ПОНЯТНО - О НЕПОСТИЖИМОМ?

У кого из нас - имею в виду не лишенных эстетического виденья сотворенного природой, и человеком в частности, - не вызывали восхищения многоликие мифы античной эпохи, и заодно отражения их на полотнах великих живописцев, или вкраплениями в Пушкинскую поэзию? Но нынче и на земле Эллады вряд ли найдётся простолюдин, что предполагал бы присутствие на реальной горе Олимп небожителей и приносил бы жертвы в храмах, им посвященных. Но, допустим, перенёсся бы туда гипотетической машиной времени и к тому же полиглотом, - и разговорился бы с аборигенами, - то вероятно выяснилось бы, что они не сомневаются в правдивости историй об олимпийцах - в изначальном значении этого слова, в их необыкновенных способностях и чудесных метаморфозах, и не исключают на своём жизненном пути встреч с кем-либо из них, возможно, схожих со скульптурными изображениями в храмах.

Впрочем, насколько я мог понять из книг, посвященных современной Индии, миллионы жителей этой страны, исповедующих разновидности индуизма, думается, убеждены, что описанное, скажем, в "Рамаяне", происходило на самом деле, и поныне никуда не делись Вишну, Кришна, Шива; их, как и божеств, так сказать, областного масштаба, следует почитать, молиться, соблюдать угодные им обряды. А разве не таковы: верующие иудеи, буддисты, мусульмане, христиане, с уточнением более или менее существенных отличий конфессий, даже нетрадиционных сект. С разными представителями разношерстного легиона верующих в свои религиозные догмы, освященные верой поколений, книги с описанием зарождения и развития именно такой веры, включая необъяснимое, чудесное, - мне порой приходилось беседовать, благо, это были мои современники.

Не знаю, насколько это оправданно, но, в отличие от иной раз принимающих резкий оборот дискуссий, споров - о произведениях литературы, искусства, политике, экономике, философии, достижениях науки и техники, - для людей, что называется, воспитанных, принято по отношению к верующим всячески не задевать болезненно того, что для них священно. Как убежденный атеист, говорю - видит Бог, что в подобных диалогах я старался соблюсти вышеназванный принцип общения с такими людьми, добавлю, и с такими, приберегая насмешку и оскорбления для хамов любого уровня, более того, зачастую предварительно испрашивал разрешения коснуться вопросов исповедываемого религиозного. Но после и снисходительного разрешения в ответ на вопросы, аргументы из области логики, науки, получал или нечто невнятное, или чаще раздраженное, как на приставания несмышленыша - отвяжись, не твоего ума дело.

В отличие от безоговорочной веры, религиозного толка, с апогеем "верую ибо нелепо", чему я посвятил часть своих писаний, есть вещи, кажется, абсолютно достоверные, но ключевые слова в этой фразе "кажется" и "абсолютно" - требуют комментариев. Не буду повторяться, ссылаясь на неэвклидову геометрию и релятивистское понимание категории времени. Однако если бы всё-таки как-нибудь занесло меня в античные времена, наведался бы к тем, кого именовали мудрецами, правда, не всегда одних и тех же. И узнал бы немало интересного: оказывается - параллельные ни за что не сходятся, и сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы, и длина окружности примерно в три раза больше чем диаметр, и действие силы может стать эффективней благодаря рычагу; и, в отличие от звёзд, намертво прикрепленных к небосводу, нескольким позволено перемещаться по отношению ко всем прочим; и чем животные отличаются от растений, а человек от животных, и так далее…

Предполагаю, что на мой вопрос как бы интервьюируемым мудрецам: как или почему именно такое, как говорится, пришло им в голову, ответ мог бы звучать в таком духе: размышляя над положением вещей в мире, я представил себе именно такую картину, такую взаимосвязь сущностей, такие причины и следствия происходящего - от возникновения всего на свете до постулатов геометрии. А если для других я не могу представить абсолютных или достаточных доказательств верности моего миропонимания, то и они, эти другие, так же бессильны в возможных опровержениях узнанного от меня. Впрочем, каждый был вправе оставаться при своём мнении; и такая - не религиозная, не этническая сфера, а суждения о предметах отвлеченных интересовали и волновали немногих.

Но пришло время - несколько веков назад - когда заявил о себе основательный претендент на владение истиной - неопровержимой, почти абсолютной, по крайней мере, в своё время. Нетрудно сообразить, что речь идёт о науке. Способствовало этому, по-моему, не столько реальность полезности науки и всё более зависящей от неё "техники" - в широком плане - от часовых механизмов до минеральных удобрений для повышения урожайности, что стало достаточно ощутимо лишь в новое, даже новейшее время, - как тяга человеческого мышления во всё более разнообразно-необъяснимом, расширяющим свои границы для обозрения мира - обосноваться на знании об этом мире вполне надёжном и достоверном.

И сегодня каждый выпускник средней школы, наверное, почти на всех континентах твёрдо знает: что находится он в одной из множества галактик, разных по масштабам и структуре; и что в нашей галактике с сердцевиной Млечного пути на её окраине Солнечная система, в которой наряду с другими планетами и наша Земля со своим единственным спутником. Знает и - в каких местах - на карте или на глобусе - какая там жизнь - пусть в общих чертах. И формулу воды, а также бензола и полиэтилена знает, и - для чего в организме предназначено сердце, печень, кожа, кровь, мозг и ещё кое-что. А ещё: откуда берётся электроэнергия, и какие овощи необходимы для здоровья, и как обращаться с компьютером.

Примерно так же, в сущности, как положения и формулы точных наук, в юные головы закладывается убеждение в том, что человеческая история, и вся дочеловеческая предыстория, и то, что касается твоего народа, нации, державы, в которой живёшь - именно таковы. И, подобно созвездиям в небесах, где каждая звезда, видимая невооруженным глазом или в телескоп, определяется и астрономической "величиной" - по степени яркости, относительной - для земного наблюдателя, - располагаются выдающиеся деятели в различных областях человеческого существования: правители и полководцы, религиозные авторитеты и причисленные к мудрецам, литераторы и живописцы, лицедеи и спортсмены, успешные предприниматели и учёные, фанатики и оригинальные чудаки. При этом условные "величины", равно как и дозировка положительного и отрицательного в характеристиках, варьируются в зависимости от того, - в каком этносе, в какую эпоху.

Изложенное выше в общем нашло отражение в недавней моей работе, в которой рассматривались, как я условно именовал, "мифы" разного рода с рождения индивида и по мере прохождения жизненного пути - отчасти неизменные или включаемые в сферу мышления, как наиболее приемлемые данным субъектом. Теперь размышляю над тем, насколько такое, с позволения сказать, "мифомышление" позволяет людям ощущать себя в окружающем мире наиболее комфортно? И что для этого необходимо и достаточно? И, главное, над чем я задумываюсь - насколько уместна простота или наоборот сложность таких мифологических систем? Кстати, и эта проблема затронута мной в работе "О простом и сложном".

Прежде всего, формулировка "позволяет людям" - не корректна - в лучшем случае - определённой группе людей, неважно, нескольким или многим тысячам, но верней - каждому индивиду, личности с некоторыми нюансами. Например, весьма усложнена свадебная или похоронная обрядность в иных национальных традициях, также ритуалы священнодействий - праздничные и отчасти каждодневные. И для традиционно верующих любое упрощение этих действ представляется их профанацией. Надо отдать должное живучести и ритуалов, передающихся из поколения в поколение в более или менее устойчивых этнических образованиях, и элементов фольклорных - пословиц, песен, в какой-то мере элементов костюма, характера взаимоотношений между людьми в зависимости от их общественного положения.

