ПУШКИНСКИЙ "МОЦАРТ И САЛЬЕРИ" - ПО-МОЕМУ

После безусловно дилетантских, весьма субъективных размышлений о Достоевском, прозе Генриха Гейне, Чеховском "Черном монахе", основательной "Апологии Мишеля Монтеня", - что позволяло мне и отвлекаться в сторону, порой далековато от собственно творчества упомянутых авторов и других, а также сопоставлять с тем, как это видится человеку XX века в проецировании на новое, новейшее время, вспомнил, что не раз для подобных размышлений обращался к Пушкинскому "Моцарту и Сальери", как и ко многому Пушкинскому. И вот захотелось свести это воедино, и попутно дополнить так или иначе навеянному одной из "Маленьких трагедий".

Да не посетует на меня возможный читатель и этого опуса за относительно обширные цитаты, ссылки на энциклопедические статьи, а так совсем уж личное - это не художественное произведение, не литературоведческая работа - куда мне с этим тягаться, но такое себе сверхвольное эссе. А что касается того, что посвящено только Пушкинскому "Моцарт и Сальери", то в совокупности это наверное многократно превосходит по объему собственно эту "маленькую трагедию". В юности, когда я читал Белинского, меня, похоже, удовлетворяло высказанное знаменитым критиком: "Моцарт и Сальери" - целая трагедия, глубокая, великая, ознаменованная печатью мощного гения, хотя и небольшая по объему". В те годы такого рода определения может быть чего-то стоили. "Её идея - вопрос о сущности и взаимных отношениях таланта и гения".

Можно, вероятно, свести суть "Моцарта и Сальери" к такой коллизии, и Белинский подкрепляет своё понимание идеи трагедии следующими соображениями: "Есть организации несчастные, недооконченные (?), одаренные сильным талантом, пожираемые сильною страстью к искусству и славе. Любя искусство для искусства, они приносят ему в жертву всю жизнь, все радости, все надежды свои; с невероятным самоотвержением предаются его изучению, готовы пойти в рабство, закабалить себя на несколько лет какому-нибудь художнику, лишь бы он открыл им тайны своего искусства. Если такой человек положительно бездарен, из него выходит самодовольный Тредиаковский, который и живёт, и умирает с убеждением, что он - великий гений. Но, если это человек действительно с талантом, а главное - с замечательным умом, со способностью глубоко чувствовать, понимать и ценить искусство, - из него выходит Сальери. Для выражения этой идеи Пушкин удачно выбрал эти два типа". Затем Белинский, как бы пересказывая содержание трагедии, показывает, как Пушкин развивал понятую критиком "свою идею"...

Ах, попробовал бы тот же Белинский подобным образом растолковать для непонятливых "идею", скажем, "Тайной вечери" Леонардо да Винчи или какой-либо Бетховенской сонаты. Если бы и у Пушкина всё сводилось к лежащему на поверхности: позавидовал бедняк богачу и поджег его дом, а в исторических масштабах - устроил революцию; так и "я - не гений?" - Сальери из зависти решился на злодейство. Нет, следует, по-моему, смотреть поглубже в сотворенное гением. Кстати, насчёт упоминаний о произведениях живописи, музыки. В 1961 году в издательстве художественной литературы сравнительно небольшим для тех лет тиражом - 30 тыс. экземпляров были изданы "Маленькие трагедии" Пушкина с иллюстрациями - изумительная черно-белая графика (ксилографии) Владимира Фаворского - эпитеты к его имени излишни - за три года до его кончины.

У меня, как наверное у многих при чтении художественного произ-ведения, в воображении возникают сочетания представленных персонажей, окружающей обстановки, - всего этого в решительные минуты, часы, дни. Признаюсь, что иллюстрации к знакомым мне произведениям, тем паче, экранизация - не то что разочаровывают, но - это уже другое, так же, как допустим переброс сюжета и действующих лиц литературы - в жанр оперы или балета - уже совсем не то. Но в трёх картинах Фаворского - Моцарт и Сальери, их взаимоотношения полностью совпадают с моим зрительным представлением. Полагаю, что неоднократно прослушиваемая грампластинка с записью "Моцарта и Сальери" Римского-Корсакова в исполнении Козловского и Рейзина - опять же эпитеты в адрес таких исполнителей ни к чему - что-то дополнили в моём разумении этого Пушкинского шедевра.

Не могу сейчас припомнить в каком журнале и даже в каком году причёл серьезный анализ этой "маленькой трагедии" поэтессой Татьяной Глушковой. Да, "та самая Татьяна", увы, покойная, что в годы так называемой перестройки оказалась в первых рядах, если не среди лидеров яростной антисемитской кампании части российских литераторов, притом авторов по-настоящему отличных произведений, так же, как и поэзия самой Глушковой. Передавались не преувеличенные рассказы о публичных истерических выходках на этом поприще Татьяны Глушковой. Для меня это было не только дико, но и в высшей степени странно. Бывшая киевлянка Таня, перебравшись в Москву, порой навещала родной город, где оставались её друзья, в том числе евреи, и не только друзья, насколько мне известно, мужского пола. Бывала в гостях и в нашей квартире, с ней было интересно общаться. Посетил будучи в командировке в Москве в те же 60-70-е годы её замужнюю - её супруг Сергей Козлов, недавно ушедший из жизни - автор прелестных сказок для детей и сценариев мультфильмов, в том числе непревзойдённого "Ежика в тумане".

Но ведь то, что происходило с Глушковой на определённом этапе её жизни - неспроста, не так ли, как с Сальери, решившимся отравить Моцарта, необходимо добавить - Пушкинским Сальери. Так что - у Глушковой срабатывал тот же мотив зависти? Да, в русской, условно говоря советской поэзии, было немало литераторов - поэтов, прозаиков, драматургов, относящихся, по определению тех лет, к "лицам еврейской национальности". Но конечно не меньше было - пусть не гениальных, но очень даже талантливых русских или пишущих по-русски представителей других национальностей Советского Союза. Нет, человеческий антагонизм, скрытый и в какие-то периоды индивидуально или массово выплескивающийся в разных формах вплоть до "злодейств", представляется той движущей пружиной, что называется завистью, но на мой взгляд у этого человеческого феномена глубинная подоплёка.

И в "Моцарте и Сальери", как и в других произведениях гения, это глубинное приоткрывается, если попробовать вчитаться и осмыслить вроде бы сокрытое. Прежде всего, не знаю, отмечалось ли где-либо у пушкинистов, что в этой "маленькой трагедии" отчасти отразилось и личное Пушкина. Завидовали ли ему поэты, как у иных литературоведов именующихся скопом: "пушкинской эпохи"? Вряд ли, думаю, его лицейские друзья - Дельвиг, Кюхельбекер. И как благожелательно Пушкин отзывался о современниках - Батюшкове, Баратынском, Языкове, даже, насколько со сдерживаемой иронией - о графе Хвостове. Виделся ли и впрямь Пушкину "сладостный союз", что "поэтов меж собой связует"? Но - "Не вы ль сперва так злобно гнали его свободный, смелый дар…" - адресовано, скажем, Булгарину далеко не в первую очередь. И ключевое здесь "свободный, смелый" - хотя, можно подумать, - ну "свободный", ну" смелый", но никоим образом не направленный против власть имущих, общественного строя, и горсть едких эпиграмм - не в счёт.

Отсюда парадоксальный на первый взгляд вывод - Сальери "призван, чтоб его остановить" - Моцарта, гения - в самом деле - отнюдь не потому, что обуяла зависть. Разве в его отношении к Гайдну была хоть доля зависти - наоборот - и более того - мечта - "быть может, новый Гайден сотворит великое и наслажуся им" - Моцарт - чем не "новый Гайдн" и как не наслаждаться такой музыкой - в трагедии так оно и есть. И Глюку - только благодарность за то, что "явился и открыл нам "глубокие, пленительные тайны". И у Моцарта разве не "какая глубина..." - не последовать ли за тем, кто открыл и эту глубину. Кстати, у Моцарта есть "вариации на тему Глюка", но - только вариации - это возможно его забавило, как и игра слепого скрипача его собственной музыки.

