Так повелось у меня в последние годы, что - случайно, а, может, и неведомо отчего, но - вроде бы наугад взятая в руки книга, выхваченный из рядов журнал прошлого, XX века, увиденное, услышанное - с экрана телевизора или свежей газеты, от знакомых и незнакомых, а то и беспричинно всплывшее из памяти - навевало неудержимое желание, отталкиваясь от этого, на темы, как в иных сочинениях композиторов - у Моцарта - "на темы Глюка", у Чайковского - "на тему Моцарта", - пуститься в вольный полёт мысли. Такой толчок пошёл от странички в газете "Аргументы и факты" - октябрьский номер нынешнего, 2010 годы, с оригинальными воспоминаниями о том, что было в Москве в былые года, и с предложением читателям - поделиться своими рассказами о том неординарном, любопытном, примечательном, что по их мнению бывало в столице Советского Союза.
Поначалу я решил откликнуться на этот призыв памятными фраг-ментами из моих детских лет - 30-х годов минувшего века, но вскоре, начав переносить вспоминаемое на бумагу, как и в моих писаниях последних лет, отвлекался на возникающие ассоциации в сознании, сопутствующие, в какой-то мере уместные в жанре свободного эссе. Однако при этом старался абстрагироваться от эмоционально личного, вытаскивая из памяти то, что на мой взгляд было свойственным, неотъемлемым, характерным для тех лет - разумеется, с высоты уже быстротекущего XXI века. При всех передрягах прошедших десятилетий не только в памяти моей, но и в квартире, где я живу, сохраняются материальные свидетельства периода моего детства, и более ранние, и более поздние, о чём позже. И - не обойтись без конкретных биографических привязок.
Родился я в Москве 30 августа 1927 года, после того, как отец, выпускник юридического факультета Петроградского университета и мама - студентка Петроградской консерватории по классу рояля, молодая семья, перебрались в 1925 году в Москву - уже третий год как новую столицу СССР. Каким-то образом удалось занять комнату, верней, помещение без окон в одноэтажном особняке, в котором до революции игрались купеческие свадьбы. Этот дом на самом верху крутой Троицкой улицы сохранился доныне, окруженный уже новыми и новейшими зданиями и принадлежащий ныне одной из многочисленных фирм. После революции его заселили несколько семей, возможно, из московских пригородов, а одну из комнат, не только с окнами, но и с террасой, выходящей в палисадник при доме, занимала старшая сестра моей мамы, так что до пяти лет я преимущественно пребывал там. Соседи по такого рода коммуналке жили в общем дружно, в гостях у них я пивал чаи из самовара и - не знаю насколько - набирался из сокровищницы русского языка, так, как мне сдаётся, оскудевшем нынче и в устной речи, и, похоже, в потоке массовой литературы, но это - между прочим.
Родители мои ходили, как тогда говорили, на службу, и приходящая набожная няня преклонного возраста, гуляя со мной, посещала, как выяснилось, ещё прежний храм Христа-спасителя. А бродя в садике у дома, я порой находил опорожненные кошельки, что сбрасывали - по дороге из Сухаревского рынка подвизающиеся на нём карманники. Запомнилось - как-то в трамвае, идущем по кольцу "А", родители обратили моё внимание на стройку у Садового кольца: - это будет наш дом. Жилые дома в те годы строились исключительно для "ответственных работников", и в этом смысле упомянутый дом по адресу: улица Каляевская (теперь не Димитриевская?), номер 5 - как заметила в одном из рассказов Инна Гофф, был сродни знаменитому "дому на набережной". Дом строился под эгидой Наркомата иностранных дел; в то время отец мой работал во "Внешторге", начальницей его была Андреева, супруга Максима Горького; и поскольку отец подростком посещал художественное училище, был причастен к, так сказать, искусству, ему поручали в командировках в Среднюю Азию, отбирать домотканые ковры, очевидно, для выгодного экспорта.
Нет, скромная должность отца не позволяла рассчитывать на бесплатную квартиру, подобно "шишкам" - по тогдашнему лексикону - достаточно высокопоставленным сотрудникам. Но из нескольких сот квартир этого дома часть была в статусе кооперативных - вспоминается стихотворение Маяковского "Я - пролетарий..." - в этих строчках речь шла не о такой квартире, оплаченной поэтом и предназначенной для его сестры, а о вроде бы безвозмездно подаренной советской властью безымянному пролетарию. Внести надлежащий "пай" за квартиру помогли киевские родные мамы, и впрямь по тем временам только избранные, понятно, власть имущие, проживали в таких отдельных квартирах, как специально отмечалось "со всеми удобствами". Как-то была организована, можно сказать, экскурсия моих одноклассников, большинство которых не представляло себе такой роскоши. Прежде всего - отдельная квартира. Паркетный пол, да ещё разных цветов мастики в каждой из двух комнат - и такое можно было себе позволить. Кухня с газовой плитой (совсем по Сергею Михалкову: "А у нас в квартире газ... "), и особенно - ванная комната, столь восторженно описанная в том же стихотворении Маяковского. По замыслу архитектора Маркузе квартиру опоясывал по всему периметру балкон, на котором я катался на трехколесном велосипеде...
Школа № 182 на Каляевской также была новостройкой, на противоположной от нашего дома стороне улицы; и нынешним учащимся в этой школе наверное трудно представить, что ныне живущий старик, когда был первоклашкой мог запросто переходить эту улицу в любом месте. Во дворе школы посадили яблони, что впоследствии прижились, и в 1935 году начался набор учеников - для меня - в первый класс. Тогда педология ещё не была объявлена вредной лженаукой, и новичок подвергался допросу педологов; для того ли, чтобы определить уровень интеллекта? Запомнился вопрос: чем отличается завод от фабрики? Уже как инженер я работал на кожзаводе и трикотажной фабрике, как проектант ведал технологической частью заводов по переработке пластмасс и фабрик по производству картона; понятно, что в русском языке, вероятно, в переводе с европейских, закрепилось традиционное наименование предприятия, независимо от способа производства и выпускаемой продукции. И, кажется мне, что нынешняя практика тестирования абитуриентов в чём-то сродни подходам педологов. В классе за одной партой должны были сидеть не только мальчик и девочка, но по возможности - из разных социальных групп, должно быть с целью преодоления остатков или рецидивов дореволюционного антагонизма. Моей соседкой по парте оказалась, как тогда выражались, потомственная пролетарка - как нечто со знаком плюс, и если за что-то сердилась на меня, кидала в мой адрес: "У, алкоголик!..."
Но, со всей ответственностью утверждаю, что в те годы как раз - ни социальное положение родителей (в нашем классе учился и сын наркома, живущего в нашем доме, и дети, как тогда говорили, чернорабочих), ни национальность - русские, украинцы, татары, евреи, даже один китаец - никак не определяли дружеские контакты или намеки на обычную иерархию в коллективе - по этим признакам. И круг друзей в нашем доме определялся в основном территориальной близостью - для учащихся начальных классов - общение в жилище или во дворе, даже лучше в одном подъезде. В доме - если на плане - как буква "О" с достаточно длинным хвостом - десятки подъездов, сотни квартир. Обитали в них и некоторые "знаменитости", например, над нашей квартирой - известная исполнительница романсов Тамара Церетели; показывали на пробегающего относительно молодого человека - Борис Ефимов, что перешагнул порог и ХХI века; а его карикатуры - выразительные документы советской эпохи.
Моим первым другом был внук Тамарина, судя по явному псевдониму - как бывало - по имени супруги - торгпред в Персии (Иране), и бывший "революционер" - по довоенному словарю русского языка - "участник революционного движения, деятель революции". Когда мой друг приходил ко мне, нас развлекал стереоскоп, изготовленный ещё в царское время, с десятками открыток в объёмном изображении - достопримечательностей многих городов, пейзажей, музейных экспонатов. Не нахожу ответа - запало ли что-либо из этого в память, прорывается ли иногда в сновидениях или хоть как-то сказывается на том, что сочиняется... В соседней на площадке квартире - семья Магалифа, не последнего человека в посольстве СССР в Берлине - младшему сыну он привозил, как я понимаю, культовую в Германии - даже не скажешь - игрушку - подробнейшую модель в миниатюре железной дороги, со всеми атрибутами - такая и теперь у моего внука в Штутгарте. Ещё один сверстник родился в Нью-Йорке, что, вероятно, могло по закону США о гражданстве в более позднее время перебраться туда без особых хлопот. Но особым уважением у нас пользовался чуть не старшеклассник, который рос без отца, это неважно, но выдавал нам по частям на прочитку старое издание "Графа Монтекристо".
