разницей "одушевленного", живого, что жизнеустойчивость обеспечивается для данного вида растений или животных эстафетой поколений.
Человек как известно — "общественное животное", подобно в определённом плане муравьям, обезьянам, слонам, крысам. Однако в природе есть и такие виды живых существ, что не собираются вместе всерьёз и надолго, например, медведи или киты, а то и недаром так прозванный рак-отшельник. С некоторых пор, наверное, и среди гомо сапиенс появляются предпочитающие одиночество — речь идёт понятно не об узниках одиночных камер, хотя и таковые при мало-мальских человеческих условиях покорялись судьбе; но о добровольных схимниках, почти лишенных в своих кельях общения с другими, пустынниках, отчаянных мизантропах.
Тяготение обычного индивида ко включению в определённую человеческую структуру я бы обозначил термином "причастность". У общественных животных этим заправляет инстинкт, у людей нечто сверх того. У первых новорожденный через считанные месяцы уже независим от родителей, ребёнок лишившийся их даже будучи школьником чувствует себя сиротой. Следующий пример наудачу: мигрант из неблагополучных стран Азии, Африки, или полагающий, что на родине он не сможет развернуться со своими способностями и попадающий на запад, забыл добавить мигрантов из Латинской Америки, — первым делом связывается с соотечественниками.
Если рассматривать этническую принадлежность как своего рода признак что ли субподвида гомо сапиенс, то по крайней мере в минувшие пять-шесть десятков веков вектор причастности определялся нередко не только этим, более того, история знает, как враждовали между собой люди одной национальности; можно вспомнить острые, кровавые конфликты на социальной, религиозной, политической почве. Особо отметить при этом следует, на мой взгляд, нечёткую, не очень мотивированную, слабую мотивацию приобщения данной личности к той или иной структуре, хотя и этнические, и социальные факторы зачастую играли не последнюю роль.
Такими процессами, как говорится, "по науке" занимается социальная психология. Мне кажется, и на это мы вправе экстраполировать принципы структурирования, скажем, и при образовании атома или небесного тела, галактики, и — клетки живых организмов, и сами организмы, и как уже отмечалось, особей одного вида — будь то муравьи, волки или крысы. Но, в отличие от дочеловеческих более или менее устойчивых — в силу безальтернативности законов природы, генетических программ, в частности, включающих и формирование животных сообществ, расплывчатая многовариантность для вида гомо сапиенс приводит нередко к непредсказуемым ситуациям.
В ходе эволюции всех видов флоры и тем паче фауны накрепко упорядочивается, кристаллизуется характер — вплоть до нюансов — внутривидовых взаимоотношений, обеспечивающих, во-первых, максимально-возможное и длительное закрепление обитания в своей экологической нише, и, во-вторых, возможность её расширения и приспособления к новым условиям, реализуя опять-таки возможности восхождения на высшую ступень иерархии живых существ в плане большей свободы действий применительно к складывающимся условиям, обстоятельствам. В этом отношении трудно переоценить тот рывок, что позволил виду гомо, далее гомо сапиенс преодолеть недостижимую для "братьев меньших" "планку" — по тем же параметрам относительной свободы и реализации возможностей, во многом благодаря разнообразию и многоплановости информационного обмена.
Если вышесказанное представляется некоторым образом аксиомой, то позволительно на этой основе пытаться моделировать и то, что происходит вокруг, у нас на глазах, в наше время. Боже мой, да неужто мало человеку приобщения, причастности к тому, что создали Гомер, творцы Библии, Рембрандт, Свифт, Бетховен, Эйнштейн… и ещё, и ещё?.. Стоп: для большинства пища духовная отнюдь не заменяет хлеба насущного, материальных жизненных благ. И стремление к их получению во многом стимулирует и структурирование в определённые группировки — более или менее масштабные. Но — абстрагируемся от духовных запросов человека, насущных потребностей и потенциальных в основном тела и отчасти неугомонной и жадной до обладания властью и богатствами психики, — что несомненно влияет на тот аспект, который в центре нашего внимания — тяге к структурному объединению различных индивидуумов по принципу совместимости во имя общности целей, интересов.
Прежде всего следует отметить, что такого рода объединения чуть ли не как правило возникают в противовес устоявшемуся в сфере текущих или будущих интересов — нового образования, локального, например, уголовной группировки, банды, или сепаратистов, оппозиции, заговорщиков в дворцовых кругах, отчаянных революционеров. Это могут быть тайные, глубоко законспирированные структуры, ни в коем случае не допускающие сюда посторонних, но и наоборот — активно вербующие сторонников и сочувствующих теми или иными способами — демагогией, посулами преимуществ порой с "задатками" или привлекательностью провозглашаемых идей, лозунгов — для тех, кто может быть вовлечен в структуру, ощущает потребность в причастности к ней.
Для относительно образованного читателя надо ли приводить примеры — и тайных обществ — масонов или бандформирований, устроителей дворцовых переворотов или некоторых религиозных сект; и — теократических, социальных, военизированных направлений, движений, в которые вовлекаются широкие массы в какой-то решительный период переструктуризации в масштабах — бывает и так — творческого коллектива или целой державы. Можно отметить и то, что характерно для такого рода процессов. И в наступивший век глобальных информационных связей, включая интернет, людям, как и животным, для объединения в общую структуру, со своей "душой улья" важны и даже необходимы личные контакты. Не так ли готовили восстание Спартака гладиаторы, и "… сбирались члены сей семьи у беспокойного Никиты, у осторожного Ильи" — декабристы, масонские ложи, собрания революционеров до прихода их к власти, сходки воров в законе или, наконец, наиболее яркое выражение этого феномена? возбужденная толпа, готовая на самые агрессивные действия.
Подобная спровоцированная извне и отчасти спонтанная агрессия к тому, что на самом деле или скрыто, неявно, потенциально противостоит идеям и целям сформировавшегося объединения, причастность к которому участник ощущает и декларирует, — зачастую и в значительной мере порой безосновательно принимает ожесточенные формы откровенной вражды, вплоть до ненависти и готовности борьбы любыми средствами. В большей или меньшей степени я наблюдаю это нынче, в период выборов президента Украины. И знакомые мне, и случайные собеседники не столько аргументируют свой выбор преимуществами того, за которого голосовал и будет голосовать, планов, идей, программ последнего, сколько порочностью соперника — и как личности, и как находящегося под влиянием и пользующегося поддержкой "Запада" или, напротив "Москвы", причём, что называется, в традициях советского времени — с собираемыми митингами трудящихся и гневными осуждениями — то агентов ЦРУ, то израильских агрессоров, то германских реваншистов, то китайских раскольников, то Андрея Сахарова, то Солженицына. И — все "за" и всё "единодушно"…
Может быть, проявление атавизма, "зверя в человеке"? На телеэкране сцены из жизни животных, в частности представлено стадо травоедов — наименование этого вида говорит о том, что это никак не хищники, которые рассматривают первых как добычу. Но — не надпись на вывеске конторы времен нэпа в известном романе, а реальные рога и копыта, действующие согласованно и во множестве — на страже всех и каждого в стаде. Фраза с экрана: "Численность гарантирует безопасность" этого стада. Затем показывается, как несколько львов — охотиться также гораздо выгодней сообща — нападают на отбившегося от стада бизона, и несдобровать бы ему, если бы этого не заметили сородичи и не двинулись дружно в сторону схватки, и львы спасовали, ретировались.
Но у человека, наряду со стадным чувством, наверняка действуют внутренние побудительные причины, заставляющие индивида искать, не побоюсь сказать, спасенья — в таком приобщении, включении в ту или иную структуру, повторю — далеко не всегда выбранную вполне осознанно, то есть при убеждении, что именно эта структура, её идея, организация, принципы существования и ритуалы — наиболее подходящи для тебя, созвучны твоей душе, однако, как показывает опыт, — нередко без особых усилий закрепляются в ходе включения и пребывания в избранной структуре.
Прочёл переданную мне ( и впрямь не случайно? ) выпечатанную из недавно вышедшего в Москве журнала статью "Женщины-мыслители" — по аналогии с заголовком романа Алексея Лосева. В этой, отчасти исповедальной, статье рассказывается о нескольких случаях, вернее, переломных моментах в судьбах знакомых автору, совершено разных людей. Они всем окружающим представлялись совершенно нормальными, то есть никаких психических отклонений и даже странностей не замечалось, и, тем не менее, вдруг, вроде бы совершенно неожиданно беспричинно впадавших в глубокую депрессию, совершавших бессмысленные, крайне опасные для собственной жизни поступки.
На мой взгляд, причина здесь, грубо говоря, в несовместимости — в значительной степени — подсознательных душевных потребностей и ожиданий — с той действительностью, в которой приходится жить относительно длительное время. И — чем такое может кончиться? Вернее — какой выход подворачивается в такой ситуации? — В зависимости от глубины разлада, недостаточной силы воли, отсутствие увлеченности творчеством, работой, любовью, или тем, что называется нынче "хобби" — человек потихоньку спивается, делается наркоманом, топит тоску в азартной игре, разврате, находит себя в экстремальных ситуациях, где можно запросто жертвовать и чужой и своей жизнью. Возможно более мягкий вариант — вовлеченность в структуру — будь то религиозная секта, социально-политическое движение, как нынче в Киеве и на Украине, или — в лучшем случае — клуб по интересам, ещё лучше — творческим.
Ну, а сам то, пишущий эти строки, — снова вспомним — "как дьяк в приказах поседелый" — равнодушно и беспристрастно взирает и на мир, и на всё, что было и есть? Ничуть! Кто более или менее внимательно читал с начала эту рукопись-книгу, не мог не заметить, что среди тех, кто уже давно или очень давно остаётся среди живущих лишь тем, что запечатлено в "третьей спирали" у меня свои явные или не совсем симпатии и антипатии при всём стремлении к объективности. Да, у меня, можно сказать, свой лагерь, в котором я вижу своих несомненных союзников, равно как и тех, с которыми в общем или частично никак не нахожу общий язык, чтоб не сказать резче. А в жизни — из многих тысяч людей, с которыми я так или иначе сталкивался — бывали и любимые, и ненавистные.
Но как всё происходящее ныне, в конце 2004-го года на Украине соотносится с её основным законом, недавно несколько подправленным — Конституцией? Не удержусь и здесь углубиться невероятно ретроспективно в изначальное, воспользовавшись общеизвестным термином "конституция" — как основа существования преимущественно государства, хотя физиология говорит и о конституции — в смысле телосложения. Существенная составляющая конституции страны — права и обязанности её граждан, а по-монадному — отдельных монад по отношению к сигмонаде, впрочем, и последней в гарантиях первым.
В микромире, у атома, молекулы также, можно сказать, действует "конституция", как основной закон, вернее совокупность законов, определяющих бытие монады и сигмонады. Прежде всего, это известные, пусть в значительной степени известные нам законы природы, жестко детерминированные. Но эта же "монадная" конституция способствует объединению отдельных монад в сигмонаду по принципу совместимости во имя образования сигмонады с бoльшими возможностями, относительными степенями свободы, и, так сказать, под эгидой сигмонады находятся входящие в неё и взаимосвязанные между собой.
Сложнее "конституция" мира живого. В неё вплетена генетическая программа, предписывающая главным образом продолжение рода при возможном сохранении собственной жизни, однако не в ущерб стадной сигмонаде. И здесь категории прав и обязанностей выступают более рельефно. Если, скажем, в царстве вирусов, муравейников, так сказать, доминирует почти коммунистический лозунг "от каждого по способностям, каждому по потребностям" — без особого учёта этих генетически запрограммированных способностей в довольно узком диапазоне, то у высших животных реальная "конституция" включает и дополнительные возможности.
У каждого вида "конституция", отработанная многовековым опытом, неизменная, и, вероятно, оптимальная для данного вида. Например в роду павианов выделяются плащеносные или гамадрилы. Вот как характеризует их сообщества и межличностные отношения "Жизнь животных". "Держатся гамадрилы на склонах скалистых гор, иногда крупными стадами в 80-100 особей. Такие сообщества павианов характеризуются ярко выраженной иерархией… Отношения между членами стада основываются на господстве и подчинении. Господствующее положение занимает сильный взрослый самец, который своё право вожака нередко завоевывает в драке. Вожак оберегает стадо от рассеянья, следит за порядком, разнимает дерущихся…" Далее, между прочим, говорится о том, что "В стаде павианов часто происходят ссоры, потасовки и драки, в которые как верховный судья, вмешивается вожак". То есть в одном лице осуществляет исполнительную и судебную ветви власти, поскольку в законодательной нет необходимости — она генетически закреплена. Да, пожалуй, и "пятую власть" — информационную: "Всё это сопровождается различными звуками и мимикой… Так, например, вожак одним суровым взглядом может утихомирить ссорящихся".
Итак, у вожака гармонически сочетаются права и обязанности "Как правило он первым замечает опасность и особым криком оповещает об этом остальных". И — "В его гареме имеется несколько взрослых самок, из которых выделяются им более любимые фаворитки. Самка с новорожденными и детёныши также занимают привилегированное положение". Отлично — "всё лучшее — детям", и, вместе с тем "хуже всех в стаде приходится подросткам и старым самкам". Первые — пусть сами выбиваются в люди, и вторые уже "отработаны", не нужны для продолжения рода и для стада. И — если бы не деятельность человека, те же гамадрилы благополучно жили бы в своих краях многие века.
Начал читать в журнале "Дружба народов" за 1990 год, замечательную, по-моему, повесть или роман "Убиенная душа" Григола Робакидзе — эмигранта из СССР, и, как ни странно, перевод с немецкого, который сделался для автора таким же как родной — Набоков не одинок. И подумалось: а каким мог и сделался бы — с позволения сказать — "гамадрил сапиенс" — с условной конституцией "под себя"? В произведении Робакидзе запечатлена атмосфера общественная в СССР, в том числе в Грузии, в начале 30-х годов прошлого уже века, накануне принятия конституции СССР, торжественно именуемой "Сталинской". На торжественном вечере, посвященном принятию этой конституции в Большом театре в Москве, на котором присутствовали главные вожди тогдашние и самый главный, народный артист СССР Качалов под аплодисменты прочёл стихотворение девятилетнего Грини Филановского, напечатанное в "Пионерской правде" — "Подарок Сталину"…
И тогда не кривил душой, как, вероятно, юный верующий, возносящий молитвы Творцу, приносящий дары в храм. Прошло две трети века прежде, чем я, разуверившись во многом, обрёл, как мне кажется, ответы на вопросы — отчего всё на свете так, а не иначе, и какова, в развитии предыдущего, — "конституция" — управление по латыни, закономерности, управляющие всем во вселенной и людьми — очень разными, но применительно к этому "разному", взаимосвязанному со всем — и близким, и дальним, родными и далёким прошлым, вряд ли существенно с планетами и созвездиями, но несомненно, я в этом уверен, с Окином — всеохватывающим информационным полем — каким образом — высказывался ранее…
Можно ли, исходя из сказанного, предполагать, что я достаточно объективно рассуждаю не только о формировании, скажем, молекул, но и о процессах, происходящих нынче на Украине. Но не стану отступать от своей письменной традиции: следовать от общего к частному, а не наоборот. Древо познания, взрывающийся "сапиенс" пробуждали возможности индивида, подзуживаемые осознанием собственной смертности. И попытки создать нечто цементирующее человеческие сообщества-сигмонады — обрядами, религией, искусством, этническим родством — были далеко не безуспешны, однако не незыблемы, как у тех же гамадрилов. У последних не могло быть театра — они не в состоянии были играть не ту роль, которая предназначалась им от роду.
Преступник может как-то ассоциировать совершаемое с той или иной статьёй уголовного кодекса и соответствующим наказанием, но эти "третьеспиральные" табу не всегда и не для всех столь же абсолютны, как постулаты двойной спирали в улье или в стаде гамадрилов. Тем более абстрагированные статьи Конституции, в немалой степени постулирующие лишь прерогативы властных структур, и отчасти права и обязанности граждан. Но, так же, как между личностью актёра и изображаемого им персонажа может быть незначительная или колоссальная разница, — конституции нового времени в различных государствах соблюдаются по сути совсем неодинаково. Достаточно вспомнить и сталинскую конституцию, и китайскую времен Мао, и кажется таковая была в Камбодже-Кампучии при Пол Поте.
Хочется отметить, что в сравнении со стадом гамадрилов в человеческих обществах в развитии принципов иерархии сформировалось то, что можно обозначить как статус данной личности. Рабы в древности — никуда не денешься, разве что бывало выкупали себя из рабства. Касты в Индии, сословия в Европе, в России — обобщенная принадлежность с рождения, статус-клеймо, так же, как явная национальность. Но постепенно у определённой части, пусть меньшей части народа стал котироваться и статус приобретенный, так сказать, собственной персоной. Это не касалось обычных земледельцев, скотоводов, ремесленников, рядовых воинов, прихожан из простолюдинов любой конфессии.
Экзамен на чин — такое было в Китае былых веков. Ряд иерархических ступеней в католической, да и в православной церкви. Табель о рангах чиновников в России. Армейские звания едва ли не во всех нынешних силовых структурах. Весьма чёткая субординация у нынешних клерков. И не так ли строятся партийные структуры или мафиозные группировки. Но каковы критерии присвоения, официального статуса данного индивида? Неоспоримая реализация природных способностей и наклонностей, профессионализм, преданность начальству и идеям, принципам этой структуры, организационное умение, плюс, как теперь принято означать — имидж, производимое благоприятное впечатление на окружающих, ближних и дальних?
В каждом случае соотношение этих качеств может быть очень даже различно, и тут конкретизировать сможет при желании любой читатель, даже исходя из собственного опыта. Подсказкой для людей моего и младших поколений пусть будет феномен советской номенклатуры, впрочем, не так уж радикально изменившейся в наших краях. По-своему этот статусный подход отражается для творческих личностей — в разных сферах. Сравнительно легко определяется рейтинг шахматиста, теннисистки, прыгуна с шестом, боксёра; сложнее балерины, скрипача, винодела, приближается к объективности оценка вклада в науку, подальше лауреатство в области литературы, кино, живописи, отчасти исполнения музыкальных произведений. И никакое авторитетное жюри не застраховано от субъективных оценок, а уж читателю или зрителю вольно судить по-своему.
Если принять как данность феномен общественного статуса личности, впрочем, надо особо отметить и подчеркнуть, что в каждом человеческом сообществе, начиная с самого раннего возраста, наличествует аналогичный неофициальный статус — где критерии: и сила, и храбрость и порядочность, и благочестие, и внешняя красота, и интеллект, и талант в какой-либо области, ценимый в этом кругу, — итак данность статуса в контексте гомо сапиенс можно рассматривать, как говорится, и с положительной, и с отрицательной стороны. Будем исходить из того, что связи монад в сигмонаде во многом обеспечиваются достаточной информацией о сущности и возможностях партнеров, входящих в сигмонаду. В том же обзоре видов обезьян сказано, что у иных — около тридцати различных звуковых сигналов обеспечивают полноту необходимого общения, при этом изначально исключается симуляция, притворство, проявление индивидуальности, выходящее за генетические рамки.
Но — когда дело доходит до официального статуса неизбежны искажения, которые порой чреваты весьма нехорошими последствиями. Если, допустим, взять недавнее советское прошлое, когда "кому быть живым и хвалимым, кто должен быть мёртв и хулим, известно у нас подхалимам, влиятельным только одним" — кто вспомнит о тогдашних — не всех, разумеется, лауреатах особенно в гуманитарной сфере; время определило — чей вклад в "третью спираль" остаётся надолго, даже если волею судеб таился в "запасниках". Хуже, когда статус серьёзно искажается в управленческой пирамиде, особенно на самых её вершинах. Здесь срабатывает, мне кажется, "комплекс вожака", невольное почтение, поклонение, наделение особыми выдающимися качествами того, кто управляет — об этом я уже писал на страницах "Ранней ягоды".
Говорилось также о "ядре" — атома, живой клетки, может быть, звезды или галактики, неясные функции которого вероятно — управление теми межмонадными связками внутри сигмонады, что подтверждают их совместимость. Не такова ли роль вожака волчьей или крысиной стаи, упомянутого выше главного в стаде павиана — персонифицированного на каком-то этапе эволюции духа или "души улья" и не совсем атавистически, но, заметим, на мой взгляд, далеко не всегда целесообразно с точки зрения благополучия и безопасности условно подданных, — непременное выдвижение во главу общественной пирамиды — царя, вождя, короля, цезаря, императора, президента, премьер-министра, духовного лидера типа верховного аятоллы, руководителя правящей партии…
На предыдущих страницах поведал об одном из давних эпизодов своей биографии и об услышанной тогда на полном серьёзе "ЦК ( то есть центральный комитет комсомола, так же, как и ЦК КПСС ) не ошибается!", по крайней мере в данный период. Вспомним у Твардовского "Он твой ЦК, Калинин, суд" — и впрямь — единоначалию в воинских частях испокон веку нет альтернативы, но и в любом коллективе — большом или малом — такая форма правления, видимо, оптимальна — неоднозначность выбора любых более или менее ответственных решений ведет к хаосу, и даже правящие триумвираты в истории существовали недолго; и при любой коллегиальности последнее слово остаётся за председателем.
Вместе с тем, представители гомо сапиенс издревле чувствовали, понимали, что управление тем, кто стоит во главе существенно сдвинуто в сторону его личных или его приближенных интересов. Потому требовалось подкрепить эту власть непререкаемым авторитетом. В Советском Союзе, например, во главу угла был поставлен марксизм-ленинизм с его вроде бы научно обоснованного, подобно теореме Пифагора или таблице Менделеева, пути человечества к коммунизму — царству всеобщего счастья. История показала, что знамёна революций с лозунгами социальной справедливости быстро изнашиваются и отбрасываются диктаторами или теми, у кого в руках экономические рычаги. Куда устойчивее выявлялась в истории человечества: цементирующая религия.
Божества прежде всего независимы от тех, кто им доверяет, поклоняется, приносит жертвы, отвечает послушанием, подобно дети родителям, и родители стараются делать жизнь детей своих получше, а если наказывают — то для их же пользы, по делу, чтобы знали — что можно и чего нельзя. Божества или единый Бог — в любой религии, начиная с первобытной и кончая современными так называемыми мировыми религиями, включая буддизм в этом понимании чего-то основополагающего для жизни данного человеческого сообщества. Я продолжаю читать Григола Робакидзе "Убиенная душа", глава "Джуга", или: по следам Достоевского, о романе "Бесы", остановимся на фразе: "Бог есть синтетическая личность всего народа, взятого с начала его и до конца".
Пафос "Бесов" — революция во имя общечеловеческого грядущего счастья, подменяющая этой идеей идею Бога, — от Дьявола, разрушающего прежде всего нравственные основы, на которых держится совместимость по-монадному, а не конфронтационный внутри народа распад в противном случае, и эти мысли Достоевского, пророческие на практике подтвердил ХХ век — в России, в Германии, одно время в Китае, в Камбодже, кое-где в Африке, Латинской Америке. Но ведь вся беда, что вера в Бога, истовая, ныне сохраняется разве что на Востоке.
Попробуем разобраться — что стояло и что стоит за понятием "вера в Бога". Когда несмышлёнышу делают обрезание, вешают на шею крестик, ведут в храм, или он взирает на изображения богов, Творца, слушает молитвы — всё это для него, для его души ещё ничего не означает. Пока доминирует двойная спираль, а "третья" постепенно приобщает к "душе улья" человеческого, к тому, чему почти синонимично "божественное". И "третья спираль" привила к своему стволу то, что именуется — вера. То связующее, что сочетает душу с миром, укрепляет совместимость со своей сигмонадой — этнической, социальной, революционной или контрреволюционной — и то, и другое в широком смысле.
Если на то пошло, то вера исламского камикадзе, что после гибели вместе с "неверными" — он немедленно попадает в рай, где цветник гурий только и ждёт его объятий, в принципе не так уж отлична от веры моих современников и моей, что атом состоит из элементарных частиц, столь же реальных, как те гурии. А разве в состоянии сна мы не верим сновидениям — что всё так и происходит, и соответственно переживаем? Физики могут возмутиться: у нас есть доказательства этому! То есть, в отличие от "верую, ибо нелепо", — верю, что такая модель атома приближается к реальности, к истине. Не желая обидеть верующих — в смысле в Бога, — рискну заметить, что и тут вызрела модель совместимости индивида с миром, с его человеческой сигмонадой — как минимум, со всей вселенной как максимум, и деистические или атеистические подмены этой модели возможно не столь устойчивы и эффективны в плане связующего фактора, так же, как и другие идеи. Другое дело "третья спираль" предоставляет возможности великого разнообразия для веры в "высшее" в виде и традиционных религий, и их ответвлений, и сект, порой казалось бы, совершенно немыслимых, противоестественных, можно сказать, дьявольских, может быть, сродни революционным, обозначенным в тех же "Бесах", но и в этих структурах иные находят своё место и достаточную совместимость с такой, пусть дьявольской компанией. "Сколько их, куда их гонит…"
Вышесказанное напрямую относится к оптимальному структурированию — уже сегодня — всего человечества, и роль в этом "третьей спирали" во всём многообразии. Идея Бога и связанное с религией, думается, настолько формализовалось, как и былые революционные порывы, выдыхаясь, утрачивая "душу живую", что замена её, допустим, верховенством демократии, обеспечивающей каждому, независимо от исходных "анкетных" данных, возможность занять достойное место во всеобщей или державной сигмонаде, весьма привлекательна. Но и то сказать: поддерживается большая или меньшая демократичность действующими благодаря правоохранительным органам законами, конституцией — по-настоящему, а не маскирующими тоталитарные, коррумпированные режимы.
Но, несмотря на осознанные ужасы массовой гибели людей по разным причинам, что продемонстрировал минувший ХХ век, контуры будущего человечества, опять-таки оптимальной структуризации — хотя бы для благополучия большинства — мне кажется и сегодня — под вопросом. Чтение "Убиенной души" — о 30-х годах в СССР утверждает во мнении, что в образовании будем считать по-моему — той человеческой сигмонады много непонятного, иррационального, если под рациональным полагать подвластное или раскрываемого доступным пониманию закономерностям.
Не могу не зафиксировать то, что только что прочёл в "Убиенной душе" о Сталине: "В течение восемнадцати лет он был погружен в молекулярные процессы… будучи сам редчайшей молекулой" — как это согласуется с монадологией. Сталин — именно та "молекула", вернее атом в грандиозной молекуле, который чутко улавливал максимально возможную совместимость со всеми миллионами "атомов" тогдашней России, непрерывно усиливая навязываемому этносу СССР свою волю, или, если по-монадному, то перематывая взаимосвязи между "атомами"-индивидуумами так, чтобы явственные свойства человеческой супермолекулы как нерасторжимой сигмонады соответствовали не так вытесненной на второй план "душе улья" человеческого, как внедряемой "не мытьем, так катаньем", больше кнутом, чем пряником полупризрачной идее "построения коммунизма", перекрученной для этой цели, но так или иначе влияющей на всех и каждого жгучей ветвью "третьей спирали".
И такая структура как-то самоорганизуется, подобно стае бродячих собак — куда денешься; и одно из следствий такой "третьеспиральной" самоорганизации, кстати, не только в СССР — некоторое рассредоточение кумиров, зависимо — как в СССР, за чем пристально следил вождь, или независимо — в демократических странах Запада. Религия окостенела, по крайней мере, на Западе, истовая вера стушевалась, и взамен — благо информационность населения достигла высшей степени — выбрасываются и подбрасываются текущие кумиры — артисты, спортсмены, политики, экстравагантные личности; люди, имеющие отношение к музыке во всех ипостасях; реже литераторы, учёные, ну и наиболее выдающиеся преступники. И здесь идёт борьба за статус между претендентами, и суммы состояний или гонораров не последнее на чаше весов, определяющих статус данной личности в — обобщенно — такой-то номинации.
Может быть, и такое, информационный шквал каким-то образом способствует нащупыванию обновленной структуризации в масштабах всечеловеческих? Полная интернационализация посредством всего разнообразия и количества средств массовой информации, уже общедоступных — газет, журналов, радио, телевиденья, ну и интернета, телефонов — всё возрастающего числа мобильных — всё это позволяет рассредоточить концентрацию "третьеспиральную" на ближайшем окружении, охватить многополюсно текущий выделяющийся ряд явлений и личностей.
Может ли это помочь ощутить себя гражданином мира — каждому — в какой-то степени, и тем самым вписаться в общечеловеческую сигмонаду на основе "трёхспиральной" совместимости? Но — не слишком ли акцентируется внимание и придаётся значение в судьбах народов этому "третьеспиральному"? Может быть здесь уместна аналогия между соотношением гено и фенотипа в жизни и судьбе отдельного индивида? И да, и нет. Представим себе этническую общность как некую сигмонаду со своей генетической памятью, тысячами разнообразных межличностных связей, и спокойные эпохи подобно массе водной — озера или даже моря, и лишь своего рода броуновское движение свидетельствует, что это не намертво застывшая стихия.
"Ты на куче сетей. Ты курлычешь, как ключ балагуря, и, как прядь за ушком, чуть щекочет струя за кормой. Ты в гостях у детей. Но какою неслыханной бурей отзываешься ты, когда даль тебя кличет домой! Допотопный простор свирепеет от пены и сипнет…" Как раз в эти дни произошло ужасное землетрясение возле Суматры, и пронесшееся через сотни миль цунами во мгновенье лишило жизни многие тысячи людей… Не так ли в истории революции или нашествия захватчиков в большей или меньшей степени затрагивали, потрясали едва ли не всех поневоле вовлеченных. так было и в минувшем ХХ веке — в России, Индии, Китае, Германии, на Балканах, в Юго-Восточной Азии, почти во всех странах Латинской Америки.
Видимый и невидимый Окин
Невозможно преуменьшить роль "третьей спирали" в судьбах народов и отдельных личностей, хотя зачастую нелегко докопаться до корней, до неведомой глубинной основы этой составляющей существования мироздания, миропорядка, включая и ту категорию, что именуется человечеством. Из предыдущих страниц могло показаться, что от определения "третьей спирали", как трактовали бы в былые времена стоящие "на платформе диалектического материализма" — веет идеализмом, то есть чем-то неосязаемым, абстрактным, впрочем, нелишне напомнить, что то же касалось генетики до тех пор, пока не была предъявлена учёным во плоти двойная спираль.
"Третья спираль", можно сказать, целиком в информационной сфере, и тут следует вспомнить о сравнительно новом словосочетании — "носители информации". Вообще-то говоря — это неотъемлемое свойство любой монады, начиная с элементарной частицы, и одновременно воспринимающая ту информацию, которую данной монаде дано от природы воспринимать. Мы можем только догадываться, как "звезда с звездою говорит" — если это не только поэтический образ. Но мы уже имеем представление о том, как "говорят" между собой живые клетки одного организма или пчёлы в улье. Однако мы вроде бы обозначили "третью спираль" как исключительно приобретение гомо, может быть, вернее гомо сапиенс. Это — и наскальные рисунки, и розеттский камень, и античные статуи или храмы в Индии — если иметь в виду те или иные носители информации — творения человеческого разума и рук.