Сальери был почти современником Пушкина, он умер в год, когда рождался Борис Годунов. Это историческое лицо в действительности было скорее всего далеко не совсем таким, как у Пушкина - и таких господ совесть не мучает, а никакие "мальчики кровавые" не тревожат. Право художника слова видеть такими - и царя, и самозванца, и Дон Гуана, и Мазепу. Что-то совпадает с установленным историками, что-то предстаёт в ином, однако неоднозначном образе. Воплощенное величие Петра в основанном им городе и взаправду "полночных стран краса и диво" - доныне, и для меня, и для миллионов россиян, и других. Но - на другом полюсе скорбная правда Евгения из "Медного всадника" - не потому лишь "что "над бездной город основался", но и Гоголевского Башмачника; и бесчисленных жертв людских - и при начальной постройке Петрограда, и как центра одной из весьма жестоких империй, и происходящее в 1917 году со всеми последствиями, репрессиями, блокадой. Разве что к пожеланию "Красуйся град Петров и стой неколебимо как Россия" - не могу не присоединиться…

В примечаниях к десятитомному собранию сочинений Пушкина одни из наиболее выдающихся пушкинистов - Благой и Бонди - о "Моцарте и Сальери" сообщают: "Написано в 1830 году, но замысел трагедии (а, может, и частичное осуществление его) относится к 1820 году". Невероятно - чуть старше двадцати лет - Пушкин замышляет и уже набрасывает такое - печать гения. Может, и Сальери раздражало то, что на шесть лет будучи моложе, чем он, Моцарт уже столь - по-нынешнему - успешен? "Главной темой трагедии является зависть, как страсть, способная довести охваченного ею человека до страшного преступления". Верно, повторяя Белинского, с оговоркой, что в каком-то случае таким мог стать некий отчаянный завистник; а такие вещи встречались в истории, как и у личностей исторических, так и, что называется, на бытовом уровне. И упомянутые пушкинисты развивают высказанное ими выше, в противопоставлении "крайне доверчивого, дружелюбного Моцарта" и коварного завистника Сальери. И Пушкину, по расхожему выражению, удалось создать соответствующие образы.

Попробуем по намёткам в Пушкинских строках приблизиться к тому, что в какой-то степени определяет сущность гения. Проще всего свести всё к умению - находить нужные слова, звуки, краски для выражения своих мыслей и чувств, подобно тому, как в школе отличник лучше решает задачи по математике, физике или лучше рисует и пишет сочинения на заданную тему. И претензии Сальери к "небу", что музыкальная "искра Божья" в его голове, душе не такая яркая, как у Моцарта, столь же беспочвенна, как, например, у меня - отчего лишен таких же способностей овладения иностранными языками, как даже собственная дочь, не играю на рояли, как моя мама после консерватории, или начисто лишен кулинарного таланта, какой несомненно был у моей бабушки. Зато люблю музыку, в основном классическую, но, в отличие от того же Сальери, не могу вникать в глубь таких произведений. Зато легко сочиняю - нет, не музыку, понятно, но стихи, не считая себя поэтом, и с удовольствием погружаюсь в подлинную - на мой взгляд - поэзию - и зачем завидовать тому, что мне не дано…

Давайте о другом - "Моцарте и Сальери" - о том, какое, можно сказать, "я" - у того и другого. В речи Сальери ключевое "мне". "Науки, чуждые музыке, были постылы мне…" "Слава мне улыбнулась". "Мне не смешно, когда фигляр презренный пародией бесчестит Алигьери". "Бесчестит" - с точки зрения Сальери, - ни от Данте, ни от Моцарта, ни от Пушкина не убудет ни от возможных пародий - но это будут скорее бледные подражания, ни от неловкого исполнения - чтецом, скрипачом, репродукцией, а вот изящная пародия на вещицу недостаточно высокого уровня - губительна для ее автора. Наконец "Сальери (уже бросивший яд в стакан Моцарта)... Продолжай, спеши еще наполнить звуками мне душу…"

У Моцарта в этой трагедии также встречается "мне", но совсем по-иному его "я", точней "моё". "Нет, мой друг, Сальери..! - можно было и без "мой друг". Слепому скрипачу: "Пей за моё здоровье" ладно, пусть общепринятое. Но затем "Бессонница моя меня томит" - можно ли опустить "моя"? - нет, не случайно, не оттого, что понадобился вставной слог - Пушкин нашел бы что-то по-другому. "Но божество моё проголодалось", - наверное Сальери покоробило, что Моцарт столь приземленно отшутился. "На третий день играл я на полу с моим мальчишкой", - и здесь можно было без "моим" - любая замена. И - даже - вовсе уж кажется непонятным: "Мне день и ночь покоя не даёт мой черный человек". Да, для Моцарта всё, всё в мире - "моё", и весь мир через его душу проходя, возрождается в изумительной музыке. Рождается как бы само собой, как и всё естественное в мире.

А Сальери не таков. У него есть цель, с детства - чёткая цель в жизни, и он её в общем достиг, и только ли зависть толкнула его на "злодейство"? Вникнем в несколько строк, в которых упоминается Бомарше, который говаривал: "Слушай, брат Сальери, как мысли черные к тебе придут, откупори шампанского бутылку иль перечти "Женитьба Фигаро". "Мысли черные.." - у Сальери; а у Моцарта - и "виденье гробовое", как и заказанный реквием - повод для сотворения поистине гениальной музыки. Сальери в таких случаях мрачного настроения и "черных мыслей" может отвлечь алкоголь или что-то занятное. А как на эти слова откликается Моцарт: " Да! Бомарше ведь был тебе приятель; ты для него "Тарара" сочинил, вещь славную. Там есть один мотив... я всё твержу его, когда я счастлив... Ла ла ла ла"... Что может быть для Сальери выше такого искреннего комплимента - его сочинению? "Ах, правда ли, Сальери, что Бомарше кого-то отравил?" "Не думаю: он слишком был смешон для ремесла такого".

Как это понять? По-моему только так: человек легкомысленный не годится для поступков, требующих выстраданного, продуманного обо-снования. И дело не в том, кто достоин звания гения и даже не в зависти личной, а в том, что "не могу противиться я доле судьбе моей: я избран, чтоб его остановить - не то мы все погибли, мы все, жрецы, служители музыки, не я один с моей глухою славой... Что пользы, если Моцарт будет жив и новой высоты ещё достигнет?.." Вот оно, вот оно в чём дело - но тут остановимся в недоумении, логика рассуждений Сальери явно хромает. Для композитора второй половины ХVII века сияют такие вершины музыки нового времени, как связанные с именами Иоганна Баха, да и его сыновей частично; Генделя, Гайдна, Глюка, соплеменников Сальери - и уже начинался Бетховен, и при этом не терялись сочинители уровня Сальери. "Наследника нам не оставит он…" Разве что в буквальном смысле, а если начинать перечислять великих композиторов XIX века... нет, не буду перечислять имена, продолжая и те, что проявились в минувшем двадцатом…

А Сальери продолжает - между прочим, знаменательно, что его монологи составляют едва ли не половину текста трагедии. "Что пользы в нём? Как некий херувим, он несколько занёс нам песен райских.." Неправда - не "несколько" - созданное Моцартом во всех жанрах музыкального искусства - огромно, судя даже по тому, что находится в моей фонотеке и что частенько слушаю. Но мы подошли к самому существенному - вырвавшемуся у Сальери: "Что пользы в нём?" Поразительно - в заключительных словах Моцарта противоположное: "Нас мало избранных, счастливцев праздных, пренебрегающих презренной пользой, единого прекрасного жрецов. Не правда ль?" На это Сальери не отвечает, потому что для него то, что понимается под "пользой" - приоритетно, и он призван послужить именно этому.