Всё это, понятно, в жизни каждого из нас применяется выборочно: кто-то неукоснительно следует всем каноническим предписаниям своей религии, кто-то, походя, формально; у кого-то по всякому поводу наготове соответствующая пословица или притча (и у меня нередко по аналогии с услышанным, происшедшим - для собеседника выдаётся подходящая жизненная история, к которой был причастен, или характерный пример из литературы), а другой рапортует казёнными выражениями даже о самом сокровенном. Как тут не вспомнить, не подобраться и к упомянутым частностям человеческого бытия с не раз ранее на страницах моих опусов педалируемого принципа необходимого и достаточного, особенно, на мой взгляд, нашедшего своё воплощение в эволюции живого на Земле.

Да, у каждого виды флоры и фауны во всем - физиологии, внешнем виде, образе жизни - каждой живой клетки его организма - всё служит оптимальному существованию в данной экологической нише. Наряду с этим в этой - не могу не всадить своё выкристаллизованное ещё в "Ранней ягоде" - монаде, сигмонаде - таятся потенциальные возможности, как, напомню ещё раз, возможности, скажем, атомов углерода образовывать и сажу, и графит, и алмаз, и основу генетического кода - двойной спирали, не говоря уже о различных полимерных цепочках и основном строительном материале едва ли не всех растений - целлюлозе. Но - только при благоприятных условиях допустима реализация потенциальных возможностей.

Для видов флоры и фауны - возможность эволюционной трансформации - с возникновением видов на более высоких ступенях свободы действий в пределах и меняющейся экологической ниши, овладения тем, что в ней способствует оптимальному существованию данного вида. Одно из условий на этих относительно высших ступенях эволюции, как уже говорилось ранее - разброс в поколениях особей в диапазоне отклонений от среднего - не столько в физиологии, сколько в комплексах психики, как залога распределения ролей в животном сообществе, естественной иерархии с целью оптимизации совместного проживания в такой, пусть тавтология, общественной структуре.

Такие исключительно благоприятные предпосылки, включая возможно мобилизацию высшей нервной системы для преодоления неблагоприятных для жизни факторов окружающей среды - при достаточном развитии мозга для этого - в этом суть этих предпосылок при возникновении вида гомо - то ли из единого центра с последующим опять-таки значительным разбросом на этнические подвиды, то ли - мне представляется более реальным - несколько очагов появления гоминидов, допустим, где-то в Африке или в Азии, с последующим конкурентным вытеснением одних групп другими, более могущественными - организационно или агрессивно настроенными завоевателями, как многократно бывало на протяжении уже чисто человеческой истории.

Из высказанного следует сделать выводы: во-первых, что определенные принципы эволюции живого на планете сохранялись и, подчеркнём, вероятно, сохраняются при возникновении и развитии вида гомо, различных этнических подвидов гомо сапиенс. И, во-вторых, подобно качественным отличиям, в том числе в области психики, при развитии эволюционного процесса характерны для видов животных на более высоких ступенях эволюции, и для гомо сапиенс в продолжение уже человеческой эволюции проявляются новые аспекты этого процесса, которые, как я понимаю, надо акцентировать.

Оттолкнёмся от обмена информацией между особями одного вида. Это и "пароль скрещенных антенн" у муравьев по определению энтомолога-писателя Халифмана; и танцы пчёл, направляющих товарок на цветочные поляны, и угрожающее вращение голубей вокруг своей оси, которое я наблюдаю на своём балконе - сопернику - "лучше убирайся отсюда подобру-поздорову!"; и позы и даже мимика кошачьего племени при контактах с сородичами; и специфические запахи самок бабочек или сук при течке для привлечения самцов. Но всё-таки особое, если не доминирующее, место в информационном обмене занимает звуковая сигнализация. Набор звукосочетаний предопределён генетически, будь то кваканье лягушки, трели соловья, ржанье лошади или собачий лай - с теми вариациями, которые у людей именуются интонациями.

У людей уже индивидуальна вполне речь - детский лепет, голос мужчины или женщины, акцент иностранца - как нелегко переориентировать голосовые связки - грубо говоря - иначе, чем настроены с детства, и даже некоторые звуки чужого языка даются с трудом. А у счастливчиков голос и для мелодичного, завораживающего пения - в какой глубочайшей древности начали пробиваться наивные Орфеи, и в дополнение им свирели, лиры… Такое возникало уже сверх "необходимого и достаточного" для обеспечения будничной жизнедеятельности. И только ли человек нарушил этот естественный принцип в части информационного обмена с сородичами? Кажется, сверх "необходимого" для текущей жизни - стрекотанье кузнечика, бесконечные "ку-ку" или "кукареку", волчий вой и собачий лай…

Думаю, язык и первобытного человека мог выразить нечто личное: его отношение к тому, кто становился собеседником; а то и попросить помощи, пожаловаться, поделиться соображениями об организации охоты, защите от разных напастей, выделке орудий труда, умилостивлении неведомых вершителей судеб, поисков иных мест обитания. Со временем для подрастающего поколения рассказывалось о том, что было при жизни старших и что поведали их предки, и что кому привиделось, приснилось. Постепенно у каждого народа обогащался язык, возникали созвучные фонетике идиомы, пословицы; шлифовались и закреплялись передаваемые из уст в уста сказания, мифы, заклинания.

Эти факторы: человеческий мозг с памятью - не только как сугубо генетической или для выработки условных рефлексов; речевым аппаратом, позволяющим бесконечно разнообразить уже осмысленные словосочетания - обусловили широкую избыточность информационного обмена у гомо сапиенс. Впрочем, для народностей или племен, именуемых этнографами "изолятами", область применения возможностей языкового общения внутри данной группы ограничивалась в основном потребностями насущных нужд. С другой стороны в развивающихся этносах параллельно с языком, в буквальном смысле, шло становление языка скульптуры, живописи, музыки, танцев, лицедейства.

Основа информационной инициативы особи, а у людей - личности - тем самым внести нечто существенное для жизнедеятельности сородичей, продолжения рода, и в этом, как в избыточной - с учётом неизбежных потерь - плодовитости, гарантирующей, что не угаснет этот вид, - и выдача информации отдельной особью могла быть более или менее количественно чрезмерной, как отмечалось выше, как ежедневно слушаю в отнюдь не однообразных переговорах пары моих волнистых попугайчиков, хотя они вроде бы обеспечены всем необходимым для жизни. Наверное и такую позволительную информационную избыточность унаследовал человек от "братьев меньших".

Унаследовал и многократно приумножил. Это был эволюционный скачок - в плане реализации возможностей, уровня свободы в монадном понимании. Если мир флоры ограничен территориально, в смысле "яблочко от яблони недалеко падёт", хотя, например, земляника или одуванчик находят более мобильные способы распространения; а мир фауны хозяйничает на своей экологической нише так, как доступно каждому виду; то человеку дано познавать окружающий мир и приспосабливать к своим нуждам сверх вариантов, заложенных в генетических программах животных. И этому служит такой комплекс информационных контактов между людьми, который лишь в слабой степени доступен "братьям меньшим".

Не осведомлен в том, видят ли последние сны, сновиденья, подобно Чеховской Каштанке, тем более - что они видят; и насколько этим феноменом подкреплены эволюционно - это человеческий разум, мышление гомо сапиенс. Одно из предположений: в сновиденьях подсознательно проигрываются возможные и вроде бы невозможные ситуации, которые вероятны в судьбе данной личности. От толкования снов по Мартыну Задеке и тому подобному до научно обоснованного обостренного во сне ощущения скрытых недугов организма, или снов и впрямь пророческих - обширная литература, и мне также приходилось затрагивать ранее этот загадочный аспект жизнедеятельности. Трудно судить, насколько именно это способствовало возможности человека представить своё мироощущение, свои гипотетические варианты событий доступным для понимания соплеменников языком.