Двадцатый век последовательно демонстрировал возможности миниатюризации носителей информации — на грампластинке, дискете, в памяти компьютера, хотя, как я понимаю, ещё далеко до того объёма информации, что может храниться в голове человека, не обязательно гения. Не уместней ли вместо "в голове" или "в мозгу" сказать "в душе", намекая на сопоставимость с неуловимой "душой улья"? Но рассуждая о "третьей спирали" хочется отметить другое — её целенаправленность. Тут нужно ещё раз вспомнить один из монадных постулатов — возможность какой-либо монады, весьма существенно влиять на существование и судьбы, возможности, свойства сигмонады, независимо от её материальной, физической доли, количественной в сигмонаде, но, предположим — в силу особой информационной направленности и влияния.
Повторюсь: и как будто бы незначительный по отношению объёма, массы, энергии — дополнительный или недостающий электрон в атоме того или иного элемента более чем радикально
определяет свойства этого атома. И разве не то же можно сказать об атоме железа в молекуле гемоглобина или иода в структуре щитовидной железы? Химики-органики наверное подтвердят, что бывает, когда опять-таки какой-нибудь атом в достаточно сложной по структуре молекуле может вещество из множества таких молекул сделать применяемым как эффективный краситель, превосходное лекарство или яд. Почему в таком случае не предположить, что относительно случайно в природе синтезированное такое вещество, пусть на уровне, в количестве нескольких молекул не было незамедлительно по своего рода "третьеспиральному" плану, такому же в сущности, как образование атома водорода или золота, звезды во вселенной или галактики, — как говорится, принято на вооружение при формировании вида растения, скажем, мака — красные пигменты цветка и опиум — разумеется в ту эпоху отнюдь не для утехи наркоманов, и яд змеи, мёд и воск для жизнедеятельности пчелиных ульев?..
И в таком случае незачем убеждаться на основании математических расчётов, что "по-опарински" вследствие перебора "проб и ошибок" — вероятность появления жизни на Земле почти нулевая, и всплывают версии то ли инопланетной спермы, то ли божественного вмешательства, а ведь если по-монадному, то появись хоть одна молекула РНК, и проблема редупликации, эстафетного образа существования живого на планете во всём многообразии — в сущности решена, и воплощение её пойдёт по тем же монадным принципам.
А разве не так же могли закрепляться, допустим, "ку-ку" или соловьиная трель — с вариациями, или удачно найденное слово в человеческом племени для обозначения Солнца, дерева, зверя, ребёнка, огня, смерти, радости?.. Но — вот в чём фокус — закрепляться лишь в том случае, если в душах подходящая, можно сказать, почва, подобно тому, как для разных видов растений наиблагоприятной может быть чернозём, или суглинок, или песок, что знают даже любители комнатных представителей флоры. Нащупать критерии, по которым закрепляется одно и выветривается другое — не очень-то получается и у вдумчивых литературо или искусствоведов, разве что указывается на оригинальность, совершенства стиля, новизну, но кто убедительно докажет, как делают исследователи в области точных наук, почему Моцарт, а не Сальери, Пушкин, а не Бенедиктов? Убедительная ссылка на испытание временем — да, что-то прорастает и плодоносит в душах, а что-то сникает почти бесследно.
Проникновение в душу должно быть таким же безошибочным и точным, как золотые иглы при акупунктуре в восточной медицине для максимально положительной реакции — не информационной ли? — при излечении от недугов, так же впрочем, как и действия лекарств чуть ли не в гомеопатических дозах, хотя в этих случаях можно говорить о явных химико-физических реакциях организма и отдельных органов. Но в воздействиях "третьей спирали", её элементов едва уловимые нюансы всё отточенней устремляются в глубины души, чтобы там закрепиться. Скажем, если в эпоху Шекспира зрителям достаточно было занимательного, волнительного сюжета пьесы и приблизительного воплощения характера персонажей актёрами, то в наше время актёрское мастерство выходит на первый план, почти тавтология — особенно при крупных планах кино. И современное искусство уже не может после Льва Толстого, Бетховена, импрессионистов творить как эпигоны Баха, Гёте, Рафаэля, хотя и названные только что навечно закрепились в "третьей спирали".
И как это "третьеспиральное" увязывается с тем, что мы обозначили как возможности, наверное, с эпитетом "информационные": в наше время достаточно какой-либо личности создать нечто новое в любой области, как то же, да ещё совершеннее могут и готовы продолжить другие, которых может быть немало. Другое дело: стимуляция разнообразных возможностей не всегда подкрепляется достаточным уровнем таланта, охвата задуманного во всей полноте и действенности, одним словом разрастание, притом невероятное по всем направлениям "третьей спирали" в наш век происходит по-моему куда больше вширь, чем вглубь. Может быть, именно так Окин проецирует оптимальное формирование общечеловеческой сигмонады в создавшихся условиях?
А, может, в этих накатывающих непрерывно, обновляясь, волнах из "третьеспиральной" стихии — утешение для несколько растерявшегося и удрученного неопределённостью бытия человека? Окин, как говорили в своё время о больших советских начальниках, осуществляет общее руководство, то есть в соответствии с "идеями", подробнейшей так сказать партитурой, и по законам природы, а вообще — монадным — допускает материальное воплощение сигмонад — в данных условиях с максимально возможной устойчивостью и долговременным существованием. А в том, что и вся "третья спираль" порождение Окина я лично не сомневаюсь.
Камнем преткновения в признании нашим сознанием реальности и тем более приоритета Окина в "сотворении мира", Окина — всеохватывающего информационного поля в бытии всего сущего — неощутимое наличие именно того, что считается материальным носителем информации, вроде бы любой. Между тем, нельзя не согласиться с тем, какой диапазон несказанного, если угодно мыслей и чувств может выразить взгляд, даже собачий, в чём не сомневаются их владельцы. И не один скептик мог лично убедиться в том, что Вольф Мессинг или Ванга могут, так сказать, считывать мысли и образы, причём из глубин души, из прошлого и будущего. И не только названные — в истории запечатлены тому, можно сказать, документальные подтверждения. И строгие эксперименты в наше время свидетельствуют о том, что телепатия и возможно телекинез — никак не проделки шарлатанов.
Однако — каким образом — что именно хранит и передаёт эту информацию, как и любую другую, впрочем, тут наверное случай особый. И учёные мужи, и любители, отринувшие "не может быть" — раз оно несомненно есть, — пробуют выдвигать полуфантастические гипотезы. Фламмарион век назад — напомним: такое осуществляется посредством волн такой частоты, что пока науке и не снится. В наше время пошли в ход лептоны — настолько мелкие и по отношению к мельчайшим элементарным частицам, что опять-таки науке пока недоступны. Другое дело: сколько знаний хранится у так называемых "ходячих энциклопедий" или языков у полиглотов, но — в голове, в мозгу, но не где-то в космосе…
Но ведь если копнуть глубже — то не в подобном ли заключен и "камень преткновения" философии — взаимоотношений души и тела, то есть чего-то явно нематериального и — вполне доступного органам чувств каждого из нас. Философская проблема, которой аз грешный тоже никак не может уже не один год забыть и обойти. Может быть, здесь самое время признаться в том, что так или иначе вылезает наружу: с мировой философией знаком, как бы это сказать, наверное куда более поверхностней, чем выпускник философского факультета Берлина, Бомбея или Одессы. И всё же полагаю, что и мне, как и каждому обитателю планеты, вольно пусть не философствовать, но рассуждать на всевозможные темы человеческого существования, материального и духовного, и философия не остаётся от всего этого в стороне, и приходится только удивляться разнообразию воззрений на миропорядок и — что такое человек.
Официальной философией, словно религией в нынешних мусульманских державах, был объявлен диалектический материализм, и любое отклонение от него, сомнительный "эмпириокритицизм", да и вообще все прочие философские течения нового времени считались идеалистическим вздором, что только "засоряет мозги" — трудящихся и даже учёных. Жупелом выступал идеализм, и в этом смертельном грехе, как известно, в СССР обвинили генетику, кибернетику и приготовились бы атаковать теорию относительности и квантовую механику, но разгром ряда выдающихся советских физиков угрожал созданию атомной бомбы…
Казалось мне, что идеализм — по Далю "философия, основанная не на явлениях вещественного мира, а духовного или умственного" соответствует преимущественно мироощущению Востока, и не ожидал, что в обзоре философии Индии упоминается о направлении крайне материалистическом. Наверное со времен античности или восточных мудрецов философия отражает — я бы сказал — мироощущение данного индивида. У Даля, кстати, к обозначению "идеализм", кроме "философии" приводится и "наклонность человека к мечтательности такого рода". Некий мостик перекинут между душевной настроенностью мыслителя и, допустим, девушки, для которой, как говорится, свет клином сошелся на её избраннике. Влюбляясь, она поневоле его идеализирует ( так же, как бывает, и он — её ), и в жизни, и литературе ситуации такого рода не редкость. Интересно, что и прозрев ( Татьяна Ларина — "уж не пародия ли он?" ), и себе, и ему откровенно признаётся "я вас люблю — к чему лукавить". Чаще, вероятно, через какое-то, порой относительно недолгое время, выясняется, что "оказался мерзавцем", "точно стерва", беспочвенная идеализация ни к чему хорошему не ведёт, и в умствовании со временем оборачивается ретроспективной болтовней.
Если продолжить сравнение философского направления с выбором наилучшего представителя противоположного пола, возможного любовника, супруга, то у определённой категории барышень или дамочек к этому вполне прагматический подход. Тот же Даль определяет это как "достоверный; на деле основанный и прямо к делу применяемый". Но с некоторых пор — ( точкой отсчёта можно считать статью Джеймса "Как сделать наши идеи ясными" — в 70-е годы ХIХ века ) прагматизм занял своё место в философии. "В качестве метода был предназначен для улаживания философских и иных споров путём выявления практических последствий каждого учения… в частности решает давний спор между материализмом и идеализмом в пользу идеализма, который для него равнозначен теизму".
Рискуя тем, что не избежать упрёков в вульгаризации — возможно укоренившаяся привычка автора делать доступными и не специалистам, — для широкого, массового читателя более или менее сложные проблемы и достижения науки и техники, и квинтэссенцию философии прагматизма изложу так: да поможет здравый смысл с приложением сил и способностей создавать благополучие твоего дома, семьи, но заповеди благочестия да сияют в душе, и кодекс уголовный будет книгой настольной. Или ещё грубей, по-нашему: живи и давай жить другому! Нехорошо так, и не надо забывать, что отцы прагматизма ввели в философию понятие "поток сознания"; и упрощать позволительно до известных пределов, после нескольких веков выяснилось, что легендарная теорема Ферма доказывается математически не на одной сотне страниц.
Кто знает, чтo из необъятного содержимого "третьей спирали" допустимо трансформировать в своего рода комиксы. Вот собрания сочинений — не академические — Льва Толстого, Пушкина, Чехова, Бунина, а ближе к сегодняшнему из литературы на русском языке — скажем, Маршака, Давида Самойлова — первое, что приходит на ум — многое ли из этих томов можно изъять, не сокрушаясь об утраченном? Вместе с тем — сколько книг на всех языках, изданных в последнее время, может быть, в том числе под рубрикой философских — рано или поздно пополняет склады макулатуры. Время отсеивает шелуху от "жемчужных зёрен", которые не должны пропадать и в ворохе недостойного — а вдруг в "звездный час" прорвётся что-то такое… Сразу же отмечу, что подловить меня, как автора этой книги на гипертрофированном самомнении не получится, наоборот, дай Бог, чтобы в моём интеллектуальном дневнике нашлись хоть какие-то "жемчужинки" незаурядных мыслей.
Сложно или невозможно доказать закон сохранения информации, так же, как законы сохранения материи, энергии, в двадцатом веке материи-энергии ( а как насчёт информации-энергии? ), то ли дело в мозгу, в душе, когда, повторю, в сновидении или под гипнозом из глубин памяти выскакивают мельчайшие подробности детства, чуть ли не младенца, а то и прапамять перенятая от предков. Но — и в мозгу, как показывают исследования, локальные зоны содержат определённый вид информации, конечно, и тут здорово упрощаю — всё это гораздо сложнее и неоднозначнее. И энергия также вроде бы сосредотачивается в чём-то определённом, хотя та, что именуется потенциальной — в поднятом над землёй грузе, или в тучах перед тем, как разразиться молнией, в батарейке или бруске урана 238 — не сразу проявляется, да и в отсутствии "материальных носителей", во всемирном вакууме — категорическое отсутствие энергии в какой-то форме дискуссионно, и по современной гипотезе во вселенной доминирует какая-то неведомая нам "тёмная энергия"… Яснее с тем, что определяется как материя — то, что доступно нашим органам чувств и ограничено, правда, не считая сопутствующих полей.
Но как же в отрыве от всего этого может — не подберу иного глагола — как-то и где-то витает информация, да ещё всеобъемлющая, мало того, самоорганизующаяся по монадным законам во что-то, нет уж — именно в законы природы, неизменные, опять-таки оптимальные для монадного мироустройства, и там, в этом информационном океане вызревают, формируются "идеи", воплощающиеся в монадах, сигмонадах, по возможности совершенных в своей жизнестойкости в данных условиях и относительной длительности существования. Окин, как Бог по представлениям части верующих — вездесущ. И — осуществляет, как выражались в недавнем прошлом о высшей советской номенклатуре "общее руководство", но, в отличие от тех товарищей, — информационные указания даются максимально оптимально: для образования атомов и галактик, Земли — удачнейшей планетки для появления живого и его колоссального разнообразия, а с утверждением гомо сапиенс — такое же участие в становлении "третьей спирали" через одаренных талантом, творцов...
Но как при этом допускается разрушительное, зловещее и также всеохватывающее вмешательство Дьявола во всё на свете? Но разве Дьявол — антипод монадного мироустройства? Конечно, нет: он верноподданный монадного королевства, и добросовестно выполняет свои обязанности замечать несовместимость в сигмонадах, и его прерогатива и обязанность — определять право на дальнейшее существование их, вернее — отмерять срок их жизни. Например, для нестабильных изотопов — от долей секунды до миллионов лет, заметим, выборочно — для отдельных атомов, в порядке очереди, возможно, оттого, что за всеми одновременно не уследишь.
Уместно напоминание и о такой категории, определяющей вмешательство Дьявола, как степень совместимости монад в объединяющей сигмонаде, чем определяется собственно их сосуществование — атомов в молекуле или частей живого организма — что-то срывается, и конец данной сигмонаде, правда, в живых системах успешно действует принцип замены — живых клеток — отмирающих, или выбывающих по тем или иным причинам из животного, человеческого сообщества особей. Но при этом и необходимое уточнение: в определённых условиях с сигмонадой Дьяволу делать нечего, совместимость её составляющих обеспечена, но когда условия меняются… Простейший пример: молекулы воды в снежинке при морозе; послевесенние лужи — пока не высохнут, и тогда те же молекулы воды-монады по законам природы, по дьявольскому велению расходятся в атмосфере — с верными шансами рано или поздно воссоединиться.
Человек, став гомо сапиенсом, почуял, прочувствовал, осознал преимущества совместимости — своего "я" со своим родом-племенем, и вольно или невольно такой совместимости держался, однако, в отличие от дочеловеческих живых существ, опираясь не только на генетический код, инстинкты, но и на развивающуюся по-разному у отдельных этносов "третью спираль". От поколения к поколению "третья спираль" завоевывала позиции, и до поры, до времени не собиралась их сдавать: в языке общения со своими, в обычаях и обрядах, в ритуалах поклонения высшему — в большей или меньшей степени персонифицированных небожителей, в открывающихся возможностях для тех, в кого заронилась "искра Божья" — в пении, музыке, сказительстве, совершенствовании приёмов охоты, орудий труда, земледелия, скотоводства, одним словом, всего того, что содействовало человеческой совместимости — в бoльших или меньших этнических пределах.
Существенную роль по моему мнению в динамике формирования "третьей спирали" и критериев совместимости сыграла в значительной мере на планете неопределённость экологической ниши вида гомо, многочисленных его подвидов. Подтверждением этому может служить неизменная в веках, как бы застывшая в своём "третьеспиральном" развитии жизнь так называемых народов-изолятов. У тех же этнических групп, что вытеснялись из насиженных мест то ли агрессивными соседями, то ли оскудением местных средств существования, то ли природными катаклизмами, — проявилась замечательная способность прежде всего совместимости с новыми условиями существования.
В завоевании просторов Земли вид гомо не так уж оригинален: многие виды флоры и фауны встречаются на двух, трёх, а то и всех пяти континентах планеты. Такая знакомая нам берёза, почему-то относящаяся к одним из символов России, но 65 её видов и в горах Европы и Азии, доходят чуть не до тундры — помню из окна вагона в Карелии видел рощицы худосочных, и как-то занесло за океан ( в "Песне о Гайавате" — "дай коры мне, о берёза!" — для челна ), и как не перечислить ботанические наименования некоторых видов берёз: белая китайская, бумажная, вишнёвая, каменная, карельская — какие из неё чудесные шкатулки, мингрельская, круглолистная, остролистная, пушистая, ребристая, тощая и даже черная…
Конечно, в сравнении с приспособленческим генетическим кодом для данного вида — оптимального в данных условиях — гомо сапиенс уже гораздо быстрее и эффективнее окружал себя "второй природой" — саклей, юртой, чумом в Заполярье, одеждой: — буркой, которой не страшен проливной дождь; шерстяным халатом, спасающим и от холода, и от жары; шубой-малицей чукчей из разного меха зверей тундры. Охота, скотоводство, земледелие — это обеспечивало опять же совместимость с порой коварными условиями жизни — почти в пустыне, в зоне вечной мерзлоты, на островах в непредсказуемом океане.
Возможно, всё, пережитое сотнями поколений людей и нелёгкими испытаниями всех и каждого, закрепилось у большинства в "третьеспиральном" девизе, побуждаемом осознанием неизбежной смерти: выжить во что бы то ни стало! Но разве то же не восходит ко всем живым существам? Как отчаянно цепляются за жизнь — в когтях у хищника, в силках, раненые охотником, преследуемые куда более мобильным и беспощадным — кому не придёт на память сцена из виденного в жизни или на экране... Но совсем иное дело, когда обстоятельства вынуждают жить совсем по-другому, в, так сказать, чуждой экологической нише. Завоевание кроликами ещё неведомого им австралийского континента — вместе с западными колонизаторами, так же как и серой крысой, пасюком мест обитания человека чуть ли не повсеместно — скорее исключения, чем правила, и для одомашнивания первых и паразитировании при жилищах человека у вторых потребовало не столь уж многих поколений — генетическая эволюция происходила ускоренными темпами. Впрочем, то же можно отнести к ряду домашних животных и паразитам в наших домах.
Потенциальная совместимость с чем-то непривычным, возможно, такая же составляющая монады-вида, как и другие особенности физиологии или психологии. Зоологи знают, что некоторые виды животных скверно переносят неволю, дают приплод в исключительных случаях, разве что в современных зоопарках, в заповедниках создаются условия близкие к натуральным; притом очевидно, что и сытость, и климатический комфорт — ещё не всё для совместимости живого существа с той средой, в которой он может очутиться. Соблазнительно предыдущее утверждение экстраполировать, если не на гомо сапиенс в целом, то на отдельные личности. Тем не менее, как раз наш брат нередко демонстрирует поразительную совместимость с самыми невероятными условиями его жизни.
Человек попадал в рабство — в античные времена к завоевателям, чернокожий из Африки в Америку на хлопковые плантации, и в наше время такое случалось; или наложница в гарем, опять же подобное сексуальное рабство не исключение и теперь, и — что же? Приходилось терпеть — ещё как, выносить — и тяжесть порой непосильного физического труда, и унижения. Жили в гетто, в концлагерях, на изолированных островах ГУЛАГа. И были проблески радости, когда избегали наказаний похуже, как у Солженицына Иван Денисович, подводя итоги одного из сотен дней прожитых за колючей проволокой. А в одиночной камере тюрьмы, в келье отшельника — совместимость только с отражением "третьей спирали" в душе — память или обращение к тому, что верующему представляется Богом.
Следует признать, что проблемы внутричеловеческой совместимости, равно как и несовместимости в значительной степени у гомо сапиенс взяла на себя "третья спираль". Подспорьем послужила и пластичная духовная мимикрия, которой у животных быть не может: не обнаруживать свою сущность, стремления, намеренья, отношение к окружающему и сопутствующему. Широчайший диапазон внешнего перевоплощения, неадекватности того, что в душе, и того, что выдаётся "на публику". На первый план выходило внешнее, что свидетельствовало о совместимости оптимальной с теми или тем, от которых зависело относительное благополучие. Возьмём хотя бы выражения подчиненности в любых иерархических структурах. Есть замечательные кинофильмы о жизни, скажем, тех же павианов, о которых недавно у нас шла речь, в этих кадрах запечатлены естественно сложившиеся иерархические отношения, и ни у иерарха не видать мании величия, ни у подчиненных сомнений, что так оно и должно быть — полное отсутствие "миллиона терзаний" или переживаний относительно комплекса неполноценности.
Но во многих эпизодах игровых фильмов, исторических, то есть, условно показывающих виденье минувших веков, или из современной жизни — и как убедительно играют актёры: верноподданных при дворах императоров, окружения вождей, младших по званию по отношению к старшим в воинских формированиях, угодливых подхалимов в учреждениях или братвы перед лицом уголовных авторитетов. Складывались ли у тех же актёров, актрис аналогичные зависимые отношения, скажем, с режиссерами, влиятельными толстосумами, в супружестве, с непостоянными возлюбленными? Оставим в стороне проблему личного опыта для актёрского мастерства, речь сейчас совсем о другом: выработанной человеком способности представляться наиболее совместимым с тем амплуа, ролью в определённой общественной сигмонаде. Актёрское дарование, талант — условное развитие именно этой способности.
Античный театр, и особенно восточный, такой, к примеру, как Кабуки упростили задачу: символическая маска сразу показывает зрителю — кто есть кто: злодей или праведник. Как уже отмечалось, в новом времени — кино и телеэкран, крупные планы потребовали иного выражения достоверности обнажения внутренней сущности персонажа, его переживаний. Мы коснулись лишь одного аспекта — вольного или невольного информационного вовне перевоплощения всамделишних прототипов тех, кого представляют на театральных сценах и экранах. Относительно локальных проявлений субординации, заметим, далеко не всегда соответствующей действительного соотношения благотворного воздействия вышестоящего или высокопоставленного на жизненные потребности зависимых от его индивидуализированной воли. И не всегда только "свита играет короля", а и некто на большей или меньшей вершине власти демонстрирует свою власть и величие, как Наполеон в "Войне и мире" — вероятно, автора не напрасно упрекали в гротескности, но характерный тип начальника такого рода тиражирован в истории и современности — на высоких трибунах и в ответственных кабинетах.
Откуда зло?
Как понимать, лучше сказать, как я понимаю аллегорию Библии о плодах древа познания, хотя наверное авторитетные теологи давали свои исчерпывающие толкования. Но — увещевает Еву змей-искуситель: "И вы будете как боги, знающие добро и зло". О том, что "боги" — анахронизм былого многобожия — знатоки религии пояснили. Зададимся вопросом: а как боги или Бог изначала понимали — что есть добро и что зло? Добром всё на свете создаётся, злом — разрушается. Первым ведает Бог, вторым — Дьявол. Круто развернув доказательство своего понимания этого в сторону монадологии, сформулирую: Бог творит совместимое с окружающим — в широком плане, Дьявол определяет несовместимость данной монады с сигмонадой и соответственно действует.
До рождения человека Бог мог знать о возможности зла, как одного из свойств и особенностей этого создания, и породила зло Ева, но не тогда, когда отведала плод, а родив Каина, с которым вся дочеловеческая гармония в природе полетела к чёрту. Позвольте, но разве до того, в том же раю всё было так уж безгрешно, и разве паук не плёл паутину, подстерегая муху как жертву, и лев не охотился за косулей не только, чтобы поразвлечься? И Адам ловил рыбку в Тигре или Евфрате, чтобы с Евой полакомиться ухой, а для бедных рыб это не было воплощением зла? При всём том и рыба в реке не переводилась, и также — и пауки, и мухи, и львы, и косули, то есть данный вид как сигмонада оставался вполне жизнеспособным.
А всё дело или всё счастье в том, что торжествовал монадный принцип необходимого и достаточного — для существования и данной сигмонады и особенно монады, живого существа, в него входящего как составляющее — и совместимое, и способствующее повышению и жизнестойкости, и свободы, и возможностей сигмонады. А гомо сапиенс переступил эту грань достаточного. Предположим на первых порах: если секс доставляет удовольствие, то почему нужно уподобляться животным, которые отдаются этому исключительно в брачный период? И вождь племени в отличие от павиана, о котором шла речь выше и который в общем не стеснялся насыщаться в первую очередь, этот вождь и оставлял себе добытое про запас, пренебрегая нуждами соплеменников, даже детей и тем более стариков — на каком-то этапе развития гомо сапиенс такого рода предпочтения у власть имущих сделались обыденными.
Совместимость в высшем смысле уже начала трещать по швам. Удовлетворенность Каина своей жизнью была несовместима с существованием его брата, так же, как для Сальери Моцарт отравлял честолюбивое удовлетворение, и в этих вариантах Дьявол готов к услугам. А зачем царю Соломону его великолепнейший дворец и сотни наложниц в гареме? Разве для того, чтобы постичь, что и это — суета сует, и для того, чтобы почувствовать себя счастливым достаточно полюбить Суламифь, испытать ответную любовь. И — через сколько веков в тех краях, где пленники рыдали, вспоминая милую землю обетованную на реках вавилонских, всемогущий Саддам Хусейн, обладатель нескольких роскошных дворцов, коротал свои дни в яме, боясь высунуть нос наружу… Помнится, ещё в советские времена, когда был арестован грабитель, вымогатель, безжалостный убийца, первое, что он сказал: "А ведь хорошо пожил!.." По тем нашим временам "хорошо — достаточно" не могло включать в себя вояжи по заграницам с пребыванием в пятизвёздочных гостиницах, отдых на Канарах, не говоря уже об особняках в столице и виллах на берегах Черного или Средиземного моря; но любая жратва в изобилии и красотки на выбор, да заглядывающие в рот дружки — и вдобавок радость от удачного разбоя — взяли куш и не попались — это был его потолок.
Пускай этот тип — примитивный вариант, так сказать, "гамадрила сапиенс", и современные миллионеры, отечественные нувориши изощренные в материальных и может быть духовных потреблениях "достаточного", но хотелось бы знать — есть ли объективные критерии этого "достаточного" для человека? О, предвкушаю здесь простор для размышлений и суждений из сферы "третьей спирали", разумеется, с собственными комментариями. Наверное, ещё древние осознавали важность этой проблемы — не только для самоудовлетворения той или иной личности, но и для судеб человечества. Парадоксальное на первый взгляд — презумпция всего того, от чего ради благостного состояния души человек может без сожаления отказаться. А так как естественные желания — есть, пить, удовлетворять потребность продолжения рода, не страдать от холода, жары, непогоды — напрямую сопряжены с жизнью — любой, то наилучший выход — полное отсутствие таковой и сопутствующих ей желаний — нирвана. Буддизм, христианство провозглашает ограничение "достаточного", как залог истинного существования человека в этом мире сует и скорбей.
Дьявол играет на тех струнах души, что не могут успокоиться, как ноющая боль, пока их "достаточно" не будет удовлетворено. Еве недостаточно простого райского блаженства. И "достаточность" мерещится Каину и наяву и во сне, когда сгинет это бельмо в глазу, за что-то почитаемый и любимый брат. И так же Пушкинскому Сальери достаточно того мира, где отсутствует Моцарт, тот, чьи творения совместимы с вечностью, а не преходящим, как у таких Сальери. Великим завоевателям чужих земель и народов — Александру Македонскому, Юлию Цезарю, Чингисхану, Наполеону, Гитлеру недостаточно того, чем они завладели — подавай им Индию, всю Европу. И Сталину под конец жизни, владыке стран и народов — от Камчатки до Берлина мечталось стать императором всей планеты, любой ценой — хоть сотен миллионов жизней после атомных бомбардировок, и кто знает — как бы обернулось, протяни он ещё несколько лет…
Достаточно ли Скупому рыцарю шести сундуков, заполненных золотом? Или Дон Жуану, Казанове сотен особ женского пола, с которыми они совокуплялись? Или султану маленького Брунея — уже не знаю скольких сейчас миллиардов долларов, правда, справедливости ради, и подданным его при этом перепадает неплохо. Стойте, выходит, что этот султан и не совсем в сговоре с Дьяволом, и миллиарды его никого не давят. И уж вовсе безобидны коллекционеры всего на свете — ну кто из них согласится с тем, что его коллекция вполне достаточна? И — намёком на последующее — некоторые коллекции вроде Третьяковской — служат всем людям и века спустя. Причины — "для себя" — недостаточно — могут как следствие распространиться на судьбы многих. Вспомним "Медный всадник", в котором бедному чиновнику Евгению мечталось всего-навсего, чтобы для полного счастья ему прибавилось "ума и денег", понемногу, и этого наверное было бы достаточно для скромного семейного счастья — "и внуки нас похоронят" — не более того. И — неугомонный Пётр, которому было недостаточно убогой азиатской России, проспектов Санкт-Петербурга, профессионалов для осуществления своих замыслов, заведений для развития шелководства на юге империи, и, между прочим — хорошей выпивки и баб на короткое время. И ведь — таки поднял "Россию на дыбы", и доныне неясно — куда её несёт…
Это "мне или для меня" — недостаточно — "третьеспиральный" эволюционный стимул достижения максимально возможного — вероятно, теми, в ком этот духовный вектор хоть малость гипертрофирован: в любом творчестве — в первую очередь, в карьере, в стяжательстве, в сексе, в религиозном порыве, в ненависти к тому, что стоит на пути "достаточного", заметим далеко не всегда разумно обоснованной, но действенной. И любая "достаточность" подкрепляется, освящается признанием, так сказать, своих: сформированной человеческой сигмонады, условно единомышленников, если под этим понимать общность интересов и устремлений — общины, интеллектуальной элиты, религиозной секты, собрания сексменьшинств, артистической богемы и так далее. Но быть причастным — недостаточно — надо хоть как-то выделяться — если есть талант — музыканта, спортсмена, пишущего, ловко преступающего закон, а то и каким-либо экстравагантным способом — сделаться заметным — в идеале — на страницах книги Гиннеса.
Внимательно прочитав предыдущее, критически настроенный и нравственный читатель может воскликнуть: что за бред! На одну доску ставится досадующий, что не уничтожил большее число врагов или мошенник, которому не удалось заполучить нечестным путём сумму покрупней, и — алкающий совершенства поэмы, симфонии "взыскательный художник" или изобретатель, ломающий голову на энным поколением компьютера? Давайте — призываю не впервой — абстрагируемся от моральных категорий, и прежде всего признаем, что так же, как у живого возникали новые свойства относительно неживого, и у гомо сапиенс появилось нечто отличное от стоящих пониже на лестнице эволюции "братьев меньших", а именно — тормозящее, блокирующее то сверх достаточного, что необходимо для запрограммированного существования и продолжения рода.