Тому, что так антипатично Пушкину, как следует из его творчества. Полезность печного горшка несомненна, а для "черни" - не той, чья материальная культура - резьба по дереву или вышивка - органическая составляющая жития, но для псевдоэстетов скульптура языческого бога - полезна лишь товарной стоимостью. Из "Разговора книгопродавца с поэтом", первый декларирует: "Вот же вам совет: внемлите истине полезной: наш век - торгаш; в сей век железный без денег и свободы нет". А в "Поэт и толпа": "и толковала чернь тупая: ... Как ветер, песнь его свободна, зато как ветер и бесплодна: какая польза нам от ней?"

По иронии судьбы, друг Пушкина - Жуковский, разбирая архив покойного, обнаружил стихотворение "Памятник", ещё не опубликованное, со строками: "И долго буду тем любезен я народу... что в мой жестокий век восславил я свободу" - последняя строчка, как понимал осторожный царедворец, могла вызвать высочайшее неудовольствие, и легкой инверсией повернул: "И долго буду тем народу я любезен..." - для соответствующей рифмы - "... прелестью стихов... полезен", и так печаталось вплоть до конца XIX века. А в самом деле - как определить, чем измерить полезность для нашего существования на свете - поэзии, вообще искусства, да и науки, если на то пошло? Жили-были наши предки - столько-то веков назад - при относительной ограниченности, скудости, отчасти недоступности сотворенного гениями даже своей нации, разве что урывками - и ничего, может быть, в массе были не менее, а, пожалуй, более бестревожно счастливы в повседневной жизни…

Предельно выразительные картины "Маленьких трагедий" подталкивают нас к пониманию - мотива "злодейства" Сальери - по его откровению, - доминирующей страсти стяжательства у Скупого рыцаря, женской податливости Донны Анны, отчаянной бесшабашности участников пира во время чумы. Вот такие они, очень разные люди, и сам автор, породивший их - особенный по-своему, гений. А почему выведенные им в словесном образе и так проникшие в наше сознание - такие - вероятно так же, как каждый из нас - со своим характером, способностями, устремлениями, судьбой. Может, в продолжение этих немудреных утверждений, согласимся с тем, что достаточна вероятность появления на столько-то тысяч или сотен тысяч увидевших свет в ту или иную эпоху, у той или иной нации - личности совершенно незаурядной, гения? И - спасибо за такой дар человечеству - в целом или какой-либо этнической группе - кому или чему спасибо - неведомо, но как чудесно, что - и Моцарт, и Пушкин; да и Сальери не обойдён талантом, характером, и так же, как социальное неравенство, неподсудно в принципе, ибо неведомы нам законы, по которым распределяются людские доли, и ниспосылаются "искры Божьи" - в души.

И всё же - даром что ли я столько размышлял над этим, и писал, а Пушкинское представление "Моцарта и Сальери" в какой-то мере подтвердило мои догадки. Постараюсь тезисно обрисовать общие положения своего понимания природных закономерностей - с экстраполяцией на гомо, гомо сапиенс и некоторым приложением к современности, как оно видится, опять же - по-моему. С момента зарождения жизни на планете Земля на протяжении многих миллионов лет происходил эволюционный процесс возникновения сотен тысяч разнообразных видов растений и животных. Здесь не место углубляться в движущие силы этого процесса - по Дарвину или по-иному - свой взгляд на это излагал отдельно и подробно, но неоспоримо, что со временем у вновь образующихся видов животных всё сложнее и совершеннее в сравнении с предыдущими, прародительскими видами - становились физиологические составляющие организма, органы чувств, управляющая нервная система, внешний вид, интеллект, если угодно, и - возможность прочно обосноваться в благоприятной для жизнеобеспечения экологической нише.

И всё-таки ещё одно перед тем, как перейти к эволюции, истории гомо сапиенс, человечества. Думается, переход к видам, стоящим на более высокой ступеньке эволюции живого на планете, происходил не посредством "борьбы за существование", и только - согласно вульгаризированному дарвинизму, хотя такое наверное имело место, но при реализации более или менее случайных, мутационных возможностей - у особей, в гены которых заронилась своего рода "искра Божья" - и от этих, по нынешнему лексикону "продвинутых" - эволюционная трансформация - согласованно во всех деталях будущего вида с максимальной приспособленностью к освоению образовавшейся экологической ниши - как-то распространялась среди сородичей, популяции и генетически передавалась потомству. К этой концепции ещё необходимые дополнения, уже неоспоримые. Первое: отсутствуют - свидетельствует палеонтология - промежуточные формы при образовании от одного вида - другого, стоящего на следующей ступени эволюционной лестницы; между прочим, это относится и к виду гомо. Второе: если данный вид сформировался, приспособленный всеми составляющими - физиологическим комплексом, органами чувств, внешним видом, размерами, плодовитостью, образом жизни, взаимоотношениями с себе подобными - как в неживой материи, скажем, атомы углерода, железа или урана - со всеми абсолютными, можно сказать, индивидуальными свойствами и возможностями связей с атомами других элементов, объединения в разного рода молекулы - уже с новыми, присущими именно этим молекулам свойствами, - если вид сравнительно быстро по меркам считанных веков или даже тысячелетий, - то здесь: точка, неизменяемая сущность.

И каждый из многих видов - муравьев, рыб, птиц, кошачьих, обезьян - по всем параметрам - при возможных отклонениях от среднего, о чём ниже - такой же, как и его самые дальние предки этого вида. Позвольте! - вправе прервать меня дотошный читатель, а, например, собаки? Какие поразительно несхожие породы - не только по экстерьеру, размерам, но и, можно сказать, характером, способностями, - без уточнений - "кто есть кто" в мире собачьем! И то верно - плоды селекции у ряда видов домашних животных, окультуренных растений. Только и самые разные собаки - именно собаки в своей сущности, а не кошки, и не овцы, и не козы, и запросто скрещиваются разнопородные, если опытные кинологи не заведуют родословными и, так сказать, чистотой крови. И люди в конце концов - независимо от принадлежности к какой-либо расе, национальности, и смешанные браки всё чаще - не редкость.

Прошу прощенья, но и это не всё - в плане эволюции, однако со-относящейся с человеческой историей и с вытекающим из Пушкинского "Моцарта и Сальери". Нам отчётливо передаётся - какими видит сочинитель - не бесстрастный биограф - внутреннюю трагедию одного и отправляемого в небытие другого, и попутно - какие они разные - служители музыки. Мелькнули в трагедии имена Гайдна, Глюка. Бомарше, Буаноротти Микеланджело, Пиччинни, и по-разному драматичны судьбы каждого из них; и в XXI веке в мире звучит музыка Гайдна, исполняются арии из опер Глюка - одна из таких арий особенно полюбилась Льву Толстому; но сходит со сцен комедия Бомарше и оперы на сюжеты его комедий - Моцарта и Россини; посещающие Ватикан и музеи, где хранится созданное Микеланджело или даже копии - не скрывают восхищения творениями могучего гения. И, справедливости ради - Сальери был учителем Бетховена и Шуберта - если хоть как-то способствовал становлению их как композиторов - спасибо ему за это. Да и забытый Пиччинни в какой-то мере может считаться предтечей нынешней эстрады.

И совсем уж неизвестный "черный человек" зловеще воскрес в поэме Есенина. Всё это - уже чисто человеческое, в отличие от "братьев меньших", у которых только генетический код штампует одинаково одно поколение за другим, в терминологии генетиков "двойная спираль" - материальное воплощение генетических программ. По аналогии всё наработанное человечеством в сферах культуры, науки - в самом широком плане - от абсолютных абстракций до технического прогресса - условно именую "третьеспиральным" - век от века возрастает по своеобразной спирали - закрепляясь по горизонтали и делая рывок в высь. Не место здесь вспоминать - у каких народов и в какие эпохи такая "спираль" как бы застывала на века, или, наоборот - взвивалась, причём особенно в той или иной духовной облас-ти, достаточно подумать о неторопливом раскрывании этой "спирали" - на Востоке - в Индии, Китае, или в Древнем Египте, в державах Среднего востока или: - в античную эпоху, в века Средневекового Возрождения, в Европе в новое время, и, я бы отметил, в России XIX и отчасти XX веков.