Это мог быть и наскальный рисунок охотника, и предположение о покровительстве тотемного животного - разве современный цивилизованный гражданин, безусловно верящий в свои определённые обереги, амулеты, талисманы - далеко ушёл от тех далеких предков; это и полезные советы эмпирических аналитиков даже в первобытных племенах - по части земледелия, скотоводства, устройства жилищ. Не место здесь даже пытаться углубляться в зарождение религии во всём многообразии, так же, как и культуры, и начатков науки - речь о другом: об угрожающем, на мой взгляд, нарастании информационной избыточности, как фактора погружения сознания в трясину неопределённости, неустойчивости.

Ранее я рассуждал о том, что в новое время возникла такая категория личностей, какую можно условно определить как "человек неустойчивый", и здесь информационные лавины, опять-таки, на мой взгляд, играют не последнюю роль. Попробую разъяснить - что имеется в виду. Принцип "необходимо и достаточно" по мере усложнения структур расширяет это "достаточно" в диапазоне приемлемых для существования вариантов. Если в атоме данного элемента неприемлем недостаток или избыток составляющей его элементарной частицы, то химические соединения или даже отдельные молекулы могут быть в изомерных структурах. Опираясь на этот тезис "необходимого и достаточного" можно было бы пофилософствовать на тему - насчёт как раз такого набора элементарных частиц или атомов для построения и вселенной, и живых существ, и галактик во вселенной, и звёзд в каждой из них, и сотен тысяч видов растений и животных на нашей планете, и стольких народов, и такого разнообразия личностей, что называется, по всем параметрам.

Но пока ограничимся рассмотрением информационных полей, так сказать, материализующихся в то, что в "Ранней ягоде" именовал "третьеспиральным", то есть, так или иначе, информационно устойчивым в ряду поколений данного этноса или в последние века - всего человечества. Но могло ли сотворение всего того, что трафаретно называют "духовными ценностями", тем паче - подлинными, высокой пробы - быть, по аналогии с идеальными технологиями, безотходными? И действительно ли такая "безотходность", то есть сосредоточение только того, что "необходимо и достаточно" - обеспечило многовековое бытие, если не бессмертие творениям человеческого гения?

Представилось мне, что я - ребёнок, но двадцать с лишним веков тому - в Индии, Греции, "земле обетованной", и рядом мой или другой старик-дедушка, вряд ли которому как мне нынче, пошёл девятый десяток, во всяком случае подобные долгожители тогда на свете встречались очень нечасто, а уж, чтобы у такого был, как у меня первый ещё не двухлетний внук - неслыханное дело, разве что в легендах. И рассказывает мне старик-индус то, что сам слышал в детстве, и что запомнилось буквально, ну, может, уточнил какие-то подробности: "В лесу Дандака на яркой поляне среди прозрачных водоёмов, покрытых божественными цветами лотоса, Рама увидел хижины из травы и бересты. В них жили отшельники. Полы и стены хижин были покрыты оленьими шкурами, а по углам лежали связки хвороста, коренья и стояли сосуды с водой. В каждой хижине был небольшой алтарь для разведения священного огня. Древние старцы, одетые в платье из коры деревьев и оленьи шкуры, нараспев читали молитвы, и всё вокруг было мирно и тихо…"

Но затем в этой, третьей "Лесной" книге "Рамаяны" происходят невероятные, ужасные события. И я, мальчик, с трепетом думаю, что мне может присниться людоед Вирадхи, "рык его подобен грому, и вид ужасающ: с одним глазом, бездонным брюхом, измазанный кровью, с широко раскрытой пастью…" - ясно, с какими намереньями. Но Раме и его спутникам удалось победить страшилище, и перед своей окончательной гибелью он признался, что таким сделал его своим проклятьем бог богатства Кубера, и посмертное существование этого людоеда - в амплуа небесного музыканта. И я верил всему этому, и верующие индуисты доныне чтят и Раму, и других божеств индусского пантеона.

А на земле Эллады с моими сверстниками вторил гекзаметрам "Одиссеи". В один несчастливый день очутился герой повествования на морском берегу, обессиленный, без одежды. Пришлось бы совсем худо, если бы не богиня Афина, его тайная покровительница. Вообще судьбоносные для смертных решения осуществляются свыше вроде бы посредством совершенно неявного вмешательства. К слову - при всём моём категорическом отрицании сверхъестественного - из ещё неопознанного с позиций науки, может быть, нетрадиционной, порой кажется мне, что и в моей судьбе и неприятности разного рода возможно в итоге делали мою жизнь более содержательной, глубокой, счастливой… Об этом, кстати, в моих писаниях говорится не впервые.

Итак, небожительница Афина внушает во сне дочери правителя этого края Навзикае, что ей, как девушке на выданье, неплохо было бы свой гардероб как следует выстирать. Побудив Навзикаю наяву осуществить навеянное сном, "Светлоокая Зевсова дочь полетела вновь на Олимп, где обитель свою, говорят (интересно - так ли в оригинале - "говорят", и как это понимать?), основали Боги, где ветры не дуют, где дождь не шумит хладоносный, где не подъемлет метелей зима, где безоблачный воздух лёгкой лазурью разлит и сладчайшим сияньем проникнут; там для богов в несказанных утехах все дни пробегают"… Тем не менее, олимпийцы таким блаженством не довольствуются - по-разному вмешиваются в земные человеческие судьбы и не без того - и между собой выясняют отношения.

Замечательные психологические нюансы: попросив у отца колесницу для того, чтобы с подругами и служанками отправиться стирать на морской берег, Навзикая, стесняясь напрямую объявить, что ей, как невесте, хотелось бы красоваться в безукоризненных нарядах, сказала, что берёт освежить одежды и отца, и своих братьев, и отец её, не подал виду, что догадался о подлинной причине внезапного мероприятия, и дал соответствующие распоряжения. Выразительные подробности этого, казалось бы, будничного действа., так же, как - хоть сейчас рисуй мультик для моего внука - эпизоды драматического сражения Рамы и его спутников с ужасным Вирадхи. Выстирав одежды, девушки начали играть - по современному в пляжный волейбол, и мяч случайно - но, наверное, не случайно разбудил Одиссея, и добрая Навзикая уже без подсказки Афины вместе с отцом оказала щедрое гостеприимство Одиссею - чужеземцу.

Полагаю, что, повзрослев, мои гипотетические двойники в древней Индии или древней Греции неоднократно устремлялись душой по течению тех же "Рамаяны" или "Одиссеи", воспринимали, может быть, подсознательно, я бы сказал, уроки человечности, веры в то, что перипетии бытия, реальные или фантастически отраженные, демонстрируют необычайную живучесть сокровенного в людях, наперекор тому разрушительному вследствие несовместимости возбужденного эгоцентризма с невозмутимостью непритязательных человеческих взаимоотношений. Наверное, как это делается в комиксах, можно было бы и те фрагменты "Рамаяны" и "Одиссеи" пересказать короче (модное нынче, особенно среди молодёжи, как правило, бессмысленное в контексте разговора словечко "короче"), но что-то необъяснимое тогда бы ушло бы, улетучилось. В каком-то фантастическом романе, помнится, говорится, что люди будущего питаются некими таблетками - проглотил - и вполне обходишься без застолий и даже без туалета. Должно быть, и в том, что называется пищей духовной непременно должно быть то, что делает её не только полезной, но и вкусной - в переводе на эстетический язык.