Страдание и сострадание
И ещё одно недоступно нашим братьям меньшим — страдание не только физическое — от голода, жажды, боли, холода, непривычных условий жизни — последнее должно быть уж очень неудобным. Но душевные переживания, впрочем, глядя на иную оказавшуюся бездомной собаку или кошку, задумываешься… Но наверное "достаточно" для таких несчастных — вернуться к своим бывшим хозяевам, — не во сне ли они мечтают об этом?.. А много ли найдётся в мире людей, которым хотя бы иногда не думалось, что чего-то недостаёт в их жизни, как например у дровосека из рассказа Анатоля Франса о рубашке счастливого человека. Нет, всё-таки, где-то в глуши, может быть, на Востоке находятся те, которым в их жизни больше ничего не надо. Насколько можно верить полной удовлетворенности "среднего американца" в США, со стандартной улыбкой и неизменным "о кей!"?
А всё по-моему зиждется на степени совместимости индивида, притом в каждый момент — его духовной монады, слепка или "голограммы" некоторой частной составляющей всеобщей "третьей спирали" и — всего окружающего в широком смысле. Эта нехватка "достаточного", духовная неудовлетворенность — многолика, и её ипостаси чутко выражаются в языках, в русском, отчеканенном в словаре Даля. "Страдать — биться, бороться, бедовать, мучиться, маяться, скорбеть, тосковать, болеть душой нравственно, терпеть убытки, терять, лишаться чего, приходить в упадок, быть под гнётом". К понятию страдания примыкает почти синонимично — тревога, в том числе необъяснимая разумом, меланхолия, депрессия. Также по Далю "Страда — тяжелая ломовая работа, натужные труды и всякого рода лишенья".
Слово "страдание" по ассоциации вызывает в памяти знакомое хоть понаслышке "Страдания молодого Вертера", раннее произведение Гёте, взбудоражившее не очень многочисленную в тот век читающую Европу, в том числе юного Бонапарта, и, как любопытная деталь, тогда вошел в моду синий фрак этого в какой-то мере "алтер эго" автора. А одним из наиболее резких критиков, может, лучше сказать противников Гёте был его младший современник Людвиг Берне. Не могу отказаться от цитирования датчанина, как обозначает энциклопедия "литературного критика" конца ХIХ века, впрочем, скончался он лишь в год моего рождения — 1927-ой, — Георга Брандеса.
"Гете и Берне родились в одном и том же городе. Они явились в Франкфурте на Майне через тридцатисемилетний промежуток времени один после другого… Гете был сыном городского патриция, его отец занимал должность имперского советника. Когда юноша основательно познакомился со своим родным городом, для него стало ясно, что судьба может ниспослать ему в Франкфурте только мещанское счастье. Потому что город поймал его в свои сети, семьи завладели красивым и высокоталантливым молодым человеком, женщины висели у него на шее, традиции связывали его. Ничто не влекло его в более крупные города, Вену или Берлин; они были так же далеки от Франкфурта, как в наше время Рим и Петербург. Судьба, по-видимому, предназначала его сделаться учёным, юристом, супругом, чиновником, домовладельцем и литературной знаменитостью в родном городе. Если Гете в действительности избежал этой участи, то это зависит, как известно, от того обстоятельства, к которому Берне отнёсся так строго, а именно: герцог Веймарский предложил ему высокое положение при своём маленьком дворе".
Не вдаваясь, в справедливость приведенного в цитате и честно говоря, и не зная в сущности нападок Берне на Гете, я как и о других личностях былых эпох высказывал своё отношение, — этот великий германец мне мало симпатичен. И лирика его, столь превозносимая Стефаном Цвейгом до меня не доходит, возможно, переводы не адекватны обаянию оригинала, хотя Гейне в разных переводах берёт за душу. И дом в Веймаре сильно отдаёт мещанским уютом, впрочем, последнее слово может неуместно — это комфорт напоказ, своего рода евроремонт той эпохи. Дерзну заметить, что и неудовлетворенность Фауста, обремененного всяческими познаниями, и за отсутствием в те времена общедоступной виагры вынужденный заложить душу Дьяволу, сам не знает, чего хочет в конце концов, и по-моему куда ярче Пушкинские вариации на тему Фауста, просто скучающего от нечего делать и досаду свою сбрасывающего на безразличный приказ услужливому Дьяволу относительно увиденного в море корабля — "Всё утопить".
Мы ещё обратимся к такой причине реакции на пустоту в душе. И тот же Вертер может быть, как говорится, с жиру бесится. Во всяком случае, у юного Берне было больше оснований для, скажем так, прочувствования и осознания подлинной трагической жизни. Слово Брандесу: "И Берне также родился во Франкфурте на Майне, но в еврейском квартале. В его время родиться евреем в Германии было большим несчастьем, потому, что евреи здесь, как и в других местах, не имели никаких гражданских прав". А каково было родиться евреем в Германии пару веков спустя, и всего через несколько лет после того, как Брандеса не стало — оказаться евреем в Германии или потомком выходцев из Германии — в Белоруссии, на Украине…
Во Франкфурте "все евреи были принуждены жить в узкой, безобразной, переполненной населением еврейской улице, которая с 1462 целых 334 года служила их единственным местопребыванием… Внутренность домов соответствовала их внешности. В маленьких, тёмных комнатах нечего было и думать выставлять напоказ роскошь и тонкий вкус… "Дома по одной стороне улицы были сравнены с землёй, один только ряд безобразных, покривившихся, тёмных жилищ… небольшие слуховые окна этих домов, точно моргавшие глазами, как бы закрывались при виде света. С наступлением темноты всех обывателей "гетто" ( почему-то это слово в кавычках ) запирали на ночь. Если они гуляли по улицам, их заставляли всегда ходить по середине улиц, воспрещая ступать по тротуарам. Перед каждым, проходившим мимо ( очевидно представителем "коренной" нации ) они должны были почтительно снимать шляпу. Для того, чтобы помешать евреям слишком сильно размножаться ( библейское "плодитесь и размножайтесь" не для них ), им разрешили только 14 браков в год."
Но — такое "гетто" было уделом еврейской бедноты, как и в "черте оседлости" Российской империи, в общем подобное. Но были, как и во все времена, евреи, которые, что называется, выбились в люди, речь, разумеется, не об Иисусе и его апостолах, о первых христианах-мучениках, но о сумевших составить состояние и занять соответствующее положение в обществе. Отдадим должное талантам — предпринимателя, организатора, музыканта, учёного, литератора или, наконец, гибкого приспособленчества, пусть вынужденного завышенного конформизма, что позволило представителям еврейского народа занимать достаточно высокие места в общественной иерархии.
И сегодня это "всемогущие три процента", как ставила идеологический штамп советская пресса, — в США, и не только нувориши в сегодняшней России, Украине, не говоря уже о западной Европе. И в эпоху Гете и Берне в том же Франкфурте на Майне процветал небезызвестный Ротшильд и другие еврейские зажиточные господа, да и семья Берне была из того же круга. И, как пишет Брандес, — "Израильские дома как в Вене, так и в Берлине, привлекали многочисленных посетителей как центры образования, не знающие предрассудков, и выдающегося остроумия".
Из одного из главных сочинений Берне "Парижских писем": "Бедные немцы! Так как они живут на самом низу, подавляемые семью этажами высших сословий, то они облегчают свою робкую напуганную душу, рассуждая о людях, которые живут ещё ниже их, в самой глубине, в подвале. То обстоятельство, что они не евреи, утешает их в том, что они не надворные советники". Нет, эта мысль вряд ли могла быть воспринята почитателями "Майн кампф", да и националистами вообще, поскольку такая позиция в какой-то мере компенсирует — то, что можно отнести к комплексу неполноценности, с уточнениями — не столько собственной, сколько неполноценности достаточного для самоудовлетворения — с акцентом на внешние причины.
Раз я уже и на этот раз ухитрился, рассматривая в общем проблему — условно говоря — страдания, как своего рода индикатора достаточности жизненных требований, совместимости "я" с миром, — отступить от строгой канвы этого мыслительного сюжета, правда, не настолько, чтобы оторваться от сути проблемы, попутно фоном, её штрихами иллюстрируя высказываниями — цитатными и своими — о Берне, Гете, евреях, перекличке былого и настоящего, и — раз так уж пошло-поехало, — не стану вычёркивать, выбрасывать, сокращать, наоборот, дополню тем, что считаю нужным.
Отношение моё к Гете, ёрничание насчёт его произведений, к чему смею отнести и "разговоры с Гете" Эккермана, в которых нахожу обилие обыденных пошлостей, трюизмов если смягчить, — восхищаюсь и великолепными эпизодами "Фауста", и некоторыми стихотворениями, и преклоняюсь перед его увлеченностью познанием природы не совсем как дилетанта, но — бывает так в нашей жизни — вроде бы вполне достойный человек, но не вызывает симпатии, тем более такое рельефное при реакции особ противоположного пола друг на друга, тут и отвергается вроде бы во всём подходящее, или "любовь зла, полюбишь и козла". По-видимому, и Берне, как следует из его писаний, признавал гений Гете, но в чём-то, даже не в творчестве, верней, не только в творчестве, Гете был несовместим с его жизненной позицией. Брандес: "Было совершенно естественно, что Берне презирал Гете. Это вытекало из особенностей его натуры".
Доставалось от Берне и Генриху Гейне, как я понимаю, за неподходящее, поверхностное отношение к социально-политическим проблемам; и Гейне ответил — сочинением более ста книжных страниц "Людвиг Берне". Поэт вспоминает довольно подробно свои встречи и беседы с Берне, цитирует большие отрывки его сочинений, но, как и в других прозаических произведениях, да и в поэмах игриво отвлекается, легко перескакивает на вроде бы не связанное с выверенным сюжетом, что так раздражало Писарева — и у Гейне, и в "Онегине", но — не хочется говорить "выродилось" — в жанр эссе, и мои писания тем более в этом плане весьма уязвимы, разве что в который раз оправдываюсь тем, что это всего лишь мой интеллектуальный дневник.
Гейне объясняет отношение к нему Берне примерно так же как Пушкинского Сальери к Моцарту; и параллельно рассуждает о литературе и революции, восстании поляков и особенностях евреев и ещё о том, о сём. Например: "Природа, — сказал мне однажды Гегель, — крайне причудлива: теми самыми орудиями, которые нужны ей для выполнения возвышенных целей, она пользуется и для самых низких отправлений; так например, тот член, на которого возложена высочайшая миссия — распространение рода человеческого, служит также для… Те, которые жалуются на тёмный смысл сочинений Гегеля, тут очень хорошо поймут его, и если говоря вышеприведенные слова, он не имел в виду именно детей Израиля, то их всё-таки можно применить к этим последним".
Не могу не прокомментировать этот пассаж. Вряд ли Гегель иронизировал — это ему, чистому философу не свойственно. А Гейне перенёс кажущуюся профанацию высокого назначения этого, с позволения сказать, органа — на практику обрезания крайней плоти, издревле ритуальной жертвы Всевышнему, стоит уточнить — не только у верующих иудеев, и, как предполагают учёные медики, изначала это была профилактическая гигиеническая операция во избежание определённых осложнений в условиях субтропического климата. А Гегель наверное был бы так же неприятно поражен, увидев резец скульптора в руках сапожника. Замечу, что в Германии отношение к плотскому, насколько я смог понять, не приобрело того ложностыдливо-похабного характера, как на Руси при ханжеском унижении плоти вплоть до провокации её страданий во имя торжества духа. А зародившийся в древности, распространенный в античную эпоху культ фаллоса мне кажется подогревался слабым полом, и нынешнее время похоже вполне подтверждает такое предположение. Что касается существа замечания Гегеля, то сегодня оно выглядит вовсе архаичным, когда и поэты не назовут живой насос для перегонки крови — сердце — органом любви, и в деле воспроизводства живого, продолжения рода — и человеческого — задействованы сопутствующие упомянутому члену, и выработка носителей наследственности куда существенней, чем транспортировка мужского семени или новорожденного, если Гегель косвенно намекал не только на мужское достоинство.
Теперь, по следу классики, "вернёмся к нашим баранам", то есть к проблеме человеческого страдания и сострадания. Феномены полюсные, как и неразделимые полюса магнита, разумно, мне сдаётся, одинаково необъяснимые, верней сказать, без морально-эмоциональной окраски, особенно удовлетворенность страданиями других существ, личностей, исключительно человеческая особенность. Проще всего утверждать, что сострадание присуще совестливым, благородным, милостивым, а названное выше — бездушным, грубым, с наклонностями садиста.
Позвольте, опираясь на мою монадологию, начать и здесь издалека — с монадного отторжения обреченного, предания его в распоряжение Дьявола. Масса нестабильного изотопа непрерывно сокращается в огромном диапазоне частоты, но — приходится жертвовать одним за другим атомом, в которых не выверена с идеалом достаточность отдельных составляющих. В живом сохраняется та же тенденция с той существенной разницей, что это не сказывается на выживании данного вида. Избыточность икринок у некоторых видов рыб невероятная — относительно в итоге выживающих особей — монадная эволюция позаботилась об оптимальном соотношении необходимого и достаточного. Равно и всего живого, если учитывать репродуктивный период жизни производителя, — что предполагает гибель по разным причинам большей или меньшей части новых поколений при сохранении баланса, опять же необходимого и достаточного для благополучного пребывания в ограниченной экологической нише.
Характерно в этом плане поведение паразитов в наших домах. Тараканы стремятся распространиться как можно шире там, где есть чем поживиться, — близ человека, и с этой целью самки совершают порой головокружительные рейды через мало-мальски доступные проходы, чтобы захватить новые плацдармы своего проживания. Примерно такова же стратегия крыс, однако установлено, что, когда для стаи в пределах её обитания начинает ощущаться нехватка пищевых ресурсов, соответственно снижается уровень рождаемости. Насколько правомерно или кощунственно экстраполировать такие тенденции на вид гомо сапиенс, отдельные его группы? Здесь важно совсем другое: иные взаимоотношения внутри общечеловеческой сигмонады.
Избитый афоризм "любовь и голод правят миром". Если соотнести с миром живого, то под "любовью" следует подразумевать стремление к продолжению рода, что у человека приобрело, так сказать, многоцветную окраску, так же, как и "голод" — не только хлеб насущный. Но всё живое — от вируса до кита — если взять мир фауны, включая микробов, руководствуется генетически заложенным "плодитесь и размножайтесь" при непременном условии поддержания жизнедеятельности за счёт поступлений из окружающей среды — питательных веществ в необходимом для данного вида ассортименте: воды, кислорода — в основном для обитателей суши, для них же — солнечных лучей, а также подходящего климата, лунных циклов…
Жизнь у всех наших "братьев меньших" полна испытаний, поисков пищи, тревог, опасностей, ну и наверное радости жизни, когда разного рода неприятностей удаётся избежать. А в реальных ситуациях — смотрел такой сюжет по телевизору — тигру удалось загрызть отбившегося от стада буйволенка, но когда это стадо пошло на хищника сомкнутыми рядами, угрожая ударами клыков, ему пришлось ретироваться, но бывает его собрату не удаётся отвернуться от смертельных ударов, пронзающих насквозь. Однако при этом ни состраданию погибающему сородичу, ни торжеству над поверженным врагом нет места и нужды в этом нет. То есть неизбежно происходящее, тем более, происшедшее обходится без подкрепления эмоциональными всплесками. Азарт охоты, страх, ярость — это лишь то, что необходимо и достаточно для оптимальной реакции на сложившуюся ситуацию.
Но "третья спираль" изрядно перепутала естественные отношения между особями вида гомо сапиенс. Пошли, как уже замечалось, иные принципы структуризации человеческих сообществ, сигмонад, участие в этих процессах индивидуализированных "я". Что-то понадобилось взамен естественной, достаточно жестко генетически запрограммированной совместимости — и это "что-то" трудно сказать с какой эпохи, условно доисторической или исторической нaчало, как говорится, набирать обороты, хотя в локальных этнических образованиях, внутри них та же замедленно развивающаяся "третья спираль" — традиции, обрядность, привычный уклад жизни — не слишком нарушали совместимость, не так провоцировали межличностную конфликтность.
Но если благодаря языку то, что в общем можно обозначить как выяснение отношений между людьми, — для того чтобы нащупать контакт с тем, что управляет всем сущим на свете, во многом определяет и судьбы человеческие, следовало искать особые пути, впрочем, в чём-то подобные складывающимся в сообществах гомо сапиенс. А ведь так хотелось, чтобы охота приносила добычу, погода благоприятствовала урожаю, миновал мор, эпидемия, уносящая жизни вроде бы здоровых соплеменников, и чтобы можно было отбиться от нашествия агрессивных соседей…
Переводчик с языков земных на язык небес, посредник, жрец за определённое вознаграждение брался умилостивить условно говоря небожителей, чьё земное отражение или воплощение у племен североамериканских индейцев заключалось в тотемных животных и даже растениях; известны скульптурные изображения божков в Африке иди Древней Руси, пантеоны мифологизированных в зверином облике в Древнем Египте, близких к человеческому в Индии, олимпийцев античной эпохи. Мелькнула кощунственная мысль, что возможно ветхозаветный запрет на изображение Бога показался недостаточно убедительным для нарождающегося христианства.
Изложенное выше, общеизвестное, приведено для того, чтобы и это вписалось в монадологию и можно было найти верный подход к пониманию проблемы страдания и сострадания под влиянием "третьей спирали". Речь пойдёт о том же: взаимоотношении монады, делегирующей в сигмонады частично свои индивидуальные права и обязанности в свете осознания человеком своего "я". То есть вольно или невольно чем-то жертвовать: включаясь в деятельность полезную для общества, хотя бы потенциально, ещё непроявленными "буквами" "третьей спирали", принадлежа к тому или иному этносу, социальной группе, приобщенному сызмальства к религиозному направлению, следуя традициям семейного клана, находясь в диаспоре — в чём-то, опять-таки, вольно или невольно себя ограничивая, сознательно или бессознательно в чём-то жертвуя своим "я". Разброс индивидуальностей по их характерам, наклонностям, способностям выявляет, может быть, с веками по нарастающей — явную несовместимость отдельных личностей с их человеческим окружением, и разве что доступность миграции в новое время помогает некоторым из них самоопределиться.
И всё же никуда не деться от более или менее явственного ощущения зависимости от чего-то иррационального, и неодолимое желание минимизировать негативные и увеличить позитивные последствия для жизни, для судьбы такой зависимости. Можно признать, что тут доминирует нечто атавистическое, но уж очень крепко въелся в наши души этот, с позволения сказать, архетип. В своё время я интересовался амулетами, оберегами, талисманами, и были даже публикации мои на эту тему в периодике. Известно, что такого рода штучки — традиционные или выбранные самостоятельно — в широком ассортименте имеют хождение не только у невежественных простолюдинов, но и в кругах, например, артистической богемы на западе или у многих выдающихся спортсменов. И то, что творится в храмах на всех континентах, различные формы богослужений и приношений туда — не из той же оперы?
В эти дни в средствах массовой информации освещается очередной мусульманский праздник, о котором лучше процитировать издание 2000 года "Народы и религии мира". "Наиболее почитаемый праздник — жертвоприношения ( ид аль-адха, курбан-байрам ) отмечается на 70-й день после окончания поста в месяц рамадан ( 10 зу-ль-хиджжа ). Праздник связывается с библейским преданием о пророке Аврааме ( Ибрахиме ), который хотел принести в жертву Богу своего сына Исаака ( у мусульман — Исмаила ). В последнюю минуту Бог послал ангела ( Джибрила) с барашком и спас тем самым его сына. В память об этом дне каждый мусульманин должен, выполнив определённый ритуал, принести в жертву овцу, корову или верблюда. Считается, что жертвенное животное перенесёт верующего через тонкий, как волос, мост Сират в рай…" Попутно следует упомянуть и о том, что во время ежегодного хаджа — паломничества миллионов мусульман к святым местам исполняется ритуал побитья Дьявола камнями, образ последнего в камне не очень разрушается при этом, но по поверью Дьяволу всё же достаётся на орехи.
Можно также заметить, что возносимые к небесам молитвы верующих носят в основном личный характер — молятся за благополучие своё, своих близких, и если какой-либо церковный иерарх возносит моленья, скажем, за дружбу народов или мир во всём мире, то мне представляется при этом ироническая усмешка Всевышнего, впрочем, несмотря на чуть ли не документальные доказательства чудесных исцелений или чего-то в этом роде в результате молитв, сомневаюсь, что тут сыграло роль что-либо кроме подсознательной мобилизации внутренних сил организма.
Особое место в ряде религий занимает культ страдания, как чего-то явно угодного высшим силам, Богу. Периодический отказ от обычной пищи во время постов и плотских удовольствий, подвиги схимников, монахов, молчальников — предполагается, что тем самым приносятся соответствующие жертвы. Христианские святые, начиная с Иисуса в большинстве — мученики, и должен сказать об исключительно важном для дальнейшего тезисе христианства, что Бог-сын мучениями и смертью своей принял на себя грехи человечества.
Современный русский писатель и философ, к последнему скорее подходит определение "христианский", но не в плане канонической теологии, в своей работе "Судьба бытия", с доминантой "религии "я", отмечает, что "Страдания правомерны, если они служат раскрытию Я. Остальные страдания бессмысленны. Правда, почти в любом голом страдании есть нечто патологически острое, что раскрывает близость Я к самому себе, его неотчужденность от себя, обнажает элементы безумной любви к себе и тем самым способствует обострению чувства "Я" ( пусть в его низших формах ). Вообще и здесь существует возможность превращать страдания в нечто большее".
Это можно понять и так: только страдая человек способен оценить счастливую полноту своего существования. Можно и по-иному: монашеский аскетизм, вериги, пояс Паскаля — отвращают от земной, будничной суетности и устремляют душу на выявление причастности к более высокому назначению "Я". Но не естественнее ли для человека осознание того, что ему, его "Я" удаётся, удалось избежать страданий, доходящих отвлеченно — у того, с кем связан, постольку-поскольку оказался в единой сигмонаде? Беспощадный, и вероятно потому более убедительный чем у Достоевского — не идеалистический, и не тем более социалистический реализм Льва Толстого, в частности, в "смерти Ивана Ильича".
"… Самый факт смерти близкого знакомого вызвал во всех узнавших про неё, как всегда, чувство радости о том, что умер он, а не я. Каково, умер, а я вот нет, — подумал или почувствовал каждый". Мало того: "Так что, услыхав о смерти Ивана Ильича первая мысль каждого из господ, собравшихся в комнате, была о том, какое значение может иметь эта смерть для перемещения и повышения самих членов или их знакомых".
А наши, будем считать далёкие предки додумались до того, что не стоит ждать богов — на кого выпадет жребий как неизбежная дань Дьяволу, — лучше самим пожертвовать кем-либо, но не стариками, которых смерть приберёт и так, а цветущими юношами или девушками — такой дар боги должны оценить по достоинству — ничего для них не жалко, и готовность безоговорочно служить им должна доказываться безоговорочно. Человеческие жертвы приносили инки на Американском континенте, друиды в Европе; подобное отражено в легендах о Драконе, которого так же старались умилостивить. И не о том ли библейская история Авраама или по сути то, что происходило с Иовом?
Со временем, как мы знаем, пошли гекатомбы — уже с жертвенными животными, воскурение фимиама, ритуальное обрезание крайней плоти; как рудимент этого свечи в церквях. Но если сослуживцы Ивана Ильича, общающиеся с ним чуть ли не ежедневно не один год, проявили, мягко говоря, такое равнодушие к тому, что его не стало, то "чувство радости" — по убийственно точному выражению Льва Толстого во всю проявлялось у римского плебса, следящего за тем, как гладиаторы сражались друг с другом — сходились в смертельной схватке, или на той же арене беззащитных христиан терзали хищные звери.
А расправляться с врагами сам Бог велел. Простодушная старушка, подкладывающая поленья в костёр, на котором сжигали еретика Яна Гуса, была уверена, что совершает богоугодное дело, и вряд ли кто мог бы убедить её в обратном. "Третья спираль" отчасти трансформировала такого рода перенос страдания и кары в искусство — и эллины, и индусы упивались трагедиями, в которых наказывалось персонифицированное зло; и, будем откровенны, для большинства из нас предпочтительнее не то "Преступление и наказание", когда преступника, Раскольникова замучает совесть, но когда этим займётся граф Монте Кристо, а лучше — правоохранительные органы.
Однако, как показывает исторический опыт — и подходящий эпитет к такому "исторический" не подберёшь сходу, — далеко не всегда "зверь в человеке", опять же — не то, а похуже — радующийся смерти и довольный страданиями, унижениями тех, кого считает чужими, и тем самым вроде бы натравливающий Дьявола на них — своим активным участием — совсем не исключение. И двадцатый век представил нам галерею лиц с садистскими наклонностями, впрочем, и равнодушные к гибели детей, женщин, стариков — немногим лучше — в концлагерях, ГУЛАГе — следователей, надзирателей, вдохновителей и исполнителей. Многие тысячи — эсэсовцев или НКВДистов — простые ребята вроде, а что они творили, ничуть не задумываясь над этим… И нынешние террористы — "кто не с нами, тот против нас", и в борьбе "против" все средства хороши, и мир каждый раз ужасается воплощениям этих средств…
К этому примыкает реакция массы, толпы в "ату его!" — евреев при Гитлере или конкретно Эйнштейна, "врагов народа" при Сталине или Андрея Сахарова, черных для белых, шиитов для суннитов, кавказцев для русских, ирландских католиков для протестантов. Если доискиваться до глубинных причин разнородной ксенофобии, то всё в сущности сводится к принадлежности своей или чужой человеческой сигмонаде и более или менее агрессивной реакции со стороны каждого в отношении "чужой" в знак приверженности "своей". Выше уже отмечалось, что неодолимо стремление включиться в подходящую сигмонаду, и лишь немногие набираются мужества быть "над схваткой".
Раздражает тот, кто кажется незаслуженно более удачливым, баловнем судьбы — велико искушение избавиться от этого — Каину от Авеля, братьям Иосифа от любимчика отца, или от надоевших в супружестве — это проще, от претендентов на наследство, невольную зависть вызывает делающий заслуженно или благодаря сомнительным обстоятельствам более успешную карьеру, в общем всё, что, как говорится, мозолит глаза; и как тут не припомнить в интерпретации злых языков, можно сказать, "украинскую мечту" — "щоб у сусида хата сгорила".
Таким образом, не только негуманное отчуждение от страданий и провоцирование их у "чужих" вплоть до мучительства и убийства совершенно невинных, детей — проявилось лишь у вида гомо или гомо сапиенс — и, как уже отмечалось, минувший двадцатый век в этом смысле пожалуй ужаснее предыдущих. Но и вроде бы чуждое "братьям меньшим" сочувствие страданиям других, сострадание также присуще только людям. Однако вчера посмотрел по телевизору эпизоды — не столь частые, но вполне достоверные, близкие к нашим дням — о детях "Маугли" — по аналогии с героем повести Киплинга, вероятно навеянным автору, который немало прожил в Индии, рассказами о случаях "усыновления" детей животными в джунглях.
Дети с раннего возраста приставшие к стае волков и можно сказать воспитанные ими, мальчик поселенный в собачьей будке и сроднившийся с четвероногой обитательницей этой будки настолько, что передвигался на четвереньках и пищу даже в детском доме признавал слитой в подобие стоящей в былом обиталище миске. Показывался случай, когда брошенного младенца выхаживала кошка. В этой связи можно вспомнить и приводившиеся ранее случаи аналогичного отношения друг к другу представителей разных видов живых существ. Да и как отлично вписываются в жизнь человеческих семей такие домашние животные, как собаки, кошки, лошади, возможно, верблюды, ослы, слоны, северные олени, и по-хозяйски освоились у меня в квартире волнистые попугайчики… В приведенных выше случаях по-моему немалое значение для адаптации в альянсе с животными сыграла поразительная пластичность фенотипа именно у гомо сапиенс, так стимулирующая развитие наверное любых заложенных в генотипе способностей.
Естественные принципы совместимости живых монад, особей, базирующиеся на генетических программах, у вида гомо сапиенс претерпели коррекцию со стороны "третьей спирали". Это — неумеренная агрессивность — индивида или толпы — в широком смысле, выходящая за рамки необходимого и достаточного для собственного удовлетворительного существования по естественной жизненной программе. Так что термин — не узаконенный "гуманизм", но, скажем, "гуманистичность" может быть принят как антитеза первому — с акцентировкой на такие человеческие свойства, по отношению к которым выражение "зверь в человеке" почти комплимент.
Но и сочувствие, сострадание — к другому человеку и даже животному пробуждалось в душах у тех, у кого — тоже хотелось бы назвать "естественно", но пожалуй скорее монадно-эволюционно, как надёжный якорь для выживания вида гомо, пустившегося по бурным волнам океана познания и творчества — с его неожиданными мелями, водоворотами, пучинами. На "третьеспиральном" древе искусство, литература своими плодами подкрепляет и питает истоки "чувств добрых", пробуждает лирой, независимо от личности автора, и для меня неприемлема абстрагированная "любовь к человечеству".
И Лев Толстой почти не сострадает Ивану Ильичу, может быть, так тому и надо — весьма бесчувственному и эгоистичному чиновнику. И прорывается искреннее сострадание к "униженным и оскорбленным" у Достоевского в "Бедных людях" или "Записках из мёртвого дома". И Берне, мне кажется, больше переживал хотя бы за своих соплеменников, чем Гейне, и Гёте вряд ли особо сочувствовал разным Гретхен в беде — в жизни, а не в "Фаусте". Но ведь и кажущийся нереальным евангельский призыв — возлюбить врагов, находил отклик и в жесточайших буднях второй мировой войны. Эпизод из книги Гроссмана "Жизнь и судьба", когда простая крестьянка выхаживала раненого немецкого солдата, что совсем не поощрялось советской властью, — не выдуман и не единичен, так же как слышанный мною вживую рассказ человека, который в конце войны бежал из концлагеря на территории Германии, и нашел приют в католической немецкой семье, и уберегший его от розыска эсэсовцев. Известны имена тех, кто спасал евреев в те годы, праведников. В 1971 году я посетил фрау Гильду в тогдашнем Карлмарксштадте, теперь восстановлено имя города — Хемниц, — как могла, эта женщина помогала угнанным в Германию остарбайтерам, в том числе подруге моей юности, можно сказать, доброго ангела нашей семьи, к сожалению покойной Александры Палатной...