Вставное, как я это теперь называю в своих писаниях полушутя - "лирическое отступление". Последние два десятка лет пишу всё, что приходит в голову, свободно, как говорится, для души, и затем это запечатлевается на моём сайте. Правда, иногда впечатления от развития "незалежности" - независимости на Украине толкают на жанр публицистики, до того совершенно мне чуждый, и так написанные статьи изредка печатаются в украинских газетах, журналах. Но хочу сказать совсем не о том. Не сомневаюсь - то, о чём сейчас пишу, о впечатлениях своего детства, о тех же сходных реалиях той эпохи, - у замечательных писателей моего поколения, назову хотя бы имя Юрия Трифонова - или в честных, искренних произведениях литераторов старших поколений - могут дать читателям - к великому сожалению таких, а не бездумно глотающих детективно-эротическую мешанину, - становится всё меньше - всего лишь фон, как и у классиков - живых картин того, как и чем жили люди на той или иной земле - в данном случае - в СССР, в определённую эпоху.
Двадцатый век оставил грядущим поколениям нетленные шедевры на русском языке - от "Темных аллей" Бунина до "Тихого Дона" Шолохова, от драматических послеоктябрьских довоенных десятилетий в "Докторе Живаго" Пастернака до трагических страниц конца тридцатых, военных и послевоенных сороковых в "Жизни и судьбе" Гроссмана. Можно назвать не только эти вершины литературного творчества, но и многое - в поэзии, драматургии, живописи, музыке. Так зачем ещё и полудневниковые записи, что не отнесёшь и к по-настоящему мемуарным? Приходится что ли оправдываться в том, что субъективно выбираю то, что искорками памяти не угасло в душе через семь-восемь десятков лет после детства моего.
Но - разрешите цитату: "Всё общество вместе состояло из сорока двух тысяч трехсот шестидесяти человек. Кроме рабов и рабынь их, которых было семь тысяч триста тридцать семь, и при них певцов и певиц двести. Коней у них семьсот тридцать шесть, лошаков у них двести сорок пять; верблюдов у них четыреста тридцать пять; ослов шесть тысяч семьсот двадцать... По достатку своему, они дали в сокровищницу на производство работ шестьдесят одну тысячу драхм золота и пять тысяч мин серебра и сто священнических одежд... И стал народ земли той ослаблять руки народа Иудейского и препятствовать ему в строении; и подкупали против них советников, чтобы разрушить предприятие их, во все дни Кира, царя Персидского, и царствования Дария, царя Персидского. А в царствование Ахашвероша, в начале царствования его, написали обвинение на жителей Иудеи и Иерусалима. И во дни Артаксеркса писали Бишлам, Мифредат, Табеел и прочие товарищи их к Артаксерксу царю Персидскому. Письмо же написано было буквами сирийскими и на сирийском языке..." Далее - текст этого доноса.
Цитата из "Книги Ездры" в Библии. Сразу же - Библия - великая, если угодно, величайшая книга, и не только, как доказывает история еврейского народа, и я, в Бога неверующий, просто хочу понять - почему, для чего в этой книге такие вроде бы совершенно незначащие подробности. Ну, какое имеет значение для потомков - сколько в те далёкие времена в какой-то момент насчитывалось ослов, и певиц, и сколько пожертвовали серебра? И какие имена у доносчиков - вот я уже несколько лет добиваюсь от СБУ (службы безопасности Украины), восприемницы КГБ - почти в полном объеме - и комплекса зданий, и немалых штатных, а, может, и внештатных сотрудников, и выполнения спецзаданий в те или другие годы власть имущих, и архива с выборочным рассекречиванием тем же временным властям нужных документов, кроме той папки, что я видел своими глазами, когда майор КГБ в беседе со мной цитировал из неё доносы на меня, а в ответах на мои регулярные запросы - "не сохранилась" эта папка...
Черт возьми, некстати прорывается личное, а рассуждаю ведь о более, на мой взгляд, интересном, может быть, парадоксальном. Неспроста создатели Ветхого Завета сочли существенным ввести и такое в разноцветную ткань "священной книги", как и цепочки родословных с десятками, если не сотнями в общем, разнообразных имен в истории богоизбранного (отсутствие кавычек не означает моего согласия с этим) народа, сознательно или интуитивно тем самым определяя в перспективе воздействие на души верующих. Это - по-новому - документальность, а, проще говоря, достоверность излагаемого. Что было, то было - и из поколения в поколение передавалось - и пребывание не по своей воле в Египте, и Вавилонское пленение, и всё с этим связанное - о Моисее и "казнях египетских", о том, как Эсфирь спасала свой народ, о царе Давиде, отнюдь не безукоризненно безгрешном, о царе Соломоне, не нашедшем утешения в необычайной роскоши и даже "и даже" мудрости, но познавшем счастье в настоящей любви...
Вот как оно всё происходило по воле Божьей, начиная с сотворения им мира, и каждый истинно верующий, как Иов, должен это осознать душой, и понимать, как жить достойно по заповедям Всевышнего. Нечто подобное присутствует в "Илиаде" и "Одиссее", в мифах и легендах многих народов - реалии в подробностях для убедительности, для того, чтобы - не в этом ли задача литературы, искусства - непосредственно запало в душу человеческую, нашло отклик, а уже зачем всё такое - размышляю совсем в другом опусе, а здесь только, чтобы подчеркнуть значение, как выше отмечалось, достоверности, документальности.
То, что отличает человека от животного - сверх генетической памяти - последующим поколениям передаётся и то, что свершилось за время жизни предыдущего, что наработано творческими личностями уже в эпохи достаточного развития гомо сапиенс. И это осознали со всей полнотой в новое время, тем более в новейшее, не только историки, этнографы, археологи, но и, можно сказать, архивариусы - не лишь по должности, отчасти и я таков - хранение того, что не ушло в небытие - от моих родных, к сожалению, не старшего, третьего поколения, в глубь XX, XIX веков - в документах, фотографиях и предметов, условно из области ретро, начиная с каменного века, но и об этом позже. А воспоминания моего детства и юности - на моём сайте и в этом эссе - сомнительно - заинтересуют ли всерьёз моих детей, внука, тем паче отдаленных правнуков, но сейчас мне самому приятно припоминать, даже напрягая память - не безуспешно - какие-то застрявшие в теоретически необъятной человеческой памяти - моменты, эпизоды начала моей жизни.
Прервался рассказ о том, что окружало меня в нашем доме, в школе. Это теперь, многое узнав и передумав, легко критически оценивать то, что мы получали в те годы в школе, но тогда немыслимо было детям сомневаться в том, что иначе и быть не может, всё в учебниках и услышанное от учителей представлялось истиной в последней инстанции, как алфавит или таблица умножения, именно то, что нужно узнавать в первую очередь. Интересно было бы сравнить с помощью не поверхностных опросов, но глубоких интеллектуальных исследований - насколько школьники в той или иной стране мыслят свободней и самостоятельней, чем, скажем, детвора моего поколения. Учебник отечественной истории при условии, что отечество - это СССР в двоенных границах, начиналась с древнейшего - государства Урарту на земле Армении, впрочем, этим упоминанием ограничивалась история этого государства. Затем бегло - Киевская Русь, татаро-монгольское нашествие, Куликовская битва, Смутное время - нашествие поляков и их поражение, героями - Мининым, Пожарским и Иваном Сусаниным, восстаниями против самодержавия - Болотникова, Разина, Пугачева; победа над Наполеоном, и, наконец, главное и подробней - предтеча Великой Октябрьской революции, её вожди и герои Гражданской войны, последующие вехи построения социализма и в обозримом будущем - коммунизма.