В этой связи можно взглянуть и на Библию, Ветхий завет, с которым опять-таки мой двойник много веков назад, впрочем, и мои предки век-другой назад в хедере знакомились отнюдь не поверхностно. И, как "Рамаяну" и "Одиссею", раскрываю наугад - "книга Ездры" - о возвращении евреев в Иерусалим. Речь идёт, в частности, о том, что в современных международных отношениях именуется реституцией - возвращением захваченных незаконно ценностей… "И царь Кир вынес сосуды дома Господня, которые Навуходоносор взял из Иерусалима и положил в доме бога своего. И вынес их Кир, царь Персидский, рукою Мифредата сокровище-хранителя; а он счётом сдал их Шешбацару, князю Иудину. И вот число их: блюд золотых тридцать, блюд серебряных тысяча, ножей двадцать девять; чаш золотых тридцать, чаш серебряных двойных четыреста десять, других сосудов тысяча". Далее в главе 2 - о тех, кто вернулся на землю обетованную (многие не пожелали: осели в Вавилоне и Ассирии?), и о сопровождении. "Пришедшие с Зоровавелем, Иисусом, Неемиею, Саранем, Реелаем, Марходеем, Билшаном, Мисфаром, Бигваем, Рехумом, Вааном. Число людей народа Израилева: сыновей Пароша две тысячи сто семьдесят два…" Далее выборочно: "Сыновей Елама тысяча двести пятьдесят четыре…" И ещё через более двух десятков "сыновей такого-то" - "Сыновей другого Елама тысяча двести пятьдесят четыре" - такое совпадение численное у Еламов. "Уроженцев Иерихона триста сорок пять". Затем ещё свыше двадцати сыновей священников, имена которых сохранились, и потомки рабов Соломона, и также: "И из сыновей священнических: сыновья Хабайи, сыновья Гаккоца, сыновья Верзеллия, который взял жену из дочерей Верзеллия Галаадитянина и стал называться именем их. Они искали своей записи родословной, и не нашли её; а потому исключены из священства. И Тиршафа сказал им, чтоб они не ели великой святыни, доколе не восстанет священник с уримом и туммимом…" "Всё общество вместе состояло из сорока двух тысяч трёхсот шестидесяти человек, кроме рабов их и рабынь их, которых было семь тысяч триста тридцать семь; и при них певцов и певиц двести. Коней у них семьсот тридцать шесть; лошаков у них двести сорок пять; верблюдов у них четыреста тридцать пять; ослов шесть тысяч семьсот двадцать".

Тот же Ездра так же подробно повествует - и как строился храм, и как этому пытались помешать, и отношения с персидским царем Дарием, и отлучение иноплеменных жен. И всё это лишь одна сравнительно небольшая часть Библии, и обширная цитата - повод для некоторых субъективных размышлений. Прежде всего, согласимся с тем, что у древних индусов, эллинов, евреев - если бы появилось нечто иное, нежели та же "Рамаяна", "Одиссея", "Библия", то, по сути, не слишком отличалась бы от того, что дошло до наших дней. Только у этого народа могло родиться именно такое. А можно ли хоть как-то судить о том, какая душа у этого народа на основании созданного безымянными (Гомер под вопросом) творцами? Скорей всего, всё-таки не творец, а творцы этих великих произведений создавали их, как говорится, не на пустом месте. В какую глубь человеческой истории, верней, истории каждой нации, уходят мифы о личностях со сверхчеловеческими возможностями, трансформирующихся в сознании последующих поколений бессмертные и всемогущие управители судеб людских, но и противоборствующих между собой.

У индусов по-разному, и благородные против недобрых и коварных, и неприкрыто в борьбе за власть; прообраз межчеловеческих взаимоотношений переносится на весь комплекс античного пантеона; и даже при едином Иегове Дьявол в образе змея соблазняет Еву и Адама вкусить от древа познания, и, судя по засилию грешников и после всемирного потопа, и ликвидации Содома и Гоморры, и страстных увещеваний пророков - дьявольское крепко засело в душах людей. И поэтическое воображение сплавляет в одно целое то, чему можно только верить, и то, что возможно в действительности: в индийских эпосах - как в причудливом сне; у Гомера - опять же с достоверностью легенд, но уже с некоторыми бытовыми декорациями; в Библии под девизом безусловного: так оно и было на самом деле - от дней творенья до возвращений народа на свою обетованную родину.

И на сознание человека, как-то причастного к этому, работают и история с потопом, Ноем, его сыновьями, и скрупулезный перечень того, что можно и чего нельзя употреблять в пищу, и о распорядке соблюдения праздничных дней, и история Иосифа и его братьев, и мудрые изречения Давида и Соломона, и документальность Ездры.

Для наших далёких предков поделиться с соплеменниками жизненным опытом стало насущной необходимостью, но главное - не только в утилитарном плане, скажем, в области земледелия, охоты, скотоводства, применения оружия и тактических приёмов в столкновениях с недругами, но и ритуальных действий, скрепляющих единство своих, и вообще - своего мироощущения и миропонимания. Эволюционное развитие мозга гомо сапиенс делало всё более - от поколения к поколению - желанным реализацию таких возможностей, по меньшей мере, индивидами, наделенными способностями к творчеству.

Будем исходить из того, что человеческая история, зафиксированная как точка отсчёта хоть какими-то следами материальной культуры, а не останками человекоподобных существ, - такой же этап эволюции этнических подвидов рода человеческого, как и аналогичные стадии становления вновь образующихся видов живых существ в их борьбе за существование в своей или смежной экологической нише благодаря заложенным генетически возможностям - физиологии, органов чувств, более или менее развитой психики, взаимодействия с сородичами. У вида гомо, трансформирующегося в гомо сапиенс происходил тот же процесс, разве что в ускоренном темпе и с большей лёгкостью метаморфоз в сфере психики и информационного заражения достигнутым отдельными индивидами - своих собратьев.

Когда память у гомо из эстафетной генетической преобразовалась благодаря информационной составляющей - языку - в память поколений, набирала плодотворности культурная почва, "третьеспиральная", на которой личность с творческими задатками уже могла передавать оригинальное и воспринимаемое близкими по духу своё мировидение. И рожденный с "искрой Божьей" творил самозабвенно, далеко не всегда получая должное вознаграждение, а нередко и презрительное осуждение "толпы" в Пушкинском понимании, "черни". Рискуя выглядеть "идеалистом" под прицелом диалектического материализма советского образца, не впервые выскажу предположение, что на историческом этапе развития человечества действовали такие же неясные для нашего разумения эволюционно-монадные силы с коррекцией на возможности - абстрагированно от оценок целесообразности, моральности с позиций нашей логики на гуманитарной основе.

Христианское смирение или крайнее ницшеанство - на мой взгляд, не более, чем субъективное понимание оптимальных взаимоотношений людей друг с другом. И в этом стирается грань между возможным и невозможным, маловероятным. Мы верим, как в реальность сновиденья в состоянии сна - тому, с чем сталкивался Гулливер в своих путешествиях; верим Льву Толстому - так металась душа Пьера Безухова в поисках, скорее не истины, а правды; только такой могла быть судьба Анны Карениной; и именно так переживал и главное раздумывал Холстомер. И сам Лев Толстой невольно оказывался во власти вырвавшегося из души Бетховена в "Крейцеровой сонате". Запорожские казаки для нас такие, как у Гоголя и Репина. И вот что произошло с Лаокооном - в застывшем мгновенье скульптуры; и такими были Нестор Летописец, Иван Грозный - воплощенные в мраморе Антокольским.