Видимо, постепенно доходило до некоторых — "по ком звонит колокол", увы, не всегда до тех, кто должен бы прислушаться не только для себя, но и для тысяч своих соотечественников. Предполагал ли Чемберлен в 1938 году, отдавая Чехословакию на растерзание Гитлеру, что через несколько лет германские бомбардировщики появятся в небе Англии? На другом конце планеты — от Америки Япония захватывала страны юго-восточной Азии, как далеко, и как близко от Пирл-Харбора. Лихо правил Дудаев в крохотной по масштабам России Чечне, но спустя несколько лет откликнулось — в Буденовске, Кизляре, Москве, Беслане. Подводное землетрясение конца 2004-го года близ Суматры вызвало такое цунами, что докатилось до берегов Африки, а вторгаясь на побережья Шри Ланки, Таиланда, сметало всё на своём пути, лишая жизни многие десятки тысяч людей. На эту трагедию откликнулось едва ли не всё так называемое мировое сообщество, независимо от удаленности от катастрофы, национальности, религии, и даже это событие вселяет надежду на усиливающийся в общечеловеческой "третьей спирали" вектор ответственности, сочувствия не только к "своим", сопричастности ко всему, что происходит на планете.
В заключение — это уже окончательное заключение "Ранней ягоды" — в конце января 2005 года, — убеждаюсь что на десятках предыдущих страниц не избежал, порой почти буквальных повторов того, что уже было запечатлено в предыдущих частях книги. Так и будет, в оправдание могу сказать только, что и в собраниях сочинений великих творцов прослеживаются идеи, мысли, образы, разве что выражаемые по-разному. И — дальнейшая судьба того, что думалось на протяжении ряда последних лет — как итог пережитого — как говорится, разумом и сердцем, и отклик на так или иначе задевающее душу в эти годы.
Разные мысли
Уже отмечалось ранее, что принципы эволюции "третьей спирали" во многом аналогичны эволюции живого на Земле; так по мере возрастания многообразия флоры и фауны создавались предпосылки для возникновения новых форм, для которых предыдущие могли сделатьсяся более усвояемой, содержащей "полуфабрикаты" для жизнедеятельности пищей; или можно было паразитировать на них; не так ли и всё доступное данной этнической или полиэтнической группе, начиная от мифа и орудий труда, способов самообеспечения и общественного устройства и кончая новейшими достижениями науки, техники и разнообразием форм литературы, искусства — произрастали на неплохо удобренной предшественниками почве, всё более обогащаемой. С исключительно человеческой точки зрения, и при эволюции растений и животных произошло немало видов для нашего брата полезных, но и вредящих, отравляющих нашу жизнь по-разному — тоже прилично, и даже во всю восхваляющие премудрость и благость Всевышнего не решаются упрекнуть Создателя в том, что пустил жить всяческую нечисть. А что говорить о совершенствовании средств убийства себе подобных, в том числе: ядов, бактериологического, ядерного оружия,; так же низкосортных произведений, отравляющих или притупляющих души современников?
Прозреть причины и следствия монадной эволюции во всём — без предварительных восторгов и истерик — достойная задача.
Неоднократно, и с самого начала рукописи, проходящая красной нитью через нее мысль, вернее, констатация и акцентировка того, какое влияние может оказывать казалось бы незначительная монада, входящая в структуру сигмонады, куда более масштабной по различным параметрам на состояние, возможности, судьбу последней — находит всё новые подтверждения в том, с чем я встречаюсь — в печати, текущей периодике или литературе, искусстве, в жизненных ситуациях. Оказавшийся у Алёши превосходно изданный журнал об итальянских винах ( после пребывания сына в Италии) повествует о том, чем славится вино той или иной области, и особенно поразительно — как влияет на качество напитка, его оценку чуткими дегустаторами тот или другой год созревания данного сорта винограда.
Ещё прочёл только что: зрелый, но не "перезрелый" Владимир Горовиц после 12 лет затворничества вышел с концертом на публику; но маэстро играл так, что опытный звукорежиссер для тиражируемой записи слегка подчистил в некоторых местах небрежные с его точки зрения воспроизведения воли композитора. Однако — цитата: "Вот что писал о нём знаменитый пианист Владимир Виардо: "Я был готов к тому, что мне не понравится его выступление. Однако очень скоро был удивлен. Почувствовал, что трепещу. Мои руки были ледяными, а кожа зудела. Всё было абсолютно нелогично. Горовиц что-то творил с музыкой, так же как и с аудиторией… Когда Горовиц играл, вся публика была вовлечена. Он безусловно был гением коммуникации".
Изложенное выше перекликается ( правда, лучше, чем "корреспондуется"? ) — с тем, о чём шла речь ранее. По законам той же монадной эволюции образуются, так сказать, творческие центры с опережающим вектором реализации возможностей, Ин, восприятием и передачей обновляемой информации. Время — регулятор воплощения наработанного "центрами эволюционной кристаллизации" — в те сигмонады, для которых эти "центры" нарождаются. Вместе с тем в который раз ссылка на нестабильные изотопы элементов, атомов, которые могут быть и стабильными, подтверждают вероятность перебора "проб и ошибок", результат которых внутренняя несовместимость, неустойчивость, нежизнеспособность.
Если оперировать, так сказать, философскими категориями, то речь идёт о проявлениях трансформации частного в общее, воплощении субъективного в объективное; что-то — в моде нынче рассуждать об информационно-энергетических полях, и я в какой-то степени примыкаю к такой трактовке этой — будем говорить — субстанции, впрочем, понятно — что имеется в виду, но вышесказанное "что-то" — вернее обозначить как информационно-энергетически-материальное — инициирует как некий — антропоморфический "мозговой центр" — образование атома, или — легче представить нашему сознанию — звезды в космосе. С чего-то начинался и Млечный путь в нашей галактике, и Солнечная система с планетами — то ли как-то оторвавшихся от того же Солнца пролетающей мимо звездой, или сгущалась космическая пыль? и закрутились планеты с их спутниками, и рванули вдаль кометы, но периодически тянет их в наши края…
И чем выше — к "седьмому небу" монадной эволюции, тем в этой триаде "информационно-энергетически-материальное" — акцент смещается на первое. Не просто совместимость монад в сигмонаде, но, можно сказать, высшая совместимость — с возможностями подняться на более высокую ступень организации, информационной ёмкости, возможностями в благоприятных условиях реализуемыми. Миллиарды лет назад на планете Земля появилась первая молекула воды, и — через сколько тысяч или миллионов лет — мировой океан покрыл сушу и позволил, вернее, способствовал возникновению жизни, как мы её понимаем. А как бешено растиражировалось повсеместно рождение живой клетки! И цепочка целлюлозы воспроизводит образование всяческих полимеров, что в наше время сделалось одной из основ "второй природы". Да и в неорганическом мире центр кристаллизации в буквальном смысле порождает образование гранитов и алмазов…
В продолжение и развитие вышесказанного: трагедия человечества — в несовместимости монады-личности с сигмонадой-сообществом, в которую эта личность входит, несовместимости определённой степени — от почти неощущаемой в сложившихся этно-исторических условиях или таких, в которые не нужно особо углубляться многим миллионам тех, кто родился в первой четверти или трети минувшего двадцатого века, как и тем, кто вчитывался в историю былых веков, чуть не всех "времен и народов". Дьявол в раю человеческого, верней, гомо-дочеловеческого, если можно так обозначить уровень осознания нашими далёкими предками своего продолжения, открыл ему до того всему живому неведомое: ты — смертен, пускай род твой бессмертен — для всех, кроме тебя на земле, главное — второе, но ты — учти и осмысли первое; и сделай вывод — раз твое, а не всего рода существование неповторимо, то используй все возможности для оправдания ценности своей жизни.
— Но — в поте лица добывать хлеб свой? — воскликнул Адам, — чтобы не умереть с голоду, и только? — Это одна из возможностей, — усмехнулся Дьявол, — и большинство людей вынужденно воспользуется только ею. Но среди твоих потомков, полагаю, найдутся и такие, что сумеют реализовать и другие возможности украсить собственную жизнь, правда, по-разному… Вставная мысль: в последнее время и у нас пишут, размышляют "по-науке" — о "человеке толпы", и уже не в более или менее экстремальных ситуациях — просто человек с рождения или волею судеб — в какой-либо общественной, этнической, религиозной структуре — разница временная: в последнем более предсказуемая, устойчивая, но в обоих вариантах взаимосвязь монады-индивида и сигмонады-коллективной структуры — в значительной степени определяется "третьей спиралью", восходящей к упомянутому "дьявольскому" прозрению условного Адама.
Значит, в принципе можно самостоятельно добиться желаемого в своей жизни, для себя лично, с немаловажным уточнением: какой ценой? способствовало этому, может быть, также "дьявольская хитрость" — в кавычках, ибо в сущности мы видим лишь приложение монадной эволюции к особенностям и возможностям вида гомо — иллюзия пусть относительной свободы выбора — в самом широком плане, чего, по крайней мере на уровне обыденности, не смогла поколебать глубинно-восточная ипостась фатализма. Эта иллюзия свободы воли, по моему мнению, поддерживается большей или меньшей несогласованностью вплоть до несовместимости — управляющей жизнью двойной спирали, генетического кода, столь же абсолютного в своём детерминизме, как и у дочеловеческого живого, несмотря на значительные отличия индивидуальных программ существования и возможностей, и — "третьей спирали", на которую "я" вынуждено ориентироваться.
Отражение последнего — диссонанс во взаимоотношениях индивида-монады и сигмонады — сородичей, ближних и тем паче не ближних, не всегда способствует эволюционно-монадной сверхзадаче ?укреплению жизнеспособности вида, правда, одно из направлений — завоевание наибольшей экологической ниши — даже перевыполняется, но зачастую ценой экспансии одного этнического подвида гомо в ущерб другому. Но такой диссонанс возникает на всех уровнях человеческих сигмонад — от семьи до государства, и, если и здесь уместна аналогия с образованием атомов различных элементов, то стабильность людских сигмонад — опять же от семьи, общественной, религиозной или иной структуры до державы при достаточной совместимости составляющих личностных монад — стабильность определяемая временем относительной, несущественной, не катастрофической несовместимости — пожалуй, не так вероятна, как проявления распада — скорого или длительного — нестабильных межчеловеческих образований.
И в этом первостепенное значение определяется местом и влиянием каждой личности-монады на большую или меньшую сигмонаду общественную. И в этом скрестились: иерархичность в стаях, стадах наших "братьев меньших", способствующую более организованной жизнестойкости в различных ситуациях, и — возможность занятия выигрышного положения иными, более разнообразными, изощренными методами, чем примитивные "выяснения отношений" в основном силовыми показателями, скажем, у косуль или обезьян. И очень существенный фактор, влияющий на это процесс у людей — именно то, как человек дорожит своей жизнью, с оговоркой — не обязательно увидеть хоть ещё один восход Солнца в лагере смерти, или при физических мучениях на смертном одре во дворце, но относительным благополучием, включая родных, а то и убеждениями, когда фанатизм противостоит даже жажде жизни с её радостями — ради высокой цели или благостного загробного Эдема.
И баланс между вкладом особи, посильным — в оптимальное существование своего сообщества, абсолютный для муравья, волка, крысы, обезьяны — и благополучием относительным этой особи, опять же по закону выживания видовой сигмонады, — баланс этот нарушался по мере хода цивилизации гомо сапиенс. Недостаточно быстроногая косуля становится добычей хищника в то время, как остальные успевают скрыться; изголодавшаяся крыса "омега", которую последней допускают к утащенному из людских закромов, набрасывается на отравленную приманку, впрочем, издыхая, успевает каким-то образом предостеречь остальных от такого рода соблазна. Минуя ряд промежуточных вариантов подтверждения тезиса о дисбалансе жизненных интересов в различных человеческих структурах, можно поставить жирную точку, указав, что и сегодня в ХХI веке в мире роскошествуют правители на вершинах тоталитарных режимов, когда дети умирают с голода в этих странах.
Но социальное неравенство, узурпация власти, как правило, облекаемая в законную, в рамках локальной ветви "третьей спирали" традиционную или обновленную форму — лишь одна из граней того дисбаланса между частным и общим, и скрепляемым так, чтобы приглушить несовместимость нитями той же "третьей спирали", и усугубляемым несоответствием между открывающимися возможностями индивида и их реализацией, также в широком диапазоне — от полного смирения, прогрессирующего и в собственной душе конформизма — до трагического духовного разлада, неудовлетворенность до крайней степени, вплоть до суицида вследствие несовместимости "я" и "мы".
Следствие того, что обобщенно характеризуется как преступление — снова-таки в диапазоне — от предпочтительного для правящих верхушек до обеспечивающего гарантии безопасности, соблюдения того, что теперь характеризуется как права человека с коррекцией на общепринятые традиции — той или иной этнической, социальной группы в масштабах племени или державы. Повторяю эти, кажется, прописные истины для того, чтобы подчеркнуть сложность для человечества проскочить в грядущее между Сциллой возрастающей несовместимости, дисбаланса "я" и "мы" с неразрешимыми конфликтами — локальными и глобальными, и — при перевесе различных умиротворяющих духовных "наркотиков" "третьеспиральных" — Харибдой деградации. Полагаю, что вглядываясь и вслушиваясь в то, что творилось в недавнем прошлом и нынче, я ощущаю, представляю себе обе тенденции. Динамика преобразований сыграла злую шутку и с "третьей спиралью" — слабеют и рвутся нити, связывающие с ней каждого и многих вместе. Из давней пронзительной статьи в газете трагически покончившей с жизнью поэтессы Юлии Друниной? завершающая цитата Бердяева: "Постыдно думать, что русский народ лишь до тех пор составляет единое и великое государство, пока "он гнил в рабстве и принуждении, и перешел к анархии и распадению, когда стал свободным". Но — когда "стал свободным"? Свобода выбора по линии наименьшего сопротивления, и массы, и отдельные личности скатывались на эту дорожку, и немногие держались и были "живыми и только — до конца", свободными душой, как ранее говорилось о Пушкине. И симптом, я бы сказал, "третьеспирального" неблагополучия — всё усиливающаяся на свете размытость отношений "свой — чужой", не оттого, разумеется, что порой "чужой" не представляется таковым, лучше сказать — оттого что ненадёжен и сомнителен "свой". При этом "чужой" зачастую тот, кто по своей сущности мыслит и живёт не так, как принято, как узаконено, как положено, как живут "все люди", и я в том числе…
Из газеты 90-х годов — интервью с академиком Логуновым, физиком, бывшим ректором МГУ. Мотив реквиема по русской интеллигенции в полном смысле этого понятия — гуманитарном, нравственном, чести и человеческого достоинства. Что и говорить — советская эпоха "одомашнила", как в сказке Салтыкова-Щедрина, некогда вольных баранов, и лишь у немногих смутно вспыхивали в душе проблески утраченной свободы при утилитарном использовании, стрижке нарабатываемого по заказу власть предержащих с их амбициями и претензиями на обладание всеми доступными благами в материальной и духовно-услаждающей сфере. "Молекулы", а может и "вирус" прагматизма всё более захватывают "третью спираль" не только на просторах СССР — во многом унаследовавших дух советского прошлого, но и на Западе, может быть, в каком-то удобоваримом виде, но от этого не легче — на пути под уклон — в дегуманизации даже без явных концлагерей середины ХХ века.
На страницах этой книги не раз фигурировал условный Дьявол, как некое деструктурирующее начало, активные действия которого как правило пропорциональны несовместимости составляющих любой сигмонады, следствием чего есть ей саморазрушение. И по отношению к виду гомо сапиенс на нынешнем этапе его существования и развития такой подход наверное оправдан, судя, впрочем, и по моим, возможно, субъективным наблюдениям и соображениям. Сдаётся мне, что по крайней мере, на Западе утрачивают былое значение родственные связи, "мы одной крови", в то время, как Восток, может быть, исстари ощущал глубинную связь вообще со всем живым на свете, и даже всем сущим, что с одной стороны нашло отражение в религиозно-нравственных учениях и воплощаемых в жизни своей принципов их адептов, а, с другой, не мешало уже присущему гомо сапиенс и вдохновляемому властолюбивыми, агрессивными правителями отношению к "чужим", как к самым заядлым недругам.
Взамен, может быть, по принципам монадной эволюции, во главе которой сбережение данной монады, сигмонады-вида, — в человечестве, части его закрепляются связки между людьми, так сказать "по интересам", чему в немалой степени способствует "третья спираль". И последнее не противоречит первому в рамках той же монадной эволюции, если этническую группу рассматривать как борющуюся за собственную "экологическую нишу", и корни этого крепко засели в той почве, на которой поныне возникают, нередко кровавые этнические конфликты, и подобное "свой-чужой" распространилось и на формирования по религиозным, социальным и другим признакам, чему свидетельства найдёт каждый и в прошлые века, и в новейшей истории.
Нельзя не отметить успехи особенно гуманитарной составляющей "третьей спирали" в налаживании межчеловеческих связок, стабилизирующих по-новому структуру людских сигмонад — на смену уже становящихся неустойчивыми связок этнических, родственных, традиционно религиозных и других. Однако наряду с этим образуются маргинальные, в том числе преступные сообщества, в сущности дьявольские по отношению к человеку.
Факты, мысли, размышления
Козьма Прутков: "Есть люди, колбасам подобные — чем их начинят, с тем они и ходят ( кажется так, хотя вернее было бы "живут" )". Если принять такую аналогию между производством пищевых продуктов сегодня и формированием у индивида, скажем так — мировосприятия, то при взаимодействии "консервантов" двойной спирали и "третьей" вырабатывается, опять же условная аналогия — определённый иммунитет ко всему, что никак не вписывается, не влезает в "колбасную" оболочку устоявшегося мировоззрения, мировосприятия во всех аспектах.
Прочитал в одной из статей, что духовный мир шамана ( обобщенно человека глубоко верующего в своё божество — со всем этому сопутствующему — эзотерикой и обрядовой атрибутикой ) и мир учёного-исследователя в сфере точных наук — принципиально несовместимы, хотя в чём-то — в зависимости от индивидуальности — эти "параллельные" могут пересекаться, сходиться. Нечто подобное можно говорить о "человеке Востока" и "человеке Запада", но в историческом развитии, допустим, евреи, русские, цыгане, какие-то народности полуизоляты наверное стоят особняком.
Но по монадно-эволюционной закономерности для вида гомо, верней гомо сапиенс, у отдельных индивидов в душе вспыхивала "искра Божья", и, по меньшей мере, введением некоторых ингредиентов делала "начинку" духовной "колбасы" получше, "повкусней" для потребителя — в эстетическом или интеллектуальном, а заодно и в этическом плане. Продолжая "пищевую" аналогию, вспомним полушутливое мнение, что британская кухня — это сто разнообразных блюд под одним соусом, а французская — одно блюдо, но сотня соусов. Человек нового времени, мне кажется, приучился требовать разнообразие "соусов" к излюбленным блюдам как в материально-практическом — у себя дома или путешествуя, так и в литературе, искусстве, даже науке — благо предложение с избытком перекрывает спрос. И, чтобы не потеряться в этом многоплановом, многоцветном лабиринте, каждый пытается нащупать свою нить Ариадны. Но потребление всевозможных "соусов" как правило мало изменяет сущность изначальной "начинки" души, однако нередко этого недостаточно, чтобы человек не переходил порога такой неудовлетворенности своей жизнью, окружающими, чтобы рвануть вон из "лабиринта", хватаясь далеко не всегда за верную для него спасательную нить, а хотя бы за какую-то.
Полагаю большинство людей живёт "по завету предков" — установкам своего генетического кода, семейного воспитания, посильного применения своих способностей и приумножения по возможности — положения в обществе, богатства, вклада в "третью спираль", одним словом, всего, что приносит самоудовлетворение. Маргиналы становятся фанатиками — религиозными, в лучшем случае подвижниками — добровольными рабами своего гения. В худшем — резко выраженная асоциальность находит выход в уголовной сфере, в амплуа маньяков, извращенцев, в тяге к суициду.
А "искра Божья", горящая в душе творческого человека, вовлекает, как настоящий костёр, кислород из воздуха,? всё, что душе угодно из доступного объёма "третьей спирали", адресую хотя бы к страницам одной из предыдущих частей — об источниках, питающих Пушкинский гений. И его отличие от Гоголевского Петрушки, слуги Чичикова и всех его последователей-грамотеев, в том, что не сладостный процесс поглощения мало-мальски понятной информации с окраской новизны, задевающей струны, убаюкивающие порывы неустроенности и создающие видимость дополнительных связок с настоящим миром.
Совсем иное дело, когда волны информации отовсюду, откуда доступно — перерабатывающиеся в мозгу, в душе — Аристотеля, Лао Цзе, Леонардо да Винчи, Лейбница, Канта, Сведенборга, Пушкина, Льва Толстого, Эйнштейна, Шредингера… Без кокетливого самоуничижения — автор этих строк пожалуй по складу своей натуры и вероятно уровню подлинно научного мышления ближе как раз к вышеупомянутому Петрушке. И всё-таки мой — не будем говорить о масштабе — творческий потенциал — перерабатывал узнанное, познанное — частично в заказуху газетных и журнальных статей, сценариев учебных и тому подобных фильмов, но главным образом — в стихи, самые разные, изначала вовсе не для печати, фантастику. И — в заключение — последние, может быть, полтора десятка лет — этот интеллектуальный дневник, цементируемый формирующимся мировоззрением, или миропониманием, и это по-разному ложилось на предыдущие страницы.
Помните Пушкинское "Эхо"? "Тебе ж нет отклика…" — и не надо, важнее выразить своё отношение к миру, откликнуться на то, что взволновало по-настоящему, заинтересовало, возмутило, прояснило что-то, укрепило в мысли… Оттого заранее отвергаются справедливые упреки в рассыпанности излагаемого материала, эклектичности, игнорирование чего-то подвергающего сомнению некоторые идеи автора, наконец, противоречивость в изложении и интерпретации ряда фактов, положений. Что ж, так оно и есть — не добавлю "к сожалению". Прочёл, услышал, узнал, осмыслил что-то для меня новое — и потому не всегда остаюсь на тех же незыблемых позициях.
Прочел сегодня, в частности, очередную статью Пескова — о волках. Прежде всего, подтверждается мой тезис и тем, что и наши "братья меньшие" уже могли использовать пусть в экстремальных ситуациях возможности своего уровня степеней свободы. Пример у Пескова — преследуемые в почти открытой местности с вертолётов, укрывшись в тощей берёзовой рощице, сделались недоступны для наблюдения, вытянулись впритык к стволам деревьев. И — о стратегии совместной охоты, и о воспитании детёнышей, которым приносят щенков для обучения элементам убийства — но иногда как в рассказе Чехова "Белолобый", такие щенки остаются живыми и становятся своими в стае, совместимыми с волчьей сигмонадой. Но — опровержение предположений о том, что у тех же "братьев меньших" нет каннибализма — запросто в голодуху могут растерзать не только раненого волка, но и более хилого волчонка. С другой стороны замечалось, как волчица подкармливала своеобразно престарелого волка, у которого от старости выпали зубы.
И ещё разное — о, я бы назвал, "полевом мышлении", о поисках любой духовной опоры многими современниками, об этнических отличиях, проявляющихся в частности, в пространственных контактах с другими людьми, отличиях весьма радикальных и о многом другом… Как в "Шахматной новелле" Цвейга рассказывается о том, как в одиночном заключении человек играет в шахматы сам с собой, — не такова ли и моя динамичная "игра в бисер", которые у Гессе тоже складывались по-разному — блестящие и тусклые, хорошо, когда хоть с проблесками вдохновенных прорывов к ещё невиданному и неслыханному…
Вообще "третья спираль" нынче разрослась невероятно, лучше сказать раздобрела, кажется, как любвеобильная красотка с годами утратила своё очарование. От безымянных творцов — на протяжении веков — языков, мифов, сказаний — до античных "семи мудрецов", ну дюжины, и пусть нескольких десятков имен сверкнувших в эпоху Возрождения — до нового времени. Дотошные литературоведы подсчитали, что в Пушкинскую эпоху по крайней мере публиковались не менее сотни пиитов — но и любители поэзии вряд ли нынче насчитывают десятки имен, а уж их стихотворство… В справочнике союза писателей СССР, что на одной из моих книжных полок — тысячи и тысячи имен, а много ли так же с их произведениями в будущем сойдут с запыленных книжных полок. Невооруженным глазом можно насчитать в ясном ночном небе не более трёх тысяч светил, через современный телескоп — "Хабл" на околоземной орбите — на космическом аппарате — чуть ли не миллионы, да ещё сотни тысяч галактик, в которых тоже звёзд не счесть… Сколько тех, кто хоть как-то прославлен, заметен был в какой-либо области человеческой деятельности — поэтов, политических лидеров, учёных, артистов, спортсменов, философов, даже бизнесменов-миллиардеров и так далее — вместила бы обстоятельная и всеохватная энциклопедия двадцатого века, но, будем справедливы, не один десяток, а, может сотни тех, чей вклад в "третью спираль" наверное не растворится и в нынешнем, двадцать первом веке, и в последующих.
Не одно поколение растений, Бог весть сколько, отжив своё, образовывали ту плодородную почву, на которой могли произрасти и потомки легших в землю, и развиться новые виды, для которых в этой почве скопилось именно то, что позволяет разрастись корням и добывать из большей или меньшей глубины всё нужное для жизни. Не таков ли бурный рост в новое и новейшее время стремящихся хоть как-то, пусть через книгу рекордов Гиннеса внести свой вклад в "третью спираль", влияющую на судьбы, если не человечества, то ограниченного круга нынешних или будущих почитателей, поклонников, ценителей, последователей. Это поветрие захватило и множество тех, в ком проявилась какая-то искорка творчества, и эти, как причисляемые к любителям, или у которых наметилось "хобби" — рады своему сотворенному "от души", "в стол" со смутным "авось" — воздадут должное этому не только родные и друзья. Вероятно, и я — из этого беспокойного племени…
Характерно, что принципы влияния "третьей спирали" на человеческую общность подобны тем же, при монадно-эволюционном возникновении новых видов флоры и фауны — реализованная возможность в некоторых или даже, может быть, в единственном представителе вида — как-то распространяется на данную популяцию и далее. Нам пожалуй яснее, как это происходит у людей — здесь куда более явны информационные контакты. Думается, один из симптомов того же явления в наше время — коллективное творчество — не только в том смысле, что и произведения Пушкина можно считать таковыми — от Байрона, Гёте, Библии, энциклопедистов, сказок Арины Родионовны, пейзажей Кавказа, но и при личных контактах в "школах" — научных, художественных, впрочем, можно тут вспомнить сад Академа, или подражателей Рафаэля, а позже "передвижников", университеты, круг физиков вокруг Нильса Бора в Копенгагене, а заодно — итальянский неореализм в кино, символизм на рубеже ХХ века…
Совместимость творческих векторов превалирует над несходством характеров, сугубо личных пристрастий. В наш век без таких творческих объединений немыслимы ни серьёзные научные исследования, ни постановки спектаклей, создание кинофильма; при этом разумеется, не исключено, что наработанное коллективом в меру талантливых и добросовестных исполнителей окажется в конечном счёте на обочине "третьей спирали", пускай в перспективе. Но как тут не увязать сказанное со свободой творчества, той высшей свободой, что была у Пушкина! Однако от начала рукописи, когда автор атаковал абсолютный детерминизм Лапласа, постепенно дошёл и до приемлемой с его позиций гипотезы сочетания изначального детерминизма с возможностями выбора данной монадой, что и предопределяет многовариантность следствий и решений, относимых на счёт свободы воли, притом исключительно у человека, и то не у каждого…
"Третья спираль" явно проигрывает двойной, так сказать, в эффективности или верней сказать однозначности управления. Пожалуй, для человека Востока это различие не так уж велико: традиции, предпочтения в образе жизни, в быту, в общественных и семейных отношениях, следование религии предков — определяют устойчивые доминанты той части "третьей спирали", что как светила на небосводе разве что изредка отступают от неизменного — затмением Солнца, Луны, кометой, вспышкой сверхновой, необычной яркостью при противостоянии, скажем, Марса. А человеку Запада, человеку нового времени нелегко ориентироваться в волнах "третьеспирального" океана, и любой островок для него уже какая "земля!", твёрдая почва.
Восприятие действительности, в том числе отраженно "третьеспиральной" происходит, можно сказать, по закону сна и сновидений. Как установлено, в определённой фазе сна никаких сновидений — по аналогии это повседневные заботы, работа, хлопоты большинства граждан, может следует добавить — в мирное время, относительно бесконфликтное в данной стране, регионе. Но с некоторых, давних пор — "хлеба и зрелищ!" — причём второе столь же жизненно необходимо, как хлеб. Представим себе понятие "зрелище" в обобщающем плане, подобно синтетическому воспроизведению сочетания памяти, переживаний, надежд, тревог, мыслей во сне.
В сновидениях любое условно возможное вытесняет реально вероятное, как это имеет место в мифе, сказке, фантастике, и вольно каждому всерьёз или принимая такую игру верить, переживать — с героями "Рамаяны", с Адамом и Евой, с Одиссеем, Гулливером, Гаргантюа — так же, как общаться в сновидении со знаменитостями, покойниками, летать как птицы, бывать в неведомых краях и дворцах, испытывать ужас и восторги, повелевать рождением замечательных мыслей и образов.
Благодаря "третьей спирали" в душе на всю жизнь поселяются, как в твоём доме или микрорайоне с гарантией случайных или неслучайных встреч — Фауст и Кармен, Анна Каренина и Евгений Онегин, Мадонна Рафаэля и вальсы Шопена и так далее — у каждого жителя планеты свои духовные созвездия. То ли дело — наука, где фактическая достоверность во главе угла, и вымыслу не место в научной картине мироздания — не так ли? Речь, наверное, идёт о современной науке, но не на веру ли принимается существование "черных дыр" в космосе или удивительные квантовые законы, управляющие микромиром? И не сродни ли недосказуемому до конца, так же, как то, что, скажем, история с Кармен или документальный очерк, — законы кармы, в которые безоговорочно верят миллионы людей, пришествия на Землю инопланетян, инкарнацию?..
Создатели "третьей спирали" творят в сущности по тем же естественно-монадным закономерностям, что рождают сновидения, при этом многоплановое отражение действительности — не самоцель, но подготовка сознания, души к открытию иных, новых возможностей понимания мира в целом и в частностях, и себя в этом мире. Заметим, что и в самых невероятных сновидениях всегда сохраняется какая-то внутренняя логика происходящего, цельность того или другого эпизода, фрагмента сна, который при пробуждении порой можно пересказать даже в подробностях. По-видимому законы творчества, признаваемые пускай без расшифровки, действуют с того момента, как замысел воплощается — в стихотворении, романе, холсте, симфонии, изобретении, научной гипотезе, актёром в персонаже на сцене или на экране, — шаг за шагом — быстро или медленно, а по сути так же, как выстраивание структур из целлюлозы в растениях или цепочках ДНК, двойной спирали. Но тут уместно потолковать об уровнях творчества и его воздействия.
Если перо было в руках Платона, Лейбница, Моцарта, Пушкина, Чехова, кисть у Микеланджело, Крамского, резец у Родена, контуры персонажа у Чаплина или Фаины Раневской, результаты физических экспериментов на столе у Эйнштейна или Нильса Бора, наконец шахматные фигуры перед Капабланкой или футбольный мяч в ногах Пеле, то чрезвычайно возрастала вероятность того, что в галактике "третьей спирали" ярко засветятся "сверхновые", притом такие, каких ещё не было, и окажут действие на многих, сравнимые с теми, что астрологи приписывают буквально небесным светилам.