Мы ещё очень далеки от того, чтобы выявить - какие закономерности управляют формированием этнических образований, их судьбами в минувшие эпохи, но безусловны различия национальные, как говорится, по ряду параметров - внешности, образа жизни, менталитета. Вместе с тем, "групповой портрет" - условно говоря - того или иного народа, наряду с определёнными общими чертами, распадается на индивидуальности, опять-таки выделяющимися внешними данными, характером, способностями, причём в определённом направлении. Но истоки этого человеческого просматриваются у "братьев меньших", общественных животных. Может быть хоть на самую малость отличаются один от другого муравьи в одном муравейнике, но то, что различны - и внешне, и характером котята или щенки одного помёта - прекрасно знают внимательные кошатники или кинологи. И если то, что встарь называли мудростью природы, - выразившейся в том, что каждый вид растения или животного организуется оптимально для проживания в своей экологической нише, то наверное и разброс в индивидуальных различиях служит этому.

И всё разительнее это проявляется по мере восхождения по лестнице эволюции, выстраивая иерархию в локальных животных сообществах; и своего рода распределение ролей способствует оптимизации совместной жизнедеятельности, что всё уверенней подтверждается этологами. А для вида гомо, осваивавшего новые экологические ниши на всех континентах - но физиологически неподготовленному к конкурентной борьбе за существование, выручить могла лишь максимальная стимуляция проявления возможностей, можно сказать, внутривидовой эволюции, подобной механизмам в ходе "происхождения видов" - не совсем по дарвинистскому принципу отбора наиболее приспособленных, хотя, можно повторить, и этот фактор играл свою роль в способности безымянных основателей земледелия, скотоводства; изобретателей орудий труда, охоты; строителей жилищ, и, параллельно - для взаимодействия племенных сородичей - творцы языков, обычаев, материальной культуры. Следует заметить, что у "братьев меньших" информационное обеспечение взаимоотношений особей - между самцами, самками, поколениями, в иерархической структуре - в пределах популяции вполне соответствует неизменной генетической программе - на основе необходимого и достаточного для проживания, продолжения рода в закрепленной экологической нише, но - на более высоких ступенях эволюции та же генетическая программа сделалась не столь жестко детерминированной, как, скажем, для насекомых, а позволяет определённую свободу маневра в рамках выживания, правда, прежде всего - своих сородичей.

В принципе структура ДНК человека, из тех же сочетаний атомов и молекул, аналогична генетике млекопитающих, однако заключает в себе и нечто сверх того. Не знаю, насколько удачно может быть такое сравнение: в музыке Моцарта те же ноты и инструменты, что в каком-либо, пусть лучшем опусе Сальери; или примерно тот же набор слов, допустим, в лирическом стихотворении Пушкина и у рифмоплета средней руки. Поэзия, которая по выражению Маяковского "существует, и ни в зуб ногой" - то есть не поддаётся оценкам по каким-то выверенным критериям. Правда, для ДНК человека, сверх того, что установит химический или физический анализ, возможности потенциальные, которых у "братьев меньших" нет или они в зачаточном состоянии. Дитя человеческое в трёх-четырёхлетнем возрасте запросто овла-девает разветвленной членораздельной речью, усваивает связанные с ней понятия. И - не обязательно вундеркинд - рисует, напевает, сочиняет, развлекается игрушками.

А главное - запоминает не только то, от чего напрямую зависит более или менее благополучное существование, что у тех же "братьев меньших" в лучшем случае ограничивается условными рефлексами, но память даже в подсознании, и прапамять копит всё то, что может послужить связующим с соплеменниками, вообще со всем окружающим. И этот массив человеческой памяти по-разному активизируется. Рационально, в духе эволюционных закономерностей, этот феномен высвобождаемых возможностей гомо, вернее уже гомо сапиенс, - можно объяснить сравнительно возрастающей роли управляющей нервной системы, мозга, психики, интеллекта, если угодно - у животных по ходу восхождения по лестнице эволюции; и для вида гомо в силу его особенностей - насущной необходимостью, по меньшей мере - для выживания в далеко неблагоприятных для этого условиях вне изначально отведенной экологической ниши, и завоевании новых мест сносного обитания. А для этого не обойтись без всеохватной, мобильной памяти, алгоритмов структурирования её элементов в то, что способствует жизнеобеспечению и различным связкам с сородичами, помимо генетически унаследованных и неизменно проявляющих себя как рефлексы, инстинкты, во многом схожие с присущими животным.

Следует ли из вышесказанного, что вид гомо должен избежать одного из основных постулатов эволюции живого - каждый вид флоры или фауны - в своём становлении достигнув оптимального взаимодействия с той экологической нишей, что ему подстать, уже в принципе неизменен - внешне и, так сказать, внутренне - на уровне психических возможностей и проявлений? Однако, не кажется ли, что рассуждения о принципах эволюции живого вообще и рода человеческого в частности, увели очень далеко от заявленного в заголовке, от Пушкинской маленькой трагедии? Отчасти ответ на кажущуюся неувязку сугубо человеческой трагедии и общечеловеческих судеб таится, как мне представляется, во втором монологе Сальери.

В тексте между первым монологом и вторым - час, ну два - пока Моцарт не сходит домой, предупредив жену, "чтобы она меня к обеду не дожидалась..." Подумалось, между прочим, а какой-нибудь нынешний господин, если его вдруг пригласит "нужный человек" (см. мой опус "Нужные и ненужные") - "Послушай: отобедаем мы вместе..." что сулит нечто выигрышное для приглашенного, удостоит ли он на радостях жену звонком по мобильному телефону просьбой: "...чтобы к обеду не дожидалась..." нет, давайте о главном, итак между первым и вторым монологом Сальери прошло совсем немного времени, но - какой из меня пушкинист - а могу предположить, что этот промежуток в создании творца "Моцарта и Сальери" растянулся на целых десять лет - от замысла и возможно каких-то набросков, как небезосновательно отмечают авторы примечаний к этому произведению - двадцатилетнего поэта и Пушкина осенью 1830 года в Болдино. Можно ли утверждать, что юный автор "Руслана и Людмилы", в общем восторженно принятой "светом" и ошеломившей даже Жуковского - не чувствовал некоторого, пусть скрываемого, недоброжелательства завистников? Пусть это были не его лицейские друзья-сочинители, но как и Сальери - глубоко чувствующие подлинную поэзию и отлично "подкованные" (неологизм советского времени), так сказать, теоретически, а пииты поталантливее графа Хвостова, - не обидно ли было таким, что какому-то вертопраху вроде так легко даётся выдавать один шедевр за другим...

Трудно судить - на каком этапе развития гомо сапиенс возникло и такое чисто человеческое чувство как зависть, и насколько оно способствовало соревновательному устремлению или толкало к "злодейству"; о первом - предположительно, а примеров второго в жизни и сегодняшней достаточно, разве что различны степени и масштабы "злодейств". Но юного Пушкина в целом "свет с улыбкой встретил…" и завистники, по крайней мере, говоря жаргонно "не высовывались". А вот что пишут упомянутые выше пушкинисты в другом месте: " В 30-е годы Пушкину пришлось вести ожесточенную литературную борьбу. Его противниками были завладевшие читательской массой (обратим особое внимание на предыдущие слова) реакционные, трусливые, недобросовестные журналисты и критики, потакавшие обывательским вкусам читателей из мелких помещиков и чиновников, не гнушающихся политическими доносами на своих литературных врагов".

Прервём цитату - сделаем некоторую скидку на идеологизацию советского пошиба и классического наследия, тем занятнее звучит упоминание о "политических доносах", как можно понять, только при самодержавном режиме, и никак не в среде исповедующих "социалистический реализм". Но завершим цитату: "Они преследовали Пушкина за всё то новое, что он вводит в литературу, - реалистическое направление, простоту выражения, нежелание морализировать..." Заключительная фраза в книге почему-то заканчивается многоточием, и можно лишь догадываться - отчего маститые литературоведы поставили такой знак препинания. Но напомним вновь строки второго моно-лога Сальери. "Нет! не могу противиться я доле судьбе моей: я избран, чтоб его остановить - не то мы все погибли, мы все, жрецы, служители музыки, не я один с моей глухою славой... Что пользы, если Моцарт будет жив и новой высоты ещё достигнет? Подымет ли он тем искусство? Нет; оно падёт опять, как он исчезнет: наследника нам не оставит он. Что пользы в нём? Как некий херувим, он несколько занёс нам песен райских, чтоб, возмутив бескрылое желанье в нас, чадах праха, после улететь! Так улетай же! чем скорей, тем лучше".