Не помню, преподавалась ли в школе всемирная история; и ныне на Украине в этом плане та же тенденция, что в советских школьных учебниках - пращуры народа украинского - то ли скифы, то ли - с набором убийственных аргументов - выходцы из Индустана, пропуская сколько-то веков - славная Запорожская сечь и борьба за независимость (не об этом ли в Пушкинской "Полтаве" - "Украина глухо волновалась"?), и герои этой борьбы - тот же Мазепа, Орлик, с которым тревожно беседует тот же Мазепа в той же поэме, но, как выясняется, этот Орлик - "автор первой и самой демократической в Европе конституции" - собственно своего рода устава казацкой общины. Но, если школьник может безоговорочно принять изложение истории страны, гражданином которой он станет, разве что старшие родные в его сознании что-то скорректируют, то с годами и на прошлое державы, в которой довелось родиться или осесть, начинаешь смотреть в большей или меньшей степени сквозь призму своей судьбы, и всегда ли непредвзято...
А я стараюсь, возможно, со свойственным моему мышлению несколько ироническим подходом, всё же не особенно смещать акценты в освещении того, чему был непосредственный свидетель. Идеологическая тенденциозность охватывала всю гуманитарную сферу обучения в школе. В первую очередь, понятно - литература, классическая и современная русская для русских школ, с дозированными добавлениями: включением в учебники произведений литераторов из союзных республик, пишущих на родном языке - в переводах на русский. Лейтмотив: под гнётом самодержавия плохо, очень плохо жилось народу - и крепостное право, и своеволие помещиков, влиятельных чиновников; и - слава - но не Богу, Бог тоже остался в прошлом, но Октябрю - все такое ликвидировано - все граждане равны, все свободны, все должны быть счастливы, пусть не сразу. Справедливости ради - российские литераторы - от Радищева и Пушкина до Льва Толстого и Че-хова не были равнодушны к страданиям людей из простонародья и негуманного отношения к ним со стороны представителей власть имущих, и это отразилось в некоторых произведениях классиков. Другое дело - в учебниках, хрестоматиях печатались преимущественно только подтверждающее вышесказанное.
Зато панегирики вождю народов, воплотителю идей марксизма-ленинизма, великим достижениям советской власти - опять же справедливости ради - перемены в социальной сфере были и впрямь прогрес-сивными, правда, какою ценой, - были безудержны. На совести переводчика айтыса (песнь-импровизация) неграмотного казахского акына Джамбула Джабаева, восхищенного Сталинской конституцией, "всенародным законом", - это не больше, не меньше, чем "закон, по которому степь плодородит, закон, по которому Солнце восходит.." Учительница на уроках вслух читала главы только что вышедшей книги "Мальчик из Уржума" - революционер чуть ли не с раннего детства, возможно в целях конспирации, удаливший из своей фамилии несколько букв и ставший из Кострикова Кировым; и активно - предполагалось - по книге - участвовал в Октябрьской революции, Гражданской войне, строительстве социализма, а злобные троцкисты не могли этого выдержать и подло его убили. В 1937 году и ученик начальных классов должен был понять, какие выводы из этого надо сделать.
В школьном расписании были уроки пения (не музыки). Из народных и вроде бы для детского репертуара песен запомнилась "Гришка и Мишка сделали дуду..", а, очевидно, рекомендованных свыше, из посвященных Сталину, но поближе к детскому сопереживанию - "Там по горам, по Кавказским бегал маленький Сосо" - как его сокращенно или ласкательно звали в детстве. Молодой учитель географии упоминал великие стройки коммунизма, но это звучало между прочим, а захватывающими были рассказы о его путешествиях по стране. Ученики тогда усомнились бы, если бы учитель говорил, что он видел, допустим, в Индии, или Бразилии, или даже в зарубежной Европе, но - и в Средней Азии, и на Дальнем востоке, и в Закавказье, и за полярным кругом - почему бы нет. И тут срабатывал феномен достоверности как описания различных мест планеты глазами героев романов Жюль Верна. С уроками математики, верней, арифметики до осени 1938 года проблем не было. Забегая вперёд - о том, что случилось, или акцентируя для догадливых на этой дате, не поясняю - куда могли вдруг деться учитель или учительница арифметики, и потому в качестве подходящей замены оказался профессиональный маляр. Таблица умножения была уже позади, с пересчётом зарплаты или покупками в "Гастрономе" у него сложностей не возникало, но задача в учебнике типа "В трёх домнах выплавили столько-то чугуна, причём во второй вдвое больше, чем в первой..." - была ему уже не по зубам. И когда наша семья, как говорится, распалась, и мама со мной перебралась к родным в Киев; поступив уже в пятый класс, я поначалу получал двойки по арифметике - решать такие задачи меня не учили... Но - в моём архиве хранятся похвальные грамоты - и московской, и киевской школы, как отличнику, не уверен - заслуженно ли...
Думаю, что в моём полноценно счастливом детстве школа занимала далеко не первое место. И в те годы в Москве, с оговоркой не для тех, над кем нависла угроза репрессий, верней - немногие чувствовали реальность этой угрозы именно для них, так что - для арестованных и их близких,- для многих тысяч граждан - в основном не коренных, а новоявленных москвичей - в городе открывалось немало занимательного, и мне запомнились такие походы, в основном с мамой. А с обоими родителями - на новорожденную сельскохозяйственную выставку - сколько там разнообразных и резвых домашних животных; покататься в только пущенном метро; в центральном кинотеатре цветные американские фильмы -"Кукарача" с переведенной песенкой - "Он сказал мне "Кукарача" - значит таракан" - искаженное английское название этого насекомого; и - диснеевские "Три поросёнка". От нашего дома на углу Каляевской и Оружейного переулка - на другом конце этого переулка, выходящего на будущую площадь Маяковского, в небольшом помещении открылся кукольный театр под руководством Образцова, и я с мамой регулярно посещал новые постановки.
Подходящим для детского восприятия зрелищем считалась "Синяя птица" на сцене Художественного театра. Известно, что наведывался сюда и сам товарищ Сталин, не раз, и высказывался насчёт постановки пьесы Булгакова "Дни Турбиных". И, только ли моя догадка, что возможно вождь обратил внимание на афишу или перечень текущих постановок с драмой Ибсена "Враг народа", и это словосочетание, значение которого у Ибсена совсем иное, для Сталина сделалось взятым напрокат клеймом для многих тысяч отправляемых в ГУЛАГ или на тот свет - народ советский надлежит оградить от его врагов... Но - о "Синей птице" - когда я побывал на этом спектакле, автор пьесы был моложе, чем я сейчас, и чуть более четверти века прошло со дня первой её постановки в этом театре, и, возможно, на сцене были артисты, участвующие в той первой постановке Станиславским. Как я чувствую, волшебство, исходящее от игры поистине великих артистов, глубоко врезалось в душу; и, когда уже в 70-х годах я вновь побывал на этом спектакле - не то, совсем не то, и наверное, не потому, что уже смотрел, как человек взрослый - другие воплощения на театральных сценах или киноэкране трогали, как говорится, до глубины души.
Отец был страстным библиофилом, и в ту пору собрал замечательную библиотеку благодаря контактам с букинистами. В моей домашней библиотеке, как у наследника, находится два-три десятка, пожалуй, раритетных книг, изданных до революции, даже в XIX веке, и в 20-30-е годы прошлого века. Как-то в приобретенной таким образом книге отец обнаружил между страниц фотографию, как выяснилось, прижизненную самого Чарльза Дарвина. В те годы Дарвин - великий учёный, добавлю от себя - отлично владеющий пером - изумительное описание его путешествия на корабле "Бигль", во время которого как вдумчивый наблюдатель на основе громадного фактического материала выдвинул теорию, сегодня я бы определил осторожней - гипотезу, отчасти доказательную - о происхождении видов растений и животных на Земле, так вот дарвинизм был поднят на щит - и Энгельс отзывался одобрительно, и, главное, несостоятельной получалась библейская версия о днях творения, в том числе человека, и в царстве всемогущей природы амплуа Бога окончательно упраздняется, как совершенно излишняя. Канонизированный, и, хуже того, вульга-ризированный дарвинизм в СССР послужил тормозом для прогрессивных направлений биологии и трагедией для вроде бы учёных-"антидарвинистов", но эта мрачная сторона сталинской эпохи теперь достаточно освещена, хотя собственно в движущих силах эволюции живого на планете ещё многое неясно, на стадии гипотез, одну из которых имел наглость развивать на своём сайте автор этих строк.