Существуют однако уровни творчества, на нижних ступенях которых любительство, дилетантство, ладно, если без претензий на всеобщее признание, и, повторю, пример тому, может быть, предоставленное в данной книге-рукописи. Не знаю уж насколько повыше — профессионализм нынче как диплом об окончании высшего учебного заведения — такой-то может худо-бедно работать инженером, врачом, оформителем рекламы, политиком, менеджером — у кого как получается, — продукция масскультуры — иные киносериалы, беллетристика, живопись, музыка, дизайн.
И для многочисленных и разнообразных потребителей "пищи духовной" на каждом шагу забегаловки, с доставкой на дом — обширного ассортимента с гарантией свежести и легкого усвоения. Возможно мои читатели, припомнив свои сны, согласятся, что в них иногда сам совершаешь чудеса, а в других вариантах страшно скован, и с трепетом ждёшь развязки тревожной или загадочной ситуации. Не таковы ли сюжеты детективов, киносериалов с такими мотивами, а то и с привкусом мистики? Вероятно, те же элементы присутствуют в некоторых направлениях современного искусства — живописи, музыки, включая эпатирующие откровения — от эротики до коварства инопланетян.
На чьей стороне
Каждый из шести миллиардов, а, может и больше, людей ХХI века, в основном те, бoльшая часть жизни которых придётся на этот век, статистически свободнее, по моему мнению, чем едва ли не все предыдущие поколения гомо сапиенс. Свобода по-монадному определяется широтой, глубиной, разнообразием возможностей, которыми в силу заложенного в душе каждого изначала и внешних обстоятельств — не волен, а должен, или, если угодно, принужден свыше — опять же по детерминистски монадному — воспользоваться человек. Выше не случайно к "свободнее" приставлено "статистически", и на этом надобно остановиться.
Сальери недаром усомнился в том, что "гений и злодейство — две вещи несовместимые", увы, история, в том числе новейшая предлагает множество примеров, когда люди творческие, не сказать гениальные, но суть не в масштабе таланта и плодов ими взращенных в духовно возделываемых садах, — вели себя порой, можно сказать, не совсем порядочно, а если рассматривать и доносы на собратьев, после которых последние могли быть вычеркнуты даже из списка живых, то чем такое "злодейство" лучше яда в бокале вина Моцарта… Но на чём хотелось бы настоять — "гений и свобода" — вещи, для которых совместимость — условие непременное. Та Пушкинская свобода, ущемление которой чревато ущербностью творимого, а полное соединение — порука достаточно прочного места в "третьей спирали".
Следует оговориться: пребывание при дворе какого-нибудь монарха, материальная зависимость от него, приверженность религии, вовлеченность в национальные или политические разборки не препятствовала тому, кто, как Есенин о лире "Я не отдам её в чужие руки — ни матери, ни другу, ни жене". Так отсюда получается, что и Сальери, даже отравитель, оставил нам неплохие произведения, и какой-либо из доносчиков и стукачей прошлого века в СССР сверкнул, скажем, и нетленными стихами? Вполне возможно — если творя именно это сочинитель был свободен ото всего преходящего и наносного.
Вспоминая тех, чьи имена мелькали на предыдущих страницах, могу назвать духовно, творчески свободными — Сократа, Леонардо да Винчи, Лейбница, Бетховена, Чехова, Эйнштейна; наверное продолжить можно было бы именами многих, а также безымянных, выбравших путь наиболее достойный человека и не вслепую подчиняющийся указателям — и направляющим на путь истинный, и ложным, отвлекающим и соблазняющим. Такой путь может сделаться и "ношей крестной", как у Паскаля или Андрея Сахарова. В этом плане "познание увеличивает скорбь" указывает на ту горечь, что подмешивается к возможности наиболее полного "громокипящего кубка", изливающего в душу с небес "третьей спирали".
И я счастлив тем, что доныне, в свои уже 77,5 лет могу наслаждаться этим нектаром, а попутная скорбь оттого, что ещё столько прекрасного, неиспробованного уже не суждено вкусить глазами, ушами, душой; но ведь каждый день дарует это — даже не выходя из дому — с книжных полок, фонотеки, художественных альбомов. Конечно, лучше было бы побродить в музеях, слушать музыку вживую, как многократно бывало в жизни, но и то, что есть, и память былого — ощущение радости жизни. Наудачу взял читать-перечитывать Лескова "Очарованный странник", уже по-другому переосмысливаешь, не смейтесь, когда признаюсь — и "по-монадному". Иван Северьянович — до мозга костей русский человек, свободный — будучи и крепостным, и пленником, бесхитростный, искренний, инстинктивно — и по-звериному и по-человечески жестокий и сострадающий… Одинаково — и лошади, и ребёнку, и голубю, и женам, и "татарам".
Гармоническое, я бы назвал, сочетание у героя повести Лескова — деятельной жизни на протяжении тысяч нелегких будней; решительности беззаветной в экстремальных ситуациях, и — покорность судьбе, вплоть до мистического поведения отчасти нечаянно убитого им монаха. А у человека под эгидой — как в астрологии под влиянием небесных тел — "третьей спирали" провоцируется, так сказать, раздражитель выбора, имитация свободы воли. В неустойчивом мире "с кем ты?" или "против кого?" облегчает более сложные и запутанные интеллектуально-этические дилеммы, верней, подменят их.
Можно легко объяснить, как разделились наблюдающие за поединком библейского Давида с Голиафом — от этого многое зависело и определяло в судьбе каждого. Можно соотнести с душевной настроенностью, внутренней убежденностью принадлежность евреев Палестины на рубеже нашей эры к фарисеям или саддукеям, а то и христианам. Вероятно, это же привлекало древнегреческих интеллектуалов в ту или иную философскую школу. И, кажется, от такого — прыжок через века в наше время, когда неистовствуют болельщики на стадионе, причём нередко в их одежде доминируют или проблескивают "цвета любимой команды". Однако одна их эпиграмм древнеримского поэта Марциала: "Что же ты в алом плаще, если стоишь за зелёных" — на ристалище.
Мне кажется, может быть, под впечатлением бросающихся в глаза разного рода окружающих событий, — что приверженность гражданина к определённой общественной группе зачастую, как бы это выразиться помягче, или, скорее порезче: безосновательна. Свежие примеры — выборы, и на Украине, и в США, и в других, более или менее демократических государствах. С какой лёгкой бездумностью и заодно с ожесточением к противоположному лагерю граждане голосуют за вроде бы своих избранных. То же впрочем, касается выбора собственных симпатий к, скажем, эстрадной диве, боксёру или партнёру в сексе.
Как тут не вспомнить "остро и тупоконечников" в Свифтовой Лилипутии, экстраполируя сегодня это не только на разделение граждан по симпатиям к политическим партиям, религиозным конфессиям, когда симпатии и антипатии нередко окрашены кровью, тем паче в межэтнических конфликтах, но к этому добавляются интриги бизнесовых кланов, конкурентов, мафиозных группировок, опять же не без инфарктов и трупов, да и в творческих и других коллективах вспыхивают конфликты из-за несовместимости личностей, интересов. Но при этом далеко не в каждом случае непримиримость сторон так уж неотвратима, чему также достаточно оснований и примеров.
Семейные передряги запечатлены в Ветхом завете, в мифах про обитателей Олимпа, в легендах и сказаниях разных народов, в биографии Сократа, у родных принца Гамлета — и всё это до того, как "всё смешалось в доме Облонских" и пожалуй похлеще ещё через век. После всего вышесказанного, и не впервой, и в этой рукописи, и многими, как говорится, людьми мыслящими и неравнодушными к судьбам человечества, не пора ли впасть в уныние и завернуться в облачение пессимизма? Или как-нибудь "всё образуется"? Миропорядок в неодушевленном гармонически сочетает силы притяжения, отталкивания и другие, выявляемые в микромире так, чтобы и монады были достаточно автономны, и взаимосвязи между ними не сдерживали образования устойчивых сигмонад, и, напомним, совместимость в сигмонадах определяет время существования.
В мире одушевленного, живого тот же принцип воплотился посредством генетического кода, двойной спирали. А для гомо сапиенс не ту же роль призвана выполнять "третья спираль"? Многократно усложненный комплекс возможной совместимости человеческих личностей-монад компенсируется связками, навеянными той же "третью спиралью"? Но — насколько успешно?
Обожествление
Ещё из "Очарованного странника". Своеобразная религиозность героя повести выражалась в частности, в том, что он и детей своих от "татарских" жен не признавал по-настоящему своими, потому лишь, что "некрещенные". И вот эпизод из невероятных приключений Ивана Северьяновича — случайна встреча с "чувашином", который доброжелательно предложил ему вдвоём ехать верхом на лошади последнего: "Садись, — кричит, — веселей двое будем ехать". Я говорю: "а кто ты: может быть, у тебя бога нет?"… "А у меня, говорит, — всё бок: и солнце бок, и месяц бок, и звёзды бок… всё бок. Как у меня нет бок?" В дальнейшем диалоге выясняется, что в пантеоне "чувашина" и Иисус Христос, и богородица и даже Николай Чудотворец, но и свой, верней своя — "мордовская Керемети", которой в жертву приносится куда больше, чем христианским святым, что страшно обидело очарованного странника…
Если охватить весь диапазон представлений божества, от тотемных животных, языческих Велеса, Перуна, Мокоши, небожителей на Олимпе, тем, кому поклонялись древние египтяне, нынешние индуисты, синтоисты — до приверженцев единобожия — Иеговы, Аллаха, христианской троицы — то это, скорее некто, чем нечто, определяющий судьбы — всемирные или своих подопечных. Но каково же соотношение — врожденного, внушенного, традиционного, бессознательного, выстраданного душой, объединяющей интеллект и предрасположение данной личности — с тем, как это воплощается на убеждениях — не сочтётся сомнительным и такое прилагательное-эпитет к этому понятию, как "неосозанных" и — не столько размышлениях на этот счёт, сколько существенных моментах образа жизни? И, главное, как у Лесковского "чувашина", "бок" — не единый, если считать то, чему человек поклоняется и приносит жертвы.
Основное определяющее в критериях божества — его возможности. Подобные тем, что присущи вожакам стаи у "братьев меньших" или вождям племен наших предков — по возможности обеспечивать выживание своих подчинённых или подопечных в целом, карать и миловать, поощрять беззаветно — кто как может — служение высшим приоритетам выживания, опять же — в целом, необходимую жертвенность и покорность. Как уже не раз отмечалось, например, в муравейнике или пчелиной семье, такую роль брала на себя "душа улья", заметим, что в это не вкладывается ничего мистического, сверхъестественного. Усложнение структуры животных сообществ, стоящих на более высоких ступенях эволюции — вследствие углубления индивидуализации особей потребовало таких иерархических принципов, которые оптимально обеспечивали бы то же главное — выживание популяции, вида.
И для вида гомо то же было необходимо, но недостаточно; монадная эволюция этого вида требовала определённых коррекций в сфере психики. Для человека, гомо сапиенс категория возможностей приобрела первостепенное значение. Оправдать своё положение в том или ином сообществе можно было или проще было тем, что неравные возможности предопределят и степень зависимости от — не только обстоятельств, но и, так сказать, усвоенных законов природы. Было бы на мой взгляд неверно сводить божества любого уровня к своего рода объединяющую ту или иную общность, к к символу; нет, возможности влияния на судьбы — отчасти зависимо от ранга — неспроста представляются преувеличенными. Жрецы, священнослужители любых религий, но феномен на мой взгляд и в том, что это же в большей или меньшей мере распространяется на начальство, и по возрастающей по отношению к иерархической ступени. Если божество творит чудеса, презрев законы природы, что кстати, условие для провозглашения святым-чудотворцем и соответствующей канонизации, то помимо делегированных полномочий и земные владыки — царь, король, президент, премьер-министр, а на Востоке — духовный лидер — предстают в ореоле незаурядных способностей, по расхожему выражению "мудрого руководства". В этом ключе — аналогичных талантам поэтов или учёных, открывающих возможность каждому чувствовать себя вовлеченным в жизнетворное всеобщее.
Ветхозаветное "не сотвори себе кумира" порой трактуется узко, как предостережение рецидивов язычества. Думается мудрые и проницательные предки наши заметили в людях эти порывы — от растерянности перед открывающейся многополюсностью "третьей спирали" — океана ведомого и неведомого — бросить якорь у какого-нибудь берега, пришвартоваться к берегу, земле, где правит кто-либо многими почитаемый, авторитетный, замечательный своим происхождением, средоточием власти, талантами — явными или скрытыми, некоей таинственностью своей неразгаданной личности. Таким образом — кумир — как бы квазибожество, и степень поклонения ему — в душе и в действиях — зависит от личности, так сказать, кумиропоклонника.
Для наглядности в этом ряду: первые христиане, идущие навстречу мученической смерти — за веру; запечатленные в "Войне и мире" польские офицеры, тонущие на переправе в безумном восторге — на глазах императора Наполеона; кончающие с жизнью из-за измены любимой или любимого; камикадзе — это японское слово сделалось нарицательным — и в годы второй мировой войны, и доныне — в горячих точках планеты — если исключить одурманенность или материальную заинтересованность — компенсация родным. Но можно привести и менее радикальные формы служения — условно кумирам — здесь и страстно влюбленные, и фанатики эстрадных звёзд, и бесконечно угодливые — по отношению к дежурному начальству чиновники.
Стоит обратить внимание ещё вот на что: ореол кумира обычно сильней или слабей, но непременно подсвечивается: родословной — в древности чуть ли не прямо от небожителя, впрочем, и от ветхого Адама, как в Евангельи от Матфея — солидно, да и потомок коронованной династии, и сам венценосный — по праву так обеспечен — почитанием и роскошью; избранный на высокую должность; а, может и не избранный, но взошедший на вершину власти — то ли как защитник народа, его религии, его автономности, его свобод, и свергнувший предыдущего нередко диктатора, как и он сам, но, как тут же выясняется, отъявленного мерзавца и коррупционера. Следящие за событиями в мире люди, скажем, моего поколения, тотчас могли бы назвать десятки имен в подтверждение сказанного.
К тому же слава, нечто внушительнее, чем просто известность, дело в том, что наше сознание не в состоянии настолько рассредоточиться, чтобы в своих "кумирных" небесах насчитывать больше, ну, дюжины "звёзд" из разных сфер человеческой деятельности — поэтов, учёных, политических деятелей, художников, спортсменов, святых, изобретателей, артистов, военачальников, певцов и певиц — оперных и эстрадных… Не исключено, что для специалиста его "созвездие" умножит число звёзд и пятой величины, как в телескоп, и какой-нибудь интеллектуал с отличной памятью при случае может блеснуть эрудицией, но большинству из нас в предыдущей метафоре "звездного неба", духовного зодиака и полдюжины из "созвездий" беспредельной "третьей спирали" хватает с головой. И кто станет всерьёз разбираться, насколько слава — прижизненная или посмертная заслужена, и не затмевает ли чью-то, что в забвении или в тени? И такая неустойчивость, порой смутно ощущаемая, приводит к смене кумиров — поколениями и гражданами, разве что достойна уважения "любовь до гроба"…
Характерно, что разочарования в кумирах, впрочем, как и очарования носят преимущественно, так сказать, массовый характер. Насколько непростым и даже мучительным может стать индивидуальный процесс, скажем, прихода к вере в Бога, или отхода от религии предков, или обращение к революционной идее, своего рода кумирообразующей субстанции, не обязательно, но обычно связанной с персонификацией вдохновителей данной идее, заметим, доходящей до адептов порой в весьма искаженном виде, — настолько те же процессы протекают легко и просто при более или менее масштабной акции, особенно когда скорее интуитивно, чем расчётливо "дирижер" увлекает "душу улья" и на уровне людей — в желаемом направлении.
Диву даёшься, когда видишь в наше время, как легко вовлекаются казалось бы достаточно образованные, имеющие жизненный опыт люди — в секты, в рьяные приверженцы политических партий, в яростном развенчании кумиров вчерашних или — низшего уровня — эстрадных "звёзд", артистов, спортсменов. Конечно, куда третьеспиральной размытости и неопределённости влияния на отдельных людей — до относительно жесткой генетической программы в двойной спирали. По моему мнению к категории кумиров можно отнести и что-либо неживое — "телец златой" — банковский счёт, престижную должность, звание, награды, и то отражает монадное стремление наладить относительно прочные связи хоть с какой-нибудь созвучной душевному настроению доступной части "третьей спирали". Для Пушкина таких связей — множество, и сие помогает его гению максимально включиться в третьеспиральную структуру, но ведь и "жил на свете рыцарь бедный…", беззаветно служивший избранному образу Богоматери, и только. Собственно, для истинно верующего — в своего Бога или принципы мировосприятия, как у буддистов — всепоглощающая связь с таким "сверхкумиром" — живой или одушевленной вселенной, — кумир — средоточие привязанности к жизни — всеобщей. Может быть, множественность кумиров — в широком смысле — гениев былых веков, замечательных современников, уголка родины, близких — по-настоящему родных, объекты веры и обожания, — созвучные и предельно совместимые с индивидуальной душой — означают относительно высокий уровень породненности с "третьей спиралью", потенциально большую полноту духовной жизни. Хотя — говорю такое подсознательно, стараюсь, возможно подольстить самому себе, и какой-нибудь однолюб по отношению к своему кумиру, конечно, не Наполеону или Гитлеру, — но — гению, подвижнику, Богу — попрочнее связан с самой сердцевиной, "Млечным путём" третьеспиральной галактики.
Интересно было бы проанализировать, уж не знаю — с помощью методик современной психологии или более тонких исследований в будущем, — исходные составляющие "кумирных комплексов" индивидуумов: генотип, впечатления детства, окружающую информационную атмосферу, душевные кризисы, чрезвычайные обстоятельства, порывы творческие; или тогда, когда человек "духовной жаждою томим" неожиданно встречается с тем, кто или что может эту жажду удовлетворить… Возможно, для некоторых литературоведов — отлично отделанный полигон для такого рода анализов — романы Фёдора Достоевского, Льва Толстого, Томаса Манна, я бы назвал в этом ряду и Булгаковский "Мастер и Маргарита", и "Доктор Живаго" Пастернака; наверное, те же литературоведы легко продолжат, и, допускаю, искусствоведы, музыковеды, прослеживая творчество какого-либо художника или композитора способны выстраивать духовные линии судеб, отчасти опираясь на подробные биографии. Не менее показательны, говоря в общем, "кумирные комплексы" учёных — Ньютона, Паскаля, Лейбница, Менделеева, Эйнштейна, Андрея Сахарова.
"Третьеспиральная" пластичность
человеческой души
Новый чистый лист — идея, мысль, которую можно и нужно воплотить — в слова, а то и в скульптуру, музыку, образ на сцене, научную гипотезу, и — возможность этого для человека одарённого; если это высказал и себя подразумевая, то в такой же степени, как о том прапращуре, что вымолвил неведомое до того соплеменникам слово, допустим, означающие копье, воду, боль, голод, восторг; более того, и ту зверушку, которая попыталась, отважилась взлететь, опираясь на зачатки того, что через не так уж много поколений воплотится в крылья…
Реализация возможностей, начиная с "идеи" — до тех пор, пока она себя не исчерпала — будь то определённый вид пернатых, язык того или иного народа, симфония Бетховена, поэма Пушкина, теория относительности Эйнштейна. Следует оговориться; что в монадно-"третьеспиральной" эволюции вида гомо сапиенс, в отличие от дочеловеческих монад — от атома до "братьев меньших" далеко не столь жестко доминирует критерий выживаемости в завоеванной экологической нише, и для многих, так сказать, второразрядных, проходных "идей" достаточно простора для временного воплощения.
А монадно-эволюционная способность и тяга к творчеству, как уже говорилось ранее — внутренняя потребность, ярко показательная на примере хотя бы вундеркиндов. "Человек творческий" — не моя придумка, и известную фразу Короленко можно перефразировать "человек создан для творчества как птица для полёта", с расшифровкой — так создан гомо, как упомянутая ранее и чуть выше праптица для обретения крыльев. Особо нужно подчеркнуть не только способность творить ( может быть, и не сомнителен девиз "все дети талантливы" ), как живо воспринимать "третьеспиральное", разумеется, очень по-разному — от почти машинальной покорности, как говорилось на предыдущих страницах, кумиру, до всеохватности мышления, как у Гёте, Пушкина, мог бы назвать, скажем, Шредингера, насколько я знаком с его жизнью, да и тех моих современников, с которыми встречался в насыщенном информационном поле, к сожалению, не Окине — нового времени.
Недавно по телевизору была передача о детях "маугли", воспитанных в стаях волков, собак, обезьян, коз и так далее. Подобные материалы появлялись и в периодике, и на страницах этой почти книги не раз всплывала эта тема. Говорилось и о щенке в волчьей стае; уберём в сторону взаимовыгодный симбиоз, но допускают ли зоологи возможность, предположим, что в стаю мартышек вписался даже приблудный детёныш — представитель шимпанзе, или львёнок так же прижился в стае волков, а "гадкий утёнок" — лебедь пожизненно мыкался в утиной компании?
Правда, сбиваются в стаи разнопородные бродячие собаки. А как — в продолжение этой темы — обстоит с подвидами гомо сапиенс, то есть этническими группами и представителями тех или иных национальностей? Неуверенно вторгаюсь в сферу, находящуюся под эгидой этнографов, социологов, социопсихологов. Представляю себе солидный сборник, в котором настоящие специалисты в концентрированных рефератах освещали бы различные аспекты этой многоплановой истории жизни человечества. Объединение в сравнительно недавнем прошлом Германии, Франции, Италии, Великобритании — отдельных земель, княжеств, даже королевств — нынешняя федерализация не идёт ни в какое сравнение с былой автономией, и ныне каждый житель этих стран — полноценный гражданин страны, не только формально, хотя при этом — шваб, гасконец, ломбардец, шотландец, правда, последние, как и, скажем, корсиканцы, по крайней мере, часть населения не прочь были бы отделиться. Не взрывоопасен этнический винегрет Индии, Дагестана, мегаполиса Нью-Йорка, в какой-то степени Москвы, периодически Афганистана, Индонезии. Новое время демонстрирует и разные формы высвобождения от опеки метрополий, будь то бывшие африканские колонии Англии, Франции, Бельгии; страны бывшего СССР и социалистического блока, в частности отделения Словакии; распад Югославии; Абхазия, провинция басков в Испании, в какой-то мере Чечня, курды…
Особняком — проблемы диаспоры, даже когда её представляют единицы. Невольно ассоциация возникает: если именно человеческий детёныш может адаптироваться как свой — в стае волков, собак, диких коз, то не та же "третьеспиральная" пластичность в восприятии по крайней мере необходимого и достаточного для того, чтобы войти в данную общественную сигмонаду заложена в человеке. Душа младенца — не табула раса, но ещё далеко не окостенела с возрастом, и инстинкт подражания действует во всю, бессознательно. Наверное, в литературе — восточной или западной, описывается, каково было первопоселенцам на Американском континенте, в частности, китайцам или японцам, арабам — в ХХ веке, когда уже сформировалась, как принято говорить, политическая нация США.
И тут подходим к тому, к чему извилистыми путями велся предыдущий разговор: особому отличию одного из сотен народов Земли, а именно — еврейского, — по моему мнению, но вовсе не оттого что я к нему принадлежу и потому как бы прославляю. Еврейская диаспора наверное древнейшая на свете. С одной стороны не может не вызвать восхищения, как в нелёгких — в любом сравнении с коренным населением — условиях существования значительная, если не большая часть евреев свято сохраняла веру в своего Бога, обычаи и обряды, и случаи ассимиляции — вспомним Библию — Моисея, Иосифа, Эстер, Аарона — были не то, что исключением, но чем-то на втором плане настоящей жизни. Можно вспомнить и "Испанскую балладу" Фейхтвангера, а заодно немногих выходцев из еврейской среды, пробившихся как Шафиров при Петре I или в тот же век Ротшильды в Германии, как говорится, в высшие эшелоны власти — в основном финансово-экономической. Два-три последних века внесли существенные, чтоб не сказать больше, коррективы — и во взаимоотношения народов, и в возникновение диаспор, таких как китайская, армянская, украинская, арабская и других, и во взаимоотношения таких "чужестранцев" с местным населением.
В этом контексте — что можно сказать о евреях? В газете "Иерусалимские вести" августа 1995 года наткнулся на статью "Разговор с мудрецом" — раввином Адином Штейнзальцом. Цитата: "Еврей по сути своей — актёр. Он играет русского, француза или немца и делает это так, что становится более русским, французом или немцем, чем сами люди этих национальностей. Так актёр играет не просто определённого генерала, а саму генеральскую сущность. Он показывает подлинному генералу, что такое — быть генералом. И подлинный генерал его ненавидит".
Думаю, между прочим, что комментаторы, толкователи священных книг мировых религий, мудрецов и Востока, и Запада, как и литературоведы, искусствоведы, просветители — недаром едят свой хлеб. И если разность интерпретаций доказывает многозначность исходных мыслей, то это достоинство последних, подобно тому, как заложенная природой многофункциональность отдельных органов тела — в духовной сфере — "третьеспиральной" субстанции. Замечу, что порой толкователи в угоду своим взглядам, концепциям могут невероятно извратить мысли и образы первоисточника. К примеру рьяные христианские теологи пророчества Ветхого Завета подгоняют к явлению Христа, и в канонической версии Библии, что у меня под рукой — примечание к "Песни песней Соломона": "Второе и более глубокое толкование — это то, что перед нами взаимоотношения Христа, Сына Божия и Его Небесной Невесты, Церкви" — со ссылкой на слова христианских текстов. Как говорится — приехали, но ведь и такое вроде бы — всерьёз…
Это я в оправдание своих соображений относительно сказанного Адином Штейнзальцом. Может быть, истинный мудрец не особенно заботится об адекватности образных сравнений поистине глубинным мыслям. Талантливый актёр играет не просто генерала, абстрактного военного чина, но, допустим, военачальника как исторического лица, каким он его видит, или из драматического произведения. А чтобы зритель поверил этому, у актёра должен быть соответствующий талант, тогда в одной роли он отвратителен, отъявленный мерзавец, а в другой — в него нельзя не влюбиться. В данном случае и для еврея выделяется можно сказать талант адаптации. Колоссальный материал для анализа — эмиграция последних десятилетий евреев из СССР — до и после распада — в США, Израиль, Германию. Сужу даже по своим знакомым: легче становятся, скажем, "американцами" дети, чем младше туда попадают, но и частично даже пожилые, хотя значительная часть при всём желании и стремлении так и не вписывается в ту общественную структуру, верней постольку-поскольку примыкают к ней.
И в Израиле бывшие советские евреи во многом остаются "русскими", и моя дочь Оля там не шибко прижилась, может быть, как и я сам на Украине, и сейчас ещё трудно сказать, насколько почувствует себя со временем своей в Германии. А сын Алёша по-видимому корнями душевными крепче связан с этнически размытой почвой — не Украины даже, а Киева, и русской культурой, впрочем, с мировой, в основном западной. А как я сам ощущал и ощущаю себя евреем? До войны — разве что воспринимая идиш из разговоров между бабушкой и дедушкой, вкушая традиционные еврейские блюда, впрочем, как я понял впоследствие, отчасти заимствованных у немцев, поляков, украинцев; мимоходом прислушиваясь к воспоминаниям родных о былом "мирном времени". А с момента эвакуации, и, пожалуй, вплоть до сегодня — как унижаемый и оскорбляемый исключительно по национальному признаку. Но и в еврейской среде, не говоря уже о синагоге — ничуть не чувствуя себя среди своих — каждый симпатичен или не очень в отдельности, как и в любом сообществе, в котором мне приходилось бывать или трудиться.
Достаточно назвать имена Гейне, Бизе, Левитана для того, чтобы оценить вклад в культуру народов, среди которых жили поколения их предков. Надо и напоминать о соотношении к общему числу нобелевских лауреатов-евреев в разных областях науки. И, возвращаясь к сравнению мудреца, о причине того, что "потому их ненавидят" — позволю себе и это по-своему объяснить. Действует своего рода этническая иммунная система, что во имя сохранения жизнестойкости сигмонады — этнической группы — атавистически отторгает всё кажущееся чужим и потому опасным.
Вспомним, как с одной стороны в живом организме таковое срабатывает против болезнетворных бактерий, в ряде случаев вырабатывая иммунитет, то с другой стороны современная медицина столкнулась с проблемой отторжения чужого сердца или кожи. Но, как ни грустно, феномен СПИДа в наше время разрушает как раз иммунную защиту. А паразитические раковые клетки не распознаются как чужеродные, и таким образом завоёвывают всё новые плацдармы, выводя из строя жизненные органы. Правомерно ли сравнение ужаса онкологии с обостренным националистическим сознанием?
Многовековая внутренняя самоизоляция евреев в диаспоре и ныне, может быть, ещё в большей мере, кристаллизуется у части их не только в Израиле. Одновременно и возрастающими темпами, по-разному в разных странах протекает процесс ассимиляции — не только смешанных браков, но и приобщения к укладу и традициям местного населения, существенного вклада в эту этническую сигмонаду, её культуры, науки, прогрессивных веяний. Надо отметить, что вообще атавистическое восприятие, точнее неприятие чужого, иноплеменного спровоцировало многочисленные вспышки национализма в двадцатом веке, но когда в диаспоре, в теле народов бывали преимущественно лишь евреи, отторжение нередко обуславливало реакции изгнания, погромов, наветов, благо против беззащитных это было легко осуществить, попутно сваливая на них разного рода внутренние неурядицы. Читая еврейскую историю можно стократно в этом убедиться.
Полагаю, что в этом биосоциальная природа антисемитизма, и, по мудрому раввину, "их ненавидят" за то, что они могут быть одновременно "своими" по "третьеспиральному", духовному, и не своими по крови. В том же интервью далее мудрец сравнивает еврея с хамелеоном, меняющим окраску в зависимости от среды, дабы слиться с ней, и вопрошает: какой же цвет подлинный, "свой", предполагая — и такое я читал и слышал — в любых обстоятельствах и любом окружении стержневой должна оставаться еврейская сущность, зерно богоизбранного народа. Идеализированный Маугли у Киплинга вполне почувствовал себя человеком лишь став юношей и придя к людям. Реальные воспитанники стай "братьев меньших" и возвращенные к жизни человеческой, похоже "одной крови" братьями считают в душе четвероногих. Насколько это соотносится с евреями, даже полукровками?..
Отсюда — уже моей собственной традиции — переброс к Юнговской прапамяти, архетипам; более явственно — к ностальгии по малой родине у тех, кто по тем или иным причинам её покинул — будь то волчье логово или городок Броды на западе Украины, откуда эмигрировал европейского или мирового уровня литератор Иозеф Рот, на всю жизнь сохранивший не только память о когда-то знаменитом еврейском местечке, но нечто большее. И меня трогают, если угодно, еврейские мелодии, песни, эпизоды истории еврейской; до глубины души тревожно угнетают свидетельства трагического бытия многих поколений.