Одна из особенностей литературного гения, на мой взгляд, - что у каждого из героев или лучше сказать персонажей художественных произведений - своя, я бы назвал с эпитетом "оправдательная" логика - адекватная его натуре, и автор не корректирует этого с позиций добра и зла, как он разумеет, рождающиеся на страницах поэм, романов, повестей, рассказов - как вообще новорожденные - со своим характером, способностями, стремлением жить по-своему, но не ожидающие на скамье подсудимых - как их представит прокурор или адвокат, обвинитель или защитник по-другому. У Пушкина по-своему правы - и Петр, и бедный Евгений, и тот Евгений, что Онегин, и Скупой Рыцарь, и его сын, пирующие во время чумы и осуждающий их священник, Алеко из "Цыган" и Григорий Отрепьев, Германн из "Пиковой дамы", и драма "Адама" - графиня и Мазепа... Уместно по-моему здесь вспомнить строки из стихотворения Владимира Набокова "Толстой", "Почти нечеловеческая тайна! Я говорю о тех ночах, когда Толстой творил; я говорю о чуде, об урагане образов, летящих по черным небесам в час созиданья, в час воплощенья... Ведь живые люди родились в эти ночи... Так Господь избраннику передаёт своё старинное и благостное право творить миры и в созданную плоть вдыхать мгновенно дух неповторимый. И вот они живут…"

Своя правота, своя истина - у Пьера Безухова и Платона Каратаева, у Анны Карениной и её братца Стивы, у Кати Масловой и Хаджи Мурата; порой изумляющая Достоевского в самых разных каторжниках в "Записках из мёртвого дома" и откровенная у каждого из братьев Карамазовых; и любой из рассказов Чехова без авторских эпитетов - читатель, как и всех встреченных в жизни по-разному: - судите сами, что это за люди. Так попробуем в этом плане постичь логику Пушкинского Сальери - такую, если вчитаться и вдуматься во второй монолог - непостижимую. Прежде всего - зависть, как побудительная сила, уходит на десятый план, словно - причём тут зависть, дело совсем в ином. В чём же? Оказывается, по Сальери, - творчество Моцарта таит угрозу для "служителей музыки", наверное, не исполнителей, а композиторов. Тех самых, когда "Я счастлив был, я наслаждался мирно своим трудом, успехом, славой; также трудами и успехами друзей, товарищей моих в искусстве дивном..."

А как же "великий Глюк", или - уже во втором монологе - Гайдн - тоже гении, наравне ли с Моцартом или рангом ниже - не в этом суть, но ведь тоже смертные, и это не мешает ни самому Сальери, ни поколениям его же учеников - Бетховена, Шуберта и других опровергать предположение, что с уходом вышеназванных искусство "падёт", - история музыки и после величайшего гения Иоганна Себастьяна Баха - оно достигло небывалых высот - и в XIX, и в XX веке. "Наследника нам не оставит он", - совсем нелепо - если в династическом понимании той эпохи, то в буквальном смысле такие наследники были у того же Баха, правда, сочиняли уже несколько иную му-зыку. Нет, клонирование Гения бессмысленно, и "моцартиана" Чайковского - разве что в духе Моцарта, и возможно компьютер выдаст нечто "под Моцарта" - но это ничуть не прибавит к музыкальному наследию гения; одним словом доводы Сальери о необходимости "остановить" Моцарта во имя удержания искусства на установленном уровне - не выдерживают критики, даже противоречат здравому смыслу.

Напротив - слава Богу, в духовной истории человечества жива эволюционная эстафета творческого гения, чему, в общем, во многом посвящены мои писания, опусы: "Старик Державин нас заметил...", и чем был Пушкин для Гоголя и всей дальнейшей литературы, и с какой скорбной горечью отозвался Лермонтов на смерть поэта; а как радовался Лев Толстой гению нового времени - Чехову... Кем же в таком случае Пушкинский Сальери был "избран", чтоб его - Моцарта - остановить", причём исключительно посредством "злодейства"? И как тут не вспомнить названных пушкинистами - разношерстную ораву с конкретными именами - которые во всю старались "остановить" Пушкина - похлеще чем пуля Дантеса - в сознании тех людей, в души которых проникало созданное гением. Что двигало всеми этими недоброжелателями - только ли зависть, или подачки не столь успешных в их понимании конкурентов, или так обесценить сотворенное гением, чтобы поднять цену на свой товар?

И это, и подобное, но не только. Они также были "призваны", как мне представляется, тем же эволюционным принципом "необходимо и достаточно", оправдавшего себя при неизменном существовании сотен тысяч видов растений и животных на планете "Земля". И гений Пушкина именно это провидел "сквозь магический кристалл", но поскольку его упрекали и в том, что вина Бориса Годунова не доказана, и любовь Марии-Матрены Кочубей, совсем юной, к старику Мазепе как бы это определить - не типична, последнее сделалось дежурным аргументом критиков произведений советских писателей, которые показывали что-либо нехорошее с позиций стерильного соцреализма, и Пушкин, как бы оправдывая возможность исторической достоверности, привёл эпизод, когда Сальери прилюдно освистал оперу Моцарта. Но от освистал до отравил... А в самом деле - как умели метафорически отравить жизнь гения, что называется посредственности - та "чернь" в стихах Пушкина - отнюдь не простолюдины, тем более искренне чувствующие настоящее искусство, но - "жадною толпой стоящие у трона, Свободы, Гения и Славы палачи" - в истории человеческой примеров предостаточно. А всё-таки - почему такие типы преследовали столь неблаговидные цели?

Разве какой-либо замечательный: поэт, живописец, романист, композитор, тем паче учёный мог угрожать чьему-либо материальному благополучию? Каким образом? Если и посещали вертеп или театр, платили за книги или картины - только добровольно. Раздражало - по-Пушкински - неощутимость пресловутой "пользы" - от искусства - не ясно - как насчёт укрепления моральных устоев; правда, пользу от науки новое время вынуждено признавать - опять же материальную. А в аспекте, можно сказать, информационно-эстетическом - также без принудиловки - как говорится - не хочешь - не слушай, а врать не мешай. Но литература, искусство, наука, как и религия - совсем не то, что никак не задевает; - определяет в большей или меньшей степени существование едва ли не каждого человека в эпоху наступления того, что именуют цивилизацией.

Иначе говоря, намечаются некие ориентиры виденья мира, расставляются акценты, открываются перспективы подражания. Но всё дело в том, что эти прозрения творцов великих произведений, как отражения действительности - неоднозначны, дуалистичны, если угодно, и вырываются из заколдованного круга нивелированных моральных заповедей, дарованных свыше. По Библии всё человечество - потомки не Авеля, но Каина, и убийство - пусть не родного брата, хотя и такое бывало в истории, в частности эпохи Киевской Руси, а любого того, на кого начальство, соплеменники, политические, религиозные деятели указали, как на врага - будь то и ребёнок, и беспомощный старик - какие только потомки Каина не совершали без зазрения совести. Из "Медного всадника" - "Люблю тебя, Петра творенье..." - это не только великолепная "новая столица", но то "окно в Европу", не будь которого - в России, думаю, не мог бы реализоваться ни Ломоносов, ни Пушкин, ни Лев Толстой, ни Достоевский - влияние которого на ту же просвещенную Европу трудно переоценить, но об этом ниже.