Но история с фотографией Дарвину, от которой непростительно отвлекся, имела такое продолжение. Отец понёс это фото в музей естествознания, там - невольный каламбур - естественно ухватились за возможность приобретения бесценного экспоната, и взамен предложили обточенные камни - пращурами из каменного века и скорее декоративным, чем боевым топориком из бронзы - понятно какого в терминологии историков - века. Эти предметы в центре любительской, как бы это назвать, мини выставки ретро в моей квартире, где представлены вещи минувших десятилетий и даже веков. Вот они, сейчас перед моими глазами, и, поскольку я пишу, не задумываясь о судьбе того, что печатаю на машинке, изготовленной более полувека назад, и что в лучшем случае осядет на моём сайте - почему бы не представить это, как, допустим, заинтересованному гостю. Пишущая машинка, ещё постарше моей - "Ундервуд" (латинскими буквами). Весы с циферблатом, разделенным на фунты, изготовленые ещё в позапрошлом веке - на них, в частности, взвешивали младенца, то есть меня, 83 года назад. Пенсне моей тёти, старшей маминой сестры, прошедшей с первого дня всю Отечественную войну - капитан, затем майор медицинской службы. И инкрустированный перламутром бинокль, подаренный в го-довщину свадьбы - с надписью 10 апреля 1924 года; муж сестры мамы, фактически с моего 13-летнего возраста заменивший мне отца, инвалид без ноги, которой лишился во время расстрелянной студенческой демонстрации в Киеве в год, события которого описаны в "Белой гвардии" Булгакова. Металлическая копилка с надписью "Храни каждую свободную копейку на сберегательной книжке". Коробочки с надписями "Монпансье", "Пастилка ментоловая", "Зубной порошок - с добрым утром!". Скульптурные фигурки - круглолицей красавицы, должно быть - женского идеала 20-х годов, и "волк-стиляга" - пародийная на модников такого рода в 60-х XX века. Щипцы для снятия нагара со свечей. Щипцы, чтобы расколоть кусковой рафинад. Чернильница, ещё дореволюционная - в форме фуражки с кнопкой, нажатием которой чернильница открывалась, цилиндрическая коробка, в которой в годы войны по программе ленд-лиз из США в СССР передавали молотый кофе. Бутылка нераспечатанной "Столичной"...
Прервусь для очередного "лирического отступления", посвященного тому, что в общем называется материальной культурой. У меня к этому, по расхожему выражению, - трепетное отношение. Где-то читал, что дорожат такого рода наследием предков в Японии, вероятно, и в других странах Востока, и не только. Надо ли доказывать, насколько связана с этим жизнь человека - в любую эпоху, в любом уголке Земли. К сожалению, археологам, этнографам, историкам, что называется, по крохам доводится собирать воедино то, что дошло до нового времени - в сохранившемся, хотя бы частично, в скупых упоминаниях фольклора, авторской литературы, в произведениях искусства, опять же, начиная с наскальных рисунков, фресок древнего Египта во внутренних помещениях пирамид. В книге "Как жили древние египтяне" рассказывается о социальном строе, религии, образе жизни разных слоев населенья, производстве и потреблении продуктов питания, ремеслах, и попутно о том, что находилось внутри жилищ - очаг, то, что в современном понимании можно считать мебелью; утварь, одежда.
Именно одежда, точнее - в терминологии специалистов - "костюм" - всё, что определяет внешний облик человека - от деталей прически до высоты каблуков - заинтересовало меня в своё время, хотя сам я в детстве, и в течение всей жизни был совершенно безразличен к тому, что в моем гардеробе и как на это реагируют встречающие, как указывает пословица "по одёжке". Различные аспекты этой составляющей материальной культуры вошли в книгу "Почему мы так одеты", написанную в соавторстве с моей женой, историком, бывшим сотрудником фондов украинского музея народной архитектуры и быта; вышла эта книга в 1990 году в издательстве "Молодая гвардия" стотысячным тиражом, и разошлась в считанные дни. А ко мне приходило осознание того, как недопустима безвозвратная утрата и крупицы культуры каждого народа - и духовной, и материальной. Добро бы дикие орды захватчиков, но и казалось бы, просвещенные фанатики: одни уничтожили уникальную Александрийскую библиотеку; другие - рьяно истребляли свидетельства многовековой культуры народов доколумбовой Америки; третьи не только в 20-30 годы разрушали здания храмов, в том числе древних; четвёртые в гитлеровской Германии устраивали костры из неугодных режиму книг...
Всё такое было, будем считать, в незапамятные времена. Но разве не так уж давно народ кинулся сдавать в макулатуру в обмен на модные книжицы, пусть и неплохие - также книги - вплоть до старинных, груды документов из государственных и личных архивов? А сколько устаревших предметов домашнего обихода, старой добротной, но не модной мебели, одежды, уже ненужных писем, фотографий, документов - уже совсем недавно массово выбрасывались на помойку. Конечно, в каждом доме поневоле накапливается ненужный хлам, от которого необходимо избавиться, но в этом порыве не уходит ли в небытие поистине драгоценное. Иные посетители моей квартиры настойчиво рекомендуют немедленно выбросить почти все в ней находящееся, сделать евроремонт, обзавестись модерной мебелью, и на книжных полках вместо, скажем, рядов разных периодических изданий, журналов, выписываемых вплоть до начала XXI века, пополнять литературой современной. Нет, я не такой уж ретроград, теперь выходят книги, что раньше и до самиздата не доходили, и какая-то часть таких книг, в том числе привозимых сыном при его командировках в Москву - до Украины добирается в основном детективное и тому подобное чтиво - это новое входит в нынешний мой круг чтения. А что касается упомянутой старой мебели, то мне дорог, по Чехову - "уважаемый шкаф", что встречал меня новорожденного в доме на Троицкой улице. И дубовый стол позапрошлого века - с бюро - знает ли поколение, рожденное во вторую половину XX века - как это может выглядеть, к тому же этот стол с секретом - когда на ключ закрывается центральный ящик системой рычагов блокируется открывание остальных восьми.
Продолжу рассказ о моей миниретро выставке - тем, что находится и доставленное из московской квартиры отца после его смерти - через месяц после того, как я навестил его во время визита в Москву в начале 80-х годов. Кожаный планшет, с которым он бойцом прошёл до Пруссии - отдельно в числе боевых наград: "За взятие Кенигсберга", и "За победу над Японией". Память о Маньчжурии, куда летом 1945-го перебросили их часть - видимо, из оставшегося в домах хозяев, скрывавшихся подальше при приближении Красной Армии. Храмовый колокольчик с чистым, мелодичным звучанием. Скульптурные изображения божков богатства и удовольствия. Круглая плоская шкатулка, предназначенная для хранения женских драгоценных украшений. И лицевой стороной нельзя не залюбоваться, если не торопясь вглядываться. Насыщенный пейзаж - вдали гора, деревья, у её подножья характерной архитектуры пагоды. На переднем плане река, посреди которой лодка, в ней, представляется мне, сидит умудренный созерцатель с мыслями о вечном. И кольцевое обрамление из переливающихся разноцветных осколков раковин морских моллюсков. Вычитал как-то о том, как рождается такое чудо, с многослойным лаковым покрытием. Мастер наносил очередной слой лака на чуть рельефный красно-черно-зелёный рисунок, но следующий слой спустя месяц, так что иная такая шкатулка в процессе её изготовления переходит из рук отца в руки перенимающих это искусство сыновей...
В воображении любая вещь, неодушевленная, у каждого в сознании ассоциируется с её происхождением, назначением, фантазируя - может представляем - кому и как служила. И только так, метафорически? Или возможно что-то таит в себе из своего прошлого? Погодите с ответом; давайте поучаствуем как зрители в документальных телесериалах, проходящих поэтапно в России и на Украине под рубрикой "Битва экстрасенсов". Одаренные, будем говорить, сверхчувственным восприятием, мужчины и женщины, разного возраста, национальностей, местожительства, социального, семейного положения, демонстрируют под наблюдением достаточно объективных и скептических судей, и нередко тем более тех, о которых или об их близких, в том числе драматически погибших - возможность поведать то, что заранее знать не могли никоим образом.