Надо ли говорить, что сегодня вряд ли кто-либо из людей, что называется, образованных, усомнится, подобно учёному и философу Эрнсту Маху век назад, в существовании атомов; или что вселенной около десяти миллиардов лет от роду - точная дата рождения может быть смещена на тысячу-другую миллионов лет; вот насчёт - каким образом появился на Земле человек - каждый волен уверовать в ту или иную гипотезу - от ветхозаветной до высаженного на планету пришельцами из других миров. Конечно, процесс исторической эволюции рода человеческого, отдельных этнических групп на планете происходил весьма неравномерно. И в этой неравномерности - от затерянных в джунглях селений, обитатели которых находятся на низших ступенях цивилизации, до стремительных рывков культуры, науки, особенно ярких в эпоху античности, века Возрождения и последующие.

Но почему такой эволюционный рывок мысли, воплощаемой по-новому в литературе, искусстве, науке совершен был на земле Эллады, Аппенинском полуострове, затем распространился на всю Европу, в ХІХ веке захватывая Россию, Северную Америку, и в ХХ приобщая к этому грандиозный Восток? Можно считать, что на протяжении ряда веков - Восток, скажем, Древний Египет, царства Среднего Востока - Ассирия, Вавилон, а также Индия, Китай, и в какой-то мере доколумбова Америка - развивались эволюционно, по принципу тому же - необходимого и достаточного - для относительно продуктивного ведения хозяйства - земледелия, скотоводства; сооружения жилищ, защиты от капризов климата, агрессивных представителей животного мира; исцеления от разного рода недугов.

Тому же в сущности служили - применение колеса, снастей, домашней утвари, письменности, счисления, начатков астрономии; к этому же примыкают изобретения ткацкого станка, прялки, бумаги, пороха, компаса для морских путешествий, денежных эквивалентов, как средства оптимизации товарообмена. Весьма консервативной оказывалась и объединительная составляющая жизни каждого этнического образования при значительных различиях между ними - в религии, обрядности, произведениях литературы, искусства - от притч, легенд, лирики до монументальных эпосов. Рождающиеся творческие личности, то есть такие, которые просто не могли не реализовывать свой талант, свою "искру Божью" - в пламени созидания своего, обновляющего традиционное - они чувствовали свою востребованность своего народа, подспудно, подобно тому, как это чувствует артист на театральных подмостках, виртуоз-исполнитель и по молчаливой реакции зала, или футболисты на "своём" поле с тысячами своих болельщиков.

Подкрепить мои размышления по заявленной теме, полагаю, поможет книга из "Библиотеки всемирной литературы" - "Низами. Пять поэм". Некоторые сопутствующие пояснения, если учесть, что в год выхода этой книги, 1968-ой, трагическое для меня начало года - смерть троих моих старших родных, с которыми прожил десятки лет, и в свои сорок лет всё-таки не мог не почувствовать, что осиротел. В те годы советские граждане справедливо считались одними из самых массовых и активных читателей в мире, замечу, с превалирующим русским языком многотысячных тиражей. И в "полуверхах" вняли подсказке уцелевших за предыдущие годы, физически и духовно, по-настоящему культурных людей - издать двести томов, так сказать, мировой классики.

Несмотря на тиражи в сотни тысяч, правда, при сравнительно недорогой цене, желающих подписаться на эти тома было больше, чем лимитов подписки, и в Киеве, как и в других городах, с ночи люди занимали очереди и за этим дефицитом. Но коэффициент полезного действия благих намерений - таким образом приобщить массового читателя к сокровищам мировой культуры, точней литературы, был далеко не стопроцентным. В произведениях нового времени предпочтение отдавалось авторам советским или из социалистического лагеря, а, например, "сомнительным" Джойсу, Кафке, Андре Жиду в то время не светило вообще публиковаться в СССР. Но и, скажем, капитальные поэмы Алишера Навои или Исландские саги оставались нераскрытыми на полках домашних библиотек.

А к концу ХХ века нашему читателю стала доступна на родном языке литература всех континентов без ограничений: Томас Манн и Герман Гессе, Достоевский и Мережковский, Бунин и Набоков, Фолкнер и Пастернак, Цвейг и Чапек, Мандельштам и Цветаева; наугад можно добавить и философию - Шопенгауэр, Ницше, Бердяев, одним словом всё, что достойно прочтения для полноты души.

Помнится, где-то вычитал, что и самый завзятый читатель может за достаточно долгую жизнь прочесть примерно тысячу книг, будем считать в общем тридцать или пусть сорок тысяч печатных листов разного рода. Вероятно, анализом масштабов и пристрастий читательской аудитории в мире вчера и сегодня занимаются всерьёз определённые учреждения; со своей стороны могу засвидетельствовать, что встречал в своей жизни и таких, что и газет в руки не брали; эрудитов, что запросто сыпали множеством цитат, и, главное, к месту; любителей поэзии и ценителей справочной литературы; собирателей детективов и фантастики; охотников за мемуарами или произведениями о живой природе. Я уже не говорю о подборе того, что касается избранной профессии - искусствоведа или химика-органика.

Сказанное выше экстраполирую на себя, признавая, что как читатель был и вроде бы остаюсь почти всеядным. Всё острее понимаю, как много из того, что было бы очень желательно, как говорится, и уму и сердцу, прошло мимо меня, и теперь уже вряд ли наверстаешь; утешенье разве в том, что немало и из прочитанного доставило опять-таки наслаждение "уму и сердцу", пожалуй, не менее, чем другие жизненные удовольствия, и запало в душу, и как-то отразилось в том, что сам переносил на бумагу, особенно в последние ряд лет - даже с полумистической убежденностью, что не случайно попадалось мне на глаза именно то, трансформируемое через моё "я" в именуемое условно интеллектуальным дневником.

Может быть, в этом плане я - не исключение, и так же, как, скажем, у каждого вида животного свой предпочтительный рацион, и, как известно из практики, у каждой домашней кошки свои излюбленные лакомства, - и потенциальный читатель интуитивно выбирает то, что ему по вкусу, правда, системы образования и текущая мода в большей или меньшей степени влияют на круг чтения современного гражданина. Но каждый из поставщиков "пищи духовной", исключим явных халтурщиков - старается выдать плоды своего творчества - в литературе в частности - на пределе своих возможностей, в надежде на отклик в читательских душах при парадоксально не противоречащем этому "цель творчества - самоотдача". Но, по аналогии с тем, что называют "первой промышленной революцией" в основном в Англии поначалу, в ХVІІІ веке, на Западе, начиная с эпохи Возрождения, совершалась, на мой взгляд, по нарастающей век от века революции в культуре, в литературе. Такое словосочетание вызывает в памяти "культурную революцию" в Китае при Мао, отметим, что революции с изменением государственного строя порой эксплуатируют лозунги всяческих свобод, социальной справедливости и борьбы с пороками предшествующих правлений.

А что было, как говаривали наши старшие поколения, "до революции", имею в виду 1917 год в России, а по аналогии до революции культуры на Западе и ещё долго после этой революции на Востоке, отчасти вплоть до наших дней, можно понять на примере Низами, о чём выше говорилось. Прежде всего, нельзя не отметить здесь, как и во множестве других книг, совершенный перевод на русский язык всех жанров зарубежной литературы, всех времен и народов, нередко по выразительности превосходящий оригинальные произведения. А шутливое замечание Чехова, что "не так важен Шекспир, как комментарий к нему" в данном случае - о предваряющем том "Низами" обстоятельном вступлении - я бы так назвал - пожалуй, можно сказать, без иронии.