Но - "Россию поднял на дыбы" - и далеко не один Евгений из "Медного всадника" - страдалец в самодержавной империи, и сегодня звучат голоса, что для Руси, а, может, и для Европы, лучше было бы, если бы печать азиатчины не переставала довлеть над просторами допетровской Руси. Ныне украинские "патриоты" утверждают, что решение Мазепы выступить на стороне шведов против Петра было продиктовано стремлением борца за независимость Малороссии от России, но Пушкинская характеристика этого деятеля, незаурядной личности - представляется мне вполне объективной и исключающей сугубо патриотический мотив измены своему всесильному покровителю. А русская литература XIX века если не вся, то в лучших образцах "вышла из "Шинели" Гоголя - гуманистическим сочувствием к "униженным и оскорбленным", впрочем, не только вследствие социального неравенства, нo тем, что никак не могут найти своего места в жизни. Но лишь у Чехова на мой взгляд явственен критерий соответствия той или иной личности, рожденной с таким вот характером, способностями, устремлениями - высокому назначению любого человека в этом мире.

У Достоевского в "3аписках из мёртвого дома", как мне кажется, тот же подход - особенно чувствительный по отношению к безусловным преступникам, хотя стоит разобраться - отчего преступники. А в "Братьях Карамазовых" эти критерии смещены магнитным полем христианства, может быть, верней - веры в справедливого Бога. Совершенно безнравственный папаша - что с него взять. Дмитрий - с необузданными страстями, личность, этими страстями безотчётно живущая; Алёша - запоздалое воплощение легендарных подвижников из "Жития святых" - в новое время, как и князь Мышкин. А Иван - ненавистный Достоевскому тип, из вольных или невольных приспешников Антихриста. Табу - моральные, религиозные - частично закрепленные в государственных законах, кодексах - чем или как подтверждается их абсолютная безальтернативность?

Подавляющее большинство населения планеты с древнейших времен это, должно быть, не слишком заботило, либо первостепенным было надёжно вписаться в свою человеческую - по аналогии с "братьями меньшими" - экологическую нишу - свое племя, свой народ, свою эпоху, свое поколение. Это мог быть неутомимый китаец-земледелец; или кочевник гунн, однажды со своей ордой пробившийся из Азии в Европу; охотник одного из племен доколумбовой Америки; удивительный для остального мира пигмей в сердце Африки; оленевод на берегах Ледовитого океана... Перечислены представители, можно сказать, патриархальных этнических групп, но разве и сегодня, в XXI веке большинство добропорядочных, законопослушных трудящихся на том или ином поприще - не следуют тем же основным правилам, что и "братья меньшие", животные - стараясь по возможности обеспечивать себя и своих наследников благоприятными условиями жизни?

Конечно, диапазон всего того, что человеку, в отличие от животного, приносит удовлетворение, огорчение, радости и печали - гораздо шире, но опять же для большинства, если каждого лично не задевает стихийное бедствие достаточно основательно, не втягивают в смертельные опасности вооруженные конфликты, не терзают неизлечимые болезни, - но жажда жизни все же превозмогает. Вместе с тем, бывает, и еще так, что человек незаслуженно лишается той что ли порции этой радости жизни, на которую он рассчитывает - с достаточным на то основанием, или переоценивая свои достоинства. И - человек нарушает табу, закрепленное генетически - внутривидовые взаимоотношения направлены на гармонизацию взаимодействия и жизнеобеспечения животного сообщества, не человек вообще, а определенный, и зададимся вопросом - какой именно - определивши, вернее, из-за чего так проявляется такой нарушитель писаных или неписаных законов, доминирующих в той или другой этнической группе, в ту или другую эпоху, порой этой эпохой можно считать - временный период, втиснутый в несколько поколений, особенно в новое время.

Итак, всё-таки - почему некий субъект становится, мягко говоря, возмутителем спокойствия, грубее - правонарушителем, преступником, а отвлеченно - чужеродным, небезопасным, отщепенцем? Прежде, чем ответить, надо отметить, что имеются в виду относительно локальные объединения человеческих общностей под эгидой на какой-то период устоявшейся взаимозависимости не разрушительной, хотя и возможно понемногу разъедающей внутренней конфликтности, впрочем, не обязательно переступающей порог необратимости. Такие образования держат круговую оборону "своих" против "чужих" - другого племени, державы - тех, от которых можно ожидать враждебных действий, под любым предлогом или без - с целью что-то заполучить, выгадать или просто крепче самоутвердиться. И в былые века выражение "горе побежденным" - слово "горе" намного смягчало ужас и потери, выпадавшие на долю побежденных.

Естественно было стремление сплотить своих - этому способствовал традиционно схожий уклад жизни, верования, обычаи, обрядность. И - воплощение начальной части социалистического лозунга - от каждого по способностям" - для всеобщего блага, с последующим в идеале - "каждому по труду", то есть соответственно действительному личному вкладу в удовлетворение всех насущных потребностей, входящих в сферу " своих". Не место разбирать - насколько этот принцип осуществлялся в былом и нынче в разных уголках планеты. Речь о том, что вклад индивидуума в удовлетворительное существование сообщества, в которое он входит - отчасти грубовато определяемого Карлом Марксом по критериям пригодным, как я понимаю, в основном для работников физического труда, - вклад этот по сути благотворный, можно условно представить и в виде негативного, отрицательного, среднего, разрушительного.

По аналогии с неорганическими структурами и применяя научную терминологию, действия такого персонифицированного отрицательного обозначим как деструктивные. Возможна и аналогия - относительная - общественного организма с организмом отдельного живого существа, допустим, нашего брата. Процессы старения, неуклонно влекущие - раньше или позже, но к смертному часу, эволюционной хитростью преодолеваются для вида в целом эстафетой поколений. Но, к сожалению, кроме этого неизбежного, именная система не всегда надёжно отражает нашествие болезнетворных бактерий; и не счесть недугов, поражающих ту или другую жизнеобеспечивающую составляющую нашего "я", хорошо, если не доставляющих невыносимых страданий и не слишком быстро приближающих кончину. Следует заметить, что для гомо сапиенс, в отличие от "братьев меньших", то, что в общем называется расстройством психики, - ведёт к чрезмерной агрессивности, фобиям, депрессии - вплоть до суицида.

Интуитивно сознаваемая - если такое словосочетание правомерно - возможность беспроигрышного, безущербного, безопасного сбережения "своих" - сохраняющегося этнического подвида - племени, нации, народа, оформившегося и жизнеспособного общественного организма - породила как надежную опору, вслед за языком, как средством многостороннего общения и таким образом закрепления коллективной памяти, впитывающей индивидуальную и влияющую на неё, ещё раз - породила - мифологию, сказания, верования как почву религий, обряды, обычаи, а также выстраданный свод моральных императивов, нарушителям которых грозила кара - в посмертном бытии, в форме проклятий кармы, или реальней - соответствующих наказаний от тех же "своих". Здесь не место уточнять - где, как, насколько при этом превалировали запросы власть имущих, соблюдались принципы социальной справедливости.

В каждом языке для такого рода антиобщественных личностей был набор бранных слов и выражений, а обобщенно - правонарушители, преступники, отщепенцы. Последнее слово уже звучало ранее, и от него оттолкнемся, возвращаясь к заложенному в Пушкинском "Моцарте и Сальери". По словарю Даля: "Отщепенец - отщепившийся по разномыслию от общества, паствы, церкви; раскольник, отступник, еретик". Но с каких пор в человеческой истории опасной сделалась "мысль изреченная"? Метафорически - когда после вкушения плода с древа познания в диалоге Адама и Евы прозвучало: почему? или один из их сыновей задавался вопросом: а почему брат мой, а не я?.. - впрочем, такая мысль сродни самооправданию злодейства Сальери. Но если всерьёз, отбросим и впрямь преступный умысел с целью обмана ближнего, ограбления, мести, что чревато для пострадавших и трагическими последствиями, то речь идёт о мыслях, непривычных для сознания той или иной общественной группы.

Идея единобожия требовала доказательств, пусть косвенных, иначе золотой телец воцарился бы надолго. Зато античные философы вольны были каждый по-своему толковать сущность наблюдаемого, как и миротворцы, представляя олимпийских небожителей; справедливости ради - гениальные догадки древних подтверждаются и сегодня. Но отчего же судьбы многих из этих мудрецов, не только Сократа, - по-нынешнему никак не причастных к криминалу и даже аполитичных - складывались весьма драматично? Как я понимаю, срабатывало недоверие к тому любому, что не вязалось с наработанным предыдущими поколениями и что вроде бы гарантировало вожделенную стабильность. Духовный атавизм - не так ли каждый вид живого, сформировавшись, застывал в неизменности, разве что маячила открывшаяся экологическая ниша для порождения на базе прежнего вида, в определённом смысле более совершенного.