В этих экспериментах особая роль отводится предметам, как-то связанным с минувшим, даже давно минувшим - от, допустим, зданий, помещений, придорожных или парковых участков земли до личных вещей, фотографий находящихся за непроницаемой перегородкой или пропавших без вести, убитых при невыясненных - и опытными следователями - обстоятельствах. И экстрасенсы как бы считывают со стен, почвы, мебели, элемента одежды, фотографии, документа скрытую или скрываемую информацию, причём порой в таких подробностях, что оторопь берёт. Интересно, как сами экстрасенсы объясняют свой дар. По-разному: у одних в роду были прорицатели, знахари, даже ведьмы, и смолоду перенимали это от прабабки; другие также с детства постигали неведомое другим, и удивлялись тому, что другим такое недоступно; у третьих экстрасенсорные способности вдруг проявились после пребывания на грани жизни и смерти. Многие экстрасенсы при испытаниях прибегают к посредничеству атрибутов, помогающих открывать каналы информации - традиционные специальные карты, свечи, камни, также изделия, весьма экзотические, как, например, черепа животных. Но можно ли всему этому дать какое-либо разумное объяснение?
Поскольку в этом эссе я лишь отталкиваюсь от воспоминаний детства, и отвлекаться от этого волен как угодно далеко, позволю себе, затронув взаимоотношения сугубо материального и категории, утвержденной и в науке термином: информация - не метаморфоза ли волнующей издревле философски мыслящих постичь связь между телом и душой или плотским и духовным в человеке - в теологии, да, волен обратиться к уже изложенному в отдельных моих предыдущих опусах, однако с намереньем и воспоминания довоенного детства довести до конца. Возьмем, как говорится, быка за рога, зададимся вопросом: каким образом вообще хранится информация как таковая, и как преобразуется в то, что доступно нашему, человеческому мышлению, сознанию? Примеры из тех, что в Пушкинскую эпоху и в его заметках назывались анекдотами - не в современном понимании, а занятные эпизоды из истории, биографий знаменитых чем-то личностей, или вроде того.
Из рассказа миссионера, в позапрошлом веке в африканской глубинке приобщающего аборигенов к христианству. Как-то своему темнокожему слуге от поручил отнести провизию своему коллеге и передать записку. В дороге посланный решил, что если он утаит что-то из передаваемого - кто об этом догадается. Каково же было его изумление, когда, прочтя записку, получивший передачу, уличил туземца в хищении. Как сообщает миссионер, тот долго смотрел на листик бумаги, пытаясь понять, как этот листик мог рассказать о его поступке. А это уже начало XX века. Русский путешест-венник задумал поразить обитателей Монголии граммофоном. Поставил пластинку с песней в исполнении Шаляпина. Удивила сдержанная реакция, как выяснилось - чревовещатели здесь были не в диковинку. Но следующая грамзапись с пением петуха вызвала шок, - рассматривали граммофон со всех сторон, не понимая, куда в него мог быть спрятан петух. Можно улыбнуться - весьма далёким от цивилизации людям невдомек, что информация может быть зафиксирована и таким способом. Но примерно в те же годы, даже раньше чуть, в Париже членам Академии "бессмертных" демонстрировался недавно изобретенный Эдисоном фонограф, на валике которого перед началом этого заседания удалось записать разговоры присутствующих. И - услышав это, один из академиков напал на демонстратора, крича, что не позволит морочить голову издевательским чревовещателям, шарлатанам.
А разве мы, люди моего поколения, с прилагательным - советские - но в официальном обрамлении, не "проходили" - по нынешнему сленгу - отвержения возможности передачи информации - генетическим кодом, обработки информации методами кибернетики, наконец - возможности телепатической передачи мысли, что, кстати, доступно некоторым упомянутым экстрасенсам; и болгарка Ванга, и Вольф Мессинг - у них это вполне удавалось, хотя доныне звучат яростные опровержения - в адрес вышеупомянутых - всё это подтасовки, инсценировки - и иных суровых учёных мужей с категорическим "не может быть!". Отдадим должное интеллектуальному мужеству академику, директору института мозга, человеку моего поколения - с нелегкой судьбой - Наталье Бехтеревой, что в замечательной своей книге признала, как она пишет, существование "зазеркалья", в котором творится то, что "по-научному" пока, а то вообще не поддаётся разумному объяснению.
Впрочем, если отвлечься от сферы исключительно паранормальных явлений, так или иначе с категорией информации всё-таки связанных, то отчего мы как к чему-то достаточно понятному относимся к феноменам человеческих творческих способностей, что у дочеловеческого, хотя бы "братьев меньших" в лучшем случае в зародыше. Талант, гений - поэта, скульптора, музыканта, артиста, учёного - организующих поступающую в их души информации в так, что открывается нам сущность мира по-новому, раскрывается, к чему мы были слепы и глухи - откуда оно возникает, почему именно у этих, вроде бы из случайно залетевшей в них с рождения "искры Божьей"; и, главное - вопрос кажущийся бессмысленным - зачем? - к своим размышлениям на этот счет могу отослать к моему сайту; но чтобы всё же не уходить от изначально заявленного чересчур далеко, правда, не могу гарантировать, что "лирических отступлений" постараюсь избежать.
Итак, кроме книг, приобретаемых у букинистов, как и некоторые известные библиофилы тех лет, разнообразную книжную продукцию - и переиздания классики, и произведения современных советских, выборочно зарубежных писателей, выпускали отечественные издательства. Особым, можно сказать, сочетанием обстоятельности и изящества отличались книги издательства "Academia", которое с 1933 года возглавлял Каменев, и этот опыт был успешно повторен с конца 60-х годов многотомным изданием "Библиотеки всемирной литературы", правда, по идеологическим соображениям часть томов вряд ли одолевал пусть и один процент потенциальных читателей, а что-то из безусловно выдающегося в мировой литературе, увидело свет в наших постсоветских изданиях.
Пусть сохраняется и не исчезает, может быть, всё сотворенное человечеством всего за несколько сот веков, когда проходило тяжкий, но необходимый путь - нет, не так просто ответить на то же "зачем?" - от гомо к гомо сапиенс - сохраниться в материализованном и в сознании поколений, подсознании, архетипах в душе по Юнгу. Похоже, лишь в новейшее время начинаем, верней начинают мыслящие и подхватывают утилитарные - ценить - в переносном и буквальном смысле доставшееся нам в наследство от подвижников культуры, науки - в широком понимании этих терминов. Разве не хочется полнее и глубже чувствовать свою причастность к прошлому, настоящему и в какой-то мере будущему - что движет - и творящими, и это творческое воспринимающими. И насыщенность информацией, её концентрация в совершенном произведении по принципам необходимого и достаточного, максимальной совместимости составляющего этого творения, как целиком соблюдено в живых организмах, и, пожалуй, неодушевленных также - начиная с атомов - требование по восходящей человеческого развития.
Как бы это проиллюстрировать? Наглядней, конечно, в техническом прогрессе - от брички, в которой разъезжал Чичиков, до модели автомобиля моего сына, от бухгалтерских счётов начала XX века до компьютера начала ХХI-го. И, если в шедеврах античной скульптуры, живописи Возрождения, музыке, начиная, наверное, с Иоганна Себастьяна Баха - совершенство гениального несомненно, то попробуем сравнить театр Шекспира при его жизни - с обозначающими надписями мест действия вместо декораций, и у Гамлета одежда совсем не такая, как в его предполагаемое время у датчан; и Джульетту с английской сцены в Италии разглядывали бы, изумляясь её одеянию, - нынешний зритель в этом отношении придирчив, и театральный художник по костюмам, или даже в массовках в кино - свято чтит феномен убедительной достоверности, о которой выше шла речь. И гениальный Гоголь, пожалуй, первым из русских писателей - перечитайте "Мёртвые души" - столь детально и неспроста, недаром описывает материальное, быто-вое окружение всех персонажей. Ну, а Лев Толстой, этим не ограничиваясь, заглядывает в души и вытаскивает потаённое на читательское обозрение, вызывающее живой отклик у тех, до кого доходит - отвлеченно говоря - так поданная информация о нас самих.
Одна из задач творца нового - совместить, казалось бы, несовместимое, опять же в науке пример находит лишь, не раздумывая - известная формула теории относительности, где пространство, время, материя, энергия совмещаются так, как в действительности. Серьёзнейшее в судьбах человеческих и совсем обыденное, как у того же Гоголя - в гениальных поэмах Байрона и Пушкина, рассказах Чехова, как мне представляется - в музыке Шостаковича, в поэзии и прозе Пастернака. Откуда личность творческая выхватывает единственно подходящие - назовём их "информационные кванты" - слова, образы, краски, ноты, почему наилучшим образом сочетает их - загадка, так же как управление мимикой артистом, телом - мастеров гимнастики, фигурного катания, даже первоклассного футболиста - забивающего гол или вратаря, в немыслимом прыжке не дающего это сделать.