Десятками веков выстраданное — возноситься и парить на "третьеспиральных" высотах, космических, где уже далеко внизу узко национальное, бытовое, сугубо прагматическое. Но надо было, чтобы для этого пришло время, озарение. Так же, как при рождении Ветхого Завета, конфуцианства, буддизма, древнегреческого искусства и философии, эпохи Возрождения на Аппенинском полуострове, музыки Германии ХVIII-XIX веков, литературы в России того же XIX, отчасти ХХ века, прикладной науки и техники в США века ХХ-го. Опасение — не начнёт и продолжающееся в том же направлении, но возможно мельчающее, костенеющее, как то, что ярко вспыхивало — в прошедшие века в том или другом уголке земли?
Возможно к месту припомнился Лао-Цзе: "Человек, когда живёт, нежен и гибок. Когда он умирает, он делается жестким и сухим… Когда дерево стало крепко, оно обречено на смерть. Сильные и большие находятся внизу, нежные и мягкие наверху их". Эту мысль, как и ряд других того же древнего мудреца приводит Лев Толстой в "Круге чтения", и надо ли доказывать, что его гений, может быть, и в Сократовском понимании, ни на миг не давал его душе окостенеть и мыслеобразу успокоиться пока не станет "доволен взыскательный художник".
И ещё — мысли о Востоке и Западе
Если ограничиться областями научно-технического прогресса за исторический период развития человечества, даже четырьмя максимум последними тысячелетиями, то к приоритетам Востока можно отнести: компас, бумагу, шёлк, порох, фарфор, самопрялку… При этом не следует забывать, что именно Восток, если кроме Китая, Индии его границы расширить до Древнего Египта, земель Междуречья Тигра и Евфрата, — одарил человечество алфавитами, столь различными, как и письменностью, способами возведения монументальных сооружений, ирригационных систем, селекцией — одомашниванием животных, окультуриванием растений.
Но Запад за последние — не тысячелетия, а века — невозможно перечислить даже основные достижения в мире науки, лучше сказать, наук, а — техники: пароходы, железные дороги, небоскрёбы, оружие разного рода, самолёт, телефон, атомные электростанции, синтетика, включающая полимерные материалы, красители, лекарственные препараты, компьютеры, лазеры… Всё это дало в руки Запада, его, так сказать, агрессивно-мобильных представителей, что, впрочем, кладёт отпечаток на сознание человека Запада — ощущение превосходства по отношению к, грубо говоря, если не варварам, но некоторым образом "низшим расам".
Известный восточный фатализм вероятно до недавнего времени воспринимал агрессивность Запада как нечто неизбежное, как причуды собственных деспотов, и терпели это, думается, достаточно отстраненно; не знаю насколько уместно и убедительно сравнение с женщиной тонкой и отзывчивой душевной организацией, которая вроде бы безропотно сносит грубые выходки своего благоверного. Конечно, такое может больно царапать душу, но уж никак не затрагивать её сердцевину.
По монадному принципу между монадами, начиная с уровня микромира, устанавливается баланс между силами притяжения и отталкивания — наглядный пример полюса магнита — с тем, чтобы и обеспечить автономию существования каждой монады, и определить степень их совместимости — от неразрывности атомов, входящих в образованные ими молекулы до решительного отторжения категорически "чужого" — то ли муравья, забредшего не в свой муравейник, то ли перелитой крови не той группы.
А как же условный Восток и Запад, или им и впрямь, по Киплингу, который видимо недаром часть жизни был в Индии — "не сойтись никогда"? Нынче никого не удивишь тем, что в Юго-Восточной Азии куда больше небоскрёбов, чем в Америке или тем более Европе; что сотни миллионов там же смотрят привлекательные для каждого телепрограммы; что рынки Запада забиты японскими автомобилями и китайским ширпотребом, в ходу на том же Западе индийские разные снадобья или сувениры, но всё это, как говорится, лежит на поверхности. Если уверовать, как я, в предположение, что человек, гомо, произошёл от обезьяны, ну, скажем, от общего предка, то нелишне припомнить и способность нашего предка к подражанию хотя бы себе подобным. Басня Крылова "Обезьяны" именно об этом. "Когда перенимать с умом, тогда не чудо и пользу от того сыскать; а без ума перенимать, и боже сохрани, как худо!" Здесь уместно вспомнить и современника баснописца — Грибоедова, который осуждая бессмысленное заимствование москвичами всего европейского, что после войны при Сталине и Жданове репрессивно клеймилось как "низкопоклонство", включая и лучшие образцы западной культуры; так вот Грибоедов призывал "поучиться у китайцев их мудрому незнанью иноземцев". Времена меняются, взаимопроникновение культур различных этносов играло и играет благотворную роль в духовном и материальном обогащении человечества.
Наряду с этим, как уже не раз говорилось на страницах этой книги, отрицательный феномен "чужака", то есть людей иного рода-племени ещё как даёт себя знать. Если США, взяв неслыханный разгон в прошлом веке, когда кругом в мире царили войны и разного рода неурядицы, вышли на передовые рубежи, в лидерство упомянутого научно-технического прогресса, то это, с одной стороны вроде бы даёт основание гражданам этой державы несколько свысока смотреть на — по Маяковскому и даже "прочих шведов", в чём я мог отчасти и убедиться лично, встречаясь с приехавшими к нам и коренными жителями США, и недавними эмигрантами, а с другой стороны закономерно вызывает обратную реакцию. Если этих господ из-за океана в Европе просто недолюбливают то в странах ислама то же переходит — сами знаете во что, в то, чему наверное нет оправдания, но есть объяснение, в частности которое пытаюсь представить.
Отношение Востока к европейским чужеземцам, осевшим на время или надолго на их родине было, насколько мне известно, в лучшем случае, как к соседствующим обезьянам, ущерб от которых не столь значителен, в худшем — как к неизбежному злу, которому нужно дойти до такого предела, за которым "непротивление" ему уже превышает границы человеческого терпения. А в новое время, пожалуй, и в ХVIII, ХIХ столетиях в странах Запада, если исключить чернокожих невольников из Африки, доставляемых для рабского труда в Америку, выходцы с Востока составляли незначительное меньшинство и рассматривались как живая экзотика — вроде тех же обезьян в зоосадах, китайских зонтиков, индийских шалей, сказок "Тысячи и одной ночи".
Вместе с тем, среди мыслящих людей Запада растёт интерес к Востоку, и что главное — к серьёзному глубинному постижению его духовных основ, непонятных для Запада или непонятных им. А началось, может быть, с того, что Восток пробовал, и небезуспешно покорить Запад Библией и выросшим из Ветхого Завета христианством. Языческая мифология в своей сказочности уже не могла оставаться религиозной основой для крепнущего западного рацио — ни разборки на Олимпе, ни шашни со смертными не вызывали достаточного уважения и трепета. То ли дело Всемогущий, Творец всего сущего, притом последовательно и целенаправленно; и человеку, пусть, можно считать, символически — по отношению лишь к богоизбранному народу, — чётко указывал, как не сбиваться с пути истинного и добиваться гармонии материальной и духовной удовлетворенности. Замечу, что по Библии откровения свыше приходят к избранным, вдохновенным — и такое вполне согласуется с моей "человеческой монадологией".
И не всегда достаточно мотивированные, беспорядочные языческие чудеса, как сверхъестественное — в Библии дозировано, и в Евангелье и в принципах канонизации святых последующих веков вплоть до нашего времени сродни радикальным экстрасенсорным воздействиям на людей. И всё это имеет сугубо реалистический, исторический фон, что также небезразлично для такого рационалистического мышления, которое одновременно нуждается в утвержденной изначала и исстари нравственной конституции, скрепленной авторитетом священнослужителей; верой в высшего судию, от которого не укроется ни грешник, ни праведник, и всем будет воздано по заслугам; и непременном участии в узаконенной обрядности, что опять-таки "по монадному" обеспечивает совместимость единоплеменников и единомышленников.
Правда, в этом, в отличие от природной толерантности Востока по отношению к инакомыслию и поклонению другим богам, можно заметить, что ныне воинствующий ислам вроде бы перенял нетерпимость от Запада; а Запад христианский обнаружил и в принятии в целом этого вероучения, возможность в религиозных направлениях — католиков, протестантов, православных разных конфессий, сектантов различного толка обнаружить присущее, так сказать, западно-монадным принципам отделение своих от чужих — с большей или меньшей степенью враждебности по отношению к "не своим" — иноверцам — уже ранее упоминалось "како веруешь?"
И это в полной мере сказалось на существовании на Западе на протяжении веков евреев в рассеяньи, в диаспоре. С одной стороны они были законопослушны, мало сказать — вынуждены были там, где они обитали подчиняться постановлениям властей, исключительно регламентирующих ограничительные для евреев нормы их жизни и взаимоотношений с коренным населением и правителями. Нарушений со стороны евреев не наблюдалось, но всё же они жили по своему — не так в бытовом плане, соблюдение своей обрядности, как в духовном полном отчуждении от окружающих, и это, может быть, в какой-то мере непостижимое "восточное" вызывало раздражение, нетерпимость, чреватую погромами, изгнаниями евреев из мест обитания, безрезультатными попытками унизить их только оскорблениями и физическим насилием — что-то, как душа и после смерти, оставалось нетронутым и неизменным. Сразу же оговорюсь, что насчёт души — пусть у меня это звучит как метафора.
То, что еврей мог быть Каином, Иудой, Шейлоком, Мехлисом или наоборот — Соломоном, Христом, апостолом, Мендельсоном, Эйнштейном — как мы видим и в прошлом, и — увы, в ХХI веке — мало что меняет в проявлениях бытового или государственного антисемитизма, разве что в иных странах Запада евреи, можно сказать, в массе перешли порог ассимиляции, но и это, как в гитлеровской Германии — не гарантия возможных микрохолокостов. Остановимся на том, что Библия и еврейство — удачные или не совсем прививки Востока к разносторонне произрастающему и в минувшие более двадцати веков давшему столько замечательных плодов древу жизни Запада.
Обзору многопланового проникновения Востока в мир Запада, анализу влияния в различных сферах может быть посвящена даже не обширная монография, сборник исследователей специалистов в различных аспектах этой темы, но, возможно, целая энциклопедия. Ограничусь личными соображениями на этот счёт, которые могут показаться безосновательными, парадоксальными, поверхностными, впрочем, как и наверное, многое на предыдущих сотнях страниц. Ещё раз: Библия была определённой антитезой плебейскому "хлеба и зрелищ", и какая-то и нынешняя грань увлечения Востоком как экзотикой, — из разряда тех же "зрелищ". Комфортные путешествия в Японию, лекции "преподобного Муна", экстаз в сектах кришнаитов или пресловутой "аун сенрике", сувенирные безделушки…
Подлинные сокровища духа — культура чуждого народа, и со временем и таким образом Восток не мог не очаровать тех, кто способен по-настоящему воспринять истинную поэзию — в широком смысле. Античность — пожалуй, "полувосток" — пробудила эпоху Возрождения и как отозвалась у Пушкина во многих его стихах. Равно, как и Коран — в иных сурах "какая поэзия" — слова поэта. Отголоски Востока — в произведениях Гёте, и с каким наслаждением поколения читателей внимали "Тысячи и одной ночи", индийским эпосам, китайской и японской поэзии глубокой древности и средневековья. В наш быт вошли элементы материальной культуры Востока: зонтик, веер, женские шаровары, чай, пряности, ну и татуировка, наркотики…
Однако для понимания глубинного влияния Востока, думается, стоило бы мне вернуться к тому образу — символическому — Самосского туннеля, о котором говорилось в самом начале книги.
Прорывающимся к Истине с Запада показалось было, что разум, научное постижение мироздания, отбивая "породу" невежества и неведенья заблуждений и сомнений, — ускоренными темпами приближаются к сокровенному храму Истины. Но, наверное, век-полтора назад великие мыслители Запада, у которых смутное недоверие к путям Запада перерастало в разочарование в прогрессе науки и техники, как, например, у Льва Толстого, пыталось обойти западные прорывы в мироустройство и со стороны Востока понять, по крайней мере, место и значение человека во Вселенной. Недаром Лев Толстой в "Круг чтения" включил ряд изречений Конфуция, Лао Цзе, буддистского "Голоса безмолвия", Джаммапады, Рамакришны, Ле-Лун-Ю, арабские поговорки.
Собственно, всё сводится к тому, как и в Библии, чтобы в любой момент существования, в горести и счастье — человек не забывал о своём высоком назначении — быть — уже снова по монадному — максимально совместимым — со своими близкими, со своим народом, с Землей, со вселенной, и, если человеку Запада понять это возможно разве что умозрительно, то для человека Востока — в этом его духовная основа, что, впрочем, не исключает ненависти, жестокости, дикой жертвенности, презрения ко всему непонятному и чужому, но всё это, можно сказать, естественно, как допустим естественна сущность хищного зверя, волка — только таким его создала эволюция живого для того, чтобы этот вид мог продолжаться насколько возможно. Но постепенно из волка человек выпестовал собаку, чья преданность и готовность служить своему хозяину, лучше сказать божеству — на собачьем уровне — беспредельна.
И всё же сегодня Запад агрессивно не хочет и не собирается сдавать свои позиции, и Восток настороженно относится к той соблазнительной заразе рацио, которая наступает с Запада… Козыри Запада: порой сенсационные открытия науки — от микромира до немыслимо отдаленных галактик, от — в самом деле возможности проблесков жизни на Марсе, — значит такое возможно во вселенной, не только на нашей планете, до — подкрепляемых экспериментами гипотез об основах феномена памяти. И, главное, всё это неопровержимо, доступно пониманию, достоверно, и в той или иной степени воплощаемо в рукотворный мир, служащий человеку, его жажде познания, комфорту, удовольствию.
А Восток… Нет, такое разделение мира человеческого весьма условно, чрезвычайно разнородны и Запад, и Восток, и куда тяготеет, скажем, Латинская Америка, Африка, да и Россия… А тут ещё непрерывно возрастающая, можно сказать, качественная дисперсность личностей, то есть, как уже отмечалось, индивидуализация — и физиологии, и психики — "от пчелы до гориллы" — по Шовену, по мере становления на более высокой ступени эволюции живого, — тем явственнее у людей, чем сильнее уровень цивилизации данного этноса, верней, чем больше возможностей реализации потенции способностей, выявления особенностей характера, склонностей души.
И, возможно, подобно гипотетическим или действительным "блуждающим генам" что-то "западное" бродит в душе человека Востока, некоторых его представителей, так же и наоборот — мироощущение, свойственное гражданину Востока, прорывается у того, кто вроде бы должен по духу принадлежать Западу. Всеохватные информационные щупальца нынче могут на свете дотянуться едва ли не до любого человека, к тому же сравнительная лёгкость миграции позволяют самореализоваться невзирая на ориентацию изначальную духовной основы, преимущественно западной и особенно восточной при сохранении последней этой своей доминанты. Вносят свою лепту в конвергенцию участившиеся смешанные браки, облегченность ассимиляции не на родине.
Что касается собственно меня, то я скорей всего всё-таки человек восточный. Сужу об этом, вспоминая и анализируя прошедшие годы, можно сказать, почти всю жизнь свою. Довлел ли в душе архетип моих ближневосточных предков, или советская действительность тому способствовала, хотя в России всех эпох бывало достаточно искони несчастливых, бунтарей, отшельников, воинствующих раскольников, мучеников и предателей. В чём же заключалась, чем характерна моя "восточность"? В казалось бы взаимоисключающем — покорность судьбе и непокорность власти земных правителей — больших и малых, проще говоря, моих начальников — сверху донизу. В известной формуле "Богу — богово, кесарю — кесарево" — второе в плане духовного подчинения, а не законопослушания в добросовестном выполнении обязанностей — как мастера на заводе или сценариста по договорам, — напрочь исключалось. А Бог — разумеется не в религиозном ключе, но как следование свободе внутренней, опять же — чутко внимающей, пусть неосознанно высшим велениям Окина, направляющим, выражаясь выспренно, на путь истинный — высокого назначения человеческой монады.
Впрочем, грешно примазываться к определённой нации, религии, политической партии, как к носителям тех качеств, что по крайней мере декларативно признаются присущими чему-то ангелоподобному. И если мне лично, может быть, по-родственному ближе и симпатичнее Восток, то справедливости и объективности ради, как, скажем, у неординарной личности, у обобщенных, и неизбежно при этом огрубленных, образов Востока и Запада можно выявить характерные черты — и положительные, и отрицательные. Мне представляется, что Восток в обиходе более неискренен, коварен, как ни странно покажется — безжалостен; Запад — слишком прагматичен, циничен, непредсказуем не в лучшем смысле. Кажется, о достоинствах Востока и Запада говорилось выше, возможно, недостаточно.
А "им не сойтись никогда" — в русском переводе, не знаю, как в оригинале, понимается такое "сойтись", но у меня ассоциация с тем, как "сходятся", если не боксёры, то допустим шахматисты или лучшие хоккеисты. Кто сильнее в тактике и стратегии? Не иссякает ли наступательный порыв Запада? Не заметно ли симптомов неизбежной творческой импотенции — это сильно сказано, но известно, что например для учёного-физика, для шахматиста, как и для футболиста или гимнаста наступает тот пик зрелости мышления или физической формы, после чего неотвратим спад. Панацея ли здесь смена поколений — ведь и по Льву Гумилёву и целые народы впадают в немощь, апатию?
Но как не напомнить, что после выхода в свет Шпенглеровского "Заката западного мира" наряду с захватившей Европу коричневой чумой, рождались творенья Томаса Манна и Карела Чапека, Норберта Винера и создателей квантовой физики — надо ли подробно перечислять — чем обогатилась "третья спираль" со стороны Запада; правда, ежели итоги сравнительно мирного двадцать первого века окажутся намного скромнее и даже технический прогресс себя исчерпает, тогда, может быть, настанет звездный час Востока…
Неизбежность разобщенности?
В мае 2005 года я с женой был в Санкт-Петербурге гостем моего давнего знакомого с середины прошлого века, приятеля Александра Шевчука. Война застала его, моряка, на "арендованной" после финской войны Советским Союзом территории на полуострове Ханко, и в каких только смертельных переделках Саша Шевчук не побывал все долгие военные годы. Нельзя сказать, что и после войны судьба так уж благосклонна. Труженик, и в овладении словом — не для того, чтобы сделаться преуспевающим во всех отношениях литературным профессионалом, как его ныне покойный брат Василий, почти украинский классик советской поры, а чтобы и стихи и особенно проза "были погуще", как можно полней отражая действительную жизнь, свидетелем которой Александра Шевчука поставила эпоха. В одной из частей книги, в главке "О любви" я цитировал одну из минизарисовок из подобных выразительных миниатюр, собранных в компактном своего рода "Избранном". На этот раз недуги одолели моего друга, и только многоплановое прошлое, воспоминания согревают его душу…
И — во время вдохновляющих прогулок по этому городу на небольшой книжной раскладке увидел "Самопознание" Бердяева, купили, и уже дома начал читать, и как в молодости, в девушек, о чём уже приводилось сравнение, влюбился в человека, в родственную как почувствовал душу — а в родных — родителей, детей, братьев, сестёр и влюбляться не надо — естественно заложено изначала, хотя заголовок перед этими страницами говорит об отклонениях, да ещё каких и в этой сфере человеческих отношений.
Спустя три-четыре десятилетия я, как и Бердяев на рубеже двадцатого века, ходил по тем же киевским улицам — Кругло-Университетской, где был дом его семьи, Владимирской — от университета до Софийской площади, мимо дома, где я прожил не одно десятилетие. Но в таком сопоставлении контрапунктом врывается то, что особенно понимаешь бродя по северной столице: "весь Летний сад — Онегина глава, о Блоке вспоминают острова, а по Разъезжей бродит Достоевский" — из Маршака — и ещё, и ещё — исторические пласты веков и даже десятилетий — как сравнивать тех, кто шагал по тем же улицам и — нынешних? Но есть и несоизмеримое: Пётр, Пушкин, 1917 год и…
На страницах "Самопознания" не просто мелькают множество имен, как и в моей "Ранней ягоде" — и отдаленных тысячелетиями, и современников, с которыми встречался не мимоходом, причём ряд личностей возникают — и там, и здесь, у меня. Но, и тут-то главная несоизмеримость — в полноте и серьёзности, углубленности изучения духовного наследия, проникновения в его суть — сравнительно с моими дилетантскими наскоками. Тем более это относится к личному общению — выборочно — с Плехановым, Луначарским, Сергеем Булгаковым, Флоренским ( в Третьяковке проездом через Москву в мае — запомнилось и "Два философа" кисти Нестерова ), Богдановым, Мережковским, Струве-старшим, Андреем Белым… И, кроме того, менее известные, вовсе неизвестные и специалисту-культурологу, однако оказавшие заметное влияние на формирование мировоззрения, искания Бердяева…
Мне в жизни не довелось общаться накоротке с личностями такого калибра, но роднит меня с Бердяевым — я бы сказал — личный подход к каждому — будь то Платон, Карл Маркс, Достоевский или Мережковский — по степени созвучия взглядов на сущность миропорядка — у меня начиная с бесконечно-малых частиц, для Бердяева — преимущественно в гуманитарной сфере, однако и характер данной личности, как в общении с любыми людьми, в какой-то мере интуитивно вызывает симпатию или антипатию, и велик соблазн подкрепить такое отношение разумными аргументами по испытанным критериям.
Меня также нередко ставят в тупик высказывания или соответствующие поступки людей, вроде бы несовместимые с элементарной логикой или хуже того — с элементарной порядочностью. Можно быть в этом плане беспощадным к былым или действующим кумирам толпы, властителям дум, по возможности объективно оценивая их достижения и заблуждения, но и тут у меня иной подход, обусловленный возможно преобладающей "восточностью" моей натуры.
Бердяев пришёл, я бы определил, — к радикальному христианству, к такому религиозному мироощущению, которое максимально гармонизирует межчеловеческие отношения, делает их бесконфликтными, верней — если соотносить с сообществами высших животных, когда сложность взаимоотношений не всегда безоблачна, но до конфликтов кровавых, как правило, дело не доходит, существует презумпция благоприятного существования особи под эгидой сородичей и выработанного естественной эволюцией комплекса оптимальных правил сосуществования. Библия, — и Ветхий, и особенно Новый Завет, и не только они в развитии человечества определяют такие правила в рамках "третьей спирали", а это, увы, совсем не тот императив, что постулируется генетическим кодом. Для меня законы "божеские" низведены до законов человеческих, пусть наиблагих, но слишком далеко зашла свобода выбора у гомо сапиенс, индивидуального выбора и эгоцентрической же направленностью — более бессознательной, нежели осмысленной.
И, если принять отношение этого философа к людям прошлого и настоящего, как к монадам — нестабильным изотопам, отличающихся лишь периодом полураспада, то есть по аналогии — духовного потенциала — от сиюминутного до многовекового, то опять же по аналогии с физикой — никакие силы не могут изменить такое состояние и бытие монад, а для людей малые и грандиозные "чернобыли" плодят как раз нестабильные нравственно "индивиды", и тут, думается, ничего не поделаешь. Для Бердяева, западного мыслителя, это невыносимо, так же, как, скажем, для Паскаля: знать и до каких высот доходит дух человеческий и до каких бездн подлости, жестокости, бездушия — но — вследствие ли исключительно безверия в то, что именуется Богом?..
Меня от подобной трагической растерянности и ухода в религию возможно предостерегла моя некоторая "восточность", по-иному ощущая взаимосвязь с миром сущим. Монадное виденье миропорядка на всех уровнях позволяет, мне кажется, более отстраненно разобраться в мотивах эволюции человека с древнейших времен, включая те особенности, что вытекают из вмешательства в наше существование "третьей спирали", основанной на взрывном характере возможностей самореализации каждым индивидом. И этот разброс, эта мешанина и субъективность анализа действительного положения вещей и ухода от тупиков цивилизации — бросала Николая Бердяева, как уже говорилось, к социалистам, революционерам — пока не настало определённое утешение под благими небесами христианства.
У меня также мировоззрение менялось с годами. В "Дополнении" к "Ранней ягоде" которое готовлю — мои стихи и тому подобное с конца сороковых годов, когда завершался жизненный путь Бердяева, нет и следа общих размышлений о миропорядке и человеческой несправедливости — всё в конкретике образной, и абсолютный атеизм, при котором диалектический материализм — тогдашняя официальная идеология — был схож с машинальным следованием религиозной обрядности в каком-либо католическом государстве. И с годами вызрело убеждение в приоритете "идей" в мироздании, что в некотором смысле сопрягается с крайне мистическим мировосприятием, однако у меня или для меня начисто исключается сверхъестественность, такая воля того, что представляется Всевышним.
Хочется попутно отметить, что, как следует из "Самопознания", — немалую роль в дружеских отношениях, формировании мировоззрения Бердяева играли евреи, что не противоречило вероятно отрицательному отношению к беспринципным большевикам той же национальности. Возможно, то есть допускаю, что в первых Бердяева привлекало то глубинно-гуманистическое, что нашло отражение и в Библии, включая Евангелье, и в жизни еврейского народа в диаспоре.
Очень привлекает меня в автобиографичном произведении Бердяева не только история эволюции его духовных, философских, в какой-то мере проповеднических устремлений, но и бесхитростный, невычурный рассказ о своих родных, привязанностях, вкусах, привычках; то, что несколько эпатажно звучало у Кардана, полуиронично у Монтеня, откровенно у Льва Толстого, у Бунина в "Жизни Арсеньева", в заметках Пастернака о своих юных годах, отчасти у Набокова в "Других берегах", вероятно и у тех западных авторов, мною не читанных. Наверное то же вполне искренне и передающееся без посредничества слов — в музыке Баха, Бетховена, Шуберта, Шостаковича — наверное, в этот перечень можно добавить имена художников, артистов, Бенвенуто Челлини и Норберта Винера, да и выше упомянутого моего друга Александра Шевчука. Возможно, таким образом косвенно оправдываю и личные пассажи в своём интеллектуальном дневнике.
Честно должен признаться, что философские построения Бердяева, как аспект экзистенциализма, и это направление в философии, да и другие философские системы — для меня, как говорится, тёмный лес. То есть какие-то существенные моменты таких мыслительных построений ухватываю, впрочем, продолжаю думать, что приверженность к тому или другому мировоззрению определяется изначала всем комплексом интеллекта — личного, характера, отчасти судьбы, окружения, как и к религии, и вызревает по мере духовного развития личности — и у Бердяева, и, смею заметить, у автора этих строк. А неизбежность разобщенности и в этой сфере "третьей спирали" — благо или нет — скорее данность такой эволюции человечества.
Железный век
Становление человечества, вида гомо исчисляется сотнями тысяч лет; бронзовый век длился три тысячи лет и столько же прошло с эпохи зарождения железного века. Орудия труда и войны на основе железа служили надёжнее бронзовых, и с развитием новых технологий делались всё доступнее, незаменимее в инженерных сооружениях, в быту, в таких например вещах, как стрелка компаса, пружина часов, сабля. В начале книги подробней рассказывалось о различных сплавах железа, а также бронзовых — и сегодня: о том, как ряд почти неведомых ранее металлов включаются ныне в необъятный рукотворный мир.
Притом и в начале ХХI века железо сохраняет свои лидирующие позиции, правда, с учётом природного недостатка — ржавения при контактах с водой. Защита от этого — или разного рода покрытия или благодаря легирующим добавкам создание нержавеющих стальных структур. Метафорическое "железный век" — как уход человечества от безоблачного "золотого века" — в эпоху падения нравов, расцвета пороков, войн "всех против всех" — мелькает в морализующих сочинениях разных авторов прошлого. Продолжив эту аналогию отметим именно то, что, в отличие от благородных металлов и даже бронзы, железо ржавеет, что чревато обращением изделий из него в прах. В развитие той же метафоры — "ржавчина" индивидуализма, эгоизма, враждебности к ближним и дальним, разобщенности людей — разъедает, может быть, с эпитетом катастрофически — и отдельные сообщества людей и возможно с разных сторон человечество в целом. Как же можно предотвратить это всемирное "ржавение"?
Будем эксплуатировать аналогию с железом до конца — уберечь вид гомо сапиенс прикрывая возникновение нравственной "ржавчины" религией или законами — или — пытаясь создать "нержавеющие" общественные структуры?..
И эти "легирующие" вкрапления в общечеловеческую структуру, препятствующие возникновению и разрушительному действию антигуманистической "ржавчины" — личности, душа которых нацелена на — не подберу иного слова — человекоподобие в самом высоком смысле, близкое к подлинному чадолюбию — когда родители стремятся не только, чтобы их дети не нуждались в хлебе насущном и сопутствующим, но с учётом их способностей, характера способствовали максимально-возможному интеллектуальному развитию; чтобы такие категории как честь, человеческое достоинство, порядочность, сострадание были неколебимыми при любых жизненных коллизиях.
На страницах этой книги рассказывалось о тех, к кому вполне приложимо заявленное выше: Будда, Конфуций, Моисей, Христос, Паскаль, Моцарт, Пушкин, Бердяев, мать Тереза, Андрей Сахаров… Как говорится, далеко не полный перечень и тех, имена которых достаточно известны в мире, и многих тысяч подвижников, праведников, может быть, в большинстве безымянных, разве что память о них сохраняется у потомков, их окружения. Но внимательный читатель вправе припомнить, как неоднократно я открещивался от моральных оценок происходящего в популяциях гомо сапиенс, так же, как скажем, в стаях животных, ульях, муравейниках, водной стихии, микромире или звёздной галактике.
Да, абстрагируясь от категорий добра и зла, вместо этого старался руководствоваться монадными принципами совместимости монад в сигмонадах, выживания их в зависимости от внешних и внутренних факторов. И вроде бы аналитически подходя к дальнейшему существованию человечества, как я это понимаю или чувствую, предлагаю в модели всечеловеческого сплава как сохранения его от порочной — этот комплекс достаточно определён и фольклором, и религиями, и философами, и другими составляющими "третьей спирали" — "ржавчины" — количественно и качественно активные включения "легирующих" личностей высокого или высочайшего духовного, нравственного уровня. И, в заключение, хочется надеяться, что и эта книга станет одним из таких "легирующих" атомов в неопределённых судьбах моих собратьев.
Числа и принципы
В первых частях этой книги рассказывалось о туннеле, сооруженном на острове Самос — много или — если сравнивать с человеческой историей — не так уж много веков назад. Нас может восхитить такое инженерное достижение древних, но, скажем, без особых восторгов коротает недолгий путь пассажир поезда в туннеле под Ла-Маншем, хотя по всем параметрам науки и техники это сооружение в сотни, тысячи раз превосходит туннель на Самосе. Впрочем, масштабы, позволю себе высказаться — монадных соотношений — не очень то поддаются "числам". В какой иерархии монадной и на какой ступени, допустим, молекула выше, и на сколько — атома, вирус — достаточно сложной органической молекулы, попугай — бабочки, дебил — попугая, гений — дебила?..