Дело в том, что в этих нескольких страницах несомненно глубокого знатока и эпохи, в которой творил Низами, и творчества не только этого поэта - А. Бартельса, многое не только созвучно моим размышлениям, но и выражено исключительно проницательно и точно, актуально и для мыслящего советского читателя, и для входящего вместе с ХХІ веком в полную надежд и тревог полосу всемирной истории. Но, поскольку излагаемое Бартельсом так или иначе связано с Низами, позволю себе не избегать щедрого цитирования.. "Низами родился между 1138 и 1148 годами в Гяндже, в Азербайджане". Не исключено, что в этих краях девять веков назад проживали предки моего внука. После убийства Кирова Гянджа была переименована в Кировобад, так же, как ряд городов в СССР - Киров, Кировск, Кировокан, Кировоград доныне на Украине - наверное эта акция должна была подчеркнуть значение утраты для страны и партии по вине тех, с кем Сталин намеревался жестоко расправиться в прелюдии "большого террора" конца 30-х годов ХХ века.

"В то время Гянджа был довольно большим и процветающим средневековым восточным городом с замком местного правителя в центре, где помещался гарнизон, тюрьма и место для казней, с мечетями, медресе, большими базарами под кирпичными сводами, рядами ремесленников, многочисленными кварталами, населенными знатью и купцами, различным трудовым людом, а поближе к окраинам - беднотой, "городской чернью", нищими, а также грабителями, жуликами и торговцами вином, запрещенным исламом. Дворцы и мечети сверкали изумительными поливными изразцами, тончайшими узорами, золотом, кварталы же были глинобитными, пыльными, сожженные солнцем: однообразными, желто-серого "цвета верблюжьей шерсти".

Прошли века и века, и, казалось бы, всё должно измениться в мире, но, как по моему, весьма существенное роднит с Гянджой ХІІ века Киев ХХІ. В том ли одно из отличий, что нас захлестывают информационные волны - эфира, газет, рекламы? Но и встарь, если речь о той же Гяндже "Через город, позванивая красиво в тон подобранными колокольцами, проходили большие караваны - транспорт и почта того времени - привозившие товары, рассказы о дальних странах, рукописные книги, слухи, сплетни".

На город обрушивались бедствия: землетрясение, нашествие монголов, внутриусобицы, "религиозная или племенная рознь, недовольство "черни" - лилась кровь. Временами город посещала чума или холера и быстро уносила в могилу большую часть жителей". Но если, по избитому выражению "жизнь продолжается", то поэт, литератор, нельзя не уточнить, такой как Низами, в своём творчестве выражал существенное, сокровенное в жизни своего народа, своей эпохи, но обычно в традиционных формах. И - не без того - "В прохладе сладостной фонтанов и стен, обрызганных кругом, поэт, бывало, тешил ханов стихов гремучим жемчугом. На нити праздного веселья низал он хитрою рукой прозрачной лести ожерелья и чётки мудрости златой". Что ж, племя небесталанных "придворных" журналистов, писателей, и тех, что "тешат" невзыскательного массового читателя, отнюдь не вырождается при декларируемой "свободе слова".

А во времена Низами цензура духовенства была похлеще советской. Как отмечает Бартельс, возможно намекая для понимающих, на идеологические шоры и лицемерие ответственной советской номенклатуры, - "Фанатичное мусульманское духовенство (кази, факихи) зорко следило за еретиками и жестоко их преследовало… Поэты ХІ века Омар Хайям и Насири Хосров горько жалуются на то, что в их время преследуют как еретиков, не уповающих на Аллаха, врачей, составляющих лекарства, астрологов, предсказывающих солнечные затмения, математиков. Само же духовенство, говорят они, под видом борьбы за сухое единообразное правоверие (конформизм, как выразились бы сейчас), стремится лишь к личному обогащению. "Все они - ненасытные шакалы, гиены, акулы, взяточники, а не хранители слова божьего". То, что в скобках в цитате выше - не мой комментарий, а, как я полагаю, шпилька в адрес тогдашних, то есть советских интеллектуалов, дружно вставших под знамена "марксизма-ленинизма".

Низами не был придворным поэтом, так сказать, штатным аллилуйщиком, как - для ясности - зрелый Маяковский, или разные там Сурковы. Если продолжить сравнение - отчасти Пастернак ХІІ века, которого многие годы не печатали, и он подрабатывал переводами - блестящими - Шекспира, Гёте. И Низами должен был содержать семью - жену, турчанку Аппак, сына, и - рассылал свои поэмы правителям княжеств в надежде на то, что отблагодарят достойно, материально, что случалось не так уж часто. Он жил, можно сказать, среди народа, и, как отмечает Бартельс, "Поэмы Низами наполнены зарисовками деталей тогдашней городской жизни. Во многих своих сравнениях и образах он намекает на приёмы ремесленников (например, стих о мастере, вьющем канаты), прямо сыплет типичными базарными пословицами".

Если Белинский называл "Евгения Онегина" "Энциклопедией русской жизни", то в поэмах Низами многогранно отражена жизнь его соплеменников в его эпоху. Конечно, очень сильно влияние традиции, что в какой-то мере сковывало выражение личности автора, его индивидуальности; в поэмах Низами явно просматриваются "бродячие сюжеты" творений великих предшественников, но несомненна их живучесть - и в литературе последующих веков, вплоть до драмы в стихах Назыма Хикмета "Легенда о любви" - а это уже середина ХХ века. И некоторые строки поэм представляются мне злободневными сегодня. "Однажды от охотника, что вышел ночной порою, брань Меджнун услышал: "Эй ты, забывший где живёт родня, беспамятный, без крова, без огня! С одной Лейли ты нянчишься как с куклой, мать и отец, все для тебя потухло. Отец и мать ничто. Да это срам! Уж лучше бы лежал в могиле сам. Ты сыном называться недостоин. Пока живёт отец, сынок спокоен по глупости, по молодости лет. Но час пришёл, отца на свете нет…"

В сочинениях Низами говорится и о науке - в понимании той эпохи. Это - математика, астрономия, отчасти медицина. Но может ли наука дать ответ на такой вопрос, как возникновение всего сущего? Приводятся соображения на этот счёт античных философов. Вроде бы, по словам Сократа, Творец создал тучу, из неё сверкнула молния, пошёл дождь, из дождя собрался небосвод, молния превратилась в Солнце и Луну, пары сделались землёй. Фалес Милетский считал, что начало мироздания - вода, в которой вспыхнуло пламя, из чего образовался воздух и выделилась земля. По Аристотелю материя порождена вращательным движением. Согласно Платону "началом всего было "ничто", и Творец создал "все субстанции раздельно, затем между ними возникли противоречия, в результате был сотворен "непокорный человек".

Наука, кроме реальной математики и астрономии с ее сомнительным ответвлением - астрологией - в представлении не только Низами, а в русле, я бы сказал, восточного мировоззрения - вещь необязательная, неопределённая, то ли дело - мудрость опять-таки в "восточном" понимании. Предполагается, что это нечто вроде истины в последней инстанции, и для настоящих мудрецов эти истины - как на ладони. Герой "Искандер-наме" принимает великого мудреца и мага Индии. "Он беседует с ним о сокровенных тайнах бытия. Маг задаёт вопросы, Искандер отвечает. "Как найти путь к Богу?" - первый вопрос. Ответ Искандера: "Этот путь можно найти только отказавшись от себя". "Если этот мир столь прекрасен, то для чего нужен мир потусторонний?" - "Тот мир - одни сокровища, этот мир - ключ к ним".