Я уже давно не сочиняю ни стихов, ни фантастики, размышляя о том, о сём, записываю свои размышления, не думая о том, насколько они оригинальны и кому-либо могут быть интересны. И почему бы не задуматься над тем, что оказывалось безответно неразрешимым у великих мыслителей и древности, и нынешних в скромно локальных аспектах - о, как говорилось выше, материальном и духовном, о добре и зле - со своим подходом к пониманию этих мыслительных категорий. О последнем - добре и зле - достигают ли предельной концентрации в абсолютном праведнике и отъявленном мерзавце, как в положительном и отрицательном полюсах магнита? Посмотрел на свою мини ретро выставку, заметил пенсне, по ассоциации - портреты людей с этим архаическим предметом - ага - Чехов и Берия - трудно представить себе более выразительных антиподов в гуманистическом измерении, вряд ли кому-нибудь нужны аргументы, убеждающие в этом. Кстати, и других антиподов я уже сопоставлял - Зощенко и Жданова.
А чья же фамилия прозвучала у меня недавно - ах, Каменев. Не знаю, может ли он быть удостоенным отдельной книги в традиционной серии "Жизнь замечательных людей", что начиналась ещё до революции, пополнилась десятками книг при советской власти, и успешно продолжается. Критерии "замечательности" неопределённы; в послеоктябрьский (от Октябрьской революции 1917 года) период зелёный свет в этой серии открывался для тех, кто своими взглядам, выраженными в общественной деятельности, печатных произведениях являлся предтечей этой революции и всего последующего в СССР, и, тем более, это относилось к непосредственным участникам подготовки, свершения революции, побед "красных" в гражданской войне. Разумеется, если в этих книгах встречались имена Каутского, Троцкого, Махно и других, так или иначе существенно повлиявших на ход исторических событий в предреволюционные и послереволюционные годы, то с эпитетами резко отрицательными.
Следует подчеркнуть, что и у каждого из названных, и у многих искренних и бескорыстных борцов за социальную справедливость, в том числе насильственным, революционным путём, было своё, вероятно интеллектуально выстраданное убеждение, каким образом внести свой вклад в лучшее будущее человечества. Выше шла речь об антиподах - Чехове и Берии: творчество первого и сегодня способствует тому, что читатели или зрители - во всём мире ставятся его пьесы - пусть и подсознательно становятся хоть капельку мудрее и человечнее, а второй - воплощение палача новейшего времени, которому ничего не стоит одним махом, не выходя из своего кабинета послать на смерть даже не солдат, а сотни тысяч невинных детей, женщин, стариков. И за этими антиподами и в наш век тянутся в душах людских нити, упрощенно обозначая - добра и зла.
Но антиподами по другим критериям могут быть вне полюсов добра и зла, а в силу своей натуры, сферы деятельности, даже превратностей судьбы. В этом плане, более или менее обоснованно, антиподами можно считать уединенного Ньютона и неугомонного Лейбница, и, если мыслителей, учёных той же эпохи - размеренного Канта и неспокойного Декарта; без разъяснений и даже эпитетов - Салтыкова-Щедрина и Льва Толстого, Шолохова и Пастернака. Речь идёт о парах выдающихся творческих личностях, современников или людях одной эпохи. А, прежде, чем подобрать антипода Каменеву, вкратце о нём, в статье из новейшего энциклопедического словаря. "Каменев (настоящая фамилия Розенфельд) Лев Борисович (1883-1936). С 1903 года большевик. В октябре 1917 года вместе с Г.Е. Зиновьевым выступал против вооруженного восстания, считая его преждевременным. После восстания на втором съезде Советов, избран председателем ВЦИК, однако в ноябре 1917 года оставил этот пост. В октябре 1917 и 1919-26 годах член Политбюро ЦК партии. В 1918-1926 председатель Моссовета. В апреле 1922 года предложил назначить И.В.Сталина генеральным секретарём ЦК РКП(б). Вместе со Сталиным и Г.Е.Зиновьевым вел борьбу против Л.Д.Троцкого. В 1923-1926 зам. председателя СНК (Совет народных комиссаров) СССР, в 1922-1924 зам. председателя, в 1924-26 председатель СТО (Совет труда и обороны). В 1923-1926 директор института Ленина (впоследствии марксизма-ленинизма), затем на дипломатической и административной работе. В 1925-1927 годах участник "новой" (ленинградской) оппозиции. С 1933 директор издательства "Academia". В 1934 директор института мировой литературы АН СССР. В 1935 году осужден по делу "Московского центра" на 15 лет, затем по "Кремлевскому делу" на 10 лет, расстрелян по делу "Троцкистско-зиновьевского объединенного центра".
Что же вырисовывается за этими анкетными вехами биографии чело-века, в первой четверти века так или иначе по-своему добросовестно служащего делу построения социализма, как он это понимал. В предыдущей фразе нужно выделить "по-своему", и дополнить энциклопедическую статью некоторыми сопутствующими соображениями. Каменев, очевидно, человек образованный, в определённом смысле интеллигентный, с определенными убеждениями, в центре которых - в любом амплуа разумно служить благородной идее, да-да, социалистического благодеяния человечества. Опять же, в предыдущей фразе "разумно" - сопрягается с "по-своему". Возможно такая черта характера, как доверчивость, сыграла роковую роль в его судьбе. В 1903 году он принял сторону большевиков, поверив в то, что предложенный Лениным "демократический централизм" - акцентировался не на "демократический", а на "централизм" армейского толка - безоговорочно выполняй команды начальства по партии. Накануне октября 1917 года вооруженный экстремизм представлялся Каменеву стратегически неоправданным, и мы знаем - что за этим следовало. Так же и в 20-х годах поначалу относительно скромный работяга Сталин для Каменева был куда предпочтительнее безжалостного фанатика Троцкого. А в дальнейшем и общение с ним на кухонных посиделках, видимо, утешительное - служение партии коммунистов на любом посту, может быть, включая неплохие материальные условия для семьи, - заглушали порывы принципиальности, даже родственные связи отходили на второй план - симптом тех лет, и текущая деятельность отвлекала от понимания - что же на самом деле происходит в СССР.
В двух словах - сталинский режим, вождь - полубог, и - недаром учился в духовной семинарии - даровал народу своё "священное писание" - "Историю всесоюзной коммунистической партии (большевиков) Краткий курс". Граждане моего поколения, и предыдущего, и последующего, в каком бы коллективе они ни были, обязаны изучать эту книгу, вроде бы написанную самим вождем, но с многократным упоминанием его имени, наряду с именем Ленина. А на третьем месте или разделяя 3-4-е с Троцким, по числу таких упоминаний не кто иной, как Каменев "Каменев вошёл в ре-дакцию газеты Троцкого…" "Ленин в этой связи писал: "Каменев и Зиновьев выдали (курсив) Родзянке и Керенскому решение ЦК своей партии о вооруженном восстании". "15 ноября 1917 года ЦК партии большевиков принял резолюцию, которая отвергала соглашение с этими контрреволюционными партиями, а Каменева и Зиновьева объявляла штрейкбрехерами (устаревшее слово это - по словарю - "тот, кто по зову предпринимателей идёт на работу во время забастовки, предатель рабочих интересов) революции". И тому подобное. Мне нетрудно представить, - если бы где-нибудь кто-нибудь спросил у ведущего кружок по изучению "Краткого курса": а как же после этого те же Троцкий, Зиновьев, Каменев вошли в весьма немногочисленное, кажется меньше десятка, возглавляемое Лениным Политбюро - высший орган, руководящий работой партии большевиков? - где этот любопытный оказался бы вскоре…
Но в этой настольной книге каждого взрослого гражданина СССР, которую Сталин, если не писал всю лично, то уж редактировал наверняка, в роли одного из ведущих в сонме "нечистой силы" выступает именно Каменев, которому Сталин обязан той стартовой позиции, с которой путь на вершину власти был наиболее перспективным, правда, для такого расчетливого, коварного, безжалостного человека, как Сталин. Но к предыдущим эпитетам необходимо добавить - и злопамятным. Не только в смысле: помнящем нанесенные ему обиды, унижения, но тем, в памяти которых он вовсе не был мудрым и заботливым для народа, прежде всего советского - полубогом. Нет, не случайно в конце тридцатых годов ликвидировались даже грузинские родственники его первой жены и русские Аллилуевой; и убрал совсем не "троцкиста" Бухарина, и незадолго до смерти на закрытом заседании партийного руководства обрушился на Молотова и Микояна, служивших Ему долгие годы верой и правдой, но знавшие Его ещё без сверкающего ореола, это не моё открытие, но иллюстрация к сказанному ранее о том, что для тирана, как и для варвара память о прошлом, если не нагло искаженная в его пользу - память историческая или о нём самом - крайне нежелательна, и куда удобнее иметь в послушных подчиненных манкуртов по Айтматову.