Количественная информация в мире живого воспринимается интуитивно: оптимальная величина стада, отпочкование части улья при превышении порога перенаселенности, самец одного из видов медведей в Северной Америке метит деревья в своей как бы приватизированной зоне обитания — чтобы сородичам не повадно было схватиться с хозяином — трётся затылком о ствол, демонстрируя таким образом мощь тяжеловеса. Наверное, и муравей в наших лесах не станет пробовать утащить в муравейник даже спичку, или стая голодных львов напасть на слона. Сходу оценивают весовые категории при встречах и разнопородные собаки, если, конечно, не разнополые. Но генетически отработанные интуитивные критерии "много — мало" для благоприятного существования вида гомо уже оказались недостаточными.
Математика, символически представленная на страницах этой книги в расширительном понимании как "число" невероятно стремительно эволюционировало со времен Пифагора и "третьеспиральной" составляющей общечеловеческого существования, достаточно хотя бы взглянуть на формулы, приводимые Норбертом Винером в книге о кибернетике, предназначенной чуть ли не для массового читателя. Следует отметить, что в природе именно "числа" в масштабах пространства, времени, квантов энергии, соотношения материальных субстанций, разумеется, в зависимости от структуры любой монады — атома, галактики, кустика земляники, пчелы и улья и так далее — определяют саму возможность более или менее устойчивого существования любых монад.
Ранее уже говорилось о математизации, особенно в новое время не только так называемых точных наук, но и отчасти гуманитарной сферы. Полагаю, что под знаком "числа" возникло и стремление к классификации, систематизации можно сказать всего на свете, как это, может быть, впервые отчётливо обозначилось у Аристотеля. Правда, здесь вступает в свои права основополагающая составляющая монадологии — совместимость частей в целом. Живая природы показывает нам поразительные примеры совместимости кажется несовместимого — утконос — млекопитающее, откладывающее яйца; симбиоз совершенно разных видов растений или животных, своего рода сигмонады, сверхзадача у которых, — выявление новых возможностей жизни каждого партнёра.
Беру на себя смелость предположить, что такой же духовной сигмонадой, объединившей разнородные элементы по монадным же принципам во имя долгосрочного и прочного бытия — возможно и впервые в человечестве стала Библия, Ветхий завет; Новый завет ближе к традиционной, с позволения сказать, документальной мифологии, зато Магомет для Корана умело использовал Библию, не брезгуя явным плагиатом. Стоит ли доказывать, что совместимость внутри единой духовной монадной структуры — будь то картина Рафаэля или Босха, "Путешествий Гулливера" или "Анны Карениной", "Страстей по Иоанну" Иоганна Себастьяна Баха или седьмой симфонии Шостаковича, не говоря уже о таблице Менделеева и теории относительности. И, если не всё или далеко не всё упорядочено в нашем моделировании микромира, как, к примеру, в ботанике, или в астрофизике многое остаётся неясным, то — тем более добавлю — в биологии — пока чересчур сложные задачи задаёт нам природа.
А что касается философии и философов… Изначала, мне кажется, она была где-то между "вот каким я вижу мир и человека в нём" и "я в это верую"; для меня лично, в общем, таковой и осталась; и так же, как с детства стихи сочинялись сами собой, безо всякого напряжения, как вероятно бывает у профессионала, что никоим образом не сказывается в конечном счёте на их достоинстве, лишь бы это напряжение не превратилось в то, что Гейне называл "высиживанием" — не уверен, что перевод этого слова вполне адекватен, но ясно — что имеется в виду. И на предыдущих, и на этой странице записываю то, что вдруг приходит в голову — из глубины мозга, души или Окина — но похоже всё это совместимо как отражение моей личности.
И в который раз должен признаться, что ряд философских систем, особенно двадцатого века, но и некоторых прежних, Гегеля — не, скажем, в его "Эстетике", так же, как уже упоминаемые вершины и даже не сверхсложные вершины высшей математики, квантовой механики, модерной музыки, заумной поэзии, картин абстракционистов для меня нынче, может, вследствие старческого консерватизма восприятия непривычно, лучше всего обозначить изначальным значением слова "непостижимо". Но ведь и представления о философах былых веков я черпаю, что называется, как правило из вторых рук, весьма поверхностно, и может быть вывожу их мировоззрение из сложившегося представления о том, какие они личности, но не наоборот, что было бы логичнее, вернее, но разве не так мы предполагаем — как смотрит на мир, что отражается в мыслях и поступках — тех наших родных, близких, знакомых? И примерно подобным же образом хочу коснуться замечательного человека, в которого ненароком, полуслучайно встретившись в книге мимолётно влюбился, как бывало в молодости в какой-то момент в девушку, которую только встретил, а то и прежде не замечал…
Но до того — о моём отношении к числам почти в буквальном смысле, где-то на подходе к небезызвестной и у многих почитаемой магии чисел. Прежде всего, это относится к датам, в частности, когда заходит речь или вспоминаешь — сколько лет прошло с такого-то года, делаю обратный отсчёт — а что было в моей семье, моих, выражаясь нынешним жаргоном, предков — за столько же лет до этого года? Как-то подсчитывал — когда нашей семье, то есть мне, жене, сыну и дочке исполнится в сумме сто лет, а сейчас уже приближается двести — доживу ли? И аналогично — за 78 лет до моего рождения — ещё был жив Гоголь, ещё не было Крымской войны, и — пробовал ли что-то писать будущий автор "Севастопольских рассказов" — это ограничиваясь Россией. А ещё столько же, и ещё два раза столько — начало ХVII века.
Юный Декарт, неистово увлеченный математикой — ещё не покидает Париж, не скитается по свету, вернее больше всего — по городам Голландии, где обитает с 1729 года. Бенедикт Спиноза рождается три года спустя. Его предки тоже перебрались в Голландию с Пиренейского полуострова, но не по доброй воле, а во время — не первого и не последнего — изгнания евреев из земель, где они нашли диаспорное пристанище.
Если я верно понимаю пантеистическую основу воззрений Спинозы на идею Бога как действующую причину миропорядка, всего происходящего на свете именно так, как мы чувствуем и осознаём, то это вполне созвучно моей монадологии по существу, и аналогичные представления, если отбросить словесную шелуху, просматриваются в ряде не только философских, но и кажущихся религиозными, особенно восточными по происхождению концепций мироустройства. Но для меня Спиноза прежде всего — образец свободомыслия — не знаю, насколько выразительно в других языках звучит это слово, это понятие. В этой связи можно отметить, что Декарт воздержался от публикации одного из главных своих сочинений в 1632 году — это год судилища над Галилеем и год рождения Спинозы.
Со времени рождения Книги с большой буквы, на протяжении веков ряд толкователей Библии воплотили свои комментарии в талмуде, в так называемой Устной Торе, эти толкования в значительной степени определяли жизненные принципы и многоплановую обрядность еврейских общин в диаспоре, и эти мудрецы нередко не оставались безымянными. Юный Барух-Бенедикт в свои двадцать лет также посягнул на собственное понимание Библии, и "в 1656 году, — как сказано в биографической справке, — за свои еретические воззрения, Спиноза был предан проклятию и отлучен от еврейской общины". Но не только правоверные евреи, а и картезианцы — ярые поклонники Декарта, кстати, как и почитающий его Спиноза, и представители христианского духовенства в 1676 году обратились к правительству Голландии с тем, чтобы автора внесли, как спустя три века в СССР в "черный список" запрещенных для публикации. Между прочим, как раз в те же семидесятые годы двадцатого века и моя фамилия попала в такой негласный список, чему имеются явные доказательства. И, уже не о себе, но к счастью технический прогресс прошлого века мог породить такую штуку как самиздат. Да и во времена Галилея и Декарта то же сочинение Коперника, отчасти замаскированное как гелиоцентрическая вместо геоцентрической модель мироздания, облегчающая астрономические вычисления, произвело революцию в представлениях о мироздании.
В сущности в каждой философии, как и в религии, если не доминирует, то весьма силён импульс веры, однако индивидуализированный — я вижу мир и человека такими вот; а вам вольно принять эту веру, стать под мои знамена, пусть не вполне соглашаясь со мной абсолютно во всём. Впрочем, не так ли разветвляются и религии — от многочисленных устойчивых конфессий до экзотических сект. Принципиальная разница в том, что, может быть, с Декарта, Лейбница с их, можно сказать, математическим мышлением, философия, некоторые её направления, свою внутреннюю убежденность в том, что именно они обладатели чудесных очков, через которые многое видится в истинном свете, заключают родственный союз с наукой, с "числами" — в расширительном понятии — включая логику, как у Гегеля или ранее у Канта, современника Спинозы, надолго его пережившего.
Попутно и такое соображение: у Спинозы, может быть, впервые совершенствующееся в течение веков духовное оружие толкователей Библии, предназначенное лишь для внутреннего употребления, сделалось неотразимым в сокрушении того, что препятствует архаически-консервативному. Этим оружием ещё с эпохи Канта, его друга Мендельсона особенно в Германии воспользовалось множество еврейских музыкантов, литераторов, учёных, вообще интеллектуалов, — на что звериное чутьё варвара — Гитлера, как и позже Сталина, и как не на одного правителя до того, ополчилось на эту угрозу стадному, не допускающему именно свободомыслия. Правда, и ортодоксальные евреи в этом плане бывали не лучше.
Возможно, свободомыслие в широком плане — дар свыше, талант особого рода в сочетании с другими талантами как подоплёка гениальности — Сократа, Лейбница, Свифта, Моцарта, Пушкина, Эйнштейна, Махатмы Ганди, Андрея Сахарова. Свободно, на "третьеспиральном" фундаменте античности или математики строили свои постулаты человековеденья и абстракции высшей математики Монтень и Эйлер. Никакие закостенелые догмы не стесняли Ницше и Нильса Бора — и так может быть представлен микромир или род людской — и кто докажет обратное. Здесь уместна оговорка: почуяв исключительную роль свободомыслия в "третьеспиральном" развитии нашего брата, эпигоны особенно в новейшее время наводняют информационный простор экстравагантными, эпатажными мыслишками, которые на ура принимаются очарованными феноменом всеохватывающей нынче моды, этого феномена "человека завтра", о котором ранее шла речь.
Но как отличить "безумную идею", что в контексте высказывания Нильса Бора может оказаться и приближенной к истинному положению вещей — от, можно сказать, бреда сивой кобылы, что для ниспровержения не требует чрезмерного скептицизма от достаточно эрудированного специалиста в той или иной области, хотя бывает — и об этом говорилось — консерватизм мышления сродни религиозному догматизму не даёт прорваться и впрямь потенциально верной "безумной идее". Многое из вышесказанного — пояснение того, что я так же вправе считать себя философом, как заядлый путешественник — географом, и я, переводя в свободное повествование пережитое и отобранное, как-то выстроенное причудливо — на долгом жизненном пути разумом, душой, повторю — рассматривать это произведение, мой интеллектуальный дневник можно как своего рода документ эпохи — как человек этого времени понимает происходящее в мире, движущие силы процессов с незапамятных и непостижимых глубин времени и на грядущее.
"… Усовершенствуя…"
"… плоды любимых дум" — уже вспоминалось Пушкинское, равно как и "служенье муз не терпит суеты", но бывает, что нахлынет "…. то благодатное расположение духа, когда мечтания явственно рисуются перед вами и вы обретаете живые, неожиданные слова для воплощения видений ваших, когда стихи легко ложатся под перо ваше и звучные рифмы бегут навстречу стройной мысли". В "Египетских ночах" импровизатор замечает, что "всякий талант неизъясним", в том числе того, кто способен вызвать вдохновенье так же легко, как мгновенно заснуть или с первого взгляда влюбиться.
Но эволюция творчества, как и эволюция вообще чревата, так сказать, революциями — происходит как правило, неравномерно, рывками. Мы знаем, что на одном, как говорится, дыхании, в считанные если не минуты, то часы — рождались сонаты Моцарта, песни Шуберта, лирические шедевры Пушкина, Блока, рисунки Пикассо, но — как нескоро творилась "Тайная вечеря" Леонардо да Винчи, Репинские "Запорожцы", Девятая симфония Бетховена, "Евгений Онегин", "Анна Каренина", и сколько при этом было эскизов, набросков, черновиков, переработанного, отброшенного…
Нельзя сказать, что я эти годы писал свою "Раннюю ягоду" второпях, правда, интеллектуальный дневник, как и любой дневник под эгидой регулярной отчётности — о том, как проходит жизнь и твоя, и всего, что тебе небезразлично, и какими размышлениями это сопровождается. И перечитывая такой дневник, с досадой отмечаешь, что в чём-то ошибался, что-то переоценивал или недооценивал, и новая информация опровергает или подтверждает изложенное ранее. Продолжая разнообразное чтение, я пристрастно выискиваю то, что, как говорится, льёт воду на мою мельницу.
Верней сказать, то что будучи узнанным ранее, могло бы дополнить мои рассуждения, укрепить аргументацию по той или иной проблеме, или хотя бы несколько расширить изложенное. Например, об истоках "третьей спирали". Слово зоологам, этологам. Иные подвиды птиц, животных, чей ареал в течение какого-то, понятно, достаточно длительного периода, оказался отдаленным от былых сородичей, физиологически даже не всегда отличающимся и, вследствие почти полной схожести не отвечающим критериям подвида, — уже не понимают "языки" — специфические звуковые сигналы друг друга из-за их трансформации за ряд поколений, а у одного из видов обезьян заметно сместились и внутрисемейные взаимоотношения.
Что уж говорить об этносах, массовых переселениях целых народов в былые исторические и наверное доисторические эпохи. Всё тут так запутано, что ни анализы ДНК, не группы крови, ни сравнительное языкознание, ни археологические находки, ни характерные черты внешнего облика, ни даже цвет кожи не дают внятных, достаточно исчерпывающих ответов на вопросы формирования и миграции бoльших или меньших этнических групп, смешении их в нечто относительно однородное. Насколько я могу следить за материалами на эту тему в нынешних средствах массовой информации, появляются надуманные, спекулятивные, порой я бы сказал бредовые — даже с точки зрения не специалиста, но мыслящего гражданина гипотезы, вызывающие порой дискуссии; замечу, неплохо, когда аргументирует настоящий учёный, вдобавок настроенный в данных случаях иронически.
Другое дело — многоплановое обоснование предположения, в частности, подвергающего сомнению вроде бы явное разделение человечества на три расы — грубо говоря — белую, желтую и черную — по цвету кожи, или монголоидов, европеоидов и негроидов; опять-таки не совсем по-научному. по этой теории изначально возникли лишь две расы — одна из которых на Востоке. Вторая раса породила ответвление чернокожих исключительно на африканском континенте, как более приспособленных к климатическим условиям. Для меня эта теория привлекательна тем, что оправдывает изначальное глубокое различие мировосприятия Востоком и Западом, человеком Востока хоть в сотом или тысячном поколении и — человека Запада, о чём шла речь на ряде страниц этой книги.
Один из моих любимцев на страницах "Ранней ягоды" — Камилл Фламмарион. Не только астрономия и популяризация этой науки, но и попытки рассматривать "психические загадки" — телепатию, ясновиденье, предвиденье и тому подобное, как реально существующие явления, мимо которых не вправе проходить человеческое познание, наука, но и кое-что другое, оказывается привлекало его внимание. В частности распределение новорожденных по полу. На сотню появляющихся на свет младенцев — где бы то ни было — в целом примерно пятьдесят пять процентов мальчиков. Наверное, такое соотношение с учётом природных или характерных для вида гомо факторов оптимально для оптимального воспроизводства рода человеческого. Другое дело как природа это "вычислила" — так же, как продолжительность жизни каждого вида, среднего числа икринок у щуки или детенышей в семье слонов и всех вообще аспектов жизнеобеспечения, — путём ли эволюционной "обратной связи" или как я полагаю, по первичной "идее" данного вида-монады…
На основании проверенных повсеместно данных статистики учёные ещё в ХIХ веке пришли к выводу о малой вероятности отклонений от упомянутого соотношения полов при рождении. И — на тебе — для Парижа оно оказалось обратным. В чём же дело? И Фламмарион и тут подошёл к проблеме критически и докопался до первопричины странных статистических данных. Оказывающиеся в ситуации — по нынешней терминологии — "матери одиночки", они нередко ставили нежеланных новорожденных в положение подкидышей, в надежде, что добрые люди не дадут младенцам пропасть, но при этом всё-таки чаще избавлялись от девочек, а мальчики пока оставались неучтенными, воспитываясь втайне, у родственников согрешившей по тогдашней морали девицы.
Эту загадку было легче разрешить, чем — как это сблизились двойные звёзды и не сливаются в одну, и не разлучаются; но ещё непостижимей загадка тех явлений, которым посвящена целая книга из многих, написанных Камиллом Фламмарионом. Но в эту эпоху и ему должно быть представлялось, что одни и те же силы действуют одинаково в механике небесной и можно сказать — земной, в недрах звёзд и круговоротах планет и — в топках и рычагах локомотива. Макромир и микромир тогда ещё представлялись сопоставимыми, подобно лилипутам и великанам в путешествиях Гулливера. "Море большое" детский наивный эпитет, восхитивший Чехова, но то ли сказал бы Колумб, переплывающий океан. Не соотнося масштабы ещё гипотетического на рубеже ХХ века атома и дальней галактики, тогдашней "туманности" на звёздном небе, не догадываясь о неразрывности категорий пространства, времени, материи, энергии, — можно было полагать неосознаваемыми нашим мышлением разве что "загадки психики" — чуть ли единственными феноменами "области неведомого".
Но что могло или должно было измениться в нашем представлении о вселенной — с проникновением в глубины микромира с одной стороны и космоса с другой? Здесь наконец-то во всеоружии выступает "число" как залог не совсем хрестоматийного перехода количества в качество. Можно напомнить — что определяет "число" в созданиях природы: электронов в атоме, лапок у жука, лепестков у цветка ромашки, пчёл в улье, соска у свиньи, пальцев на лапах или на руках, или, как сказано выше — икринок у щуки и детенышей у слонихи. Но "число" как таковое пришло только к человеку разумному — я так утверждал, ссылаясь, в частности, на кошку, которая, если из пяти новорожденных котят оставить одного, вроде бы не замечает утраты остальных. Похоже я был не прав — потому что по инстинкту потомство для неё неразделимо — это нечто, на чём сосредотачивается материнская забота, о чём свидетельствуют пусть нечастые случаи "усыновления" детенышей совсем другого вида, и роковая выживаемость младенцев принимается как должное, как и сегодня, увы, в слаборазвитых странах, где процент детей, погибающих от голода и болезней довольно высок. Да так было и в сравнительно недавнем прошлом. "Нас было девять человек детей. Все мои братья и сестры умерли во младенчестве", — сообщает Гринев в "Капитанской дочке".
А способность считать, как выясняется, заложена в мозгу у некоторых птиц, животных, что подтверждается экспериментально. Более того, по крайней мере, в пределах до четырех происходит чёткая реакция не только на сигналы, воспринимаемые слухом, но и зрительные изображения — два или три пятна, отверстия. Этнографы поведали, как ведётся счёт в одном из племен, стоящих на низших ступенях цивилизации. Делаются отметки на пальцах рук, затем ног, когда же число предметов, подлежащих подсчёту, переходит десяток, к счёту подключается ещё один представитель племени, за два — следующий…. Ну, а мы с вами — допустим входим в комнату или в не очень заполненный общественный транспорт, где находятся пять-шесть человек, — определяем сразу сколько их, но когда уже двенадцать и больше — при надобности считаем по головам, иначе не получится. Благо во всех случаях жизни на помощь приходят абстрагированные числа.
Интересно, умели ли наши далёкие предки — сто, пятьдесят, двадцать тысяч лет назад — считать — своих детей или пальцы на руках, количество изготовленных каменных орудий, убитых недругов, хищников? Возможно какие-то учёные мужи знают, как доказать, что умели считать, или наоборот, догадываются на основе косвенных данных. Но уже те, которых мы именуем "древними", восприняли от Пифагора "числа" — с их магией и практическим применением, определили дробь приблизительного отношения длины окружности к диаметру, задали задачу: какое количество зёрен вправе именоваться кучей… А уж дорожки в неведомое среди нынешних математических джунглей доступны очень немногим посвященным.
Числа заполонили нашу больше или меньше цивилизованную действительность. Доходы, пенсии, цены, номера домов, квартир, машин, кодов, счетов, мест в поездах или кинотеатрах, сроков годности продуктов, процентов голосов на выборах, инфляции, расстояния в километрах, частоты пульса, размеров талии на конкурсах красоты, экранов телевизоров и так далее, и сколько сверх того для специалистов в той или иной области науки и техники. При этом — достаточно ли ясно понимаем, осознаём, скажем: насколько миллиардер богаче миллионера, или — Россия крупнее Эстонии по всем параметрам, или капелька воды по отношению к молекуле; или пчела "многоклеточнее" вируса — и главное — что следует из подобных количественных сопоставлений.
Число людей на Земле, клеток в мозгу, секунд за минувшие века новой эры воспринимаются отвлеченно, и если бы вдесятеро больше или меньше — как-то среагировали бы разве что на первый пример. Тем более, когда гражданину, нашему современнику между прочим доводят до сведенья, что кроме нашей галактики с наблюдаемым Млечным путём, в космосе насчитываются сотни тысяч или миллионы галактик, может ли он воскликнуть "ой!" и открыть от изумления рот? А ведь этих галактик не только великое множество, но — какие они разные! Из статьи на эту тему: "В туманности Андромеды несколько триллионов звёзд, в карликовой ( ничего себе — "карлик" ) из созвездия Печи не более нескольких десятков миллионов". Кстати, ранее отмечалось, что так же как Свифтовские лилипуты принципиально не могли бы существовать как люди, и галактик, в которых, допустим, всего-навсего миллион звёзд — как будто бы нет во вселенной, равно как и сверхмногочисленных, и звёзды — карлики и гиганты по космическим масштабам — также в определённых пределах — так действуют с позволения сказать монадные ограничители, — безотказно по отношению к любым монадам — от элементарных частиц до галактик, от вирусов до китов — в масштабах пространства и времени относительно статистического или динамического существования.
И структуры предопределены — и у атомов, и у галактик: то с сердцевиной Млечного пути, то спирально закрученные, то между ними нечто наподобие мостика — однако и не соединяются, и не разбегаются, хотя — непонятно почему — так называемое "красное смешение" у этих соседок по космосу различно. Но это — одна из космических загадок, и несоизмеримость "чисел" микро и макромира заставляет учёных подозревать, что в галактических масштабах выявляются иными категории пространства, времени, материи, энергии, отсюда и физические законы иные, как в микромире относительно земных, доступных нашим органам чувств сущностей.
Заблуждения и прозрения
А вообще-то — не заблуждаюсь ли я? То есть, если всё, что включено в мою монадологию или как-то соотносится с нею — на сотнях предыдущих страниц — фантазирование на заданную себе самому тему — ради Бога, но ежели и впрямь — всерьёз… Спросите у человека по-настоящему религиозного: а, скажем, Библия или Коран как абсолют достоверности и истинности — всерьёз? И как бы посмотрел на вопрошаемого учёного физика: а теория относительности или квантовая механика — всерьёз? То есть так же как, скажем, число — или вращение Земли вокруг Солнца? Автор в какой-то части "Ранней ягоды" не упустил возможности потолковать и об этом трансцендентном числе, но и после того, как найдены многие миллионы знаков после запятой, есть ли гарантия, что это число в принципе не может быть конечным? И насчёт вращение нашей планеты отчего-то по эллиптической орбите, когда Солнце находится не посередине, а в одном из фокусов эллипса — известно ли — каким образом Земля и так сформировалась, и очутилась на такой благоприятной для возникновения жизни орбите, и благодаря наклону земной оси происходит смена времен года и в северном и в южном полушарии — надо ли говорить — что это значит для всего живущего на пяти континентах…
Не иначе — неисповедимы пути провидения, или напротив — и в этом твореньи ни для каких заблуждений не было ни места, ни повода, однако вслед за Тейяром де Шарденом, развивая эту мысль, далеко зайдём… А тема этой главки — для начала — заблуждения, вообще и применительно к данной рукописи или книге. Давненько на этих страницах не мелькали цитаты из "Толкового словаря" Даля, и как раз пришла пора, здесь именно уместно углубиться в дебри языка и многоликость значений одних и тех же слов.
Корневая статья "Заблуждения" — блуд. "Слово это со всеми производными заключает в себе двоякий смысл; народный: уклонение от прямого пути, в прямом и переносном смысле// церковный или книжный; относясь собственно к незаконному безбрачному сожитию, к любодейству… Отпадать в раскол или в ересь — к "блудить"… Притча о блудном сыне, заблудшем на пути жизни… Блудливый кот, пакостливый, шаловливый, прокудливый, склонный к шалостям, проказам… блудливая свекровь и невестке не верит." И ещё "заблуждаться в чём, ошибаться, погрешать, иметь ложное мнение или понятие".
"Двоякий смысл" понятия заблуждения в жизни выявляется также кардинально двояко, яснее в примерах: судилища Галилея и дискуссии между Эйнштейном и Нильсом Бором. Ватиканские судьи и слышать не хотели ни о каких аргументах в пользу гелиоцентрической системы, всё, что противоречило, кстати, по их мнению, Священному писанию — было ересью и подлежало осуждению. Но оказывается, в юности Галилео Галилей и слышать не хотел о том, что не Земля — центр вселенной. Приходит на память Пушкинское: "Когда великий Глюк явился и открыл нам новы тайны ( глубокие, пленительные тайны ), не бросил ли я всё, что прежде знал, что так любил, чему так жарко верил, и не пошёл бы бодро вслед за ним безропотно, как тот, кто заблуждался и встречным послан в сторону иную?" Может быть, и сочиняемое Сальери выиграло от знакомства с новаторством Глюка, но уж не будь Моцарта мы бы не знали таких — Бетховена, Шопена, Чайковского.
Но, если в гуманитарной сфере озарения гениев в большей или меньшей степени определяют творчество их последователей, что правда, исключая явных эпигонов, не всегда и определение "последователей" правомерно, вернее — по-своему впитавших "третьеспиральное" культурное влияние, как у Пушкина, — то в науке казалось бы такого рода преемственность должна проявляться куда отчётливее. Не будем говорить о тех учёных, даже без приставки "псевдо", уподобленных судьям Галилея, что по конъюнктурным соображениям в гитлеровской Германии ополчились на "неарийскую" физику или по трусости в Советском Союзе на "буржуазную" генетику. Не станем повторно вспоминать курьёзы с непризнанием французскими академиками метеоритов — "камней с неба" или одним из них фонографа Эдисона.
Но можно вспомнить и разные представления философов античности — о стихиях, образующих всё сущее; первозданных "кирпичиках" мироздания, сотворении мира, происхождении живого, форме и положении Земли в пространстве. Были гениальные догадки, были чудовищные заблуждения — с высоты нашего времени, но не было ни научного арсенала исследования явлений и процессов, ни на этой основе строгой научной аргументации — это возникло разве что в позднем средневековье. И победа в этих спорах оставалась за теми в конечном счёте, кому больше очков присуждала Истина; правда оставалась возможность если не реванша, то появления соперника из новых поколений.
Выразительные примеры: споры Бюффона и Кювье об этапах возникновения живых существ, животных; о волновой или корпускулярной теории света; о флогистоне; о возможности появления живого из неживой материи; о туманностях в космосе… Но в науке новейшего времени продолжаются дискуссии — и по всем правилам научных дискуссий, и с привлечением фактических, экспериментальных данных, однако — в них не поставлена точка, каждая сторона, что называется, набирает очки. Идёт ли речь о том, каким образом родилась наша вселенная, или зародилась жизнь на Земле; о структуре микромира, механизме памяти, природе сновидений. А что касается известной дискуссии между Эйнштейном и Нильсом Бором, то здесь, мне кажется, столкнулись два непримиримых мировоззрения, грубо говоря, детерминистское — которому и я привержен, и вероятностное, без которого не выстроить модели микромира, но действительно ли там всё происходит именно так? Точно выразился Эйнштейн: "драма идеи". Я нагло позволил себе поискать выход из этой несовместимости, разбирая категорию свободы, опять же — дилетантски заблуждался подобно ряду нынешних доморощенных философов, замахивающихся на решение — не больше, не меньше — глобальных проблем.
Вклинивается тут и такое рассуждение. В философской теологии или теологической философии, да простится мне такая вольность определения — в Средние века человек уподоблялся микрокосму — в новое время такое понятие перешло к микромиру — в отличие от вселенского макрокосма, и — что существенно — первый в значительной мере подобие второго. Признавая нынче, что закономерности микромира и мира галактик всё же не идентичны, я бы назвал человека "среднекосмом". И, в отличие от Свифтовского Гулливера не можем не признать, что мир лилипутов и мир великанов должны принципиально отличаться от нашего, и нам ещё предстоит осознать — что в нас от первого и от второго.
Если "третьеспиральный" мир рассматривать исходя из критериев абсолютной достоверности — от, скажем, таблицы умножения и вращения Земли вокруг Солнца до совершенно невероятного — дважды два — пять, и Солнце крутится вокруг Земли, то — чего только не встретишь между этими полюсами! И то сказать — разве абсолютное время и такое же пространство, эвклидова геометрия — не мигрировали ли в нашем сознании от одного из полюсов? И насколько прочно удерживает наука телепатию или ясновиденья на другом полюсе?
А
в гуманитарной сфере этот критерий достоверности проецируется только на
ту или другую личность: как воспринимается всё на свете или отражается
творчеством, да и вообще мышлением и поведением, реакциями
— информационными и поступками. Если отталкиваться
от корня слова "гуманитарный" и отвлеченного "третьеспирального",
можно переметнуться в область межчеловеческих отношений,
когда в "заблуждении" выпирается осуждающее "блуд" — как сказано в словаре
Даля, подлежащий осуждению, нередко в формах весьма агрессивных и безжалостных.
Приходится лишь поражаться, насколько примитивны зачастую мотивации
заблуждений, что между тем как правило действуют безотказно. Можно
предполагать, какие движущие психологические силы действуют в конфликтных
ситуациях на толпу, массу, индивидов в ней, о чём свидетельствуют и эпизоды
истории, вплоть до наших дней, и художественная литература, и социологи,
этнографы.
Единоверцы — христиане, мусульмане, но: сколько враждующих конфессий — причём все остальные, кроме нашей "заблуждаются" — и потому протестанты в Ирландии — бей католиков! истинные правоверные — долой староверцев! прихожане церкви киевского патриархата — уже в ХХI веке — отвоёвывай храмы у московского патриархата! Чужим таким образом делается и не представитель другой национальности или социальной группы, но "заблуждающийся", допустим, бывший однопартиец — "фракционер" — со всеми вытекающими отсюда последствиями, подчас довольно драматическими.