Весьма туманно, однако человек верующий может как-то принять такое по-своему, оставляя в стороне аналитические "почему?" "Что такое сны?" - "Наши представления, сотканные из того, что есть в памяти, но есть в них и тайна". Совершенно верно, но к разгадке природы сновидений, к этой "тайне" возможен и реален в наше время научный подход. "Как звездочет узнаёт заранее удачу и неудачу?" - "Всё будущее начертано на небосводе". Что ж, астрология, гороскопы и в наше время не ушли в область преданий. "Почему у китайцев и негров кожа разного цвета?" - У мудреца и на это скорый ответ: "Ибо небосвод двуцветен - черен ночью и светел днём".

Но расплывчатое понятие "мудрость" неоднозначно. Когда это касается оптимальных взаимоотношений между людьми, общественного устройства, социальной справедливости, как, скажем, у библейского Соломона или китайского Конфуция - дай Бог, чтобы и люди в массе своей и власть имущие этому следовали. Подобные сентенции встречаются и в поэмах Низами. Не совсем прозрачно выраженные формулировки о сущности миропорядка у античных мыслителей, Лао-Цзы - порой гениальные догадки, повторяю, изложенные метафорически - также проблески подлинной мудрости. И есть "мудрость", которую я бы окрестил догматической - ей можно только верить, не рассуждать, она подкреплена авторитетом толкователей признанных - подобное имеет место в иудаизме, христианстве, исламе или в отдельных направлениях религий; и если признан Аристотель и Птоломей, то ни о каком вращении Земли вокруг Солнца не может быть и речи, так же, как и об эволюции живого на планете.

"Да здравствуют музы, да здравствует разум! Ты, солнце святое гори! Как эта лампада бледнеет пред ясным восходом зари, так ложная мудрость мерцает и тлеет пред солнцем бессмертным ума. Да здравствует солнце, да скроется тьма!" Музы и разум - их союз - это и вдохновенная поэзия, музыка, живопись, и такая же вдохновенная наука нового времени; и в этом Запад вырвался из пут довлеющей над Востоком традиционной "мудрости", её заколдованного круга, в который ныне во всю прорывается "ветер с Запада". Но и у Запада было и есть чему поучиться у Востока. Прежде всего, отношению к жизни, проживаемой своей - что называется, простых людей - в Китае, Индии, арабских странах, той жизни, что сегодня, мне кажется, для многих граждан на Западе вряд ли можно считать по-настоящему нормальной.

Манящий сгусток или призрак реализации своих возможностей - способностей в любой сфере - как предпринимателя, музыканта, фокусника, полиглота, учёного, футболиста, боксёра, мошенника, соблазнителя - перечисление в мужском роде вполне распространяется и на женский, экстрасенса, политика, умелого ремесленника, шарлатана и так далее - при миграции, переселении туда, где станешь наиболее востребован и обеспечен. И - не отстать от времени, ловить всё новенькое, - об этом я писал подробнее, а при этом невозвратно уплывало драгоценное из прошлого. В том числе и созданное Низами?

Открываю этот том наугад - любая строчка - поэзия, и, наверное, и заслуга переводчика, и при фонетическом очаровании, присущем поэзии на родном языке, в оригинале звучание не менее обворожительное. Могу представить себе потомков тех, кто читал поэмы Низами ещё при жизни их творца, и сегодня неторопливо смакующие их неувядаемую прелесть, как те, для которых родной язык - русский и через века будут обращаться к Пушкину или Чехову. И - не без того, любознательный юноша или праздный пенсионер, сняв с полки домашней библиотеки, как я, том в голубой обложке, и открыв его, замечтается и возможно не бросит, вникая в причудливый мир средневекового, по нынешнему - ближнего зарубежья. Но десятки тысяч двустиший - не многовато ли?..

"Создание такого" поэтического гиганта, как "Пятерица", поэтический подвиг Низами вызывает сейчас удивление, - говорит автор предисловия, - Иному современному читателю кажется, что он мог бы сказать то же самое и покороче. Но многословие Низами вызвано определёнными причинами. Чтобы объяснить их, напомним здесь известные мысли Л.Н. Толстого о роли "большого сцепления" в литературе. Толстой говорил, что если бы от него потребовали сказать всё то, что он имел в виду выразить "Анной Карениной", то он был бы вынужден написать этот роман вторично от начала до конца. Вне "большого сплетения" мотивов, образов, всех слов романа, говорил Толстой, мысль "страшно понижается", она живёт только в этом "большом сцеплении", она в нём выкристаллизовывалась".

Можем ли мы "по-монадному" рассматривать произведение искусства, литературы, даже научную теорию с позиций совместимости входящих в эту "сигмонаду" отдельных монад, в результате чего определяется жизнеспособность, жизнестойкость? Напомню, что по такому принципу происходит образование атомов из элементарных частиц - заметим на дальнейшее - стабильных и нестабильных, молекул из атомов, кристаллов, небесных тел и взаимосвязи между ними. По моему убеждению - писал об этом подробней - и в ходе эволюции живого на Земле торжествовал тот же принцип: новые виды возникали вследствие реализации возможностей, таящихся в видах, из которых они трансформировались - возможностях реализации таких потенциальных зародышей в физиологии, - конституции, органов чувств, образа жизни, продолжения рода, управляющей нервной системы, у высших животных - психики, - что обеспечило оптимальное проживание в данной экологической нише, завоевании смежного, выигрышной реакции при меняющихся условиях обитания.

Сказанное применимо к роду человеческому, его этническим подвидам, и к тому, что я ранее именовал "третьеспиральным" - наработкам материальной и духовной культуры. В свою очередь, думается, и то, что может быть создано только человеком, правомерно оценивать по тем же критериям, определяющим, в конечном счёте, жизнеспособность сотворенного - поэтом, скульптором, жрецом музыки - такое обобщающее, религиозным или политическим деятелем, учёным, актёром, изобретателем и, пожалуй, спортсменом. Если в развитии вселенной, каждой её частички, воплощается принцип создания монады, сигмонады - самодостаточной, с совместимостью всех её составляющих и способной существовать в тех условиях, в которых она рождается, то этот же принцип можно экстраполировать и на творимое людьми.

"И равнодушная природа…" - безразличная к тому, что по стечению обстоятельств рождается: одуванчик или берёза, волк или бабочка, двойные звёзды или планетарная система, атомы железа или золота предоставляет порожденному возможность довольствоваться своей судьбой, в меру выявленной жизнестойкости. Особенность отношения человека к миру, в котором он существует - осознанные или неосознанные критерии, оценки того, что каким-то образом причастно к его жизни. После установления градаций в общественной, сословной иерархии или выделения только семи античных мудрецов, победителей олимпийских игр в Элладе, ценности даров земли - по нисходящей - золото, серебро, железо; алмаз, топаз, нефрит - к нашему времени такой подход чуть не ко всему, с чем так или иначе сталкивается наш современник, сделался всеохватным.

Надо ли перечислять: от сортов чая до рейтингов шахматных гроссмейстеров, от классов автомобилей до призёров конкурсов красоты, от звёздных величин в небесах до лауреатов различных премий... Было бы удивительно, если бы в наше время такое отношение не коснулось произведений искусства, литературы, правда, по-разному. Товарную ценность живописи диктует уникальность каждой картины и значительность имени художника. В музыке - от шлягера до симфонии - популярность в достаточно широких кругах меломанов, а то и фанатов мимолётной эстрады. То же можно, пожалуй, сказать о театре и кино. Сложнее обстоит с литературой, можно ли вообще вести речь о какой-либо абсолютной ценности того, что воплощено в слове, лучше - в языке, в том числе языке математики, физики, химии, биологии, даже специальном лексиконе гуманитарной сферы?