Теперь - кого же избрать антиподом Каменеву? Наверное, прежде всего человека свободного мышления, и творческого, да ещё нравственного как подлинный христианин, и разностороннего учёного - какими были титаны эпохи Возрождения, и в новое время в узде специализации - вряд ли двадцатый век может выявить такого человека - антипода вероятно изначала несвободного в мышлении и поступках Каменева. Но такой человек нашелся, имя которого долгие годы несправедливо у нас замалчивалось. Статья из того же нового энциклопедического словаря: "Флоренский Павел Александрович (1882-1937), православный философ и богослов, физик, математик, инженер. В сочинении "Столп и утверждение истины. Опыт православной теодицеи" разрабатывал учение о Софии (Премудрости Божией) как основе осмысленности и целостности мироздания. В 1912-1917 годах редактировал журнал "Богословский вестник", в 1908-1919 преподавал в Московской духовной академии, в 1921-1927 - во ВХУТЕМАСе (Высшие художественно-технические мастерские, находились - где-то говорилось - на Мясницкой, против здания Главпочтамта). С 1920 работал в системе ВСНХ (Высший совет народного хозяйства) и Государственном экспериментальном электротехническом институте. В сочинениях 20-х годов стремился к построению "конкретной метафизики" (труды "У водоразделов мысли", объединяющий исследования в области лингвистики и семиотики, искусствознания, философии культа и иконы, математики, экспериментальной и теоретической физики и другого.) В 1933 году арестован, заключен в Соловецкий концлагерь, затем расстрелян".
У меня в руках объёмистый том, изданный в 2006 году - "Имена" Павла Флоренского. Избранное. "У водоразделов мысли", "Иконостас", "Имена", "Детям моим. Воспоминания прошлых дней". Всё интересно, оригинально, блестящее изложение при необъятной эрудиции. Но как для меня - изумителен заключительный раздел - свыше двухсот страниц - о детстве. В русской литературе - эпитеты неуместны - "Детские годы Багрова-внука" Аксакова, "Детство" Льва Толстого, "Детство" Максима Горького, пожалуй, и "Повесть о детстве" Фёдора Гладкова, может быть, не назвал ещё подобные литературные шедевры, но воспоминания Флоренского мне представляются намного глубже, многозначительней, долговечней, если угодно, - упомянутых. Написаны они в 20-х годах XX века, уже сформировавшемся духовно, интеллектуально могучей творческой личностью. И при документальной художественности повествования - и, по шаблонному выражению, - описаний природы - но и Кавказа, где семья его жила, когда он был ребёнком; и животных уже как натуралист; и психологически глубоко и объективно, беспристрастно - окружающих его людей, включая близких родных, - самое главное: та "работа души" - что разворачивалась только у пожившего Пьера Безухова - у Павлика Флоренского - в его душе рождался религиозный философ, учёный - теоретик и практик - от разработок в математике и физике до открытий в области лингвистики, истории науки, иконописи.
Этот человек понимал свою миссию служения людям, как подвижник, даже в тисках советского режима - старался в чём-то посильно помогать научному, техническому прогрессу, делиться своими знаниями об искусстве, лингвистике, и - не сомневаюсь - как священнослужитель - и не в официальном значении этого слова - что называется, облегчал души верующих, наставлял на путь истинный - не так, как декларировали и осуществляли руководители партии - к пресловутому "светлому будущему". Но не напрасно ли отнёс я Каменева и Флоренского к антиподам? Написав свои воспоминания о детстве, Флоренский дополнил их сведеньями, уточняющими некоторые обстоятельства, детали мест пребывания, круга чтения и увлечении наукой, данными об упоминаемых в "Воспоминаниях". К разделу "Лето 1892 года" - о беглом упоминании в тексте своего приятеля в том году - "Мой товарищ Розенфельд" (Каменев), известный впоследствии большевик". В предверии нового века, два мальчика, - почти ровесники, в том возрасте, который я вспоминаю в своём детстве, но лишь характерными штрихами, отвлекаясь на ассоциативные и пространные рассуждения, те восторженные и любознательные мальчики с разницей в возрасте в один год и такой же разницей, когда их расстреливали, - могли ли хоть смутно представить, каким окажется для их судеб век XX?
Флоренский строит свои воспоминания как развёрнутый дневник, в хронологической последовательности; и - тут я не оригинален - вклинивает в повествования основательные рассуждения - о символике, о языке, о музыке, о религии, о науке, об отношении ребёнка к природе, об Армении; подробно о своих родных, даже не самых близких, и всё живо написано, сверкание мысли, образность. И ещё раз заголовок: " Детям моим. Воспоминания прошлых дней". И, когда я отрывочно вспоминаю какие-то эпизоды моего детства, тоже надеюсь, что когда-нибудь прочтут это мои дети, а может, и их дети... И сами вспомнят меня, своего отца. Цитата из Флоренского: "Мой рассказ пошёл тут вбок, и об отце сказано либо слишком много, чтобы не нарушить ритма повествования, либо слишком мало, чтобы представить на самом деле облик отца".
В своих воспоминаниях о детских годах я, лишь поясняя обстоятель-ства моей тогдашней жизни, вкратце говорю о моих родных, в том числе об отце - о том, что мне запомнилось и осмысливалось не тогда, но с годами, даже на старости лет. Выше я сообщал - чем занимался отец, и вероятно мог бы что-то утаить и от государства, как, впрочем, честно заработанное от семьи - страсть к покупке книг, эдакая книгомания была непреодолима. Но - о том, чтобы урвать для себя от того, что должно принадлежать стране - не могло быть и речи, причём такого рода честность в те годы, как я себе представляю, была присуща большинству советских людей, и далеко не потому, что боялись неотвратимости наказаний. Нет, и тогда не исчез воровской, уголовный мир, шныряли жулики и проходимцы повсюду, где, как говорится, плохо лежит, но всё-таки все они были в меньшинстве, сравнительно небольшой процент - абстрагируемся от идеологической фальши - в материальном плане нечистоплотных; этот вирус незаконного стяжательства, прихватить безнаказанно всё то, до чего можно дотянуться, заразил по поговорке " рыба гниет с головы" в брежневскую эпоху многих, и наиболее прыткие ещё как преуспели в этом после распада СССР.
Была у отца уникальная коллекция дензнаков, сгинула во время войны в его отсутствие; а со мной, вроде для меня, начали собирать коллекцию советских марок. Возле филателистического магазина был, что называется, черный рынок, но видимо милиции было не до того, чтобы на это каким-то образом реагировать, и спекулянты и в этой области имели свой небольшой доход. Но собственно марки полностью выполняли задачу - наглядно показывать - "что такое хорошо", разумеется, в меру дозированно. Выпускались серии, посвященные официально признанным классикам литературы, юбилеям солидных учреждений, таких, например, как Академия наук; народам СССР, видам Крыма и Кавказа, текущим героическим свершениям - спасению челюскинцев, промышленным новостройкам; сельскохозяйственной выставке, спорту, метро, и, конечно, Марксу, Ленину, революционерам - только покойным, за исключением, кажется, безобидного Калинина, также Героям гражданской войны, которых уже нет в живых.
И впервые в 34-ом году, 10 лет - годовщина смерти вождя, тогда почему-то отмечались именно такие юбилеи - может быть, пробная марка со сдвоенным барельефом Ленина и Сталина. Потом решили - если марки с портретами живущих королей и королев в ходу в их странах, значатся в их колониях, или Гитлера (у меня в коллекции марок, например, серия из 18 с портретом фюрера, номиналом от 1 до 80 тогдашних денежных единиц, и на всех надпечатка "Ukraino", - отчего бы скромничать и со Сталиным на почтовых знаках, как и на его портретах на каждом шагу.