Но пускай области нецивилизованных выяснений отношений под знаменем борьбы с заблуждениями, подобными запахиванию халата не на ту сторону, что угодна пророку — исходя из этого шииты — бей суннитов! — уступят на этих страницах размышлениям о "третьеспиральном" приближении к Истине, к постижению её во всей полноте и глубине. Поэзия и проза, живопись и скульптура, музыка и театральные подмостки — человек творческий таким видит осколок мира, но, в отличие от учёного, которому как бы наяву не пристало заблуждаться и выдавать кажущееся за действительное, гуманитарный творец представляет свои сновидения, фантазии, если угодно. Не обязательно так и понимаемые, как у Босха, Свифта или, допустим, Шопена. Пенелопа из "Одиссеи", Суламифь из "Песни песней" для нас не менее реальны, чем Татьяна Ларина или госпожа Бовари; мы верим Гогену, что на Таити всё именно так, мы очарованы Бетховенской сонатой, и великая актриса раскрывает нам то, что без неё не догадались бы узнать в той, которую она видит насквозь и показывает так, как порой открывается нам о наших близких и знакомых во сне…
Место всего того, что условно можно отнести к именуемому философией — промежуточное, серединное между наукой и обозначенным выше. Мысль выраженная афоризмом, парадоксом или всеохватывающая система мировосприятия — каждый волен принимать целиком или частично, отвергать или соглашаться, развивать или опровергать. Философ — экстраполируя на едва ли не любую творческую личность — вольно или невольно стремится, включая это как составляющую плодов творчества, — и показывать — каким видится мир, и доказывать, что в преломлении его яви или сна — мир именно таков в своей сущности. Для учёных — доказывать — первостепенно, поэт об этом и не помышляет, а в тех случаях, когда пытается что-то доказать — это как правило ничего хорошего не предвещает.
Показать и доказать — чтo я подразумеваю вышевысказанным — считаю возможным посредством примеров, пускай крайне поверхностных, субъективных, частично уже промелькнувших на страницах этой книги. Сократ: если человек не в состоянии самостоятельно додуматься до понимания, постижения настоящего положения вещей — задача мыслителя, мудреца, философа — помочь ему проделать такой путь мысли. Изречения Лао-Цзе: "Есть существо непостижимое, которое существовало раньше неба и земли. Безмолвное, сверхчувственное. Оно одно остаётся и не изменяется. Я не знаю его имени. Чтобы обозначить его, я называю его Тао". Не в этом ли признание априорного духовного, неизменных закономерностей, и такое абстрагирование, пожалуй, повыше рывка к монотеизму. Наряду с различными ответвленными — вокруг Тао, и гуманистическими сентенциями, иные изречения хоть ставь эпиграфами к статьям о нынешнем положении на Украине: "Если дворцы очень великолепны — поля очень запущены и закрома очень пусты" "Чем больше обнародывается предписаний, тем больше воров и разбойников".
Классификация Аристотеля — мира живого или государственных устройств — фундамент разветвляющихся научных направлений; безусловно века внесли существенные коррективы в его воззрения, но, думается мне, понятие энтилехии, о чём ранее была речь, в трансформированном виде может воскреснуть. Николай Кузанский, ХV век — четыре степени познания, степени истины, то есть вероятность доли подлинной истинности или заблуждений. Мистика чисел, их сочетания и воплощения в действительном мире, но всё это вместе взятое, как постижение Бога. При этом — интерес к античности - Пифагору, Платону. В переписке Спинозы и Лейбница наверняка не акцентируются взаимные "заблуждения" — ведь главное для каждого из них — глубже понять мысль другого и соотнести со своим.
И дело отнюдь не в том, что "Платон мне друг, но истина дороже". Философ — личность, индивидуальный "среднекосм", и мир не отзеркаливает, а многопланово преломляет призмой своей души. У насквозь "восточного" Лао Цзе и западно-христианского Николая Кузанского могут быть совместимы разве что нравственные позиции по отношению к обездоленным. Философия — мировосприятие Бетховена совсем не то, что у Иоганна Себастьяна Баха, хотя не так уж много разделяет их в пространстве и во времени; тем более почти полная несовместимость современников и также соплеменников — Гегеля и Шопенгауэра. А вообще профессионально-цеховое "философ" я бы заменил более подходящим — мыслитель.
Это — и Лев Толстой, и Шпенглер, и Бердяев; и Сартр, писатель, которому посвящена обстоятельная статья в словаре "Современная западная философия", как одному из основателей экзистенциализма; и математик Георг Кантор, разработавший понятие актуальной бесконечности; и Карл Густав Юнг с его архетипами, и Вернер Гейзенберг, трактующий познаваемость действительности наукой; и — можно было не одну страницу исписать именами тех, кто высказал оригинальный взгляд на бытие, и привести наименования десятков философских школ и направлений особенно нового времени. Честно признаюсь, что в иные сочинения такого рода, насыщенные специальной терминологией, я, как должно быть, многие непосвященные, и не пробую вникнуть, как не профессионал в дебри изумительных математических построений или партитуру гениальной симфонии. Однако смею ли категорически утверждать, что за словесной шелухой — скудность мысли? "Невежи судят точно так: в чём толку не поймут, то всё у них пустяк". Тем более не мне судить о том, в чем тот или иной мыслитель заблуждается — любимое занятие критиков большевистского толка.
Вспомнив мораль Крыловской басни, замечу, что с большей охотой и усердием выискиваю "жемчужные зёрна" мыслей, созвучных моим, озаренья, что освещают и мой путь к истине.
В безлунную, но ясную ночь верное направление путники находят по звёздам, созвездиям, ориентируясь таким образом, как описано в "Хаджи Мурате" Льва Толстого. Насколько и философски — в метафорически широком плане — "созвездия" помогают людям выходить на правильный путь, если таковой существует? Сколько звёзд в небесах, и все разные, и, как отмечалось, условные их "величины" судя по относительной яркости в значительной степени зависят от расстояния до нашей планеты, а будь та еле заметная или видимая в телескоп звёздочка намного ближе, на месте нашего Солнца — сияла бы "как тысячи Солнц". Но на карте звёздного неба она значится как "десятой величины".
Тешу себя надеждой, что среди тысяч и тысяч "звёздочек" "третьей спирали" высветится и моя "Ранняя ягода".
И ещё о разном
Как-то я вычитал такое: проживи Пушкин ещё столько же, написал бы может не столь уж оригинальное продолжение "Онегина", неплохие рассказы, успешно редактировал бы "Современник", но в общем немного добавилось бы к тому Пушкину, которого мы знаем. Прекрасны долгие годы жизни Гёте или Эйнштейна, однако опять-таки немного потеряли бы потомки без второй части "Фауста" или тщетных попыток создать единую теорию поля. С этим можно не согласиться: немало значило для мыслящих современников само присутствие в мире Гёте, Эйнштейна или Льва Толстого, хотя в данном случае на склоне лет родились "Воскресенье", "Хаджи Мурат" и не только, так же как фрески Микеланджело. И можно горько сожалеть о нереализованных творческих возможностях рано ушедших из жизни Лермонтова, математика Галуа, художника Васильева…
О возможностях, как говорится, по большому счёту, в масштабах "третьеспиральной" сферы — реализованных великими творцами литературы, искусства, науки, техники — мы вспоминаем с гордостью, как принадлежащие — в лучшем случае к гомо сапиенс, не совсем в лучшем — как люди той же национальности, земляки, современники или каким-то образом причастными к биографии замечательной личности. Что касается нереализованных возможностей высшего порядка, то нам гораздо проще сокрушаться относительно наших досадных промахов в личной жизни или даже в политике и экономике своей страны, нежели представлять себе — как бы мы представляли мироустройство с другим Эйнштейном, создателями квантовой механики — довлеет мысль, что рано или поздно те или иные учёные выстроили бы точно такие же модели макро и микромира. В самом деле?
Но чем дальше мы отходим от так называемых точных наук, тем явственнее вырисовывается возможность иной интерпретации происходящих во вселенной, в мире живого, в душах человеческих процессов, скажем, в гипотезе "большого взрыва" образования мироздания, дарвинизма, фрейдизма, недаром в спорах последователей и противников, лучше сказать, оппонентов — моделирование приближается к действительному положению вещей. И кто может обрисовать, каким был бы наш человеческий мир — не будь Александра Македонского, Платона, Тамерлана, библейского Моисея, Гомера, Микеланджело, Будды, Христа. Наполеона, Карла Маркса, Махатмы Ганди, Льва Толстого, Эдисона, Рузвельта…
Разумеется, названы имена общеизвестные, не сомневаюсь, могли быть и не менее значимые для судеб человечества, но — менее известные, а, может быть, и вовсе неизвестные кроме немногих близких, роль которых в судьбах своего народа или общечеловеческих гораздо значительней, чем кажется. Напрашивается аналогия с незначительными относительно включениями легирующих добавок в сплавы, в полупроводники, значение микроэлементов для жизнедеятельности, и нас не должна смущать версия действенности масс рядовых граждан лишь в их совокупности. Под эгидой "третьей спирали" возникают праведники и преступники, оригиналы — в поступках и мыслях, увлечениях и пристрастиях. И всё это незаметно внедрялось в "третьеспиральную" генетику, подобно тому, как в незапамятные времена удачно найденное кем-либо из пращуров слово, пословица, фрагмент мифа, орнамент, орудие труда. И — вспомню своё: вероятно случайно-целенаправленное у особи при эволюции данного вида — к более совершенному.
Если без недоуменных "почему?" нас удовлетворяют объяснения — на основе таких-то законов, скажем, атомы образуют такие-то молекулы, или пояснения — в ходе эволюции и естественного отбора вот так организованы муравейники, пчелиные ульи, обезьяньи стаи; и заявленные принципы монадологии кажутся необязательными, излишними, да простится мне вроде бы нескромное сравнение, — как средневековым отцам христианской церкви, теологам всё, что не очерчивалось канонизированным Аристотелем; если таковы устои — пускай без кавычек — научного мировоззрения, то при непредвзятом подходе та же эволюция живого, не говоря уже о различных аспектах развития рода человеческого никак не влезают в прокрустово ложе свода законов исключительно "по науке".
Согласимся по крайней мере с тем, что мы не знаем наверняка — какие физические, химические, пусть и условно биологические силы, составляющие — приводят к образованию тех или иных объектов, монад — в далёком или близком прошлом: вселенной, звёзд, галактик, атомов, солнечной системы, планеты с её индивидуальной структурой и спутниками, живой клетки, новых видов флоры и фауны, этнических сообществ. В этой связи мне бы хотелось поговорить о роли того, что обозначается термином либидо, но в диапазоне от совсем недолгого и случайного совокупления, как в дешевом борделе, до годами не остывающей платонической любви к женщине, впрочем, возможно, и женщины к мужчине, о роли в формировании и развитии "третьей спирали" — нет нужды лишний раз напоминать — что автор подразумевает под этим.
Можно было бы углубиться в этот феномен настолько, чтобы привлечь сюда древнекитайские "янь" и "инь", а то ещё взаимодействие положительных и отрицательно заряженных элементарных частиц в атомных структурах. Но уже ближе к предмету размышлений далеко не однозначные взаимоотношения полов у каждого вида птиц, животных. И в некоторых сообществах, стаях господствует самка — предтеча матриархата у вида гомо. И, на каком-то этапе борьба самцов за самку обернулась и борьбой самок, то есть женщин — за мужчину, насколько это возможно.
Для животной самки выбор полового партнёра по явным — победитель в схватке или интуитивным критериям передачи потомству лучших, в основном физических данных, гарантирующих оптимальное продолжение рода, и, в монадно-эволюционном ключе — возникновение возможностей для образования вида, стоящего на более высокой ступени развития. В отличие от дочеловеческих тварей, гомо, тем более гомо сапиенсу нaчало приоткрываться будущее — не чисто генетически, почти безвариантно, но — с реализацией тех или других возможностей. И уже не только геркулесоподобный мужик становился предпочтительным, хотя — не без того, но — замечательные своим социальным статусом, талантом, пусть даже искусным "онегинским" обаянием донжуанского пошиба, и забота о благополучии — по разным параметрам — потомства, сочетается с возможностями благополучия собственного.
И тут-то вступила в силу "третьеспиральная" направленность монадной эволюции, что дождалась своего часа. Как расширились рамки либидо! Любовная игра обрастала всё новыми вариациями и комбинациями, и совершенствовались средства, арсенал их в этой желанной для обеих сторон игре, в которой предполагаются и — в лучшем случае — выигрыш взаимный, или горький разочаровывающий проигрыш — односторонний или обоюдный.
"Третьеспиральные" гены научили наших пращурок чуть ли не каменного века пользоваться косметикой, трёхлетнюю малышку вертеться перед зеркалом, примеривать "тряпки", а во взрослой жизни столько внимания уделять костюму, обучили кокетству, жеманству, аффектации, восхитительным вспышкам поз, мимики, взглядов — "ряд волшебных изменений милого лица". Древнеиндийский трактат "Ветви персика", посвященный разнообразию сексуальных развлечений, которые позволят выжимать максимальное удовлетворение, "восторги любви", как ранее вскользь говорилось — также эволюционно для вида гомо накачено исключительным блаженством, вряд ли животные твари испытывают подобное сверх такого же удовлетворения, как, скажем, насытившись после голода или посетив водопой. "Ветви персика" прежде всего постулируют, что для утехи сильного пола созданы четыре разновидности представительниц слабого пола — отличия в основном телосложения, наверное, отчасти и характера. То есть — выбирай по вкусу — высоких и поджарых или толстушек, столь противоположных по темпераменту, как в Пушкинском стихотворении "Нет, я не дорожу…"
Конечно, было бы недальновидно приписывать либидо по Фрейду чуть не все аспекты сотворения "третьей спирали", да и вообще движущие силы человеческого бытия, но негоже ограничивать это влияние допустим сферой искусства, изящной словесности, современной динамики моды наконец. На мой взгляд в вышеназванном открывается больше потаённого — в смысле значения расширительного либидо для каждого из нас, чем в исследованиях по науке гендерной проблемы. Одно замечу: и это по-монадному ниспослано человечеству неспроста, только разгадать бы: для чего?
Двуполость — залог такой вариантности в живом; в разбросе отклонений от среднего в потомстве, что в конечном счёте обеспечивает оптимальную выживаемость и реализацию возможностей вплоть до эволюционного развития, возникновения новых видов или подвидов. При этом максимально возможная совместимость со своей экологической нишей сочеталась с абсолютной совместимостью внутри сообщества определённого вида или симбиоза. А вот совместимость у разнополых граждан ( между прочим, порой и у однополых ) под эгидой либидо — штука более чем неопределённая.
Выше обмолвился, что трактую, верней пробую трактовать либидо в расширительном плане, однако — куда уж шире самого автора этого термина, Зигмунда Фрейда, который вроде бы в итоге понимал под этим чуть ли не любовь почти ко всему сущему, по меньшей мере, одухотворенному; или у Карла Юнга — "психическая энергия", "все феномены сознательной и бессознательной жизни человека"; последнее я принимаю как "третьеспиральную" определяющую. Но моё "расширительное" по отношению к условному либидо — в стремлении нащупать связанные с этим феноменом причинно-следственные связи.
Памятую, что чуть ранее завёлся разговор о совместимости, вообще и в частности, — что мы можем констатировать в таком ключе с акцентом на "в частности"? Любовь с первого взгляда — как у Ромео и Джульетты — бывает так и в реальной жизни — "средь шумного бала случайно…" — правда она была в маске, но "стан твой понравился тонкий" и мимолётная беседа не прошла напрасно. А Татьяна Ларина — "пришла пора — она влюбилась" — в того, кто был близок её романтическому идеалу, и — влипла надолго — тут ничего не попишешь. А для того, чтобы безумно влюбился Онегин, который давненько уже и "в красавиц не влюблялся" — необходимо было подняться на достаточно высокий аристократический пьедестал; в наше время безумство фанаток эстрадного кумира или пламенное письмо провинциала топ-модели: "я увидел вас на обложке журнала…" — из той же серии. Но, если копнуть глубже, и представить себе эдакую шкалу привлекательности девушек, женщин для мужчин и наоборот ( оставим в стороне однополое либидо, хотя непредвзято; какие-то скрытые ориентиры, пожалуй, созвучны аналогичным в вышеназванной условной шкале )…
Велик соблазн и здесь рассчитать эту шкалу своего рода "числами": десяток или дюжина непременных условий женского совершенства у индусов или "объёмные" параметры на конкурсах красоты — разве что усредненно устанавливает эстетическую планку. Приходилось слышать, что, скажем, избранницу сердца выбирают в силу схожести с мамой субъекта, или что брюнетам нравятся блондинки и наоборот, а также, что решающую роль в сближении играет зачастую неявная инициатива представительницы прекрасного пола. Но и тут интуиция должна подсказать, что инициатива не останется безответной. В конечном счёте всё сводится к совместимости какого-то генетически, "третьеспирально" заложенного идеала и реального субъекта предпочтения, можно добавить — в большей или меньшей степени, и поначалу в основном по внешним данным, хотя не только и когда "с первого взгляда", видимо, нечто из области совместимости физической и духовной прорывается сверх того, что, впрочем, не исключает дальнейших охлаждений, конфликтов, разрывов.
Так что же: в сфере либидо всё происходит "по опарински" — перебором проб и ошибок по закону больших чисел с определённой вероятностью в общем благоприятных результатов — продолжение рода при выработанном структурировании и взаимоотношениях полов в том или ином этносе, или — как бы по Тейяру — эволюционно-монадно целенаправленно — но куда — к какой-либо высшей цели или в тупиковую ветвь развития вследствие потери чёткой ориентации, чрезмерного уровня свободы, несовместимого с такой жизнестойкостью вида, как у дочеловеческих тварей?
Опираясь на собственный жизненный опыт, вернее, на свою судьбу, я мог бы согласиться с тем, что "браки заключаются на небесах", то есть большей частью успешно действует монадно-эволюционный принцип, оптимизирующий преемственность поколений и реализацию возможностей, в частности тех, в ком заложены определённые способности, вспыхивает искра Божья. Но — статистические данные за полгода по Украине свидетельствуют, что число разводов немногим меньше, чем заключенных за это время браков. Может быть семейная совместимость в мире Запада сбалансирована лёгкостью адюльтера и относительной независимостью и самостоятельностью младших поколений. Вынужденная совместимость по старой поговорке — "стерпятся — слюбятся" — лучший ли вариант совместной жизни в семье, или семья как "ячейка общества" своё отживает?..
Нелегко доводилось, доводится поныне и всё более разветвляющемуся либидо в известном противостоянии всеобщей несовместимости на разных уровнях монадам и сигмонадам рода человеческого. Не удержусь — вставлю: минут десять назад, когда я шёл домой привычным маршрутом от метро — через проходной двор, увидел на прогулке знакомую картину и приветствовал: старушку, похоже одинокую, подле неё, вместе с ней — собачку и котика — неразлучны и вполне совместимы. Но на память приходят истории о погибших цивилизациях, бесконечных войнах — от межплеменных до глобальных, последней я был свидетелем и в какой-то мере пострадавшим; в "Красную книгу" заносятся вымирающие виды животных, исчезающие растения, былые аборигены на всех континентах, более или менее быстро тающая численность так называемых малых народов; жертвы наглой кровавой преступности; техногенные катастрофы; производственные и бытовые травмы и так далее — но это ведь только о, так сказать, физическом ущербе, насильственный уход в небытие, искалеченность тела, а за этим или над этим какое издевательство — пусть общепринятый термин — духовным…
Далеко зашли метастазы несовместимости едва ли не во всех областях человеческого бытия, разве что в глухих уголках Востока патриархальный быт не подвержен этой болезни. И самое ужасное, источник всех человеческих конфликтов — в разной степени несовместимость "третьеспирального" "Я" с той опять-таки "третьеспиральной" сферой, теми её областями, с которыми этому "Я" так или иначе приходится контактировать. А "почему?" — таится в непостижимых генетических глубинах, так же как и феномен влюбленности — в неё или в него; "и сердцу девы нет закона" — а какие-то закономерности есть для всего на свете, только этот, — для нас — пусть пока — за семью печатями.
Несовместимость Пушкинских Моцарта и Сальери — в уязвленном самолюбии последнего, субъективного ощущения высшей несправедливости, зависти. Однако бывает не всё так просто. Статья Джеммы Фирсовой из "Огонька" конца 80-х годов — об атмосфере в Союзе композиторов в минувшие десятилетия, когда руководящим "сальери" не обязательно было прибегать к яду в буквальном смысле по отношению к талантливейшим собратьям, и печатная травля послесталинской эпохи приобрела более изощренные формы; но во власти этих "сальери" — держать на голодном пайке — уже и в буквальном смысле. Это понятно — ловкие приспособленцы да ещё в недемократических по-настоящему государствах в новое время стараются опорочить, унизить, не дать ходу более одаренным, но менее пронырливым коллегам — в литературе, искусстве, науке, политике, а порой даже в спорте, где достижения вроде бы неоспоримы.
Ещё раз — тут всё ясно. Но как быть, когда чужое творчество высокого калибра несовместимо с твоей эстетической базой, подобно тому, как, что называется, писаная красавица для кого-то безоговорочно уступает, как говорится, место в сердце вроде бы весьма невзрачной девице? Цитирую упомянутую статью: "Всем известны причины крайней нетерпимости крупных композиторов к некоторым своим собратьям, творческий путь которых им противоположен — писал Генрих Густавович Нейгауз. — Мы знаем что Шопен не выносил финала Пятой симфонии Бетховена и не одобрил Шуберта, упрекая его в том, что мы теперь назвали бы "натурализмом"; что Чайковский очень резко отзывался о Брамсе, а Прокофьев и Шостакович не любили ( мягко говоря ) Скрябина; что Скрябин сам в последние свои годы дошёл до полного музыкального солипсизма ( ценил только кое-что в Шопене и Вагнере, как в подступах к его собственной музыке ); что Вагнер, когда ему принесли только что появившийся "Реквием" Брамса, гневно бросил его на пол; что Рахманинов в разговоре с Артуром Рубинштейном сказал: "Музыка собственно, после Шумана и Чайковского кончилась", что Дебюсси или Стравинский ( не помню кто, возможно, оба ) сказали, будто Бетховен был, несомненно, великим человеком, но вряд ли музыкантом и т. д. и т. п.".
Можно к этому добавить и критику Львом Толстым Шекспира вплоть до полного непризнания его творчества — об этом уже говорилось ранее. Но зачем далеко ходить — разве у каждого из нас нет любимых, близких нам по духу композиторов, художников, литераторов, и напротив — чуждых, даже раздражающих порой, правда, не настолько обостренно, как глубинно чувствующих такую режущую несовместимость. Но можно наверное, если не любить, то понять и оценить по-настоящему значительное, и подняться на высший уровень совместимости человеческой. Казалось бы, что может быть в русской поэзии начала, точней 20-х годов ХХ века несовместимее Есенина и Пастернака? А стоит просто прочесть из автобиографического очерка Пастернака "Люди и положения": "Хотя с Маяковским мы были на "вы", а с Есениным на "ты" мои встречи с последним были ещё реже. Их можно пересчитать по пальцам, и они всегда кончались неистовствами. То, обливаясь слезами, мы клялись друг другу в верности, то завязывали драки до крови, и нас силою разнимали и растаскивали посторонние".
Да, "третьеспиральная" несовместимость — та многовариантность, полифония, что в конечном счёте столь же благотворна для свободного развития сигмонады, как разброс индивидов физический и психический, этнический и может быть даже социальный. Одно дело, когда несовместимы представления о характере явлений микромира у Эйнштейна и Нильса Бора, другое — когда несовместимы, к примеру, Сталин и Троцкий, нетрудно привести и аналогичные пары. Но где грань непринужденной терпимости, толерантности, уважения к другой личности и непримиримой агрессивности?
Выходит, в сущности, как говорилось ещё в начальных частях "Ранней ягоды", совместимость монад — краеугольный камень должного существования сигмонад, но с оговоркой — в достаточно сложных, с весьма возросшей свободой действий, то есть различных вариантов — эта совместимость существенно отражается и собственно на отдельных монадах, переходя к нашему брату, людям — личностях. Но "третья спираль" внесла массу разнообразия в аспекты индивидуально монадной совместимости, о чём выше вскользь говорилось.
С одной стороны, — "и волки сыты, и овцы целы" — наглядная иллюстрация категорической несовместимости, и традиции кровной мести у некоторых народностей, да и примеры непримиримой, порой смертельной вражды между отдельными людьми — обидчиком и обиженным, бывшими супругами, религиозными, этническими, политическими антагонистами — уже не индивидуальными конфликтами. Кто станет отрицать, что многоплановые причины и факторы несовместимости изрядно, как говорят, попортили кровь миллионам людей прошедших поколений, да и нынешнего…
Но — я снова своё — монадная эволюция всё же делает своё дело посредством "третьей спирали": многие тысячи информационных, по-разному окрашенных нитей связывают нас, людей, непосредственно и опосредованно — в диапазоне от совместимости вынужденной до того, что без натяжки может называться любовью. И творческое начало — оттуда же: сотворение и обновление "третьеспиральных" нитей. Думается, что оперируя категорией совместимости, даже не подкрепив "числами" мы верней подходим к пониманию действительности, чем акцентируя моралите или полагаясь на выборочные данные психологов и социологов.
Для меня вообще несомненно, что при сотворении всего сущего, того, что мы люди воспринимаем, и того о чём можем только догадываться, — Бог, Мировой разум или неопределённое "Само собой" не мог, не могло не поставить во главу угла принцип монадной совместимости, без чего воплощение чего угодно обречено на хаос. Но и любое развитие каждой монады, и, возможно, само её существование во вселенском круговороте было бы невозможно без разрушительного вмешательства Дьявола, когда совместимость недостаточна, ущербна, конфликтна; всё становится на места, если в таком понимании теодицею вывести из сферы морали.
Ранее немало говорилось о совместимости в рамках законов физики, химии, биологии — от биофизики до организации животных сообществ, экосистем. Но о принципе или проблеме совместимости в "третьей спирали" мы больше знаем из литературы, в том числе мемуарной — выше приводились примеры из области музыки — можно сказать, об эстетической несовместимости; социологи рассматривают совместимость внутрисемейную, многонациональных и социально различающихся в своей структуре мегаполисов; полушутя — астрологи вычисляют эту категорию по датам рождения в такой-то год и месяц по восточному календарю; возникли даже целые институты конфликтологии, в сущности изучающие те или иные аспекты и следствия более групповой, чем индивидуальной несовместимости.
Совместимость казалось бы совершенно разнородного, никак не связанного одно с другим, — залог возможности достижения более высокого уровня свободы, духовности — за неимением менее заезженного синонима этого термина — пускай будет этот, совершенства. Взять хотя бы включение некоторых элементов таблицы Менделеева в орбиту жизни.
Можно вспомнить и плоды совместимости души Пушкина с европейской культурой, античностью, "русским духом", или, моего мировосприятия с древнекитайской поэзией, средневековой японской, корейской. Если бы я мог написать киносценарий, посвященный "третьеспиральной" совместимости — при условии, что располагаю зрительным и звуковым рядом — выхваченным из прошедшего, то заставкой стал бы эпизод, вычитанный когда-то — о посещении Альбертом Эйнштейном, ещё молодым — Макса Планка. Есть свидетельство, что после беседы, очевидно, по проблемам физики, причём физики двадцатого века, во многом необычной и парадоксальной, великие учёные сыграли сонату для скрипки и фортепиано, должно быть, не Крейцерову, домашнее исполнение которой произвело такое впечатление на Льва Толстого несколько десятилетий назад, но хорошо знакомую и наверное одну из излюбленных.
И было совершенно неважно, что один из исполнителей этих старше другого на пару десятков лет, чистокровный немец, а второй такой же чистокровный еврей. Однако упомянув о такого рода человеческой совместимости, не только как музыкантов, хотелось бы высказаться по-дилетантски о том, что оказывалось совместимым у основателей физики нового времени в их понимании мироустройства. Вряд ли я первым обращаю на это внимание, на то, что именно Планк сделал первый решительный шаг к иному пониманию абстрактных для устоявшегося за века человеческого мышления категорий материи, энергии, пространства, времени. Энергия так же квантована, как материя, и в монадном мире неотъемлемо связаны между собой особой совместимостью — уже по теории относительности — материя, энергия, пространство, время. Вроде как до поры, до времени обитатели разных континентов планеты были в общем в отрыве друг от друга — вплоть до нового времени в истории человечества. Это, как говорится, совсем из другой оперы, но и здесь не уйти от проблемы совместимости.
В этом плане — перелома в современном мышлении — в отношении разнородных в прошлом, в картине мира и научной — категории материи, энергии, пространства, времени, можно добавить — и информации — можно предположить, некоторым образом всё таки "в числах" — что эти категории и их взаимоотношения, связи различны — в микромире, в нашем человеческом, как уже упоминалось, "серединном" мире, и в макромире галактик, метагалактик. Изначальная квантованность обеспечивает в микромире, может быть, почти абсолютную несжимаемость и нерастяжимость — всех этих категорий вместе взятых. Не знаю, насколько корректно такое наглядное сравнение: — напротив моего — заканчивается строительство дома — на каждом участке кладка кирпичей одинакова, однообразна, но по мере развития целого оно разнообразится, правда, при однотипных окнах, балконах, перекрытиях.
Представим себе, что в макромире те же категории — материи, энергии, пространства, времени, особенно две последние существуют некоторым образом усредненно. А это нелегко вообразить даже фантасту — где-то в галактиках пространство и время погуще, а где-то пореже, то есть возможны и такие флуктуации — не только явные — материи и энергии, добавим между прочим — и информации, значительные отклонения от условного среднего. Предположим, что уверенность в невозможности подобного приводит к искажениям, непониманию истинного положения вещей во вселенной, в невероятном и непостижимом для нас огромном макромире.
И это ещё не всё. Фантастическое дилетантство не обязывает к строгой доказательности выдвигаемых "безумных идей", и разве что пример интуитивных прозрений мыслителей античного мира или Востока позволяет выбрасывать гипотезы, пускай не, как говорится, "на полном серьёзе", как вещают иные современные околонаучные пифии, нередко подтасовывая при этом для убедительности натасканное из кладезей науки. Ну, а что, если и до нашего "серединного" мира иной раз, как магнитные бури, но непредсказуемо — доходят, захватывая отдельные объекты, включая людей, эти самые флуктуации пространства и времени — из Макромира, проходя и через Окин, и совершая необъяснимые действия, вызывая явления, часть которых подтверждается с высокой степенью достоверности?
Здесь существенную роль может играть информационная составляющая — переброс во времени и пространстве — в настоящее каких-то объектов и даже субъектов из прошлого, но полагаю "стрела времени", причинно-следственная связь категорически не допускает обратного; мгновенный перенос за много километров; появления "двойников" — тут уже может идти речь об информационно-энергетическом комплексе, в котором первая составляющая уже не является пассивным сопутствующим. Кажется мне, что эти вещи одного порядка, как и множество приводимого Фламмарионом в книге "Психические загадки". Как бы то ни было, если исключить вероятность сверхъестественного, мистики, как несовместимого с убежденностью в безграничных возможностях человеческого познания, метафорически "безграничных", то наверное следует по-новому рассматривать вроде бы незыблемые категории бытия.