Общепризнано, что в этом главный и почти безошибочный судья - время: что-то вдруг вызвало читательский интерес, и прошли годы, может, не так уж много, "и в Лету - бух!" - как заметил Пушкин. Впрочем, бывает, и казалось бы забытое, старинное оказывается самым желанным и важным именно сейчас. Но при всём субъективизме восприятия каждым из нас произведений литературы, как и искусства, выработаны какие-то общепринятые оценки, как, скажем, красоты лица, телосложения; таланта человека в той или иной области; благоприятных погодных условий; подхода к возрастным группам… Но почему мне нравились и теперь нравятся - уже, так сказать, эстетически - с удовольствием любуюсь - курносые блондинки, ещё лучше - совсем бесцветные, умеренной полноты, а моим приятелям в юности - совсем наоборот; а серьезней - уже отмечал - больше по душе Пушкин, чем Некрасов; Лев Толстой, чем Достоевский; Пастернак, чем Набоков; Шишкин, чем Пикассо; Прокофьев, чем Дебюсси…

Чехов как-то заметил, что доказать превосходство Шекспира над Амфитеатровым, автором, кстати, по-моему, превосходных исследований из сферы истории религии и сопутствующего, итак доказать это невозможно, и это подтверждает Лев Толстой, рассказывая, как его искушенные в литературе друзья тщетно пытались раскрыть ему художественное совершенство Шекспировой драматургии. Отдельно я выражал своё мнение о глубинных причинах такого отношения Льва Толстого к драматургическим произведениям не только Шекспира, но и Чехова, и особенно Горького. Тем не менее, существуют ли более или менее объективные критерии весомости что ли - каждого произведения, запечатленного на бумаге, в наше время - возможно и в Интернете?

Выше говорилось, что тут суровый судья - время; так же, как новорожденный дорог прежде всего его породившей, и на него, его судьбу можно возлагать надежды, которые нередко сбываются неожиданным образом - и лишь посмертные оценки подводят черту. И приходящие мне в голову сравнения вероятно так же далеки от объективных критериев, как модели атома век назад от сегодняшней квантовой механики. Но и такой этап "первого приближения" закономерен, поскольку та же литература, в сущности, позволяет нам осознавать - какова же действительность в самом деле, но об этом отдельно.

Нынче не проходит дня, чтобы не сообщалось о преднамеренных взрывах - посредством различных взрывных устройств - теми, кого называют террористами, борцами за независимость, коварными устранителями конкурентов в политике или бизнесе, неуравновешенными психически маньяками. И мощность взрыва в зависимости от примененного взрывчатого вещества - определяют "в тротиловом эквиваленте" - тротил, сокращенное от тринитротолуол - условно килограмм его или десять килограммов производят такой-то разрушительный эффект. Почему бы не принять, что в каждом литературном произведении заложен некий, скажем, информационно-эмоциональный "тротил", способный - не взорвать, но по-новому подстроить миропонимание в душе того, кто это воспримет. Продолжая аналогию: не обязательно потенциал взрывчатки пропорционален результатам воздействия - взрыв небольшой шашки может привести к обрушению многоэтажного дома, а глыбы динамита не нарушат цельность скалы; таково может быть соотношение лирического стихотворения, песни и тяжеловесного невыразительного романа с шаблонными приключениями персонажей и трескучими диалогами и сентенциями.

Другого рода сравнение - пищи духовной с пищей в буквальном смысле. Последняя может быть и вкусной, и питательной. Хорошо, когда сочетается и то, и другое. Скажем - уже о пище духовной - в поэмах Низами есть и то, и другое, то есть поэтические образы и неординарные суждения, но включиться надолго в такой и только такой рацион - доступно разве что потомку поэта на языке оригинала или любителю-эстету. И дело вовсе не во временной отдаленности - древнекитайская поэзия - совсем немного строк, но как будоражит душу - хотя реалии той страны, той эпохи - и далеки и близки: Луна, цапля, сосны, течение реки, друг, в разлуке одиночество… И так же многие тысячи стихотворных строк русской поэзии ХХ века, значительная часть которых - настоящая поэзия - и уму, и сердцу, и "вкусно и питательно" - отнюдь не затмевают Пушкина, как и в превосходных переводах на русский язык - сонетов Шекспира, лирики Гейне, Уитмена; вспоминая лишь поэзию…

И ещё сравнение - "изотопическое" - вариация более конкретная тезиса об испытании временем. Пример изотопов - вообще один из моих излюбленных. В периодической системе элементов у подавляющего большинства наряду со стабильными атомами возможны изотопы нестабильные, время жизни которых, точнее период полураспада - когда скажем, через какой-то промежуток времени от килограмма остаётся полкило, остальное трансформировалось в другие элементы, так сказать, осколки прежних и при этом выделялась энергия, так вот этот период полураспада для разных изотопов в диапазоне от ничтожных долей секунды до многих миллионов лет. Полагаю, что нахлынувшее половодье, чуть ли не потоп к концу ХХ - началу ХХІ века всевозможной литературы - это в основном, не знаю на сколько меньше ста процентов - "короткоживущие изотопы". И дай Бог, чтобы в этом потоке сохранялось и вызревало нечто нетленное.

Наконец, - литература и наука как средства и возможности углубленного, отражающего истинное положение вещей в мире взгляда - доступного для каждого желающего. Сравним науку, её направления: математику, физику, астрономию, биологию нынешнюю и то, что давали века не столь отдаленные. То же можно сказать с полным основанием о сопоставлении, допустим, созданного Низами и Львом Толстым, хотя, и первое сохраняет свою ценность, как в науке законы Ньютона, классификация видов растений и животных Линнея, хотя в таком прямом сопоставлении науки и искусства неизбежны упрёки в, мягко говоря, некорректности. И всё же - в наращивании того, что я обозначил как "третьеспиральное" неизбежны отходы, и век от века, может быть, в новое время особенно, их количество растёт чуть не в геометрической прогрессии.

Процветают изыски, дабы любыми средствами завлечь и ошеломить потребителя пищи - духовных, как и материальных благ. И человек растерян - в этом изобилии нужно хоть за что-то ухватиться. Не каждому дано восторженно приветствовать "безумную идею", позволяющую, например, понять особенности структуры микромира или нюансов генетического кода; проникнуться свежим виденьем мира новой живописью, музыкой, поэзией. Куда проще отдаться уверованию в то, что не требует разъяснений, как то или иное религиозное направление вплоть до мистики - так дети любят и страшные сказки; набрала силу и эпидемия модных поветрий - в ошеломительных новинках искусства, литературы, вульгазированных научных сенсациях, философских системах. Помните, когда Хлестаков спросил - что за рыбу он ел, "Артемий Филиппович (подбегая): Лабардан-с". Попросту - свежесолёная треска, правда, и в словаре Даля нет слова "треска", но есть "лабардан". Прости, Господь, но чудится мне порой, что ныне иные глубокомысленные рассуждения, насыщенные специальной терминологией, не что иное, как своего рода "философский лабардан", впрочем, как я уже самокритично писал, не так ли Крыловский петух, "навозну кучу разрывая…"

Но больше меня занимает другое: зачем всё это? Зачем дошло человечество, всё большая его часть, до того, что в области "пищи духовной" предложение явно превышает спрос? Не загоняемся ли мы, как ни парадоксально это звучит поначалу, в некий - тем самым - эволюционный тупик, как человек, у которого с юности было столько упований на себя, свои способности и возможности, и в какой год зрелого возраста осознав, что ничего из вроде бы достижимого ему не светит, даже отчасти не сбывается, успокаивается и доживает свой век по инерции, и не впадая в отчаянье, и стараясь радоваться тому, что дала и даёт ему жизнь на этом свете…