Довоенные марки - одно из отражений той эпохи, конечно, преимущественно парадное, однако иронически оцениваемые сегодня слова вождя в годы массовых репрессий "Жить стало лучше, жить стало веселее" - имели под собой реальное основание. При всей в самом деле массовости репрессий, многих тысяч отправленных под надзор ГУЛАГа или на тот свет, это был далеко не критический процент от многомиллионного населения страны, которое после кошмарных лет гражданской войны, коллективизации и тому подобного, всё-таки определённые улучшения качества жизни ощущали на себе. Доступная бесплатная медицина, возможность каждому более или менее способному молодому человеку получить высшее образование; обыденным сделалось посещение театров, кинотеатров, музеев, библиотек; строились больницы, школы, детские сады, дома отдыха для трудящихся, и тому подобное. Да, что было, то было, а главное - надежда, подкрепляемая ещё не угасающим энтузиазмом вступающих в жизнь поколений "строителей нового", и может потому акцент на цитированном высказывании вождя надо сделать на "веселее".
Но как же всё-таки с тем, что символически и в XXI веке звучит почти как "холокост" - "37-ой год"? Мне в этом году исполнялось десять лет, и в нашем доме этот год и следующий в этом плане репрессий были достаточно ощутимы, в частности, и потому, что многие жильцы были так или иначе связаны с зарубежными странами, и для шпиономании такая связь уже была предлогом для подозрений и обвинений. Отец мой, беспартийный, был, как говорилось, "мелкой сошкой", и зарубежных связей не было, так что его эта кампания не затронула напрямую. Правда повсеместно по разнарядкам НКВД арестовывали и рядовых работников, но там, в том ведомстве, где отец числился просто служащим, план "посадок" успешно перевыполнялся. А вот семьи вышеупомянутых моих товарищей, соседей не избежали когтей "большого террора". После того, как самого Тамарина "забрали", семью "уплотнили", то есть отдельная четырехкомнатная квартира при вселении новых жильцов превратилась в коммунальную, и это был ещё не худший вариант. Жену и детей арестованного Магалифа по слухам выслали подальше. Сравнительно недавно на страницах "Аргументов и фактов" мне встретилась эта редкая фамилия - может быть кого-то из уцелевшего младшего поколения; и я порадовался хотя бы такому.
37-ой год отразился и на судьбах близких родственников нашей семьи. Был сразу расстрелян, как выяснилось спустя ряд лет, а поначалу туманно обнадёживающее "без права переписки" муж сестры моего отца - военачальник, сподвижник Якира. Его дочь Клара, моя ровесница, двоюродная сестра, живущая теперь в Канаде, подробно пишет об испытаниях, выпавших на долю её матери и отчасти её самой, как семьи "врага народа". В Киеве муж сестры моей мамы, которого я упоминал ранее, отделался тем, что его исключили из партии, наверное не захотели далее возиться с безногим. Не могу не поделиться тем, что он мне рассказывал о том же 37-ом, ну и 38-ом. Когда одного за другим арестовывали людей, которых он хорошо знал, то поначалу пытался найти - в чём могла быть виновность арестованного (ещё неизвестно - каково может быть наказание) - один скрыл буржуазное происхождение, другой в технологию производства внедрял оказавшиеся дорогостоящими и ненужными новшества, третий сы-пал сомнительными по отношению к советской власти анекдотами, но те, за чью порядочность, компетентность и сдержанность в высказываниях мой дядя мог, как говорится, поручиться головой, и когда и они исчезали по тем же разнарядкам, дядя начал понимать, что здесь что-то не так.
В этом отношении - если говорить о народе в целом, то до подобного анализа не доходило - забирали сослуживца или соседа - срабатывало психологически защитное: "может и впрямь в чём-то проштрафился, о чём я не знаю, а нет - разберутся...", и, может быть, скорее - " хорошо, что до меня не дошла очередь, и не дойдёт". А уж о тех ужасных троцкистах, шпионах, диверсантах, вредителях - почему-то до того бывших на ответственных постах - до их разоблачения - сомнений в справедливости приговоров не было. Как-то уже не убеждало до того популярное объяснение причин разного рода срывов и неурядиц - "проклятое наследие царского режима", - и все новые беды - от этих было высокопоставленных негодяев - поделом им. И пламенные комсомольцы обращались в ЦК партии - доверить им высокую честь - самолично расстреливать и Каменева, и других к этому приговоренных.
Осталось мне немногое добавить - из примет и затронувшего лично меня из моего довоенного детства. Двухэтажные троллейбусы. Шоколадки детские с прелестными озорными стихами Маршака из цикла "Детки в клетке" - "дали туфельки слону. Взял он туфельку одну и сказал: - Нужны пошире, и не две, а все четыре". Или "жираф" - "Рвать цветы легко и просто детям маленького роста, но тому, кто так высок нелегко сорвать цветок". Такие стихи, как и Пушкина - запоминаются на всю жизнь. А вообще - взрослым дядям и тётям, что называется, надо уметь своим равнодушием или жестокостью довести даже больного ребёнка, инвалида, до мыслей о безрадостности жизни и обреченности. В начале жизни наши "братья меньшие, детки, но лучше - не в клетке - забавляются игрой - и котята, и медвежата, и мы, люди, к счастью, это радостное от них унаследовали.
У разных народов, в разные эпохи - игры, что передаются от по-коления к поколению; бурный технический прогресс вторгается в эту традиционность; и не только шахматы из Индии, футбол из Англии, и в Москве в те годы русскую лапту уже вытеснил хоккей; увлечению теннисом предшествовало забытое серсо - "игра, участники которой ловят на палку бросаемые соперниками обручи". И тем более уместная и в городских закоулках игра в прятки, по кругу каждому предназначено слово несколько бессмысленной считалки - на кого выпадет заключительное тому и водить. Домашняя игра во "мнения" - по жребию один из участников игры выходит за дверь, ведущий запоминает или записывает краткие суждения оставшихся о вышедшем, и вернувшись, тот должен угадать - кто его так охарактеризовал. Запомнилось как советское нововведенье - новогодняя ёлка, воскрешенная в середине тридцатых. Принесли домой с мамой купленную на Пушкинской площади - Памятник кажется был с другой стороны улицы - ёлку, наряжали чем попало...
Не всегда впопад цитируют реплику Воланда из Булгаковского ро-мана, где действие происходит как раз в описываемые мной годы - о том, что москвичей "испортил квартирный вопрос". События в доме по Садовой вроде бы подтверждают это буквально. Но мне кажется, что за фасадом ''квартирного вопроса" просматривается в атмосфере тех лет симптом обоснованной взаимной подозрительности граждан, привычка лукавить или наоборот - разоблачать возможные козни даже со стороны тех, с кем связаны родственными или дружескими узами. В быстро растущем мегаполисе ещё не могли устояться, надёжно структурироваться отношения диффундирующих через социальные, национальные барьеры множества старых и новых обитателей столицы страны.
И меня, ребёнка "квартирный вопрос" - не испортил, но коснулся. В долгой прожитой жизни лишь одну треть, включая последние два десятка лет довелось мне проживать в отдельной квартире, или в семье в своей комнате. И в моём детстве в новом доме также, дело в том, что "получка" - ежемесячный заработок отца при тратах на книги, и мамы за уроки музыки на дому - не покрывали не такие уж солидные расходы семейного бюджета. Выход был найден - работавший уже после окончания заочно ГИТИСа в сфере кино, отец по знакомству сдавал на какое-то время комнату и людям достаточно известным, но своего жилья в Москве не имеющим, и на такой срок поселиться в гостинице не рассчитывающим. Помню проживавших порой месяцами в комнате, в которой я вроде был хозяином до этого. Кинорежиссер Игорь Савченко, под началом которого работал мой отец на новой студии "Детфильм". Обаятельный Камил Ярматов, именем которого названа узбекская киностудия. Леонид Кмит - Петька в "Чапаеве" - можно представить, каким успехом он пользовался у поклонниц. И так меня инструктировал: - когда позвонит и будет спрашивать меня - допустим, Зина, скажи, что куда-то уехал, а Марусе - что буду послезавтра.
Что-то почему-то надолго остаётся в памяти, что-то стирается или, как замечал, может прорывается в сновиденья. Надо ли человеку обыкновенному на старости лет записывать памятное из далекого детства - не знаю, разве от нечего делать.