Так что - может быть, и гомо сапиенс, допустим, частично - отнюдь не самая верхняя ступенька эволюции живого на планете, и мы находимся в процессе сотворения на человеческой основе эдаких суперсапиенс, и генетические программы отойдут на второй план? Эх, заманчивая гипотеза для сюжета повести или романа в жанре фантастики, которому я отдал дань чуть не полвека назад, но смог ли, взявшийся за такую тему, настолько отвлечься от нынешних реалий и хоть смутно прозреть и такой вариант грядущего? Но наше расследование, навеянное, в частности, Пушкинским "Моцарт и Сальери", нацелено, наоборот, на ту стадию эволюции живого, когда завершено полностью, во всех деталях - для "плодитесь и размножайтесь" в наиболее подходящей для этого экологической нише - формирование вида, как правило, стоящего на высшей по отношению к исходному ступеньке лестницы эволюции. И пока не вырисовываются возможности возникновения нового вида для освоения открывшейся экологической ниши - посредством "точек роста" или "искр Божьих" в дочеловеческих видах - их распространения, достаточно интенсивного - вширь - на свою популяцию, и во времени - каким-то образом корректив генетической программы для нового вида, итак - пока не маячит подобное - ингибиторная - по аналогии с тормозящей ход химических процессов, пока ещё неясный для науки аспект эволюции живого на Земле - по-видимому - срабатывает нечто - безотказно и сравнительно быстро - подтверждение чему отсутствие в поисках палеонтологов так называемых промежуточных форм.

Задача этого "нечто" - удержание образовавшегося вида в том, каким оптимально получился, недопущении того, что выходит за рамки необходимого и достаточного - при возможных отличиях отдельных особей, - для повторения последующими поколениями предыдущих с возможной коррекцией на приспособляемость к меняющимся окружающим условиям. Может, снова наглядный опровергающий аргумент - вроде бы разительные несходства, например, порой собак, или - без обид на то, что в одном ряду - представителей людей той или иной национальности. Однако и в том, и в другом примере - главное наличествует как сущность - собачья или человеческая, но никак не кошачья или обезьянья, и вполне жизнеспособны дворняжки; и есть мнение, что дети от смешанных браков во всяком случае во многих отношениях не хуже, чем от моноэтничных. После всего сказанного и повторенного, вывод о том, что не один Сальери был "призван, чтоб ... остановить" гения - находит своё подтверждение в истории человечества - последних, по крайней мере, тридцати веков - гений - как раскрывающий виденье мира по-новому.

Выше приводились примеры из далёкого минувшего, когда неординарные, необычные, парадоксальные мысли способны были увлечь от накатанных дорожек сознания, сделавшись этому сознанию созвучным, - что по глубинным эволюционным принципам было любому виду, в том числе гомо,- противопоказано. Это могло - вспомним "отщепенцев" - так сказать, отщепить принявших новации - от их сородичей, и, как мне представляется, такое ярко проявилось в истории мировых религий - иудаизма, буддизма, христианства, ислама - правда, по-разному. Мифологизированное языческое многобожие, через которое прошли и на котором остановились едва ли не все народы, большие и малые, с сопутствующей обрядностью, я бы сказал, - не канонизировались, да и ряд ответвлений буддизма допускает бесконфликтно различные интерпретации такого мировосприятия. И вообще, как мне представляется, Восток - Китай, Индия, смежные страны, народы - по численности около половины человечества - гораздо терпимее, чем на Западе - условном и не повсеместно - в ощущении категорий "своих" и "чужих", и о каких "отщепенцах" в западном понимании может идти речь, хотя на разрушителей основных консервативных традиций и на Востоке смотрят косо.

И то сказать - "искры Божьи", может быть, во все века не столь активно вспыхивающие у некоторых гениев названного так Востока, - не делаются деструктивными для родственно сплоченных этнических сообществ. Относительно иудаизма, включающего устойчивый комплекс веры и многовековой обрядности, то это, по крайней мере, до новейшего времени, XX века, уберегло вынужденно приютившихся в разных землях и условиях диаспоры от утраты национальной идентичности, и даже хасидизм ХVІІІ века в этом плане не стал чересчур раскалывающим. Сложнее с христианством - если вкратце, со скидкой на субъективизм. Лейтмотив Библии, Ветхого завета - всё по воле Божьей, с неведомыми грешным людям ипостасями добра и зла - доминирует в Новом Завете, - нечего роптать, уклоняться от предначертанного судьбой, и для каждого, даже для сына Божьего - это испытываемое в жизни - не жертва, но высшая справедливость.

Так же, как Пушкинскую трагедию "Моцарт и Сальери" бессмысленно сопоставлять с исторической действительностью, отвлечемся от всё-таки различных течений даже в иудаизме, секте ессеев, - примем дошедшее до нас в Евангелии, как некую данность, пригодную для свободных размышлений. Знаменательно изложение того, как собратья евреи санкционировали распятие Иисуса римлянами, причём умышленно отрезали путь к отступлению. Дословное цитирование этих отрывков позволяет комментировать по первоисточнику. После предательства Иуды римские воины схватили его. "А взявшие Иисуса отвели Его к Каиафе первосвященнику, куда собрались книжники и старейшины... Первосвященники и старейшины и весь синедрион искали лжесвидетельства против Иисуса, чтобы предать Его смерти, и не находили..."

То есть, проповедуемое Иисусом не содержало, как, скажем, нагорная проповедь, ничего кощунственного, криминального, за что какие-либо писаные или неписаные законы не предусматривали наказания, тем паче столь сурового. Потому нужно было чем-то подкрепить обвинения, чтобы соблюсти видимость справедливого правосудия. Методика доказательств вины осужденных с годами совершенствовалась, чтоб не сказать - упрощалась - известно, как действовала инквизиция - "во имя Христово", или НКВД под флагом борьбы с "врагами народа". Откровенно скажу: теперь моя психика не выносит без содроганий описаний способов выколачивания из подозревае-мых признаний, грубых подтасовок - в века Средневековья или в моём XX веке. А стопроцентная ли гарантия, что подобное в наступившем XXI веке в прошлом, никогда и нигде не повторится?.. И в недавно прошедшем веке лжесвидетели, как и доносчики, стукачи, пополняющие в том числе досье КГБ на пишущего эти строки - нередко бывали и добровольными, правда не всегда достаточно обоснованно подавали увиденное, услышанное, придуманное - для того, чтобы подвести неугодного властям под суровую статью уголовного кодекса СССР.

Не перекликается ли с этим евангельское: "...и не находили; и хотя много лжесвидетелей приходило, не нашли. Но наконец пришли два лжесвидетеля. И сказали: Он говорил: смогу разрушить храм Божий и в три дня создать его". Надо признать: подходящие лжесвидетели, которым вероятно подсказали - что, дескать, они слышали от Иисуса, повторили что-то не совсем вразумительное, Но -"разрушить храм Божий" - что может быть ужасней такого намеренья? Скупые следующие строки также не слишком внятно передают в современном варианте - суть "протокола судебного заседания". Выслушав показания лжесвидетелей, как сказано в Евангелие, "Иисус молчал". В "Мастере и Маргарите" Булгакова ту же версию обвинения предъявляет арестанту Иешуа Понтий Пилат: "так ты утверждаешь, что не призывал разрушить ... или поджечь, или каким-либо иным способом уничтожить храм?" И ответ, если Мастер и впрямь "угадал" - как оно было: "Я, игемон, никого не призывал к подобным действиям, повторяю, разве я похож на слабоумного?"

Задается провокационный вопрос; "Ты ли Христос, Сын Божий?" Ответ Иисуса невразумителен, и может быть истолкован и как согласие с таким предположением - для верующих христиан, и как повод для суда, чтобы обвинение стало правомерным: "... Отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных". После таких непонятных в сущности слов, руки судей были развязаны и в буквальном смысле слова. Первосвященник "разодрал одежды свои (так ужаснулся неслыханному кощунству?) и сказал: " Он богохульствует! "И благочестивые "книжники и старейшины" не только изрекли "повинен смерти", а "Плевали Ему в лицо и заушали Его (в словаре "Заушать (устарелое). Ударить по уху, давать пощечину). Другие ударяли Его по ланитам". Отдает чем-то весьма знакомым моему поколению. Как проходили судилища над неугодными властям "страны советов", и в 1937 году на собраниях трудящихся дружно требовали смертной казни для "врагов народа", а не для матёрых уголовников - "варрав", а сорок лет спустя в коллективах технической и гуманитарной интеллигенции проклинали "изменников родины", посмевших воспользоваться открывшейся возможностью эмигрировать на историческую родину, и члены творческих союзов на подготовленных сборищах наперебой клеймили "отступников" - Ахматову и Зощенко, Шостаковича и Прокофьева, Сахарова и Солженицына, театральных критиков и Пастернака...

Да и когда меня, студента четвёртого курса за шутливую поэмку "Кукибниада" - по фамилии директора института Кукибного - исключили из института и комсомола, и нa инспирированном собрании моей институтской группы в обкоме ЛКСМУ обошлось, правда, - не как в Евангелии - без рукоприкладства, но и вроде бы мои друзья во всю клеймили негодяя и каялись, что вовремя не разглядели потенциального антисоветчика. Да простятся мне эти кажущиеся отступления от заявленной темы, но подводят к тому, что и заседающие в синедрионе, и Великий инквизитор из "Братьев Карамазовых", и Сальери, и руководящие советские идеологи, как ни парадоксально может поначалу показаться, по-своему правы, то есть с какой-то стороны человеческой эволюции. Ну почему и для блюстителей иудейской веры, как и для правителей всемогущей Римской империи было неприемлемо подлинное христианство? Власть только "от Бога", смирение, равнодушие к житейским благам - чем не утеха для власть имущих иметь таких подданных? Закавыка таится в том, что - я бы не назвал - верующие - но проникшиеся глубинной идеей милосердия становятся свободными даже в официальном статусе рабов. Если у дочеловеческих существ внутривидовые связки закреплены генетически и определяют поведение каждой особи, то управлять человеческими сообществами пришлось посредством непременной зависимости личности от того, что выкристаллизовалось сверх генетической программы в любой этнической формации.

Сомневаюсь в том, что подлинные христианские идеалы пустили глубокие корни в душах сотен миллионов относящих себя к той или иной конфессии, даже с сектантским душком, исправно следующих установленным обрядам, и, вместе с тем, не сомневаюсь, что в "житиях святых" речь идёт о действительно праведниках, впрочем, такие люди рождаются и живут, преисполненные "любви к ближнему" не показной, нередко жертвенной, и независимо от их национальности или принадлежности к христианству, иной религии или вне веры в Бога. Попутно, как мне представляется, приобщение к вере в Бога, христианству у ряда замечательных людей, творческих, учёных - ощущение сопричастности к идее независимости от преходящего, низменно житейского, отвлекающего от истинного назначения человека в его судьбе.

К сожалению, не секрет, что догматическая религия превращается в идеологию, так же как порой идеология представляется непогрешимой как религия, - и открывается широкое поле для всяческих расколов, взаимной вражды, осуждения отступников, неверных, нечестивых - не такую ли эстафету от родственных религий продолжил отпочковавшийся от них ислам, и с легкостью обосновывает воинственным крылом религиозные войны. Распространенный ныне термин - фундаментализм - выражает непринятие каких бы то ни было новшеств, и это по-моему можно и нужно экстраполировать на восприятие необычного, нового - для обозначения противящихся: по убеждениям, консерватизму мышления, делегированным обязанностям сопротивления тому, что низвергает обветшавшее предшествующее - в языке для таковых есть слова и термины языка вчерашнего и сегодняшнего, ретрограды - по словарю Даля: " люди отсталые, попятные, противоположное - передовые, вожаки". Обскурант - по другому словарю: "(от латинского - затемняющий) - враг науки и просвещения, реакционер, мракобес".

Может быть, имеются в виду какие-то упрямые невежды, что не в состоянии понять и оценить по-настоящему творение гения? Пушкинисты подтвердят - сколько у него было недоброжелателей, да и в заметках поэта видно - как безосновательно, чтоб не сказать бессовестно придирались иные критики к его творческим шедеврам. И не так ли ворчливо встречали - имена известны - рассказы и повести Чехова, музыку Бетховена, живопись импрессионистов, теорию относительности Эйнштейна, поэзию и прозу Пастернака? Неужто всё дело в том, что до перечисленных выше просто, как говорится, не доходило - до разума или души ошеломляюще новое? И тут на авансцену выходит не кто иной, как Пушкинский Сальери. Он-то отлично понимал и чувствовал глубоко - что такое музыка Моцарта. Так неужели ему и в голову не приходило отправить на тот свет высоко чтимых Глюка или Гайдна, а только Моцарта - из зависти, что "гуляке праздному", в отличие от подвижника музыки Сальери - так легко даётся сочинять необыкновенное? Я бы определил по-другому - ужас Сальери, когда он понял, что Моцарт - как бы это выразиться - слишком гений.

То есть, в самом деле - созданное Моцартом - тот ураган, что поневоле сметает в Лету наработанное и повыше уровня посредственности. И Сальери прав - "не то мы все погибли" - не в материальном плане, но как творящие быстротечно преходящее. Да, он по-своему прав: это совершенно новое необходимо "остановить". Иначе неведомо куда рванет человечество - только ли в сфере музыки…

Но такая ли это отвлеченная от житейских хлопот или прозябания сфера? Моцарт у Пушкина говорит, что "... в голову пришли мне две, три мысли. Сегодня я их набросал". Попытка Моцарта перевести эти мысли с языка музыки на язык зрительных образов - условна, и сам Пушкинский Моцарт сознаёт это в небрежном "...иль что-нибудь такое…". Вряд ли и солидные музыковеды разъяснят - какие мысли внушает мне, скажем, Баховский "Хорошо темперированный клавир", именно мысли, а не только игра на пружинах эмоциональных; и не вульгарна ли попытка словесно интерпретировать, допустим, какую-либо сонату Бетховена, симфонию Чайковского или Шостаковича. Может быть, язык музыки - универсальный - будущего для избранных? "Одной любви музыка уступает..." - задумаемся - как это понимать?.. а не добился ли Сальери в конечном счёте своего, но не с помощью яда, а общедоступного сладенького и слегка пьянящего напитка, о котором неприхотливые и неразборчивые умиленно твердят, повторяя брошенное Сальери о содержимом бокала, в который брошен яд - "Славное вино.." Сыпятся "искры Божьи", пускай искорки способностей, таланта в великом множестве направлений человеческой деятельности в наше время, и востребованность подстёгивает к интенсивной реализации таких природных возможностей, и вроде не беда, что при этом свобода мышления и творчества в такой сгущенной атмосфере поточного производства продукции разного рода для массового потребления, - не прорваться гению, не такому, к каким причисляет себя Сальери, но масштаба Моцарта, Лейбница, Пушкина, Эйнштейна - слава Богу в прошедшие три-четыре тысячелетия гениев было немало, но не так уж много. И, может быть, сокрытое эволюци онное уже обозначило для гомо, гомо сапиенс предел необходимого и достаточного, и Пушкинский Сальери пророчески это заявил?..

Напрашивается некоторая аналогия между Сальери и вышеупомянутой Татьяной Глушковой: возможно и её точила зависть к более талантливым или успешным поэтессам её поколения - Белле Ахмадулиной, Римме Казаковой, Юнне Мориц; но в период возбуждённой гласности это личное затмилось, вероятно, более показной тревогой за судьбы отечественной литературы, во имя избавления от засилия не "истинно русских" авторов...

Март-апрель 2010 года

Дизайн: Алексей Ветринский